Дитя русалочки. Глава 9

ГЛАВА 9

До посадки было еще добрых полтора часа. За стеклом по взлетной полосе скользили крылатые громадины, катались туда и обратно трапы, крапал мелкий дождь. В зале ожидания стояла тишина. Среди пассажиров, ожидающих посадки, были преимущественно корейцы. Все они не поднимали глаз от гаджетов, ленясь обменяться хотя бы парочкой коротких фраз друг с другом. Я заметил любопытную особенность: все молодые кореянки ходили в основном с прямыми волосами или же с мягкими волнами, спадающими чуть ниже лопаток. У парней волосы прямые, колючие, торчащие во все стороны, темные, лоснящиеся, как кожура баклажана. А вот корейские бабушки выглядели как одуванчики с одного поля. Все были сплошь подстриженные под мальчика, выкрашенные в темный каштан и обязательно густо завитые. Букли очерченными колечками плотно покрывали головы бабушек, напоминая лоснящееся руно. Поэтому юная кудрявая Ясмина очень отличалась от остальных азиатских девиц, так как носила прическу, свойственную только бабушкам. В этой Стране утренней свежести обозначены четкие стандарты красоты, границы вежливости, пределы мышления. У корейцев есть определенные требования ко всему. И все, что не подчиняется этим требованиям, не может быть правильным. Например, красивым может быть только аккуратный, чуть вздернутый кверху нос. А если у человека не такой нос, то его ни в коем случае нельзя считать красивым. По крайней мере, это сказала Юми, когда Ясмина от скуки попросила ее рассказать о Корее.

— Может быть, потому я и уехала из этой страны в Россию, — сказала Юми. — Мне хотелось узнать настоящую свободу. Такую, которой нет в Корее.

Ясмина слушала так, словно боясь выказать чуть больше интереса к словам Юми.

— Зачем же ты туда вернулась? — скупо спросила Ясмина.

Юми перевела взор на дочь. Она поняла, что Ясмина уже давно хотела спросить ее совсем о другом.

— Прежде чем мы сядем в самолет, хочу рассказать причину, по которой я так внезапно уехала от вас с папой, — решительно начала Юми.

— Ты хотела сказать «бросила нас с папой».

Юми не стала возражать.

— Я прожила в России долгое время, — начала Юми. — Здесь я познакомилась с хорошими людьми, получила педагогическое образование. Русские не такие, как корейцы. У них нет четких стандартов, шаблонов. Они свободомыслящие и творческие люди. Иногда у них настолько слабое мнение о чем-либо, что они с легкостью перенимают чужое мышление, делая его собственным. Совсем не такие, как упрямые корейцы, которые всю жизнь могут держаться протоптанного пути просто потому, что это всегда делали наши предки. Мне очень нравится русский народ. Здесь я была очень счастлива еще и потому, что встретила свою первую и настоящую любовь, твоего папу. Но оказалось, что, даже прожив в России долгое время, я не смогла выкорчевать в себе истинные корни. Когда ты стала взрослеть, я стала это ощущать все сильнее. В Корее методы воспитания детей очень сильно отличаются от здешних. И я со всем могла смириться и согласиться, но, когда Васим стал излишне баловать тебя, позволяя тебе много лишнего, во мне проснулся тихий бунт. Я была не согласна с тем, что он вытворял, хотя и продолжала его любить. Я знаю, что виновата перед тобой, но даже это не сглаживает твой скверный характер в моих глазах. Он баловал тебя, позволяя тебе откровенное хамство. В Корее детей воспитывают строго, с детства приучая уважать старших, кто бы это ни был. И я не могла смотреть, как ты с каждым днем становишься эгоцентричной, требовательной, грубой и неуважительной с людьми.

Когда Юми начала говорить о недостатках Ясмины, последняя тут же обратила на нее свой взор. Не было в ее взгляде негодования или обиды. Ей как будто впервые за долгое время стало даже интересно слушать собеседника.

