1
Кто бы подумал, что моя жизнь может так круто измениться из-за одной шахматной фигуры? Тем более, что я даже не шахматист, а обыкновенный студент. Впрочем, если уж рассказывать, то все по порядку.
Итак, после окончания школы-интерната в одном из дальних районов республики, я приехал в столицу с твердым намерением стать прокурором, судьей или, по крайней мере, следователем, оттого и поступил на юри¬дический факультет университета. Первый курс закончил довольно благопо-лучно. Более того, в летнюю сес¬сию из пяти экзаменов три сдал на отлично.
А вот второй... В сентябре нас послали в Комсо¬мольский район помогать колхозникам собирать хло¬пок. Как-то вечером, возвратившись с поля, мы поужи¬нали, и я уселся играть в шахматы с Азизом, млад¬шим сыном проректора. Ситуация на доске складыва¬лась благоприятная, во всяком случае, у меня было преимущество на одного слона. Однако не знаю, как получилось, но Азиз сумел отвлечь мое внимание и, сделав ход конем, объявил одновременно гарде моему ферзю и шах королю. От неожиданности я даже рас¬терялся. Неужели зевнул? Затем сосредоточился, про¬анализировал ситуацию, обнаружил неестественную прыть вражеского скакуна. На этом и кончился мир¬ный ход нашего поединка. Верно говорят: одно слово влечет за собой другое, а невинная вроде бы ссора оборачивается порою враждой. Теперь я знаю это по себе. Распалясь, Азиз назвал меня безотцовщиной, и тем самым, как говорят, задел за больное. Дело в том,; что у меня действительно нет ни отца, ни матери, по крайней мере, я не помню их. Может быть, в этом сло¬ве и нет ничего обидного, но меня оно тут же выбивает из колеи. Почему? Я и сам не знаю... Так вот, Азиз обозвал меня безотцовщиной, я вспылил и дал ему по уху. Он мешком свалился на землю, но тут же вскочил и схватил меня за грудки. Мы дрались всерьез, поначалу не уступая друг другу, но я изловчился и все-таки одолел противника. Он охнул, согнулся вдвое, и снова оказался на полу. Здесь бы мне остановиться, но я уже не владел собой. Спохватился, когда увидел, что все лицо Азиза в крови. Ничего, успокоил я себя, хотя, признаться, немного испугался. Притащил ведро с водой и облил Азиза с головы до ног. Он сразу при¬шел в себя, с трудом сел, отряхнулся от пыли и, на¬брав в ладони воду, осторожно смыл с лица кровь. У меня тоже на душе полегчало. Ну, подрались и подра¬лись. Я даже предположить тогда не мог, что он пой¬дет жаловаться преподавателям. Однако и получаса не прошло, как меня позвали к ним в комнату... В чем только меня ни обвинили! И хлопка-то я собираю мень¬ше всех, и напиваюсь по вечерам, а потом устраиваю дебоши... Этого было вполне достаточно, чтобы исклю¬чить меня из университета. А ведь на самом деле я хоть и не числился лучшим сборщиком, но и в отстаю¬щих не ходил. Вино пил только один раз на дне рож¬дения у Лубат двадцать второго сентября. Рвения к выпивке не выказывал. Ну, поднесли мне тогда ма¬ленькую пиалку, и я осушил ее, причем, неохотно, лишь бы от других не отстать. Да вот беда–Азизу рассказал невзначай. В общем, причины куда как веские. Не напишешь же в самом деле в приказе, что исключен из университета за то, что избил проректор¬ского сынка.
