5 Эдельвейс

5 Эдельвейс.
 Утро выдалось ясным. Оптимизм барометра из еловой ветки доказал - верьте в хорошее. Река шумела перекатами, оправдывая своё название.
 Ночь в избушке разочаровала. Было душно, твёрдо, нары скрипели, соседи храпели. Лучше спать под шум водопада — решили друзья и пустились в путь.
 Восемь километров по долине Правого Шумака быстро кончились. В верху долины в стене виден крутой и узкий жёлоб перевала Рекорд, доверху забитый фирном и льдом. Перевал в северном склоне, поэтому солнце сюда попадает редко, и зимний лёд долго не тает. Ещё дальше за поворотом реки в самом дальнем углу перевал Политехников.
 Рекорд и Политехник - выход с гор. Но сегодня туда не надо, надо налево вглубь гор. Там в висячей долине, круто обрывающейся к руслу Правого Шумака высокой мореной, прячется перевал с красивым названием Эдельвейс. Морена густо заросла смешанным лесом. Среди деревьев, каскадом водопадов пробивается вниз большой ручей. Деревья растут так густо, что их кроны смыкаются над водой. Там где ручей впадает в реку в стороне от тропы удобная площадка.
 Быстро поставили палатку. Палатка видала виды. Обычно её ставили небрежно, приспособив вместо колышков камни. От протечек защищались огромным куском плёнки. Сегодня пришлось тщательно растянуть все складки, на случай непредвиденного дождя, потому что тент из плёнки брали с собой.
 Оставили в палатке всё лишнее, взвалили похудевшие рюкзаки на плечи и полезли вверх по морене через кусты и деревья, резвые, как молодые кони.
 Солнце пылало в прозрачном после дождя небе, заливая землю зноем. Становилось жарко.
 Горы ещё хороши тем, что там нет комаров и клещей. В смысле в горах нет, а на заходе и выходе, в долине очень даже есть, но сейчас ничто не мешало раздеться и наслаждаться воздухом и солнцем. Поэтому Кеха мог щеголять своим любимым походным нарядом — расстёгнутая рубашка, и голые ноги в резиновых сапогах. Чтобы резина не натирала ноги - гетры из старых носков. Отрезаешь у носков пальцы, и гетра готова. Кеха смуглый и не боится обгореть. У Баженова кожа светлая, что доставляет ему много неприятностей с солнцем.
 Лес остался внизу. Крутой подъём сменился пологой, широкой зелёной долиной, с обеих сторон замкнутой крутыми скалистыми грядами. Чёрные скалы с рыжими подпалинами, как на шкуре собаки, блестели на солнце, блестела вода в ручье. Шли по руслу, быстро перепрыгивая с камня на камень. По твёрдым камням идти легче и быстрей, чем по вязкому болотистому лугу.

 Близился полдень. Вся долина переполнена яростным светом. Солнце давит на плечи, голову, кисти рук, раскаляет резину сапогов. Чёрно-фиолетовые тени глубоко забились под камни и трещины в скалах. В них не спрячешься, не укроешься от солнца, если ты крупнее сурка.
 Выше - земля вновь начала бугриться высоченными ступенями морен. Огромные снежники по-хозяйски лежали на склонах и берегах ручья, так сияя на солнце, что сами казались кусками солнца, свалившимися на землю.
 Сашка зачерпнул пригоршню зернистого снега и бросил в Кеху. Снежок холодным пятном рассыпался по груди. Кеха игру не поддержал. Ему было плохо. Сердце толкало вязкую кровь, барабаном билось в висках. Воздух сгустился, налился красным и пошёл радужными пятнами. Земля стала зыбкой и закачалась.
 Кеха остановился и опёрся на айсбаль. Качаться перестало. Пошёл дальше, стараясь не отставать от Баженова.
 Кешка понимал, что с ним творится что-то неладное. Такого раньше не бывало. Смотреть на свет больно. Предметы потеряли твёрдые очертания. Тошнило. Болела голова. Каждый шаг давался с трудом.
 Солнце безжалостно сжимает череп. Хотелось спрятаться от его яростных лучей. Достал и надел вязаную шапочку. Стало чуть легче. Потоптался по снежнику, умылся, набрал снега в шапку и водрузил её на голову.
 Полез вверх по склону, при каждом шаге тяжело опираясь не ручку айсбаля. Снег в шапочке таял. Холодные струйки текли по пылающему лицу и шее, принося облегчение. Части сознания удалось выскользнуть из непослушного тела, оставив его страдать в одиночку.
 Шёл в полу беспамятстве. Шаг, опора на айсбаль, ещё шаг, ещё опора. Потом встревоженное лицо Баженова, слова: «Солнечный удар. Потерпи». Ещё подъём. Муть перед глазами.

