Дайте миру шанс Часть 4 ТЗ ОЭУ гл. 11

Видим ли мы свое будущее, рисуем его в воображении, строим его своими руками, или просто плывем по течению, его ожидая, но оно должно быть. Когда будущего нет, пропадает всякая реальность – прошлое теряет ценность, настоящее – обесцвечивается.

 Еще одна крайность, если целей много, и они глобальные – будущее размыто. Будущее надо упрощать, а не усложнять. А еще будущее должно быть  благом для людей. Если в поисках прекрасного будущего цивилизации на людей откровенно наплевать, то у этой цивилизации нет будущего. Это ширма, химера, миф – все, что угодно, но не будущее. Будущее априори построено на костях, но на убийствах и насилии над народом построена только диктатура.

Все вокруг было обуглено, а на палубе возле меня валялись какие-то крупные ошметки, словно куски обгоревшей кожи. Кто я и где, я вспомнил без труда, но боль была адская. Боль была везде. Жизнь моя состояла из каких-то бредовых осколков.

Когда я приходил в себя, то видел над собой Шона, точнее, я понимал, что это Шон, пусть надо мной и склонялось не поддающееся описанию чудовище. Огромный, непомерно сильный, уродливый и зловонный. Самые дикие фильмы ужасов не смогли бы описать тот кошмар, который он наводил своим видом. Он возился со мной, делал какие-то инъекции и манипуляции. Возможно, он и из меня лепил подобного монстра, но мне было так плохо, что было все равно. Я только стонал, не в силах выговорить ни слова.

 Став совсем ко всему равнодушным, я к нему привык, и весь его отталкивающий облик стал для меня обыденным. Так проходили дни, а я был все так же беспомощен и дезориентирован.  Вскоре я понял, почему он так постоянно и хлопотливо печется обо мне. Мы с ним остались одни. Он и я. Прошло достаточно много времени, прежде чем однажды я перестал чувствовать боль. Вообще все. Перестав чувствовать боль, я перестал ощущать себя. Будто я умер или нахожусь отдельно от тела.

 Это ощущение заставило меня сделать усилие, достаточно напряженное и мучительное, чтобы приподняться и осмотреть себя. Нет, я не умер. Все так же материален, жилист, и даже вооружен. Вроде бы ничего не изменилось во мне.

 Инстинктивно я потянулся к плазменному пистолету, но руки не слушались. Ноги, по-видимому, тоже. Я не мог не подняться, ни перевернуться. Боль ушла, но появилась тревога, даже паника. Что со мной не так? Обратил внимание, что от резкого движения  содрал капельницы, и даже не почувствовал. Непонятно откуда ко мне метнулся Шон, передавил артерию, стремительно стер своей огромной ладонью выступившую кровь.

- Что случилось? – спросил я, но он лишь приложил свой большой палец к своим потрескавшимся губам, куда-то всматриваясь или к чему-то напряженно прислушиваясь.

Сил, чтобы повернуть голову, и посмотреть на причину его тревоги у меня не было, я опять отключился. Меня вывело из этого состояния низкое враждебное рычание.  Когда же я открыл глаза и просто с нечеловеческим усилием повернул голову, я просто оторопел.  Думаю, меня не стошнило от этой картины только потому, что я наверняка ничего не ел достаточно много времени.

 Оказалось, что Шон и я были не одни. У него был еще один человек, точнее, пациент. Потому что человеком его я назвал бы с натяжкой, точнее ее. Его мать. Это было абсолютно мертвое тело. Я это понял, и потому, что уже видел ее мертвой, и потому, что плоть ее распухла, имела синюшный вид и из всех ее отверстий сочилась жидкость. Издалека я не мог рассмотреть наверняка, но мне показалось, даже насекомые копошились в трупных пятнах.

 Но она двигалась. Лежа на приличном расстоянии от меня на кушетке, неестественно, конвульсивно шевелила руками и ногами, вращала выпученными глазами и даже издавала это рычание. Но надо отдать должное, мальчишка действительно гений, если смог заставить жить мертвое тело.
   
Только теперь пришло осознание, а  как я сам пережил удар плазмы? Меня должно было расщепить на молекулы. Честно сказать, этими двумя фактами я был напуган и потрясен.

Даже огромного Шона возле нее не сразу заметил. Какие-то ампулы, пробирки, жгуты валялись на полу. Он неуклюже что-то пытался смешивать в своих огромных руках и содержимое то и дело переливалось и текло по запястьям, отчего потрескавшаяся его кожа чернела и сворачивалась. Через время ему все же удалось набрать содержимое пробирки в шприц, он перетянул руку матери жгутом, приготовившись делать инъекцию.