С тяжелой душой я возвратился в город и пошел прямо к своей двоюродной сестре Рафоатхон. Расска¬зал все как есть, ничего не утаивая, и ей, и ее мужу Иному Саиду, который работал в редакции республиканской газеты и как раз в это время пришел домой обедать. Сестра очень расстроилась, даже расплака¬лась. Зато зять обрушился с упреками:
–Ты, наверное, забыл, что бедняка и на верблю¬де кусает собака. Ты же должен был понимать, что Азиз тебе не ровня, и тем не менее распустил кула¬ки, –Ином Саид сидел насупившись и произносил каждое слово так, словно гвозди вбивал. Затем уставился в одну точку, помолчал и наконец спросил: –Что же ты теперь намерен делать?
–Не знаю, –пожал я плечами. –Может, вы мне что-нибудь посоветуете?
–Во-первых, у меня нет в университете таких зна¬комых, перед которыми я бы мог похлопотать за тебя. Во-вторых, даже если бы и были, я бы к ним не обратился и не стал бы ради тебя унижаться. В-третьих, надо думать, на кого лезть с кулаками,–не совсем логично закончил он.
–Сделанного не вернешь, –вступилась за меня сестра. Возьмите Рустамджана под свою опеку, помо¬гите ему. Кроме нас с вами на этом свете у него нет ни защитников, ни покровителей...–голос ее звучал жалобно, просяще.
Ином Саид бросил на жену укоризненный взгляд, явно недовольный тем, что она посмела вступиться, и, не ответив на ее просьбу, еще долго молчал с глубоко¬мысленным видом. Я же смотрел на него с надеждой.
–Ладно, посмотрю,–наконец бросил Ином Саид и, приподняв рукав пиджака, глянул на часы. –Хо¬чешь работать в нашей редакции?
–Не знаю,–растерялся я. –А возьмут? Да и справлюсь ли?
–Постараешься–справишься. Ну, а возмут ли–это уж моя забота,–сказал зять, поднимаясь из-за стола. –Ладно, я пошел. Мы еще вернемся к этому разговору.
На другое утро я вместе с ним пошел в редакцию. По дороге он наставлял меня:
–Рустамджан, прежде всего, не нужно болтать о том, что тебя исключили из университета. Будет луч¬ше, если об этом никто не узнает. Заведующий отде¬лом писем Ато Касымович–мой приятель. Я ему ска¬зал, что ты приехал из района, что после окончания школы-интерната дважды пробовал поступить в уни¬верситет, но первый раз срезался на истории, второй–недобрал баллов и не прошел по конкурсу. В следующем году снова будешь поступать, только теперь уже на факультет журналистики. Еще: в районе ты жил у своей одинокой старой тетки. Если спросят, писал ли раньше статьи или заметки, отвечай: да, печатался в районной газете. Понял?
–Ага,–ответил я задумчиво. Язна,* а если меня спросят, почему, провалившись на экзаменах, я не уст¬роился куда-нибудь работать, тогда что сказать?
–Что-нибудь придумаем,–неопределенно отве¬тил Саид и тут же нашелся. –Можно сказать, что помогал в кишлаке односельчанам лепить кирпичи.
Какое-то время мы шли молча.
–Язна, еще хочу спросить...
–Ну что ж, спрашивай. Если смогу, отвечу,–улыбнулся Ином Саид.
–Зачем придумывать столько неправды, не лучше ли честно рассказать о том, как все было?
Ином Саид даже остановился от неожиданности. Нахмурившись, принялся втолковывать.
–Ты представляешь себе, кто работает в редак¬ции? Прежде всего, люди с незапятнанной биографией. А тут–исключили из университета... Кроме того, ес¬ли ты не мечтаешь о журналистике, что же тебе де¬лать среди творческих людей? Да и зачем тебя тогда брать в редакцию? Нет уж! Будешь говорить то, что я тебе сказал.
–Договорились, язна.
2
Ином Саид представил меня Ато Касымовичу, ко¬торому явно уже перевалило за шестьдесят. А может
*/ Язна-1. муж сестры, зять. 2.вежливое обращение к мужчине, старшему по возрасту
быть, его старила обширная лысина. Заведующий бе¬седовал со мной примерно полчаса, но за это время успел задать множество вопросов и я, помня о наставлениях, отвечал так, как мы договорились.
