Небольшая новелла о Венеции

***

Островную Венецию совершенно невозможно представить без площади Сан-Марко и моста Риальто, без дворца дожей и Гранд-Канала, без карнавалов, биеннале и кинофестивалей, без Джакомо Казановы, Вивальди и Марко Поло. Нельзя представить ее и без «Смерти в Венеции» Томаса Манна. Прежде чем говорить о Венеции, хочется провести следующую параллель с Петербургом, впрочем, не в пользу последнего. Если, согласно шведской пропаганде времен Северной войны, город Петербург вырос на не поддающихся точному подсчету костях и костылях русских крестьян, которые его строили, то Венеция, напротив, выросла и крепко стоит на сваях из сибирской лиственницы, чье количество, включая стоимость оных за единицу, записано в книгах прихода и расхода со всевозможным тщанием, характерным для среднестатистического венецианского купца. Согласно этим записям, свай было вбито в дно морское в период с пятого века до начала восемнадцатого ровно два миллиона четыреста тысяч семьсот восемьдесят восемь штук и столько же уплачено полновесных венецианских дукатов некой предприимчивой группе пермских лесопромышленников, чьи имена, к сожалению, канули то ли в Каму, то ли в Лету. Можно сколько угодно сожалеть о безвозвратно утраченных редких породах деревьев в Пермском крае в результате повальной вырубки, имевшей место несколько столетий назад; но что сожалеть об этом, когда больший вред сибирским деревьям прямо сейчас наносит жук-короед – уссурийский полиграф, –  грозящий уничтожить вообще все хвойные деревья России за какие-нибудь десять лет. Но мы отвлеклись от Венеции. Вернемся снова к ее мостам и каналам. Говорят, что над Венецией с недавнего времени висит дамокловым мечом угроза не сегодня завтра окончательно уйти под воду; существует и другое предположение, обоснованное научными выкладками: дескать, Адриатическое море в условиях аномальной жары может обмелеть так, что никаких больше Canal Grande, Canale di Cannaregio, Canale della Scomenzera никто в Венеции воочию не увидит, а увидят все обнажившийся и отталкивающий своей скученностью свайный фундамент, неприглядную изнанку каналов, увидят весь непривлекательный русский базис той иноземной надстройки, которая многие годы была гордостью Светлейшей Республики Венеции, возглавляемой когда-то дожем, а теперь служит визитной карточкой туристической Венеции, входящей в состав Итальянской республики и управляемой мэром, избираемым местным населением простым большинством голосов. Когда-то Венеция была самой удобной гаванью не только для торгового и военного флота, но и для морового поветрия, и не было здесь недостатка в чумных докторах в пугающих масках с клювом, используемых теперь разве что в качестве карнавальных. Славившаяся когда-то кошками, на ура справлявшимися с огромным количеством крыс, нынешняя Венеция, кажется, оставлена и кошками и крысами навсегда, оставлена она отчасти и коренным населением, а все из-за бесчисленных толп туристов, приезжающих сюда миллионами и глазеющих по указке гидов кто на что, и с таким пылом глазеющих, с каким Казанова глазел лишь на женщин, чтобы затем куртуазно их облапать и овладеть ими со всем искусством любовного помешательства. Если вы устали от автомобилей, велосипедов, самокатов и прочего колесящего на все четыре стороны света современного транспорта, добро пожаловать скорее сюда, в район Каннареджо, или сюда, в район Сан-Марко, или поспешите сюда, в район Кастелло, в Дорсодуро, Сан-Поло, Санта-Кроче, Джудекку, но только не в Лидо-ди-Венеция, умоляю вас: на острове Лидо они все-таки колесят. Задержавшись здесь на парочку дней, вам уже не будет страшно там, откуда вас занесло сюда, когда вас в очередной раз зальют водой соседи с верхнего этажа, потому что в Венеции это в порядке вещей – быть залитым, погруженным по колено в воду, быть промокаемым, как салфетка, быть впитывающим влагу, как гигиеническая прокладка, находиться в вечном состоянии сырости, как детские подгузники. В Венеции нет такой широты и простора, как на Волге-матушке. Увы, здесь не разгуляешься на речном четырехпалубном теплоходе «Александр Суворов». Не надейтесь также в здешних краях покататься на ялике или катамаране. Ни за какие деньги. Вы что! Все, что вам будет предложено – причем по максимально задранному ценнику – неспешная прогулка на гондоле, причем не в качестве дожа и не с молодой догарессой в обнимку, а в самой пошлой роли из возможных – в роли праздношатающегося и подвыпившего «руссо туристо». Вопреки утверждению Пушкина (который никогда не был в Венеции, да и вообще мало где был, в отличие от нас с вами), воздух здесь вовсе не полн дыханья лавра (откуда ему взяться, аромату такому, если здесь нет канализации в привычном понимании, а все отходы жизнедеятельности выпрастываются из ночных ваз венецианского стекла прямо в каналы – может, не в самые знаменитые, но все-таки заметные), а столь поэтически звучащая у него в процитированном выше отрывке из «В голубом небесном поле...» морская мгла –  без всякой оглядки на экономию энергоресурсов – подсвечена ныне тысячами электрических лампочек. Не лишним будет предуведомить замечтавшегося читателя, что в Венеции, в силу значительной их изношенности, находиться вблизи архитектурных памятников опасно для жизни. Опасайтесь не только отравленной кишечными зловониями и чреватой холерными палочками вездесущей венецианской водички, часто окрашенной в то, что в нее больше всего накапает в виде химических осадков из бог знает каких небесных лабораторий, но и давно переживших свой век помпезных палаццо с крошащейся и отслаивающейся огромными кусками штукатуркой. Не следует закрывать глаза и на культовые сооружения с наклонной структурой, как у Пизанской башни. Не стойте рядом с колокольней церкви Сан-Пьетро-ди-Кастелло и ей подобных, накренившихся так же, как целеустремленный куда-то с наклоном вперед гондольер, в чьем внешнем облике давно уже нет ничего романтического (обыкновенный индивидуальный предприниматель, один из четыреста двадцати пяти таких же, думающих лишь о своем прибытке). Имея в виду старинные здания с креном и теряющих на гондоле равновесие людей, не удивительно поэтому узнать, что курсив был изобретен как раз в Венеции в начале XVI века типографом Альдом Мануцием, как если бы навело его на мысль о печатном шрифте с наклоном 10° сходство с ним, шрифтом, всех этих уставших в своем непрестанном плавании гондольеров и чуть не падающих на головы ротозеям –  из-за особенностей грунта ли, просчетов ли инженеров – венецианских зданий.

***