- Шон, остановись, - попытался вразумить его я.

Он взглянул на меня отрешенно, то ли не понимая, то ли не желая отступать от своей цели.

- Отпусти ее. Ты же делаешь только хуже.

Закусив губу, я лишь беспомощно следил, как Шон подскочил ко мне, заревел прямо в лицо. Что ж, пусть, но он должен знать правду, которую не хочет знать.

- Она мертва. Пойми и прими это, - я умолк, не в силах добавить ничего более убедительного.

Он отошел и, отвернувшись, продолжил манипуляции.

- Ты ведь не хочешь быть похож на своего отца? - опрометчиво выкрикнул я не от раздражения, а сделал это унизительное сравнение, скорее, чтобы вызвать эмоции. Ведь и его отец не хотел принять правду, не мог его видеть таким, какой он есть и решил его «усовершенствовать», сделать таким, каким сам захотел.

 Шон вздрогнул так, что покачнулась баржа, взвыл, вскочил. Потом опять грохнулся на пол перед матерью, будучи раза в три больше нее, легко обнял обмякшее, разлагающее, безжизненное тело, которое почти рассыпалось в его сильных руках. Так он просидел несколько минут, потом встал, аккуратно собрал всю плоть, облил бензином и поджог. Я закашлялся от нестерпимой вони. Он молча подошел ко мне, сел с выражением крайней скорби и раскаянья, будто укоряя взглядом «Ты доволен?».

- Прости, -  только и смог выговорить я.

 Когда тело почти истлело, я спросил:
- Я тоже умер?

- У тебя поломан позвоночник, - тихо пояснил он.

Я вскрикнул от неожиданности, потому как не ожидал услышать его голос.

- Почему ты не говорил со мной раньше?

Тут же пришло понимание, почему я не могу управлять своим телом. Я парализован. Что-то все же со мной он сделал, ведь хоть немного, но я могу шевелиться.

Выдержав длинную паузу, он ответил, словно еле ворочая языком и растягивая слова.

- Мне тяжело говорить.

- Тебе надо говорить. Много. Расскажи, как все произошло. Я же собственными глазами видел выстрел плазмы, я не мог выжить, - выдал я ему свои страхи.

- Я закрыл тебя, но ударной волной тебя отбросило на ограждения. Удар был такой силы, что ты практически сложился вдвое.
 
Тут я вспомнил последнее, что осталось в памяти: какой-то оглушительный хруст. Оказывается, это был хруст моих позвонков. Я закрыл глаза, разгадка происходящего вернула меня к реальности.

- Кто-нибудь выжил? – неуверенно поинтересовался я.

- Возможно. До взрыва плазмы шлюпки успели уйти далеко, - ответил тот, избегая взгляда.

Я внимательно вгляделся в него:

- Ты гибрид?

- Не совсем, - так же тяжело произнося слова, пояснил он, - во мне мутированные гены, но гены Пополита.

Снизу рассматривая его огромную фигуру, у меня было необычное чувство, я знаю, что это всего лишь мальчишка,практически ребенок, но будто я наблюдаю за человеком, который гораздо старше и мудрее меня:

- Так что все-таки произошло?

- Все это время я бился над разгадкой и почти добрался до истины. Просто тяжело со всем этим справляться одному. Баржа еще…, автолоцман не слушается моих команд.
 
Все это он произнес уже совсем по-другому, четко и уверенно. Наверняка потому, что для него это тоже было очень важно… Где-то пищали и издавали треск рации, приглушенная вибрация говорила о неправильной работе двигателя, искореженные переборки требовали ремонта.

- Ты теперь не один. Я буду поддерживать тебя во всем, а ты будешь моими руками и ногами. Я научу тебя всему, что знаю: как управлять баржей и экстренно связаться с землей, как активировать защиту и наводить системы уничтожения на цели, разбираться в навигации  и применять приборы, как подключиться к камерам слежения и дронам, ты будешь видеть все, что происходит на суше, - я еще раз огляделся, обратив внимание, что вокруг смятые упаковки ИРП, а это значит, что он съел весь провиант, и в ход пошли сухие пайки, продолжил, - да и с питанием вопрос надо решить. Не знаю, пригодиться ли тебе теперь все это, но это то малое, что я для тебя могу сделать.

Я не уверен, почувствовал он облегчение или нет, лишь сжал мою ладонь, которую я, увы, не чувствовал.