Наконец он довольно неразборчиво черкнул на за¬явлении «не возражаю» и повел меня в кабинет ре-дактора Истада Назировича. Тот тоже ненадолго за¬держал меня. Пробежал глазами заявление, положил его на край стола и попросил Ато Касымовича разъяс¬нить мне служебные обязанности. Мы с заведующим уже поднялись с мягких кресел и направились к две¬ри, когда редактор спросил:
–Да, молодой человек, а где вы будете жить?
–Истад Назирович, Рустамджан родственник Инома Саида, –опередил меня заведующий. –Стало быть, он в его квартире, это самое...
–А в каком ты родстве с Иномом Саидом? –за¬интересовался редактор.
–Он муж моей двоюродной сестры, –заторопил¬ся и я непонятно почему покраснел.
–Ну что ж, это хорошо, –благосклонно кивнул редактор. –Желаю вам, Рустамджан, не теряя вре¬мени, со всей серьезностью взяться за работу. Вы вско¬ре убедитесь, что многому сможете научиться у своего заведующего. А когда освоитесь по-настоящему, так сказать, отточите перо, можно будет подумать и о творческом росте. Думаю, вы, сельский паренек, не должны бояться работы.
–Буду стараться, –смущенно пообещал я. Одна¬ко на душе у меня было муторно: ведь я начинал свой трудовой путь с обмана.
* * *
В отделе писем кроме заведующего были еще две сотрудницы–женщины средних лет. Теперь к ним прибавился я. Ато Касымович сидел в одном кабинете, сотрудницы–в другом, причем таком тесном, что как мы ни прикидывали, для третьего стола места не наш¬лось. Тогда Ато Касымович, по-видимому, предвари¬тельно посоветовавшись с редактором, велел мне идти за ним и привел в комнату, где сидела красивая де¬вушка с золотистыми волосами. Показывая на свобод¬ный стол, заведующий пошутил:
–Ваши молитвы дошли до бога, Людахон. Боль¬ше не будете жаловаться на скуку и одиночество.
Он засмеялся и повернулся ко мне:
–Рустамджан, сразу хочу, это самое, предупре¬дить: душа у нашей Людочки нежнее лепестков розы. Непрестанное хождение из кабинета в кабинет ее раздражает. А если у нашей красавицы испортится наст-роение, мы все останемся без гонорара. Потому что Людмила–бухгалтер, ясно?
–Ясно, Ато Касымович. –Я вытянулся по-воен¬ному и щелкнул каблуками. –Если наша очарователь¬ная бухгалтер не против, с этого дня буду служить ей верой и правдой.
–Она не против,–сказала девушка, мило улыбнувшись и тут же погрозила шутливо пальчиком: –Од¬нако в течение месяца устанавливаю вам испытатель¬ный срок. Выдержите экзамен–останетесь в этом кабинете, нет–пеняйте на себя. Согласны?
–Согласен.
Мы дружно рассмеялись.
Обязанности сотрудника отдела писем не показа¬лись мне особенно сложными. Каждый из нас занимал¬ся письмами определенной тематики. Утром почтальон доставлял нам толстые пачки писем, мы распечатывали их, внимательно знакомились с содержанием и, уяс¬нив суть, регистрировали в специальной тетради. За¬тем отправляли письма в соответствующие отделы и следили за их прохождением. Те, что публиковались на страницах газеты, сдавались потом в архив, многие рассылались в соответствующие организации. Иногда, по распоряжению заведующего, мы сами проверяли жалобы, содержащиеся в письмах.
3
В понедельник, после летучки, заведующий вызвал меня по телефону. Когда, спросив разрешения, я вошел в кабинет, Ато Касымович оторвал взгляд от стопки бумаг и молча указал мне на ступ.
–Как дела?