 Перевал. Частокол густо торчащих высоких каменных плит, и чернота тени между ними. «Здесь отдохни, я верёвку навешу»,- опять Баженов. Блаженный и целительный каменный холод плит обнял тело, и Кеха, наконец, смог позволить себе впасть в забытьё.
 Выплыло встревоженное лицо Сашки: «Ты как?» Воздух перестал быть красным и фиолетовым. Мир обрёл прежние краски, твёрдость и конкретность. Кеха вылез из расселины. Душа вернулась в тело. Только в памяти от подъёма на перевал не осталось ни одной картинки.
 Сели на край обрыва, свесив ноги в глубокий провал долины реки Неизвестной. Баженов привязал один конец верёвки к скальному выступу, а другой сбросил в жёлоб кулуара.
-Ты готов к спуску?- спросил друг и внимательно посмотрел в глаза.
-Я готов,- сказал Кеха. Попытался улыбнуться. Наверное, получилось неубедительно, потому что Сашка проконтролировал, как он надел обвязку, завязал схватывающий узел на страховочной петле.
 Кеха ушёл вниз, упираясь ногами в крутой каменистый сброс. Солнце осталось с другой стороны гребня. Дурнота и слабость исчезли. Мелкие камни вылетали из-под ног, и набирая скорость, катились по жёлобу, что его мало беспокоило, так как внизу ни кого не было.
-Эй, ты там не сильно скачи, не на соревнованиях!- крикнул Баженов. Кеха притормозил - ниже верёвка застряла, улегшись спутанными петлями по склону. Пошёл дальше, расправляя петли и стараясь в них не наступать, чтобы не запутаться.
 Верёвка, создавая трение, ползла по плечам и пояснице. Через брезент штормовки Кеха чувствовал её надёжную поддержку.
 Сорока метров хватило до низа спуска.
 Спустился Баженов, протравливая рядом с основной вспомогательную верёвку. Отвязал страховочную петлю от основной верёвки. Улыбнулся, сказал:«Сейчас если узел наверху не развяжется, придётся на перевал лезть». Потянул за вспомогательную верёвку. Узел развязался. Срывая с неустойчивого склона камешки, Сашка стал стягивать верёвку с перевала. Верёвка упиралась.
 Кехе стало неловко от собственного безделья.
-Давай я сделаю,- предложил он.
-Ты как, нормально?- спросил Баженов.
-Нормально. Здесь нет солнца.
Разговоры друзей не отличались многословностью и цветистостью речи, а для выражения эмоций в основном употреблялись матерные слова. Все сокровища мысли сберегали для общения с прекрасным полом, и при случае могли, по Сашкиному выражению, такой «напускать вуали», что затуманить любую красивую головку.
 Сашка уступил место у верёвки. Кеха потянул. Верёвка шла туго.
-Вверх не смотри,- посоветовал Баженов. Кеха опустил голову и потянул сильнее. Камень прилетел вместе с верёвкой и громко щёлкнул по каске. Кеха озадачено потыкал пальцем в круглую впадину от камня в армированном стеклотканью материале каски.
«Цел?- спросил Сашка. И добавил свою любимую присказку, -Ну ни чё, ни че». Что в переводе с Сашкиного языка на русский литературный наверное означало: «Я рад, друг, что ты остался невредимым. Мне не пришлось бинтовать твою разбитую голову, и вытаскивать тебя через два перевала».

 Кругом царил мир камней. Камни — огромные патриархи величиной с дом, крупные обломки с неровными краями, величиной как стол, как чемодан, как футбольные мячи, как строительный щебень. Древние ледники наворотили из них ступенчатые пирамиды моренных холмов и насыпей, седых от лишайника внизу, и тусклого чёрного цвета сверху, там где камням не даёт обрастать неустанная работа воды, льда, снега и солнца.
 Вниз быстрее всего спускаться по осыпям из мелких камней. Держи равновесие и перебирай ногами, чтобы не увязнуть в вязком щебне. Камни съезжают вниз, и ты вместе с ними, как на транспортёрной ленте.
 Такие осыпи бывают в больших горах. В Саянах чаще склоны и дно долин занимают каменные реки из крупных обломков — курумники. Передвижение по ним требует наглости, сноровки и хорошей доли пофигизма к сохранности собственных конечностей. Бегают же циркачи по канату, и ты по камням сможешь. А, куда деваться?