— Я не могла спорить с мужем, так как он был сильнее и упрямее, — продолжала тем временем Юми. — Но это не значит, что я была с этим согласна. С каждым днем я боялась тебя все сильнее. Для меня было дикостью то, что ты порой вытворяла. И я не знала, как я могу на это повлиять. Это страшно, когда ситуацию уже невозможно контролировать. Все запустилось с самого начала неверно, и я уже не могла ничего изменить, никак не могла повлиять. Это меня пугало. Мое внезапное решение оставить вас было обусловлено тем, что я снова забеременела. Узнав об этом, я стала бояться еще сильнее. Тебя я бы уже не изменила, но я не могла второму ребенку попасть в эту же ловушку. Меня бросало в холодную истерику, когда я думала о том, что в моем доме вырастут две эгоистки, которые топят всех на своем пути ради своих желаний. Ослепленные любовью к своим детям, родители не замечают, как дети вырастают в злых и испорченных личностей. Я не скрою, что очень испугалась. Я продолжала тебя любить, но ты мне совсем не нравилась. Я не хотела, чтобы со вторым ребенком случилось то же, что и с тобой. Вот поэтому, как только я узнала о своей беременности, я пустилась в бега. Вернувшись на родину, я поняла, что оказывается мне очень важны те стандарты и правила, которые есть в этой стране. И я бы хотела воспитать детей по корейской культуре. Для меня было важно не допустить той же ошибки, которая произошла с тобой. Наша воспитательница в детском доме часто твердила нам две фразы. Первая звучит так: «Зло и добро заложены в нас от рождения, и только правильное воспитание поможет добру укорениться и стать сильнее в постоянной борьбе со злом и искушениями». Вторая чуть подобна первой: «Зло в мире распространяется потому, что добрые люди ничего не делают». Я чувствовала ответственность за все, что происходит с тобой, и за то, что может произойти с еще не родившимся ребенком. Поэтому я так скоро собрала вещи и уехала.

— Значит, у тебя есть еще один ребенок? — живо спросила Ясмина.

— Да. Девочка. Зовут Хеда. Ей уже шестой год.

— Ты замужем?

— Нет.

— Почему?

— У меня уже был муж, не так ли?

— Ты рассказывала ей обо мне и папе?

— Да. Она хоть и маленькая, но уже все понимает. Она знает тебя и папу по фотографиям. Вы с ней внешне очень похожи. Она называет тебя «сестра Сена».

— Почему? Откуда такое имя?

— Когда она только научилась говорить, ей было сложно выговорить твое имя. В Корее нет таких имен. Хеда упорно звала тебя Ясена, а потом просто Сена. Когда я уезжала, то сказала ей, что еду за тобой. Она так обрадовалась. Ждет тебя.

Ясмина была до глубины души взволнована рассказом Юми. Она никак не ожидала такого поворота. Я не заметил в ее лице какого-то негодования. Напротив, как только она услышала о младшей сестренке, в ее голосе, выражении глаз появились неподдельная заинтересованность и приятное волнение. Давно я ее такой не видел.

— Теперь я бы хотела задать тебе всего один вопрос, — осторожно произнесла Юми, сбивая Ясмину с увлеченных раздумий. — Ты вчера ночью, перед тем как уснуть… Ты сказала, что не каешься передо мной, перед людьми и перед…

— Я была беременна, — резко перебила Ясмина. — В четырнадцать лет забеременела случайно. Хотела насолить сопернице и переспала с ее парнем. А там чемпионат на носу. Речи о ребенке вообще не шло. Я от него избавилась. Вот и все.

Она выдала всю историю ледяным тоном, избегая смотреть в сторону Юми.

Услышав это, Юми вмиг побледнела как полотно. Но не успела она и слова вымолвить, как Ясмина жестко отрезала:

— Пожалуйста, не надо ничего больше говорить и спрашивать. Я хотела узнать правду, я ее узнала. Ты хотела знать правду, ты ее узнала. Раз уж мы теперь будем жить вместе, то так будет честно начинать отношения. Любви и теплых чувств между нами уже все равно не будет, но честность мы ведь можем друг другу обеспечить?

Юми сжала губы, словно растворяя на языке все, что хотела сказать.

— Хорошо, — ответила Юми. — Обещаю не говорить с тобой об этом, если только ты сама не захочешь.

Ясмина одарила Юми беспристрастным взором и ответила:

— А я буду слушаться твоих инструкций, раз уж так все сложилось. Ты увидишь, что я не только избалованный ребенок, но еще и строго дисциплинированный. Я ведь была чемпионкой. В чужой стране мне будет непросто, но это лучше, чем оставаться здесь.

На губах Юми чуть заметно мелькнула доброжелательная улыбка. Но она ее тут же пресекла, уловив расчетливое настроение дочери.

— Значит, мы с тобой заключаем договор?

— Да.

Юми полезла в ручную кладь, достала оттуда узенькую коробку и протянула ее Ясмине.