–Неплохо, муаллим,–ответил я, присаживаясь.
–Освоились?
–Более или менее.
–Послушайте, сынок, будьте добры, возьмите-ка эту посудину и принесите воды, поставим чай,–за¬ведующий протянул мне графин. –И, стало быть, это самое, сполосните его.
Я уже понял, что Ато Касымович к месту и не к месту вставлял словечки «стало быть» и «это самое».
Принес воды, наполнил до половины электрический чайник, включил его и собрался было уходить, но Ато Касымович удержал меня.
–Рустамджан, подождите! Я хочу обратиться к вам с маленькой просьбой. –И, дождавшись, когда я снова сел, подал мне два письма: –Прочтите вни¬мательно прямо сейчас, а потом я вам кое-что поясню.
Пока я знакомился с письмами, Ато Касымович, от¬кинувшись на спинку кресла, ковырял в зубах тонко отточенной спичкой.
«Видимо, плотно позавтракал»,–промелькнуло у меня в голове.
Оба письма пришли из Бустанского района. Авто¬ром первого был учитель математики из средней шко¬лы №10 Карим Насыров. Он возмущался безответст¬венностью почтальона Немата Аюбова, который нере¬гулярно доставлял газеты. Второе письмо написали учащиеся ПТУ. Они жаловались на продавца самбусы при чайхане «Лаззат» Сафола: «Этот Сафол (фами¬лии его мы не знаем, но вы его и так узнаете, у него бельмо на глазу), мало того, что грубит и оскорбляет покупателей, так еще продает двенадцати-копеечную самбусу по пятнадцать копеек. Сколько уже на него жаловались, но мер не принимается, потому что он брат жены председателя райпотребсоюза».
Я прочитал письма и поднял голову. Заведующий бросил размочаленную спичку в пепельницу и продол¬жил:
–Как видите, разговор серьезный. Я хотел сам, стало быть, это самое, заняться проверкой, но руки не доходят. Сотрудницы тоже нашли сто отговорок: семья, дети... Сами понимаете–женщины. Поэтому, придется, стало быть, командировать вас на три дня в Бустанский район. Вы–человек молодой, неженатый, здоровый, не в пример нам. А главное–когда-то на¬до начинать работать творчески. Вот и проявите себя.
–С удовольствием. Только справлюсь ли?
–Должен справиться. –Заведующий взял со сто¬ла ручку, повертел ее перед глазами, точно увидел впервые, и принялся разъяснять мне мои задачи: –Сначала разыщите учителя, автора письма, и побесе¬дуйте с ним, затем пойдите к заведующему отделением связи, узнайте, как там у них вообще обстановка, ну а потом уже встретитесь с почтальоном, пусть сам объяснит, почему плохо работает, ну и с продавцом самбусы, стало быть, это самое, также. Но, Рустамджан, сынок, разговаривать вы должны вежливо, да¬же если что-то вас возмутит, будьте сдержанны. Помни¬те, что вы представляете республиканскую газету.
–Хорошо, муаллим.
–Я в журналистике, Рустамджан, почти сорок лет, сотни писем с жалобами, стало быть, это самое, прошли через мои руки, но первую командировку, провер¬ку первого письма, помню до сих пор. Это было перед войной, зимой тридцать пятого года. Тогда я только начинал работать в газете, в отделе сельского хозяй¬ства. Однажды заведующий вот так же вручил мне письмо и говорит: давай-ка срочно езжай в Сангзор. А я только две недели назад женился. Представляете? Не очень мне хотелось, честно говоря, ехать куда-то, но что поделаешь, я и виду не подал. Разве можно, стало быть, это самое, перечить начальству?–Ато Касымович вытащил из кармана смятый платок, про¬вел им по лбу и обильно вспотевшей лысине и повел рассказ дальше: –В общем, осталась моя жена в са¬мый разгар медового месяца одна в городе, а жили мы с ней тогда на частной квартире. Оказавшись в Сангзоре, направился прямо, стало быть, в райком партии, только никого из секретарей не застал. Не теряя времени пошел в отдел милиции. Начальник от¬деления, ознакомившись с письмом, чуть не подпрыг¬нул на стуле. Вскочил, вытащил из ящика стола пис¬толет и сунул его, стало быть, это самое, в кобуру.
