Сглаз... часть 1

Олег рухнул на подушку, как подкошенный...

Тело его, разбитое за день работы у станка на заводе, сливалось с матрасом в единую, какую то  болезненную субстанцию. Мысли текли вязко и медленно, как отработанное машинное масло. Сегодня он даже в интернетах не сидел, вообще  не было никаких  сил...

Сознание отключалось еще по дороге домой, в душном автобусе, пахнущем потом и бензином. Он мечтал только об одном: о сне.
Глубоком, безмятежном, целительном...
Только бы выспаться!

Но все пошло как то  наперекосяк...

Проблема началась, как обычно, поздно вечером.

Олег уже лежал в постели, пытаясь поймать ускользающую нить забытья, как из-за открытого окна донесся первый приглушенный возглас. Он вздрогнул, но не открыл глаз. «Пройдут», — слабо надеялся он. Не прошли...

Идиоты. Двое...
Где-то у подъезда соседней высотки, что стояла через детскую площадку.

Акустика в этом спальном районе была предательской: звук, отражаясь от бетонных стен, множился, накладывался сам на себя, создавая навязчивое, неумолчное эхо. Казалось, говорят не двое, а целая толпа!

Олег ворочался, переворачивал подушку на прохладную сторону, зарывался глубже. Но монотонный гул мужских голосов, пьяный и бессмысленный, пробивался сквозь стены, через подушку, прямо в мозг. Он не разбирал слов, только общий гул, из которого временами вырывался особенно громкий смех или матерное восклицание. Это было похоже на работу дрели у соседа,  не громко, но нервы вытягивало по одному, до самого основания...

Закрыть окно?
В квартире стоял душный, спертый воздух, настоянный на запахах старой мебели и вчерашней жареной картошки. Без притока кислорода он бы просто задохнулся, это была верная гарантия бессонницы.

Тогда он вспомнил про беруши. Небольшие, розовые, оставшиеся с прошлой командировки в шумный цех. Он вставил их, и мир на мгновение погрузился в блаженную, ватную тишину. Собственное дыхание, шум крови в ушах  и больше ничего. Олег выдохнул с облегчением.

Но облегчение длилось недолго. Минут через тридцать в ушах начало ломить, появилось чувство распирания, будто в слуховые проходы вставили горящие свечи. А главное — назойливый гул пьяных разговоров все равно пробивался сквозь силиконовую защиту, превратившись в далекий, но от этого не менее раздражающий гул, словно из соседней комнаты работал телевизор на малой громкости. Беруши не спасали, они лишь делали звук более далеким и, парадоксальным образом, более навязчивым...

Олег с яростью выдернул их и швырнул на тумбочку. В ушах зазвенело...

И тут, о чудо, голоса снаружи внезапно стихли. Сначала один, потом, после невнятной фразы, второй. Наступила тишина. Настоящая, глубокая, звенящая. Олег замер, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть этот хрупкий момент. Сердце забилось реже, мышцы начали наконец расслабляться. Он почувствовал, как сознание начинает уплывать в долгожданную пустоту. С облегчением, граничащим со счастьем, он провалился в дрему...

И тут же вынырнул оттуда, будто его вытолкнули...

Голоса снова зазвучали. Еще громче, еще наглее.
Видимо, алкаши эти  сходили в круглосуточную палатку за добавкой.

«Чтоб вы подавились», — зло подумал Олег, поворачиваясь на другой бок. Особенно бесил его один голос,  низкий, басистый, с противной монотонной интонацией. Он что-то долго и нудно бубнил, не умолкая, словно заевшая пластинка. Этот звук впивался в сознание, как заноза!

Раздражение, копившееся весь вечер, перешло в тихую, бессильную ярость. Он лежал на спине, сжав кулаки, и смотрел в потолок, на котором от фар редких машин проплывали бледные световые пятна.

«Чтоб ты заткнулся, обормот, блин! — мысленно кричал он, обращаясь к обладателю басистого голоса. — Чтоб тебя паралич разбил! Чтоб ты сдох, зараза!»

Он представлял себе этого человека,  крупного, краснолицего, с пустыми глазами, в растянутой майке. Представлял, как тот внезапно хрипит, хватается за горло и оседает на асфальт. Картина была настолько яркой, что на мгновение ему даже стало не по себе.

Но тут же злость взяла верх:

— «Вот сволочи... Из-за каких-то алкашей нормальному человеку жизнь портят. Как я завтра на смену встану? Как работать буду?»

В отчаянии он накрыл голову подушкой, оставив снаружи только нос для дыхания. Вскоре под удушающим пологом стало жарко и душно. Он лежал и потел, физически ощущая, как каждая минута бессонницы выжимает из него последние силы, которые понадобятся завтра, у раскаленного станка. Он проклинал этих двоих, их детей, их родителей, водку, которую они пьют, и весь этот несправедливый мир, который позволяет одним портить жизнь другим...

Так прошло минут пятнадцать. Может, больше. Голоса не умолкали...

И вдруг на потолке заплясали новые огни,  резкие, прерывистые, красные и синие. Они мигали, отражаясь в глазах Олега. Милиция? Скорая? Олег сбросил с головы подушку и подошел к окну.

Во дворе, у того самого подъезда, стояла машина «Скорой помощи». Фонари были включены, но без сирены. Двери были распахнуты, и в их свете копошились фигуры медиков.

Олег почувствовал едва заметное, немного стыдное удовлетворение:

— «Подрались, что ли? Или одному из них плохо стало? А может, к кому-то из жильцов из-за их бубнения «Скорую» вызвали?»