Не проронив ни слова, Ясмина открыла ее. На дне лежали розовые мокасины на белой подошве.

— Розовые, — криво усмехнулась Ясмина.

— Не совсем. Это розовая пастель.

— Хочешь, чтобы я такое носила?

Юми опустилась на корточки перед Ясминой и принялась расшнуровывать ее стоптанные кроссовки.

— В Корее есть мудрость, связанная с обувью, — попутно рассказывала Юми. — Когда ты приобретаешь новую обувь, то тебе сначала в ней некомфортно и ты чувствуешь каждый свой шаг. Иногда обувь жмет, иногда натирает до крови. Но проходит время, и обувь приобретает форму твоей стопы, подошва стаптывается под привычным тебе уклоном, колодка растягивается. И тогда ты можешь пойти в этой обуви куда угодно, при этом совсем не ощущая ее на своих ногах. На новом месте, с новыми людьми, в новой стране тебе будет сложно, и ты будешь мерить каждый свой шаг и ощущать неудобство или даже боль. Но если ты вытерпишь, то вскоре поймешь, что находишься на своем месте. Что эта страна может подарить тебе много счастливых моментов. Исходя из этой мудрости, я постаралась купить тебе самую удобную обувь, которая смягчит твои первые шаги. Со своей стороны я постараюсь сделать все, чтобы жизнь в Сеуле, рядом со мной и твоей сестренкой, была для тебя не такой сложной даже в первое время.

Юми аккуратно протолкнула искусственную стопу в хорошенькую обувь и прикрыла ее штаниной. Лицо Ясмины чуть вытянулось, а брови едва заметно приподнялись. Юми сидела перед Ясминой, кроткая, терпеливая, вежливая, готовая искренне ей служить. Возможно, поэтому Ясмина в первые несколько минут не смогла скрыть просочившееся на лице приятное удивление. Как бы Ясмина ни старалась выглядеть сильной и равнодушной, внутри она все же оставалась обычным слабым подростком, которому еще как нужны любовь и нежность матери. Что касается меня, то я был до глубины сознания тронут таким необычным поведением Юми. Даже то, как она говорила, неспешно, вытягивая каждый слог, произнося его на корейский лад, как будто ощущая вкус каждого слова, было каким-то завораживающим. Я бы слушал ее бесконечно.

Началась посадка. Сжимая паспорта и талоны, Юми и Ясмина засеменили по подъездному трапу, стены которого глухо отражали их шаги. Ясмина шла медленно, придерживаясь рукой за стену, прихрамывая на правую ногу. Юми шла чуть позади, готовая в любой момент поддержать дочь. Когда самолет взлетал, Ясмина припала к иллюминатору, как маленькая любопытная девочка во время своего первого полета. Обычно Ясмина откидывалась на кресло и закрывала глаза, ожидая, когда потухнет табло с пристегнутым ремнем. Но в этот раз она смотрела вниз, словно там осталось ее сердце. Словно она говорила себе, что больше никогда не вернется в эту страну. За окном замелькали серые нити туч, и вскоре сырой город под нами скрылся за пушистой белизной облаков.

— Ты всегда можешь вернуться сюда, если захочешь, — уловив ее грусть, сказала Юми.

— Нет, — отрезала Ясмина. — Там меня больше не существует.

Полет длился девять часов с небольшим. За бортом было минус пятьдесят два градуса по Цельсию, скорость достигала семисот километров в час. Я слонялся по самолету, и даже мне это время показалось бесконечно долгим. Поначалу большая часть пассажиров не сводила глаз с экранов, будь то смартфон, компьютер или встроенные в переднее сиденье гаджеты. Я с интересом наблюдал за пассажирами. Для меня, как и для Ясмины, все было в диковинку. Корейцы очень отличались от русских не только внешне. Повторюсь, я уже летал с Ясминой на сборы и соревнования в окружении привычного мне народа. Но эти азиаты были совсем другими. Через два часа, когда закончился обед, началось странное хождение по салону. Бабушки с завитками на голове поднялись с кресел и начали делать зарядку. Наклоны влево, вправо, вперед, назад. Миниатюрный рост позволял им легко взбираться на сиденье коленками и разминать спину. А потом они по очереди колотили друг друга по плечам и пояснице. Молодые девушки зашуршали мягкими прямоугольными упаковками, вынимая тканевые маски. Они ловко накладывали влажную ткань с отверстиями для глаз и губ на лицо, становясь похожими на привидений. Прогуливаясь вдоль салона, я сначала подпрыгивал от испуга, натыкаясь на это призрачное явление. Ясмина тоже с удивлением наблюдала за всем происходящим. Ей тоже казалось странным то, как эти люди устраивают прямо в самолете фитнес-центр и косметический салон. Даже парни доставали какие-то флакончики с пахучей жидкостью и легкими хлопками наносили это себе на щеки и шею. Все, кроме бортпровдников, говорили либо на корейском, либо на английском. Я ничего не понимал. Мне кажется, даже если бы я знал корейский, то все равно не понял бы ни слова из того, что они говорят. Настолько слова и звуки казались мне сглаженными, бесформенными и неясными. Короче, мое первое настоящее знакомство с корейцами произошло именно в самолете. И признаться, я думал, что попал на другую планету. Либо они все немного свихнулись, либо я просто очень далек от их культуры. Ясмина тоже так думала, хотя и пыталась всячески скрыть свое изумление. Юми это заметила. Она достала из своей бездонной сумки прямоугольные глянцевые упаковки с масками и веером разложила их перед Ясминой.