–Наверное, в письме было что-нибудь очень важ¬ное? –осведомился я.
–Да, стало быть, это самое, очень, –ответил за¬ведующий. –Неизвестный человек сообщал, что пред¬седатель колхоза, сговорившись с бригадиром седьмой бригады, утаил осенью четыре машины зерна и спря¬тал его в подвале дома своего племянника Мирали, до лучших, так сказать, времен. Я-то поначалу, честно го¬воря, это самое, не поверил письму, но старший лей¬тенант даже не усомнился в достоверности сигнала. Мы с ним, да еще два вооруженных милиционера по¬ехали прямиком в колхоз. В правлении не было ни раиса, ни его заместителя, лишь бухгалтер щелкал косточками счетов. Начальник отдела милиции приказал ему отвести нас в дом Мирали. Бухгалтер поначалу стал отнекиваться, но деваться некуда, и он неохотно, как говорят, скрепя сердце, повел нас. Где-то через полчаса остался позади кишлак, разместившийся во¬круг правления, и мы вышли в открытую степь. Так мы шли, пока впереди не показалось небольшое селе¬ние Джарбулак, зажатое грядой невысоких холмов. Вскоре мы подошли к дому Мирали, но бухгалтер от¬казался войти с нами и остался за воротами. Мы без всякого стука, тихо прокрались во двор и подошли к большому дому. Из-за угла неожиданно выскочил здо¬ровенный рыжий пес и бросился на нас с громким лаем. Однако, увидев решительно идущих на него лю¬дей, попятился и забился в дальний угол двора, отку¬да доносилось его злобное повизгивание. Из дома вы¬шли две женщины, одна средних лет, другая–стару¬ха. Старший лейтенант распорядился открыть подвал. Старуха заартачилась, ключ, мол, у сына. Тогда стар¬ший лейтенант выломал дверь и мы, стало быть, это самое, оказались в подвале, доверху заполненным су¬хим сеном. Мы переворошили несколько связок, оду¬ряющее запахло ароматами лета и осенних цветов, од¬нако зерна не было. Можешь себе представить мое состояние, ведь я с самого начала не верил анонимно¬му автору. Во дворе переминался с ноги на ногу обес¬кураженный начальник милиции. Я подошел к нему и негромко спросил: «Значит, клевета?» Он пожал пле¬чами, а потом распорядился тщательно обследовать весь двор. Мы осмотрели все комнаты, курятник, хлев и кроме большого кувшина с мукой да мешка, до по¬ловины наполненного зерном, ничего не нашли. Озада¬ченные и расстроенные, мы уже собрались покинуть дом Мирали, как вдруг мне пришла в голову одна мысль, которой я тут же поделился с начальником. Мы снова вернулись в подвал. Хотя на дворе было уже прохладно, милиционеры стащили с себя ватники и бросили их на поленницу. Я тоже снял куртку из чер¬ного карбоса. Короче говоря, мы вытащили во двор все сено и увидели в стене маленькую дверцу. Открыли ее, стало быть, и, это самое, не поверили своим гла¬зам. Тайник был забит мешками с отборным зерном.
–Вот это да-а! –протянул я с восхищением. –Значит, нашли?
–Да, нашли! –с гордостью подтвердил заведу¬ющий. –Погрузили мешки на машину, то самое зер¬но, которое по колоску собирали все жители кишлака. В это время появился сам хозяин дома Мирали. Увидев, что происходит во дворе, он сразу сник. Мы сос¬тавили акт об изъятии и отправили в район четыре машины с зерном.