Он с надеждой посмотрел на лавочку, но из его оконного  ракурса ее не было видно...

Постояв еще минуту, он вернулся в постель. Голосов больше не было. Слышны были только приглушенные команды врачей.

Тишина, наконец, воцарилась полная. Олег, обессиленный и морально, и физически, почти сразу провалился в тяжелый, без сновидений,  сон.

Утро было адским...

Будильник прозвенел, словно бензопилой по черепу.
Голова раскалывалась, веки слипались, все тело ныло. Олег, не глядя на себя в зеркало, натянул рабочую робу, выпил стакан воды и побрел на кухню, где автоматически поставил чайник.

Выйдя из подъезда, он увидел соседку, Анну Петровну. Пенсионерка, бодрая, как огурчик, несмотря на ранний час, уже возилась с небольшой леечкой у крошечной клумбы под своими окнами, гордо именуемой «альпийской горкой».

— Олег, доброе утро! — оживленно окликнула она его. — А Вы ничего не знаете?

Олег, которому хотелось только тишины и скорее добраться до завода, где можно было хотя бы механически выполнять свои обязанности, мрачно буркнул:

— Что?

— Вчера тут, вечером, почти ночью уже, история была! — Анна Петровна, отложив леечку, с готовностью подошла ближе, сверкая глазами.

Ее любимым развлечением был сбор и распространение внутридворовых новостей. — Два алкаша, вооон из того дома, — она показала пальцем в сторону злополучной высотки, — квасили и вопили, как заведённые. Сидят себе на лавочке, мирно беседуют...

Олег молча кивнул, стараясь не выдать своего участия в этой ночной драме...

— А потом, представляете, один из них, тот, что постарше, кажется, вдруг,  как схватится за сердце! — Анна Петровна с драматизмом опытной рассказчицы приложила руку к своей груди. — И бухнулся с этой самой лавки на асфальт. Навзничь! Прям мордой!

Олег перестал кивать. В горле сразу  пересохло...

— Второй-то, его собутыльник, с перепугу, как увидел, что товарищ его не дышит, помёр, значит... Так он, дурак, побежал в «Скорую» сам! Она же у нас почти за углом, на улице Гагарина. Прилетел туда, весь синий, кричит, что их отравили, эту самую водку, что они ночью купили, и просит его спасти! Думал, что товарищ его от суррогата этого  помёр!
Такой перепуганный был!

Олег стоял, не двигаясь.
В ушах снова зазвенело, но теперь это был не звон от берушей, а внутренний, какой то  нарастающий гул.

Он вспомнил свои ночные мысли:

—  «Чтоб ты сдох, зараза!».

Яркую картинку, которую он нарисовал в своем воображении: мужчина, хватающийся за грудь...

— И что? — тихо спросил он.

— А в «Скорой» врачи, молодцы, быстро сориентировались. Посмотрели они на этого бегуна, померяли давление, послушали... Говорят: «У твоего товарища, дурень, просто остановка сердца, инфаркт, наверное. А никакое не отравление!»
Вот, Олег, что делается-то! Один — к праотцам, второй — в больницу с испугу под капельницу. А все водка, проклятая!

Олег что-то пробормотал в ответ, какое-то невнятное «да уж...» и, пятясь, пошел на завод...

Весь последующий день прошел,  как в тумане...

Монотонный гул станка, который обычно действовал ему на нервы, сегодня наоборот, убаюкивал. Он несколько раз ловил себя на том, что глаза сами закрываются, а руки продолжают выполнять привычные движения на автомате. Он обзевался так, что челюсть сводило.
Мысли путались, в голове стучала только одна фраза:

— «Остановка сердца. Остановка сердца».

Конечно, это было совпадение! Случайность. Человек был немолодой, пьяный, сердце могло остановиться в любой момент. Так ему говорил рассудок. Но внутри, в самой глубине, шевелилось что-то холодное и липкое, какое-то первобытное, иррациональное чувство вины и страха. Он ведь проклинал того человека? Проклинал конкретно, по-настоящему, с ненавистью. И этот человек... Вдруг умер!

«Чушь собачья, — пытался он убедить себя, отгоняя эту  навязчивую мысль. — Миллионы людей кого-то проклинают каждый день, и ничего не происходит. Просто стресс, недосып, нервы».

Но отмахнуться не получалось. Воспоминание о той ночи, о своей ярости, было слишком ярким, слишком живым.

Рабочий день, мучительный и долгий, наконец, закончился. Олег, чувствуя себя выжатым лимоном, побрел домой. Он зашел в магазин, купил банку соленых огурцов и пачку пельменей. Ужин прошел в молчании. Он не включил ни телевизор, ни компьютер. Сидел на кухне и смотрел в окно на темнеющий двор.

Мысль о сне сегодня его не пугала, а манила. Он боялся только одного,  что вдруг история повторится. Что снова кто-то придет и разрушит его покой, и он опять не выспится...

Приняв быстрый душ, он лег в постель. В квартире было тихо. За окном  тоже. Никаких голосов, никакого пьяного гомона. Только редкий шум машин и шелест листьев за окном.

Олег выключил свет и устроился поудобнее. Тело, измученное бессонной ночью и тяжелым днем, мгновенно отозвалось на призыв к отдыху. Мысли о вчерашнем происшествии, о странном совпадении, начали расплываться, терять четкость, утопая в накатывающей волне усталости.

Он не просто заснул.
Он рухнул в сон.
Провалился в темную, бездонную пучину, где не было ни звуков, ни мыслей, ни тревог. Только полное, абсолютное, почти животное небытие...

Продолжение следует...