— Какую хочешь? — спросила Юми.

Ясмина хотела было отвернуться, но внутренняя девушка взяла верх над ней. Она протянула руку и неуклюже ткнула на первую попавшуюся маску. Юми протянула одну Ясмине, а из другой упаковки изворотливо достала сырой комок, расправила его двумя пальцами и складно пригладила ткань на лице. Ясмина же долго не знала, как ее открыть. Приятный шелест от упаковки разносился во все стороны добрых несколько минут. Юми не вмешивалась, а с оживлением наблюдала, как Ясмина пытается справиться, казалось бы, с простой задачей. Все, как выяснилось, гораздо проще, когда Ясмина наконец нашла тонкую красную ленточку, на которой было стрелкой указано, в какую сторону нужно тянуть. Когда упаковка была открыта, Ясмина достала аккуратно сложенную белую ткань, щедро пропитанную пахучей сывороткой. И тут началось самое интересное. Сказать по правде, я так за Ясмину даже на самых серьезных соревнованиях не болел. Сначала она попробовала раскрыть маску. Хлипкая и скользкая, она несколько раз упала ей на колени. Ясмине не хватало как минимум еще трех рук, чтобы до конца развернуть все это. Наконец, держась за края, она принялась накладывать маску на лицо. Ткань комкалась то на щеке, то на переносице. Топорщилась у глаз, морщинилась у подбородка. Ясмина тянула ее во все стороны, норовя прикрыть ею все лицо. С горем пополам Ясмине это удалось, правда, маска тут же сползла по ее лицу, как слизень, стоило ей чуть опустить голову. В конце концов Ясмина яростно скомкала влажную ткань и со злостью запихнула ее в пустой стакан от чая. До меня донеслись тихие смешки Юми.

— Ничего смешного, — огрызнулась Ясмина.

Юми молча достала еще одну маску, в секунду распаковала, в следующую секунду расправила и в следующие пять секунд опрятно наложила ее на лицо Ясмины.

— Не волнуйся, — сказала Юми. — Со временем ты поймешь, что это легко.

— Может быть, мне это и не нужно, — фыркнула Ясмина под маской.

— Твое тело — это твой первый раб. Только ухоженный и здоровый раб будет тебе терпеливо и верно служить, делая твою жизнь легкой и свободной, — ответила Юми, убирая за уши непослушные вихры Ясмины.

Ясмина скупо сжала губы и замахала ресницами сквозь отверстия в белой ткани.

— Посмотри на этих бабушек, — сказала Юми, оглядывая пассажиров, с которыми она успела познакомиться, прогуливаясь по салону. — Как думаешь, сколько лет той бабушке в красной дутой безрукавке?

Ясмина огляделась.

— Может быть, шестьдесят? — с сомнением сказала Ясмина.

— Нет. Ей уже восемьдесят шесть. А вон той женщине с книгой?

— Тридцать?

— Ей уже пятьдесят три.

Я был шокирован не меньше Ясмины. Женщина с книгой, к слову, мне вообще показалась двадцатипятилетней девушкой.

— Пока ты молодая, ты не понимаешь, какая это радость — ходить без палки, не мучиться суставными болями, самостоятельно мочиться в туалете. Здоровье — это то, что нужно уметь сохранить, а не восстанавливать.

После таких аргументов у Ясмины иссякли все негодование и вопросы. Она смиренно оттолкнула голову на кресло и закрыла глаза.