–А что сделали с Мирали? Какова судьба раиса и бригадира?
–Мирали повезли вместе с собой в район, –продолжал Ато Касымович. –Собственный рассказ взвол¬новал его, он словно помолодел. –Раиса с бригади¬ром в тот день не нашли. Потом узнали, что их кто-то успел предупредить и они скрылись.
–Да, повезло вам! –Я невольно позавидовал старому журналисту. – Вот бы мне так...
–Вот поэтому и помню я по сей день свою пер¬вую командировку, –согласился со мной заведующий. –Потом я написал большой фельетон, и получил за него семьсот рублей.
Прозаическая концовка немного покоробила меня, но все равно, история была замечательная. В это вре¬мя закипела вода, я заварил чай для Ато Касымовича и поставил чайник на небольшой подносик, на край стола.
–Муаллим, когда нужно ехать в командировку?
–Я сейчас, стало быть, это самое, переговорю с редактором, пусть издаст приказ, и завтра поутру дви¬нешься, –отозвался Ато Касымович.
Прежде чем вернуться в свой кабинет, я зашел к зятю в промышленный отдел.
–Язна, утром еду в командировку на три дня. –Я придвинул свободный стул поближе к столу и сооб¬щил ему новость негромким голосом.
–В командировку? Кто сказал?–удивился Ином Саид.
–Мой заведующий. Нужно проверить два письма.
–Его хлебом не корми, только бы послать кого в командировку. Ну и куда же ты едешь?
–В Бустан.
–Ну что ж, это неплохо. Тем более, что и я туда еду на три дня. Нужно сделать несколько праздничных материалов к 7 ноября.
4
Автобусом мы добрались в Бустан где-то в полдень.
–Сначала в райком пойдем или в редакцию газеты?–спросил я.
Зять приостановился и многозначительно посмотрел на меня.
–Поначалу мы пойдем вон в ту чайхану,–за¬смеялся он. –Уже живот от голода подтянуло.
–До обеденного перерыва еще полчаса, язна,–сказал я, взглянув на ручные часы. –Мы бы еще ус¬пели повидать кое-кого из районного руководства. Пос¬ле двух часов их, пожалуй, труднее будет найти. Сами понимаете: страда в разгаре.
–Ничего, не увидим сегодня, увидим завтра,–благодушно отозвался зять. –Да, собственно, мы и сами вполне полномочны справиться со своим зада¬нием.
Ином Саид ускорил шаг. Я поспешил за ним. Оба мы несли в руках портфели. Только портфель зятя был больше и роскошнее: хорошая кожа отливала черным, сурмяным блеском, замок был сделан капитально из красноватой, похожей на бронзу, меди.
–Заведующий советовал мне сразу же как приеду зайти в райком или в редакцию,–сделал я еще одну попытку.
–Рустам!–Ином Саид резко остановился. Я ви¬дел, что он рассердился и приготовился к тому, что он сейчас примется меня отчитывать. Однако зять, види¬мо, решил сменить гнев на милость и начал довольно спокойно:
–Во-первых, не думай, что твой заведующий са¬мый умный. Во-вторых, прежде чем приниматься за дело, совсем невредно отдохнуть.
У входа в столовую толстый мужчина с лицом, словно исклеванным птицами, усердно размахивал кар¬тоном над шашлычницей, раздувая огонь, затем при¬нялся быстро нанизывать кусочки мяса на шампуры.
Мы подошли к шашлычнику поближе, и зять с улыб¬кой поприветствовал его:
–Не уставать вам, Тураходжа!
Тот поднял голову, увидел Инома Саида, и лицо его просветлело. Он тут же вытер руки засаленным полотенцем и поспешил нам навстречу.
