Глава 1

"Прости меня, пожалуйста, прости. Я ничего не могу тебе больше сказать, кроме того, чтобы просто просить прощения вновь и вновь. Я не смогла тебя спасти, не смогла уберечь, не смогла сохранить. Прости меня… Я никогда тебя не забуду."

Осень нагоняет тоску, сгущая краски и добавляя серости. Ветер становится холоднее, а люди начинают казаться более замкнутыми и хмурыми. Осень усиливает тоску и печаль, она замедляет жизнь и заставляет окунуться в осмысление прошедшего.
Кому доступно умение рефлексировать, тот вполне продуктивно может справиться с осенней хандрой, но тем, кому это умение не доступно или те, кто проживает свежее горе, у кого все еще свежая рана, обречены мучиться осенью. Стоит сказать, что среди этих несчастных есть и те, кому не суждено будет выбраться из своей осенней депрессии – она перетечет дальше в зиму, весну, лето и по кругу. Хорошо, что это далеко не все, наверное…
Саше не хотелось бы быть в числе тех, кто обречен не выбраться из своего депрессивного состояния. Она всегда считала себя устойчивой к длительному переживанию плохого настроения, но горе съедало ее изнутри. После смерти матери она будто бы потеряла опору под ногами.
Осенью ее ждал отпуск, думая о котором, она испытывала смешанные чувства. Определенно ей хотелось вырваться из уже изрядно поднадоевшей атмосферы на работе. Последние несколько дежурств были сложными. Атмосфера инфекционного отделения угнетала. Красная зона была абсолютно изолированным отделением, работники которого не имели прямого контакта с другими отделениями больницы. У них имелось все необходимое оборудование, но постоянство коллектива и изолированность на работе давила на многих.
Из окон отделения мир снаружи казался далеким и нереальным, словно искусственная проекция на белый экран, рисковавшая растаять, стоит только попытаться ее ухватить. Мир внутри отделения был заряжен общей напряженностью и ожиданием смерти. В основном все работники ждали только ее даже тогда, когда были разработаны рекомендации по лечению и созданы лекарства. Постоянство смерти делала воздух внутри отделения вязким и удушающим.
Возможно, именно смерть разрушала не только пациентов, но и работников. Например, Саша уже не раз видела, что медсестры в меньшей степени заботятся о соблюдении доз вводимых препаратов или о стерильности инструментов. Ей никогда не забыть слов ее напарницы, которую месяцем ранее вернули обратно в ее отделение. Они касались соблюдения назначений: «зачем? Ведь она и так умрет», - сказала тогда напарница и приготовила простой физраствор вместо капельницы с антибиотиком. Зачем? Если они и так умрут.
Эти слова были страшными и разрушающими. Они выбивали основы из под ног, и опрокидывали во тьму. Соблазнительные слова, обещавшие смирение со смертью, снимавшие всякую ответственность. Саша помнила то мгновение, когда внутри у нее родилось желание поддаться искушению, но что-то внутри зашевелилось и воспротивилось этому. Наверное, это можно назвать совестью, и чистотой совести.
Душевное истощение угнетало совесть, а отпуск обещал отдых и перезагрузку, потому что без совести можно стать опасной и для других, и для себя. Правда, отпуск еще сулил одиночество, и оно не было буквальным. Друзья были, целый город предоставлял всякие развлечения, уже доступные, потому что карантинные меры постепенно ослабевали, но ничто из этого не могло заполнить пустоту, образовавшуюся со дня смерти матери.

"Прости меня за то, что не смогла защитить! Я очень надеюсь еще раз увидеть тебя во сне, я очень надеюсь еще хоть раз увидеть тебя… Надеюсь, что ты сможешь меня простить, и когда придет мой час, ты встретишь меня там, и мы с тобой поговорим."

Осень – это когда холодно, но не только из-за температуры за окном, но еще и потому что замедляются процессы в организме. В науке не зафиксированы, конечно, случаи замедления обмена веществ у людей в осенний или зимний периоды, но… Но как будто бы такое происходит, руки становятся холодными, ноги тоже, внутри все затихает, входит в какой-то другой ритм.
Саша ощущала дрожь в руках, сидя на подоконнике и выкуривая очередную сигарету. Может быть, этот холод был из-за количества сигарет, выкуриваемых за день, может быть, кофе и перепады давления, спазм сосудов… Или грусть и тоска. Она не могла избавиться от этого чувства в тишине квартиры. Все замерло.