 Выбрались на солнце. За длинный летний день, светило устало и присмирело. Тёплый свет не жёг, а ласкал. Между камнями поблескивали кружевные звёздочки паутинок, такие неожиданные в безжизненном каменном море.
 «Чего они тут ловят, бедолаги»,- думал Кеха, стараясь ненароком не разрушить хрупкую вселенную паучков, вся жизнь которых не выходит за пределы их ловчей сети, что, однако, не мешает паучьему роду благополучно существовать миллионы лет. «Так большинство людей живут всю жизнь в своих маленьких мирках, как пауки в ловчих сетях, и им этого достаточно»,- мысли Кехи имели обыкновение легко забираться в заоблачные эмпиреи, что по представлениям древних греков, которые как известно всё придумали, означает объятую пламенем, самую высокую часть неба, где обитают Боги.
 Не стоит витать в облаках, когда бешеным тушканчиком прыгаешь с камня на камень. Кеха потерял равновесие и чуть не навернулся, но не испугался, а захотел есть. Что поделаешь, большую часть жизни мужчина думает о еде и сексе, такова презренная проза жизни!
 Но если Вы спросите мнение Иннокентия по этому поводу, Вам наверняка расскажут, что эти желания не низменные страсти, а бесценный дар Богов. Что без них человек бы легко превратился в овощ. Нет. Не все в овощ? Согласен, Вы правы, пусть прекрасные женщины превратятся в цветы и фрукты, а мужики, точно, лучшего воплощения, чем обличье репы или огурца, не достойны.
 Неизвестно о чём думал Баженов, но первым предложил остановиться и чего-нибудь немедленно съесть он. Заметили, Кеха обладал большей долей терпения, чем его быстрый и умный друг.

 Остановились у крошечного ручейка с мутноватой от тончайшей каменной взвеси водой, бойко пробивавшейся из-под остатка снежника. Кеха вспорол топором последнюю банку рыбного паштета. Чего хорошего было в этом паштете, так это банки. Они почти без остатка сгорали в костре и легко плющились. Сплющил, сунул в камни и через год её следа не найдёшь.
 Хорошая приправа — голод, любую мало съедобную дрянь превращает в обед. Непонятная масса со вкусом рыбного корма и томатной пасты, сухари, холодная вода были проглочены быстро, без остатка и с благодарностью.

 Над горячими от солнца камнями маслянистой жидкостью струится воздух. Внизу синеет далёким лесом долина реки Неизвестной. Неизвестная - странное имя для реки, обозначенной на карте, пусть сюда и редко забредают люди.
 С места, где сидели друзья, долина просматривается насквозь от её начала в горном цирке до впадения в Билюту. Налево, за крутым скалистым обрывом, поросшим стлаником и редкими пихтами - широкая висячая долина с цепью озёр. За ними, замыкая долину, стоит гора с необычными белыми осыпями, такими же белыми, как снег.
 Длинным траверсом вдоль склона над сплошными зарослями кедрового стланика подошли к озёрам. Ветерок гнал лёгкие полосы ряби по поверхности воды. Вода искрилась на солнце тысячами бегучих солнечных зайчиков. Из озера не вытекало ни одной речки. «Странно, куда вода девается?»- рассеянно соображал Кеха, шагая по плоскому, заболоченному, поросшему короткой травой берегу.

 Горные озёра за зиму промерзают до дна, летом сверху оттаивают, оставаясь на дне замёрзшими. Если вас не испугает холод, можно проплыть, как пролететь, в прозрачной до невидимости, будто её нет, толще воды, над причудливыми каньонами из зелёного и голубого льда, жуткой, ночной темнотой глубоких колодцев, заметить, как столбы солнечного света пронизывают озеро от поверхности до дна, заставляя светиться округлые ледяные глыбы.
 По камням обогнули озеро справа. Заросли стланика остались далеко внизу, что лишало друзей надежды на горячий ужин.