–Ассалом алейкум, Ином-ака. Добро пожало¬вать! Тураходжа обеими руками пожал руку Инома Саида. –Честное слово, такая радость вас видеть–все равно, что сторублевку найти. Только очень уж редко вы эту радость доставляете. Совсем нас забыли!
–Вас я никогда не забываю, Тураходжа, только дел много. Не всегда выберешься.
–Этот молодой джигит ваш спутник?
–Да, познакомьтесь: Рустамджан не только кол¬лега, но и мой родственник.
Шашлычник коснулся моей руки кончиками паль¬цев и опять обратился к Иному:
–Когда приехали?
–Только что из автобуса.
–Неужели? Должно быть, устали? Пожалуйста, заходите сюда,–Тураходжа жестом пригласил нас в небольшую комнату. –Отдохните немного, и усталость как рукой снимет.
–Не лучше ли на воздухе посидеть? Душновато тут,–Ином Саид, отдуваясь, вытирал платком вспо¬тевшее лицо.
–Напротив, Ином-ака, сами убедитесь, насколько в комнате прохладнее,–откликнулся шашлычник. –Сделайте милость, заходите, располагайтесь поудоб¬нее, я скоро вернусь.
Тураходжа поспешил к шашлычнице. Мы вошли в коммату, сняли у порога туфли и забрались на широ¬кую деревянную тахту. Зять подтянул к себе поближе две подушки, расстегнул пуговицы на рубашке и лег, вытянувшись во весь рост. Пот все так же обильно струился по его лицу, и он снова достал платок. Я за¬метил в комнате вентилятор, и уже хотел включить его, как Ином Саид остановил меня:
–Не нужно, Рустамджан,–сказал он устало. –Я от этих вентиляторов стараюсь держаться подальше.
–Почему?
–Сядешь под него вот таким разгоряченным, и воспаление легких обеспечено. Знаю по собственному опыту. В прошлом году вот так же прохладился, а по¬том полтора месяца провалялся в больнице.
Я оставил вентилятор в покое и едва успел при¬лечь, как в комнату на цыпочках вошли Тураходжа и высокий мужчина с длинными вислыми усами. Одет он был в белый халат, на голове красовался колпак такого же цвета. Ином Саид нехотя поднялся. Они дол¬го трясли друг другу руки и однообразно расспраши¬вали о жизни, делах, здоровье. Усатый, которого зва¬ли Шоди, шеф-повар столовой, сам расстелил на тах¬те дастархан, а затем полил воду из глиняного кувши¬на нам на руки. В этот момент Тураходжа внес четы¬ре лепешки и ароматный, дымящийся шашлык на шам¬пурах. Усатый Шоди со словами: «я сейчас» выскочил наружу и тут же вернулся с ведром, в котором плава¬ли в ледяной воде две бутылки. За ним вошел, тяже¬ло дыша, парень в белом халате, притащивший ящик с пивом, поставил его на пол в прихожей и тотчас же скрылся. Тураходжа вытащил несколько бутылок из ящика и тоже опустил их в ведро с водой.
Пиршество началось. Усатый Шоди сидел вместе с нами. Шашлычник Тураходжа время от времени вы¬скакивал и приносил новые палочки с аппетитно шипя¬щим мясом, на котором пузырились капельки сока, пригубливал из пиалы холодное пиво и снова выскакивал.
Вот он опять в который раз показался с небольшим подносом в руках, на котором грудой высились палоч¬ки с шашлыком.
–Как вы тут, не скучаете?–присел на краешек одеяла, расстеленного на тахте, и продвинул поднос на середину дастархана.
–Некогда скучать,–рассмеялся Ином Саид, по¬том обратился к шеф-повару: –Ну-ка, Шодибой, на¬ливайте, выпьем все вместе.
–Нет, Ином-ака, примите мои извинения. Чтобы не оставить ваши слова без внимания, я пригубил из одной пиалы и достаточно. Все же на работе,–отго¬варивался Тураходжа.
–Нет, Тураходжа, еще по одной и тогда все.