Движение должно было оживить ее. Движение всех оживляет. В книжках по КПТ рекомендуют следовать плану на день, добавлять в него различную активность, которая потом должна дать свои плоды. Например, можно сходить с друзьями в бар, или же посетить могилу матери. Наконец посетить ее еще раз с того самого момента, как прошли похороны.
Сколько прошло месяцев? Сейчас октябрь, а ее не стало в феврале. Восемь месяцев блудная дочь не изволила приходить, боясь пошатнуть свою веру в то, что происходящее – сон. И каково будет увидеть табличку с датами? Каково будет прочитать там ее имя?
Мотнув головой, Саша сделала затяжку и шумно выдохнула дым. Надо было сходить на кладбище, принести цветы, побыть там, ведь вдруг она там? Вдруг она ее ждет там? Какая же глупость! Но столько надежды, в которой разум начинает постоянно метаться. А вдруг? А вдруг это все правда? А вдруг есть что-то после смерти? Но как там может что-то быть, если без тела не будет ничего? Без мозга не будет человека, его личности.
- Какая ерунда, - тихо проговорила она, потушила окурок в пепельнице и пошла собираться на кладбище.
На улице моросил мелкий дождик. Погода была не самой улыбчивой для посещения кладбища, но туда люди и не идут улыбаться. По пути туда Саша купила две пышные хризантемы и любимый фрукт матери – гранат. Она часто покупала ей гранат после дежурства, просто потому что знала, что мать его любит. И сейчас ее разум отказывался верить, что все это просто останется на могиле. Цветы и гранат останутся лежать под дождем, просто лежать, ведь время ушло и уже не достучаться до небес или куда там уходят после смерти.
Вдали показались ворота городского кладбища. Их вид заставил Сашу остановиться. У нее не пронеслись в голове вопросы по типу «а мне точно туда?» или «это что? Розыгрыш?», нет, она прекрасно знала, что ей именно туда, нужно будет зайти в эти ворота, пройти к нужному ряду и нужной могиле и там… И там оставить цветы и фрукт. Это же должно быть просто, но ее пробивала дрожь, а в животе появился противный спазм. Это не должно быть просто, нет, потому что навеки ушли годы ее ребячества, спокойствия и безмятежности. Все ушло навеки, и это кладбище предлагает ей посмотреть этому прямо в лицо. Это непросто.
Буквально ей пришлось заставить себя пойти туда, это было необходимо, как бы больно не ранило осознание, какой бы тяжелой не была встреча, это было необходимо.


Поздно вечером, в девятом часу, пришло уведомление на электронную почту. В письме сообщалось, что холмы опять привлекли к себе внимание. Эти холмы уже больше полугода действовали девушке на нервы. В них вновь и вновь появлялась какая-нибудь мелкая сошка, которая наводила суету. Выгнать ее обратно было легче легкого, но главная проблема холмов была в том, что эти сошки откуда-то туда проникали. И эту червоточину Анатолия не могла найти.
Если перевести «крайне секретное» письмо по майлу на человеческий, то холмами будет означаться больница, а внимание к себе она привлекла вспышкой смертей. И конечно же эти смерти были связаны с тем, что где-то рядом с больницей находилась пространственная дыра, через которую лезла нежить, желавшая добавить в мир побольше разрушения, забрать энергии, посеять хаос.
Нежитью считались в простонародье неприкаянные души, а если уж быть точнее, души озлобленные, завистливые, и при жизни тел разрушавшие себя и все вокруг, и после смерти продолжавшие свою пакостную работенку. Они были раздраженными, деструктивными пучками энергии, проекции которых часто рисовались в христианской мифологии, как злые, мстительные духи. Люди их только так и могут воспринимать, на самом же деле они скорее приближены к антиматерии, но не являются ею, конечно же. Правда, действие похожее, но только по отношению к живым людям.
После назначения в маленький городок в глубине России, Анатоль долгое время радовалась и наслаждалась обычной жизнь интуриста. Ее итальянский акцент, смугловатая кожа и темные глаза привлекали к ней внимание местных людей, она охотно заводила знакомства, где нужно – связи, где важно – даже дружеские взаимоотношения. После многовековой работы в больших городах, где вершилась история и разворачивалась трагедия, назначение в крохотный город на пару сотен тысяч жителей, было подарком… Но, тут важно подчеркнуть, что это было, ровно до прихода эпидемии.