 Но им опять повезло. На травянистой терраске над озером лежала поленница сухих кедровых дров. Если вы думаете, что главное в жизни деньги, попробуйте обойтись без огня. Поговорите с Кехиным знакомым охотником, который сжёг все бумажные купюры, когда заблудился в зимнем лесу. В тот миг несколько минут тепла от горящих денег - это и есть их истинная ценность. С хорошего сухого полена в этом деле больше проку, чем от толстой пачки бумажных рублей.
 Загадка. Откуда взялась в горах поленница дров в трёх километрах от ближайшего леса? Что случилось с неизвестной группой? Почему они не воспользовались дровами? Быть может, произошло несчастье, и дрова безмолвные свидетели трагедии? Может эти дрова заброска для следующего похода?
 Поискали записку. Записки не было. Ещё поискали. Записки точно не было. Тогда друзья решили, что дрова, как бесхозное имущество, теперь принадлежат им, и можно смело вступать в право владения ими.
 Дальше поленницы идти было глупо. Тащить с собой дрова не имело ни смысла, ни сил. Возблагодарили богов за бесценный дар.
 Друзья были атеистами, но легко переходили от беззаботного неверия к вере, и как жители много конфессиональной империи делали это естественно, искренне воздавая благодарность тому богу, кто в этой местности считался главным.
 Горы отличное средство для усмирения чванства и гордыни. Поэтому они с одинаковым рвением крестились на кресты, крутили молитвенные барабаны в буддистских храмах, что бы не обидеть бога Агни, никогда не писали в костёр и не забывали отлить из своей рюмки местным духам — бурханам.

 Их терраска была последней зелёной площадкой перед перевалом. Дальше в замкнутой горным цирком долине только бесконечные моренные холмы и гряды, высокие как крепостные валы и редуты.
 Маленький зелёный мир лужайки предстояло обжить, сделать своим домом. Начали с постели. Выбрали место поровнее, бросили набитые пенопластом коврики, на них — одежду, стараясь пристроить что-нибудь тёплое на уровне поясницы. Сверху застелили солдатским одеялом. Спальник оставили укрываться. Ночи в горах холодные.
 У изголовья посредине будущего логова Кеха воткнул айсбаль. Тяжёлый камень положили у ног, другой - перед айсбалем. Через головку айсбаля от одного камня до другого натянули вспомогательную верёвку. Получился крепкий каркас для конька крыши. Накинули тент из плёнки. Подвернули его края под одеяло. Чтобы тент не лежал на лице, пристроили с одного боку ближе к изголовью станковый рюкзак, с другого — бухту основной верёвки. Получилось здорово. Теперь дождь им был не страшен, а ветер мог унести их убежище только вместе с их телами, и хоть друзья уже сильно отощали, вряд ли следовало ожидать ночью ураган такой силы.
 Костёр развели между камнями — не хотелось портить чёрным пятном пожога лужайку. Вода скоро закипела белым ключом. Супчику получилось по миске, зато чаю было в волю. Пей сколько угодно!
 Решили кутнуть, и вместо четырёх кусочков сахара съесть по шесть. Только наши дедушки и туристы умеют пить чай по-настоящему. За день с тебя столько потов сойдёт, что чаю должно быть много. Что такое шесть кусков сахара? Всего две кружки сладкого чая. Но это если пить чай в накладку. Настоящий чаёвник пьёт чай вприкуску.
 Отгрызаешь от сладкого брикетика крошечный кусочек и тянешь сквозь него горячий чай. Сладко, вкусно. А если в чай положить кожистый, круглый листочек сахан-дали или душистой, чёрной смородины — ароматно. Шести кусочков сахара на пять-шесть кружек чая хватает.
 Они поленились сушить сухари, а купили в магазине готовые. Хорошие были сухари! Это стало ошибкой. Еда в походе не должна быть вкусной, тогда, может, её хватит. Помни - вкусное быстро кончается.
 Продуктов с собой осталось на один завтрак. Все остальные — часть на Шумаке, часть в палатке за перевалом, да и там запаса на два дня. Как-то это их мало волновало.

 Пустой желудок способствует активности. Солнце стояло ещё высоко, друзья дружно решили - необходимо сбегать под перевал и разведать подход. Они часто так делали, что помогало избавить от затратного блуждания с грузом за спиной утро следующего дня.
 У них были два куска плёнки, которые использовали как накидки от дождя. Ими укрыли поленницу, от ночной росы. За камнями ходить было лень, плёнку придавили поленьями.
 Проход под перевал - с правого борта долины. Середина загромождена огромными обломками скал. Там не пробраться. Высокая горная гряда, что им предстояло перелезть, крутая по всей длине и ровная по высоте, без седловин. Это путешественников почти не волновало, у них было сорок метров верёвки, семь скальных крючьев и хорошая порция нахальства.
 Их перевал, судя по карте был чуть левее небольшой вершинки, торчащей над стеной острыми скалами. Прогулка без рюкзаков - одно удовольствие, и проход под перевал нашли. Пора возвращаться!