— А что это за маска? — едва шевеля губами, спросила Ясмина.

— Улиточная.

— Улитки?! — вырвался недоуменный крик Ясмины.

— Тише ты. Не двигай мышцами лица, а то будут морщины.

Ясмина с отвращением скорчилась, и маска тут же покрылась рябью вокруг рта.

Мне стало смешно и радостно. Ясмина рядом с Юми выглядела совсем другой. Как будто позади Ясмины сменили фон и освещение, и ее характер заиграл совсем другими красками. В ней будто бы пробудилась какая-то нежность, наивное озорство, незаметно стирая с лица жесткость, показное равнодушие, мальчиковую дерзость.

В аэропорт Инчхон мы прибыли точно по расписанию. И как только мы сошли с трапа, то сразу же окунулись в совсем иной мир. Все здесь было по-другому. Даже воздух в закрытом помещении был какого-то светло-лимонного оттенка. Забрав багаж, мы побрели вдоль длинной движущейся дорожки. Почти на каждом шагу мы натыкались на хорошенькую маленькую кореянку в строгой темно-синей форме, которая приветливо махала двумя крохотными ладошками, вежливо протягивая приветствие на своем родном языке. Люди с чемоданами шли на ощупь, так как не сводили глаз со своих синих экранчиков. Какая-то суетливая и в то же время вполне подходящая этому месту занятость витала вокруг нас. Я засматривался на витрины, табло, маленьких рассыльных, выглядевших как двенадцатилетние школьники. Повсюду какие-то закорючки вместо надписей. Как тут можно что-то понять? Несколько раз Юми подходила к работнику зала и спрашивала о чем-то. И всякий раз работник вежливо и спешно отвечал с приятной улыбкой на устах. Потом Юми глубоко кланялась и получала такой же поклон в ответ. И как только они не устают так кланяться каждый раз, когда кого-то приветствуют и благодарят? Все вокруг было каким-то большим, могущественным, величественным. Может быть, так казалось еще и потому, что сами люди тут были в разы меньше, чем я привык видеть в России. А еще потому, что мне все тут было незнакомо. Несколько раз я терял из виду Ясмину и Юми, но благодаря беспорядочным вихрам Ясмины, которые повылезали из ее короткой косы, я без труда узнавал своих в толпе. Наконец мы вышли на улицу. Стояла теплая и ясная погода. Над головой сразу же открылось лазурное небо с редко вкрапленными мелкими барашками. Серебристые колонны аэропорта остались позади. Мы наконец-то присели на деревянную лавочку. Ясмина поджала по себя ноги, с опаской принялась оглядываться.

— Посиди здесь, я сейчас вернусь, — сказала Юми, кладя свою сумку на чемодан.

Оставшись одна, Ясмина плотно окружила себя чемоданами, взяла сумку Юми на колени и прижала ее к груди, бдительно осматриваясь. Внезапно к ней подошел крепкий мужчина лет так сорока, хотя, может быть, ему было и больше. Он начал что-то спрашивать, стараясь внятно выговорить каждое слово, отчего его речь становилась похожа на песню. Сдвинув брови на лоб, Ясмина сосредоточенно слушала его, силясь понять хоть что-то из сказанного. Потом ей все это надоело, и она, чеканя слова на русском, дала ему ответ:

— Нет. Не понимать. Я не понимать. Я говорить русский. Оставить меня в покое. В покое.

Видимо, Ясмина подумала, что если она скажет на ломаном русском да еще и с акцентом, то иностранец сможет ее понять. Я бы, наверное, тоже так ответил, хотя не знаю, где тут логика.

Но тут, к счастью, подоспела Юми. Она дружелюбно отвадила его от нас. Тот быстро сделал строгий поклон и скрылся из виду.

— Что он хотел? — спросила Ясмина.

— Предлагал тебе работу.

— Прямо вот так, с порога?

— Да. Это нормальное явление здесь. Не удивляйся.

Юми предложила Ясмине небольшую светло-желтую бутыль и темно-зеленый треугольник размером с обычный пирожок. Ясмина с опаской вытянула руку и вопросительно уставилась на Юми.

— Нам еще целый час ехать в автобусе, — ответила Юми. — Нужно немного перекусить. Это банановое молоко и самгак-кимпаб.

От услышанного у меня у самого перекосилось лицо. Банановое молоко — понятно. А второе что за гриб?

В ответ на сконфуженное выражение лица Ясмины Юми аккуратно сняла шелестящую обертку с треугольника и протянула его дочери.