А теперь время от времени появлялись сообщения о всплесках активности нечисти, но зачастую это были разовые акции кроме одной зудящей точки – областной больницы, на базе которой и была развернула красная зона. Это было удивительным для нее явлением, раздражающим до писка – ей всегда удавалось найти разрыв, и зачастую ей также удавалось самостоятельно его запечатать, но не сейчас. О, нет, товарищ! Этот разрыв был у черта на рогах, и порой ей казалось, что все это в буквальном смысле.
- Ну что? Опять тебе подкинули работку? – с долей усмешки раздался мужской голос у нее в голове. – Все та же косточка?
- Ой, какой ценный голос проснулся, - отозвалась Анатоль и отодвинула ноутбук от себя.
- Сейчас туда пойдем? – каркнул ворон, сидящий на спинке кресла в углу комнаты.
- Чуть позже, ближе к одиннадцати будем выдвигаться, - Анатоль смотрела на письмо, словно гипнотизируя его. Разум пытался найти брешь в знаниях о больнице, где она еще не проверяла. Ведь должно же что-то быть.
- Я тебе говорю, надо искать не в больнице, а рядом с ней, - вновь раздался все тот же голос в голове, но только более серьезный. – Там ведь есть еще и психушка под боком. Кто знает, может оттуда гады и лезут.
- Но в психушке всплесков не было, - огрызнулась Анатоль, повернув голову вправо, где стояла прислоненная к стене трость. – И не говори мне, что там и так одни психи лежат.
- Но так оно и есть! – воскликнул голос. – И там им делать особо нечего.
- От тебя пользы, как от бревна, - фыркнула девушка и закрыла наконец ноутбук.
- А он и есть бревно, - каркнул насмешливо ворон.
Пока трость и ворон обоюдно выясняли отношения на фоне, Анатоль задумалась о словах трости. В таком маленьком городке, который не был под наблюдением уже многие годы, нечисть могла проложить и дальние тропы от разрыва. Например, из соседней больницы. В больших городах, за которыми всегда смотрели, эта придурь далеко не выбиралась, просто не успевала, и разрыв находился всегда быстро и где-то рядом, а тут другое.
Но как в психушке произошел разрыв? Там рваться то нечему. Пациенты разных сортов уже были за гранью, а у персонала не так много пространства, чтобы сделать финт влево – в сторону хаоса. Оттуда только могло прийти пополнение рядов нечисти, но никак не те, кто мог разорвать ткань миров.
- Да хватит вам, - громко приказала она и встала с кресла. – Пойдемте лучше прогуляемся.
Надев на голову шляпу с полями и плащ, Анатоль взяла трость и, выходя, выпустила ворона и только потом закрыла дверь своего убежища, располагавшегося на окраине города в старом и заброшенном здании склада. Путь до больницы был не близкий, но у нее в запасе оставалось несколько часов до разгула нечисти. Обычно они начинали пировать с полуночи и до трех часов – в том время, когда большая часть жизни ближайших часовых поясов засыпает, когда сама жизнь и мир становятся беззащитными.
Ворон летал высоко в небе, исследуя местность – старая привычка давних времен, когда мир был более диким и непредсказуемым. Все также он сообщал то, что бросалось ему в глаза, но если раньше это были, например, одинокие путники или шайка разбойников, то теперь салюты или аварии, скорая помощь с мигалками или потасовка около бара – разное, но уже не такое важное.
На улице еще шумели машины и гуляли люди, Анатоль стремительно следовала к больнице, словно тень, погруженная в размышления. Ее отправили сюда, как на пенсию, хотя она была хорошим хранителем. Сперва она держалась с достоинством и даже радовалась отдыху, но все же с фактами не поспоришь. Ее выслали сюда из-за прихода к власти чертовых бюрократов, пожелавших налаживать взаимоотношения с людьми, укреплять ткань миров по средствам вразумления смертных. И что из этого вышло? Сейчас ткань начала разрываться по всему миру вновь из-за кризиса веры во что бы то ни было. Столько вразумлений не способен выдержать мозг человека, настроенный справляться только со своей нитью бытия.