 Путь назад всегда легче, потому что не надо думать над каждым шагом. Быстро прошли, почти пробежали с одной морены на другую — ниже, ещё ниже.
 Солнце садилось над безмолвным миром камней. Его огненный диск почти скрылся за западной стеной. В долину забралась густая тень, растворив в себе дневные краски. Только коричневые, чёрные, рыжие и жёлтые от солнца камни вершин светились отраженным светом в глубоком, как космос, небе.
 Контраст между чернотой тени в долине, ярким светом вершин и тёмно-синим небом сделал краски невыносимо яркими, как на полотне безумного художника. Только мягкий цвет зелени вокруг озера и на лужайке, которая в одночасье стала не просто лужайкой, а их домом, пусть на одну ночь, и голубая дымка на изломанных линиях далёких гор, смягчали картину.
 Лучи заходящего солнца ещё попадали на воду озёр, зажигая в ней полоски из солнечных зайчиков, и терраску с крохотным прямоугольником их убежища, но тёмная тень всё ползла и ползла, и вот уже вначале их лужайка, затем озеро потускнели и укутались тенью.
 Белый прямоугольник их убежища, одиноко затерявшийся между гигантских ступеней моренных холмов и километровыми стенами гор был настолько ничтожен, что казался здесь не нужным, инородным и случайным.
 Они вдруг полно, до душевного потрясения, осознали свою малость. Мощь природы ободрала привычный скептицизм как шелуху, обнажив душу.
 Долго молча стояли рядом, изумлённые величием мира, и детским ощущением своей беспомощности перед ним. Какие беспросветно глупые слова - «покорил горы». В горах человек может покорить только себя. Горы же его просто не замечают. Они не злые и не добрые. Они равнодушные. Они живут своей жизнью. Своим чередом ложится и тает снег, своим чередом сходят лавины и камни, нарастают и тают ледники. Человека в долгой жизни гор нет, они есть в его жизни.

 Ночью проснулись от того, что кто-то разбрасывал их поленницу. Дрова с глухим шумом падали на землю.
 Под плёнкой душно. Фонаря нет. Разбираться, кто там в темноте озорует - страшно, но ещё страшнее неизвестность. Лежать, затаившись как в детстве под одеялом, и ждать, что кто-то большой и ужасный схватит тебя за ногу, невыносимо. Лучше взглянуть на свой страх.
 Вылезли.
 По долине дул ветер. Порывы наваливались мощно, окатывая тело холодными волнами. От лунного света и света мириадов звёзд так светло, что вершины, холмы и камни отбрасывают чёрные тени. Горы как на гравировальной латунной доске — глухая тьма теней и жёлтый цвет луны, желтые, живые блики лунных зайчиков на озере.
 Новый порыв ветра, и шум упавшего полена. Это ветер раскидывал дрова, которыми они прижали накидки. Тревога ушла. Её сменило чувство облегчения и капелька разочарования от несостоявшейся встречи с чудищем — снежным человеком или медведем.
 Если снежного человека в горах им не доводилось видеть, то в одном походе на двух высоченных перевалах встретились раскопанные медведем перевальные туры. Не знаю, специально медведь ходил по перевалам в поисках конфет, что туристы часто оставляют вместе с записками, или случайно так получилось.
 Влезли в своё логово, забились в уютное тепло спальника. От дыхания с внутренней стороны полога из плёнки скопился конденсат. Капли противно падали на лицо. Отвернули полог, так что головы оказались снаружи. Дышалось легко и свободно.
 Кеха лежал под ясным звёздным небом на спине, головою на подушке из резиновых сапогов, натянув поглубже шапку, чувствуя живое тепло друга рядом и смотрел вверх.
 Луна ушла, притушив свет, и только звёзды продолжали сиять над тёмными вершинами. Они были огромными. Здесь в горах впервые Кеха сам увидел своими глазами, что звёзды светят разным цветом, как лампочки в новогодней гирлянде. Звёзды сплетались в созвездия, рисуя фигуры волшебных зверей, богов и героев, соединившихся в вечном небесном хороводе, мчащимся в ночном пространстве, мчалась Земля, и вместе с ней всё, что на ней было, все океаны и моря, города и люди, и они с Сашкой, такие маленькие по сравнению с горами, но даже горы были песчинками относительно бескрайней огромности космоса.
 Кеха смотрел вверх, пока земля и небо не поменялись между собой местами в его сознании, и тогда он почувствовал что падает, падает в небо. Нет не падает — летит туда, где звёзды, где справедливость и любовь, в вечный хоровод богов и героев.