— Сверху сухие водоросли, внутри рис, а внутри риса начинка из тунца, овощей и красного соуса. Вроде как обычный фастфуд, но гораздо менее вредный, чем сэндвич.

Ясмина недоверчиво надкусила темно-зеленый уголок. Тонкий пласт зеленых водорослей приятно хрустнул под ее зубами. Внутри действительно был спрессованный рис и оранжевая начинка. Тогда я снова вспомнил тот момент, когда был еще в утробе Ясмины и мог ощущать вкус еды. Мне в то время очень нравился вкус бананов. Скорее всего, банановое молоко должно быть просто удивительным.

— Молоко очень вкусное, — будто читая мои мысли, сказала Юми. — Я в детстве могла пить его литрами. Твоя сестренка Хеда тоже его обожает.

Ясмина ничего не ответила, она сосредоточенно ела свой рисовый треугольник. Заметив это, Юми внимательно уставилась на Ясмину, желая прочесть по лицу, нравится ли ее дочери местная еда.

— Ну как? — осторожно спросила Юми.

Ясмина ничего не ответила. Она молчала до тех пор, пока не дожевала последний кусок.

— Как-то невкусно, — ответила наконец Ясмина, покосившись на целый треугольник Юми. — Ничего непонятно. Вроде недосоленное, но слишком острое. Да еще эта начинка такого неаппетитного цвета. Ты свой треугольник не будешь?

После этой фразы Ясмина бесцеремонно выхватила из рук открытую порцию Юми и жадно впилась в нее зубами. Юми только и успела моргнуть глазом и чуть приподнять от изумления брови.

— А у тебя какой-то другой вкус, — негодующе сказала Ясмина.

— У меня с мясом, — растерянно произнесла Юми. — Оно острее, я думала…

— Ты молодец, — не глядя на нее, ответила Ясмина. — Себе с мясом, а мне с каким-то тунцом. И все равно редкая гадость.

Глядя на то, как Ясмина с аппетитом поглощает корейский фастфуд, я едва мог поверить в ее слова. Просто Ясмина не умеет делать комплименты, не умеет хвалить, не умеет восторгаться. Юми это поняла, поэтому, рассмеявшись, сказала:

— Да, ты права. Это идет хорошо только на голодный желудок. Приходится есть это в таких ситуациях, когда нет ничего под рукой.

Ясмина жевала и кивала в ответ, стараясь не глядеть на Юми. Потом отхлебнула через соломинку банановое молоко и снова равнодушно выдала:

— Нормально.

Какая же она все-таки вредная. Прямо изо всех сил пытается скрыть все свои самые приятные эмоции. Но одно то, что она стала больше говорить, уже меня безмерно радовало. Надеюсь, Юми и ее народ хорошо повлияют на эту дерзилу.

Через полчаса подъехал автобус. Высокий, мощный, но совсем беззвучный. Сиденья в нем откидывались почти под сто восемьдесят градусов и внизу поднималась подставка для ног. Ясмина уселась у окна, раздвинула шторы и откинулась на кресло. Юми сразу же протянула Ясмине белый тюбик.

— Что это? — спросила Ясмина.

— Солнцезащитный крем. От солнца появляются веснушки и ранние морщины.

Ясмина послушно взяла тюбик, выдавила себе на руки белую горошинку крема и небрежно размазала его по всему лицу. Юми с большим любопытством наблюдала за всем, что делает Ясмина. Иногда я читал на лице Юми неподдельное недоумение, но она была слишком воспитанной и деликатной, чтобы высказать это вслух. Я заметил, что она по маленьким порциям выдает Ясмине свое влияние. Так что та даже не замечает, что ее воспитывают. А то бы непременно взбрыкивала, как она это обычно делает.

Дорога до Сеула была неблизкой. Юми успела немного подремать. Увидев, что Юми уснула, Ясмина чуть приподняла сиденье и принялась заинтригованно рассматривать незнакомые пейзажи за окном. За свою спортивную карьеру Ясмина успела много где побывать, но в азиатской стране она была впервые. Для нее все здесь было в новинку. Сейчас она рассматривала город как турист, не думая о предстоящих соревнованиях и тяжелом грузе ответственности перед выступлением. Когда Юми чуть шелохнулась, Ясмина тут же прилегла на кресло и притворилась спящей. Уже не в первый раз я замечаю, как она притворяется спящей. Как будто это ее лучший способ показать свое равнодушие ко всему.