Много сотен лет назад хранители решили учить людей. Они захотели рассказать им, как те должны жить, вот только сами хранители не имели никакого понятия, как кто-то должен жить. Мнения разделились: кто-то рассказывал об общем благе, кто-то говорил об укреплении индивидуальности. Споры были настолько серьезными, порой даже жесткими и жестокими, что началось противостояние двух больших групп хранителей - так в культуре людей начали появляться сказания о демонах и ангелах. И ангелы побеждали, объединяя людей под символом веры, судьбы, смирения, покорности, но это не могло продолжаться вечно.
Пришло время, и индивидуалисты, или демоны – как угодно – взяли верх над умами людей. Вновь совершались революции, вновь истончалась ткань, но потом она укреплялась на какое-то время. И опять уже демонам казалось, что их власть будет вечной, но нет. У людей есть один дар, он же и  проклятье  - память, - как индивидуальная, так и историческая, - а еще воображение. Благодаря им, неугомонные авантюристы, мыслители, поэты и писатели, долгие годы, столетия на свой лад писали о том, о чем говорили им лагеря хранителей. И вот все дошло до точки, когда ни ангелы, ни демоны не могли удержать ткань мира – люди подходили все ближе к безумию.
Как бы Анатоль и такие, как она, не пытались протестовать против вмешательства в жизнь людей, все было бестолку. Их не могли убрать, поэтому старательно отстраняли от дел. Кого-то крайне быстро ссылали далеко и надолго, кого-то постепенно убирали с постов, она же и некоторые другие держались до последнего, потому что их умения были ценными, но и им готовили дорогу на пенсию. Как только мир стал более предсказуемым, они стали бесполезны, и их умения отправились на помойку в забытие. Оставалось только проживать свое.
Походило это проживание на ангельское смирение, но какие силы должны были помочь, если даже сил хранителей не хватило? И какое право они имели вмешиваться в ход жизни людей?! Кто им дал такое право? Но сколько не сетуй, ничего не вернуть. Ничего. Надо только разобраться с этой больницей и все, а там дальше гори оно все синим пламенем.
- И что собираешься делать? – вновь раздался голос в голове.
- Уберу нечисть и проверю психушку, - отозвалась Анатоль. Ворон каркнул сверху о том, что нужно перейти на другую сторону улицы и повернуть направо. – А что?
- На тебя это не похоже.
- Трость может много знать о моей душе?
- Я хоть и запечатан в трость, но до этого был человеком, так что вполне могу знать.
- Ты был прохвостом, которого чуть не вздернули за кражу.
- Я один из немногих при жизни императора пробрался в его дворец и чуть не заполучил кольцо. Так что не отшучивайся.
- Я не знаю, - Анатоль вздохнула и остановилась, взглянув на ворона, который вел их в сторону больницы. – Спустись-ка.
Ворон пикировал вниз и уселся на плечо девушки. Проходившие рядом ребята присвистнули от увиденного и захотели было познакомиться с Анатоль, но она лишь внушила им, что они очень спешат в кино. Конечно, можно было бы оставаться менее заметной и загадочной на улице, даже в ночное время, но людям легко внушить разные мелочи и отвлечь их, поэтому она не видела в маскировке смысла.
- А зря, ты общаешься только с возрастными, надо действовать на молодежь, - каркнул ворон.
-Уже надействовались, - тихо ответила Анатоль и свернула в парк, через который шла тропа к больнице.
Время близилось к полуночи, когда компания наконец достигла проходной больницы. В нужном им корпусе по большей части не горел свет, только в отдельных окнах. Это означало, что медработники ушли на перерыв – самое спокойное время для работы.
Анатоль завернула за угол от проходной на внешнюю парковку и прошла вдоль забора с десяток метров, чтобы выти из поля зрения наружного наблюдения. Люди многое не знают о мире, в котором живут, и подкидывать им дров для составления очередных легенд не стоило – они ведь иначе не смогут объяснить себе, как человек растворился в воздухе, разве что камера сломалась.
Перейдя на границу мира, она прошла сквозь забор и направилась в сторону нужного ей объекта. На границе материальные сущности были видны смутно, даже лучше сказать рассеяно – они представляли собой пористую материю, через которую легко мог пройти любой энергетический заряд. Анатоль могла взаимодействовать с внешней материей на границе, но в этом практически никогда не было нужды. Нечисть на границе принимала вид, больше напоминающий наэлектризованный пучок света, не столько сияющий, сколько сверкающий или бликующий – именно такой она и начала искать.
