Душа моя

Лена не называла сына по имени. Вместо этого она шептала ему: «Душа моя». Эти слова казались ей такими теплыми, такими емкими, что любое другое имя было бы предательством. Паспортистка в ЗАГСе хмурилась, глядя на просроченные документы, а Лена лишь качала головой: «Мы еще не выбрали. Он такой особенный, нельзя просто так».

Но «Душа моя» не набирала вес. Прошел месяц, а он все еще был легким, как пушинка, с прозрачной кожей, сквозь которую проступали тоненькие жилки. Он был тихим, почти безмолвным, его глаза смотрели куда-то сквозь Лену, в иной, невидимый ей мир. Врачи разводили руками, анализы в норме, молока хватает, а ребенок тает, как свеча.

Бабушка Лены, приехав из глухой деревни, покачала седой головой, глядя на правнука.
— Он не здесь, внученька,— сказала она тихо. — Он между мирами. Его душа не зацепилась. Ему нужно имя. Якорь.

Лена отмахивалась, списывая на старые суеверия. Но бабушка была настойчива. Она села на край кровати, взяла ее руку в свои жилистые, исчерченные прожилками ладони и начала говорить медленно и внятно, словно читая древний текст.

— Имя, Ленка, это не просто слово. Это ключ. Первый ключ, который мы вручаем душе, когда она приходит в этот мир. Этим ключом она поворачивает замок и входит в дом под названием «Жизнь». Без имени ребенок — как гость на пороге. Он стучится, ему холодно, он не может войти внутрь, согреться и поесть. Он не принадлежит нам и может уйти обратно, в тишину.

Она посмотрела на правнука полными старой печали глазами.
— Ты называешь его «Душой моей». Это ласково. Но «душа» — это то, что он принес с собой. А ему нужно обрести плоть. Имя — это мост между душой и телом. Оно притягивает его к земле, как якорь. Пока у него нет имени, он парит, а не живет. Он не может набрать вес мира.

Лена хотела возразить, но в ту же ночь ребенок задышал так тихо, что она едва могла уловить дыхание. Его личико стало восковым, почти невесомым. И бабушкины слова эхом отозвались в ней: «…может уйти обратно, в тишину».

Отчаяние придало ей сил. Прижав к груди горящее тельце, она наконец сдалась.

— Артем, — выдохнула она, и слово прозвучало как заклинание. — Ты — Артем. Здоровый и сильный. Артем.

Она повторяла его снова и снова, шептала, напевала, вкладывая в него всю свою любовь и просьбу — остаться.

А наутро  Артем впервые с жадностью прильнул к груди и насытился. Его сон стал глубже, дыхание — ровнее. А через неделю педиатр с удивлением констатировал первую, пусть и небольшую, прибавку в весе.

Лена больше не называла его «Душой моей». Теперь он был Артемом. Темой. Сыном. И с каждым днем он становился все плотнее, реальнее, его взгляд научился фокусироваться на ее лице. Он обрел форму, обрел вес, обрел место в этом мире.

И Лена поняла простую и страшную истину, которую знала ее бабушка: имя — это не просто ярлык. Это дверь. И эту дверь нужно было открыть вовремя, иначе душа, которую она так любила, так и осталась бы за порогом.