Под лаской плюшевой Шотландии

***

Как Пушкин не зря называл Африку «моей», так и Лермонтов, видать, не зря называл «моей» Шотландию. Как здорово было в детстве, вооружившись небольшим фонариком, читать под теплым клетчатым пледом романы Вальтера Скотта. Я хорошо помню этот плед со множеством клеток, каждая из которых заключала в себе все новые и новые клетки, и если при свете ночника я б и сейчас, как тогда, отважился подолгу смотреть на них, то мог бы увидеть на нем множество разнообразных многоклеточных организмов, как позвоночных, так и беспозвоночных, беспорядочно копошащихся тут и там, расползающихся туда и сюда, а иной раз – выползающих и выплывающих за границы пледа, чтобы спрятаться где-нибудь под шкафом, под ковром или под кроватью. Такой плед вполне могли бы использовать не только «Собственные Ее Величества кэмеронские горцы» в качестве шотландской национальной униформы, называемой килтом, но и все прочие представители сильного пола, почитающие себя истинными шотландцами  и не делающие без необходимости секретом то, что, собственно, под килтом-то у них ничего нет, кроме голого зада и рыжебородого пениса, являющегося своего рода миниатюрным эквивалентом Лох-Несского чудовища, которое некие тревожные субъекты, проявляющие нездоровый интерес также к гномам и НЛО, любят изображать в своих любительских фоторепортажах как нечто по-фрейдистски огромное и длинношеее, сторожко выглядывающее из несколько фэнтезийного озера, не догадываясь, какой вред они приносят себе и обществу своими застарелыми неврозами, перенесенными на страницы газет, журналов и путеводителей. Плед в Шотландии вещь универсальная и находит себе применение во многих сферах праздной человеческой жизнедеятельности. Он может служить не только краеугольным элементом одежды, но и выполнять роль стула, стола, туристической палатки, военного обмундирования, погребального савана и т.д. А если у шотландца под боком нет женщины, которая бы не отказалась согреть его, как согревала доблестного рыцаря Айвенго леди Ровена, то в условиях горной местности, скажем, на высоте 1344 метра над уровнем моря, его лучше всех шотландок (шотландок из крови плоти) согреет «шотландка» совсем иного свойства, «шотландка» из стопроцентной шерсти; и стоит только придать этой «шотландке» человеческую форму, лечь с ней на что-нибудь мягкое, постеленное поверх вереска, мха или лишайника,  укрыться вдобавок чем-то плюшевым и – Боже! – какими же новыми красками заиграют тогда строчки из стихотворения Марины Цветаевой «Под лаской плюшевого пледа». В Шотландии в любую погоду – и в самом порой неожиданном месте – запросто можно встретить Джонни Уокера, как если бы речь шла о старом друге. Нужно ли объяснять, кто это? Не думаю. Как-то мы сидели вместе с Джонни, тяжело вздыхая о прошлом, как расстроенные волынки, у подножия горы Бен-Невис, и пили за ваше и наше здоровье, пили за барда Томаса Лермонта, пили в том числе за ротмистра Георга Лермонта и за поручика Михаила Юрьевича Лермонтова, пили за купленный на фунты стерлингов томик лорда Байрона, пили за Шотландию времен короля Якова V, пили за прорезиненный плащ «Макинтош» (непромокаемый), выпили даже за компьютер с таким же названием (промокаемый), и за маки тож пили мы. Пили мы Маковым днем.  В какой-то момент я предложил ему выпить на брудершафт. Он насмешливо посмотрел на меня отсутствующими глазами и покрутил указательным пальцем у отсутствующего виска. До меня наконец дошло, что рядом со мной сидел никакой не Уокер, а самая что ни на есть Мария Стюарт, причем только что кем-то обезглавленная. «Неужели это я ее обезглавил?» – представил я непредставимое. Голова королевы лежала на плюшевом пледе, лежала недалеко от сидящего рядом со мной тела. Зачесанные назад волосы ее были убраны под элегантный чепец, мыском опускающийся ей на лоб по моде шестнадцатого века. Я боялся на нее смотреть, как если бы это была голова медузы Горгоны. Но все-таки я посмотрел – и ничего сверхъестественного не случилось. Я поднял ее голову и усадил себе на колени. Как Саид из «Белого солнца пустыни», закопанный по шею в песок, она сухо уставилась на меня взглядом своих безжизненных глаз. Губы Марии зашевелились, как два охваченных сладострастием слизня, и она произнесла всего одно слово: «Пить». «Чертова алкоголичка», – подумал я и опрокинул ей в рот целую флягу чего-то там. Это был мой первый опыт общения с шотландским виски и королевой Шотландии. С головой Марии я разговаривал, пока окончательно не сбрендил уже от бренди, которое я захватил с собой на случай, если закончится виски… История Шотландии писана не одной только кровью, дамы и господа, но только в Шотландии истечение крови из женского организма окружают такой неслыханной заботой, что русская туристка, зайди она по нужде в шотландский нужник, не без удивления обнаружила бы целые горы бесплатных не распакованных гигиенические прокладок, предназначенных в первую очередь не для них, а для шотландок, символически оплакивающих раз в месяц на протяжении 3-5 дней подряд трагическую судьбу своей королевы, королевы Шотландии. Городские легенды гласят, что в Шотландии у всех  представительниц прекрасного пола, достигших половой зрелости и не избавленных в силу возраста или особенностей здоровья от необходимости соблюдения вложенного в них природой и историей кровавого ритуала,  раз в году месячные начинаются синхронно, в один день, 8 февраля, являющийся, собственно, днем казни Марии Стюарт, этой безжалостной кровавой расправы, свершившейся в замке Фотерингей энное количество столетий назад.

***