В приемном покое все было тихо, сегодня больница не дежурила, и большая часть страждущих уже получили помощь. На первом этаже тоже везде погасили свет, на втором тоже было тихо, как и на третьем, и на четвертом. Она решила проверить реанимацию, но и там оказалось все спокойно – никаких признаков нечисти. Поднявшись на пятый и шестой этажи, где располагалась хирургия, она увидела рябь пространства – лишь следы присутствия, но опять никого не было. Оставался седьмой этаж – неврологическое отделение.
Редко, но нечисть и там находила для себя жертв, в основном же они охотились в реанимации и хирургии. Неврология же давала им возможность свести кого-нибудь с ума, например, после долгого запоя или после инсульта, или же в ряде случаев патологии сосудов, снабжавших кровью мозг. Линия обороны людей в таких случаях либо быстро разрушалась, либо уже была нарушена и давала возможность забрать энергию или исказить ее. Чаще забрать и умертвить, чем исказить.
Анатоль направилась сперва в левое крыло отделения, но там ей не удалось ничего найти, даже не было следов. Она заглядывала в палаты, прислушивалась к тишине, но ничто не откликалось и не выдавало себя. В правом крыле все еще горел свет на посту, но медсестры были уже в сестринской. Пройдя мимо процедурного кабинета, Анатоль вновь остановилась и прислушалась к тишине. Ее разум старался проникнуть по нитям ткани пространства в удаленные и самые потаенные уголки, но никого не находил. Сегодня в этом блоке было как будто бы пусто, но всплеск засекли, значит кто-то тут есть.
Она вернулась на этаж ниже и проследовала по оставленной ряби в пространстве, но та обрывалась. Этот след начинался среди коридора и заканчивался за углом. Ничего не было. Вновь прислушавшись, Анатоль где-то далеко услышала еле заметный звон, но он не походил на присутствие – это было что-то другое. Этот звон был как будто бы материален, но все же находился на границе мира, он напоминал натуральный звон металла, ударявшегося о твердую поверхность, но такой приглушенный, словно под куполом.
Что за ерунда, подумала она и направилась в сторону звука. На шестом этаже больницы был переход в соседний корпус, откуда и раздавался звон. Прислушиваясь и возвращаясь по петле к звону, Анатоль понимала, что приближается к нему. Переход вел в здание администрации, под которым проходил подземный переход в другой корпус, где располагалось отделение красной зоны. Может быть, что-то происходило там – и логично, и нет, так как уже шел далеко не первый год эпидемии, и сумасшествия от нее поубавилось, по крайней мере среди обычных людей, да и смертей становилось меньше как будто. 
В административном здании было пусто, темно и тихо снаружи, но на границе звон усиливался. Анатоль слышала его из подвального помещения, где как раз был переход в красную зону. Спустившись туда, она осмотрелась – никого и ничего. Это дело уже смущало ее своим необычным ходом, ранее такое можно было встретить только в закрытых ложах, где фанатики пытались оживить своих идолов и случайным образом сталкивались с границей миров, считая ее миром их богов. Сейчас же такого осталось крайне мало и уж точно не могло такого быть в таком городке, но звон был, и Анатоль к нему приближалась.
Завернув за угол по проходу, она увидела на полу кольцо. Кольцо выделялось своей плотностью в размытом мире границы и издавало этот звон. Краски над ним стали сгущаться, вырисовывая акт его падения и руку, которая бросила его на пол, но силуэта не было видно. Предприняв попытку вернуть прошлое по петле, Анатоль встретилась с барьером, от которого тут же отпрянула. С таким она еще не сталкивалась никогда – кто-то или что-то не давало ей увидеть себя, и это нечто было сильнее ее.
Возможно, в этот раз именно это и было зарегистрировано служителями, именно этот всплеск активности. Но как изгнать то, что даже не дает себя увидеть? Что это может быть? Точно не душа человека, она не могла бы обладать такой силой – люди порой не способны распределить время при жизни, не говоря уже о воздействии на время после смерти. И для кого кольцо? И можно ли его взять? Оно материальное, но находится на границе, как такое могло произойти? Что это за кольцо?
Анатоль не собиралась сдаваться и вновь скользнула по петле, чтобы увидеть. Пространство на мгновение исказилось, ее взор устремился по линии времени, но вместо силуэта, она увидела просто пустой коридор подвала. Никого и ничего, как будто и не было. Охотничий инстинкт пробуждался в ней, и Анатоль решила разлиться по ткани мира в ближайшее прошлое и текущее настоящее, чтобы проверить единый отрезок, но ничего и нигде не было, даже звон исчез.
- Бери и уходим, - тихо прошептал Эд – та самая трость. Из-за его всплеска перегорела лампочка на стене. – Черт. – Еще одна начала моргать.
Анатоль хотелось его придушить, но он был всего лишь тростью. Она подняла кольцо и осмотрела его – самое обычное кольцо, возможно обручальное, отлитое из светлого металла, может быть, из серебра или белого золота, пока трудно было сказать. А что дальше? Звон исчез и кольцо было поднято, а более ничего не происходило, а что произошло – Анатоль не могла увидеть.
Пройдя в красную зону, она на всякий случай проверила все три отделения лично, но в них не нашла ни единого следа чего бы то ни было. В эту ночь больница работала в штатном режиме, лишившись только одной или двух лампочек.
Выбравшись наружу и оказавшись все там же у внешнего забора, Анатоль раскрыла ладошку и увидела в ней кольцо. Оно сохранилось даже в материальном мире, перейдя с границы, все было также. В свете фонаря она рассмотрела кольцо получше и ей показалось, что оно было все же скорее из белого золота, наверняка из белого золота.
- Увесистое, - тихо произнесла она.
- И блестящее, - каркнул ворон – Том.
- Ты ворон, а ведешь себя, как ворона, - прошипел Эд.
- Да иди ты, - вновь каркнул ворон и взлетел с плеча Анатоль.
- Какова вероятность, что кольцо было оставлено мне? – спросила Анатоль у своих спутников.
- Я думаю, что стопроцентная, - ответил Эд. – Хранителей в городе больше нет, а нечисти и не нужно это кольцо.
- Не думал, что это скажу, но тут эта палка права, - каркнул Том, присев на ветку дерева.
- Пойдемте в психушку, - Анатоль положила кольцо в карман и направилась к соседней больнице.
Как и ожидалось, в психушке атмосфера была заряженной и плотной несмотря на большое количество неприкаянных душ. Вполне возможно, что хранители ошибочно относились так к людям в подобных заведениях, потому что разрывов они никогда не делали. Ни они, ни персонал, может быть, если только редкие исключения попадались.
Может быть, их души и не были неприкаянными, и Анатоль повторяла только заученные истины своих давно ушедших в историю учителей, а может быть и были, кто знает. Факт лишь один – в местной психушке разрыва ткани пространства не было – ни внутри, ни на территории. Необходимо было принять и еще один факт, после сегодняшней вылазки она осталась с носом, а точнее с кольцом, из-за которого возникли новые вопросы, к которым ни подберешь ответов.
- Предлагаю сдать в ломбард, - усмехнулся Эд.
- Может тебя сдадим в ломбард, - каркнул Том, летая над деревьями.
- Да идите вы, - на выдохе сказала Анатоль, подняла воротник плаща и направилась в сторону центра города. Ей захотелось просто посидеть в баре и подумать за стаканом виски.


Со дня смерти матери прошло уже восемь месяцев, но Саше казалось, будто все случилось вчера. Говорят, что долгое горевание плохо заканчивается, и что обычно на проживание горя уходит год или около того, но вот уже девятый месяц рана свежа. Может быть, кому-то просто надо чуть больше времени, может быть, она просто что-то не так делает? Но что нужно делать, чтобы слезы перестали течь? Что нужно для того, чтобы в груди не сжималось сердце от мысли об утрате?
Никто не сможет ответить – лекарства нет, - только если прожить это горе. Может быть, действительно нужно больше времени ей. Вот она уже пришла на кладбище и смотрит на могилу матери, читает даты рождения и смерти, имея и отчество, и все совпадает. Место точное, осталось только в уме соединить воедино факты и прожить это.
Эти факты похожи на толстую и высокую бетонную стену, в которую сколько не упирайся, невозможно будет сдвинуть. Сколько бы слез не пролилось, она не растает, и как не кричи, она не разрушится. Где-то в удаленном уголке разума начинала зарождаться эта мысль, но до сознания ей было еще далеко. Пока что Сашу пробивала дрожь от холода или ужаса – она не могла понять, внутри все смешивалось в единое неприятное чувство отвращение ко всему, что сейчас с ней происходило.
- Прости, что так долго не была, - выдавила из себя девушка и прошла могиле, чтобы положить на нее цветы я гранат. – Это тебе.
Она отошла на пару шагов и закурила. Может быть, на кладбище и нельзя курить, может быть, это неуважение к покойным или администрации – все это казалось далеким. Возможно, это сумасшествие, или возможно это боль утраты, при которой внешнее на какое-то время отдаляется, чтобы человек мог ощутить данность собственного бытия.
- В общем, - она набрала воздуха в грудь и мотнула головой, затем под конец выдоха все же сумела сформулировать мысль. – В общем, я вроде бы в порядке.
Вновь повисло молчание, которое Саша не знала, чем прервать. По сути, она говорила ни с кем. Хоть обращайся мыслями к ушедшему, хоть не обращайся, как понять, что он слышит? И есть ли он еще? Можно ли вообще передать матери сообщение на другую сторону? Или это просто глупая надежда, как рудимент детской веры в призраков?
- Ты мне снишься иногда, - Саша отошла и выбросила окурок в мусорку, а после вновь вернулась на то место, где стояла. – Ты мне снишься, и я пытаюсь поговорить с тобой, но ты все рассказываешь мне о том, что все хорошо, будто бы не слушая меня. А ведь все это всего лишь сон и моя бессознательная попытка… - Эмоции захлестнули ее и слезы вновь полились из глаз. – Это просто моя попытка успокоить себя.
Вновь повисло молчание. Ветер поддувал в спину, дождь усиливался и начинал сильнее стучать по капюшону куртки. Есть ли тут место для слов? Город продолжал жить, но кладбище не было местом для живых, тут царила тишина и спокойствие. Для чего могло быть тут место? Что можно передать через этот невидимый барьер, который разделял жизнь и смерть? И как?  Возможно, тут есть место для чувств, которые когда-то были обращены к ушедшему, возможно только в памяти остался образ. Странная мысль, но она пробудила в Саше согревающее чувство любви, с которой рядом шла тянущая душу тоска. Да, и любовь, и тоска впервые за долгое время проявились вместо рядом с печалью и горем. Тонким лучиком они осветили серость души, подарив каплю тепла.
- Как мне жаль, - ощутив легкое расслабление в плечах, Саша наконец опустила руки, которые все время держала согнутыми и теребящими то край рукава, то завязку капюшона. – Мне так жаль, мама, мне очень жаль. 
Ветер шелестел опадающей листвой, вдали послышались колокольные звоны – может быть, была служба или, может быть, какой-то церковный праздник – Саша не знала. Она лишь обратила на это внимание, повернув голову в сторону звона и присмотревшись. На кладбище никого не было, лишь она и ушедшие или мертвые, неизвестно как лучше их назвать. Надо ли ей было идти в церковь? Нужно ли было ставить свечки или что-то заказывать? Был ли в этом толк?
Вроде бы так делают люди, но они в это веря, а что она? А ей все это казалось, как будто бы, бессмысленным. В кармане завибрировал телефон – пришло сообщение от ее подруги по колледжу, та писала о запланированной на вечер встрече в общем чате друзей. Катя сообщала, что столик забронирован на семь часов, и что алкоголь нужно будет купить самим, так как в кальянной его не предлагали.
Живые звали обратно в жизнь, и Саша сама ощущала, что время пребывания у могилы как будто бы истекло. Она смогла, пришла, увидела и. может быть, ей стало легче. На душе действительно что-то прояснилось, может быть, именно то, что она перестала сопротивляться факту смерти. Сейчас на кладбище, смотря на могилу матери, совершенно точно можно было сказать себе, что ее больше нет, и прошлого не вернуть. Не нужно ее ждать и говорить себе, что все – лишь страшный сон, не нужно бороться с чувством вины, отрицать или мысленно торговаться. Не нужно больше себе лгать о том, что что-то можно изменить.
Подойдя к кресту с табличкой, она поцеловала свои пальцы и прислонила их к нему, мысленно сказав, что еще вернется. Возможно, вторая попытка будет проще. Постояв еще с минуту, Саша направилась к воротам кладбища, оставляя ушедших или умерших в их тишине и покое.