–С большим удовольствием, но вдруг придет кто из большого начальства, а я тут развлекаюсь в рабочее время. Нехорошо получится.
–Ну вот! Во-первых, если оглядываться на все эти вдруг... А во-вторых, я что же для вас, не началь¬ство?–допытывался Ином Саид у усатого Шоди с настойчивостью подвыпившего человека. Еще по одной примите с нами, ничего не случится, Тураходжа.
–Ладно, Тураходжа, нельзя противиться такому человеку,–поддержал шеф-повар.
Я тоже взял в руки пиалу, дождался, когда все выпьют, и осторожно поставил ее на дастархан.
–Нет, Муллорустам, так дело не пойдет, нужно выпить,–возразил усатый Шоди, всовывая мне пиал¬ку в руки, затем обильно посыпал солью дольку огурца и тоже протянул ее мне. –Ну-ка, покажите, как пьют молодые джигиты.
–Нет, спасибо,–сказал я, беря огурец. –Боль¬ше не могу.
–Нет, так не пойдет...
Но Ином Саид остановил шеф-повара.
–Шодибой, Рустамджан еще молод, выпил немно¬го и хватит. Пусть лучше пивком побалуется.
Усатый Шоди наконец-то оставил меня в покое. Я и так достаточно опьянел от двух пиалок армянского коньяка. Приятно кружилась голова, было легко и ве¬село. Все заботы ушли куда-то прочь.
Мы просидели в столовой до самого вечера, а ког¬да стемнело, по предложению усатого Шоди перебра¬лись в гости к нему домой и пиршество продолжалось до глубокой ночи.
Утром съели по косе мастовы, обильно заправлен¬ной кислым молоком, поблагодарили хозяев за госте¬приимство и разошлись каждый по своим делам. Уса¬тый Шоди направился в столовую, а мы с зятем в рай¬ком партии.
–Этот шеф-повар и шашлычник вам что, родст¬венники?–спросил я у Инома Саида. –Удивитель¬но гостеприимные люди...
–Какие там еще родственники,–спокойно отве¬тил зять. –Просто года два назад на этих проходим¬цев в редакцию пришла жалоба. Я в то время заведо¬вал отделом писем. Это уж потом меня перевели в промышленный отдел, а на мое место назначили Ато Касымовича. Так, о чем я говорил? Ах, да, я взял ко¬мандировку и приехал сюда проверить поступивший сигнал. Ну, пришлось в чем-то помочь им. Замять, так сказать, дело. Теперь я для них–первый человек. Как приезжаю–всякий раз устраивают такое уго¬щение.
Я был весьма озадачен. Неужели для того посы¬лают корреспондента в командировку? Но вслух свои сомнения не высказал, предполагая, что Иному они не понравятся.
В райкоме никого из секретарей не оказалось. Один выехал на поля, второй в областном центре, третий уехал на семинар. Мы зашли к заведующему организа¬ционным от-делом, представились, рассказали, зачем приехали, погово-рили о делах района. Когда, отметив командировочные удостоверения, мы уже выходили из кабинета, заведующий спросил:
–В гостинице устроились?
–Пока нет,–ответил Ином Саид. –Ночевали в доме одного знакомого. Так что если позвоните в гос¬тиницу, будем очень признательны.
Заведующий поднял телефонную трубку, перегово¬рил с дежурной и сказал, что он все устроил.
Зять отправился на трансформаторный завод, а я, спрашивая то у одного, то у другого прохожего, до¬брался до средней школы №10. Учитель Карим Носиров проводил урок в девятом классе, но долго ждать не пришлось: минут через десять прозвенел звонок и в учительскую вошел мужчина лет сорока пяти. Я пред¬ставился и спросил:
–Муаллим, вы писали нам письмо о почтальоне Аюбове?
–Да, –ответил Носиров и тут же, распаляясь, стал рассказывать:
–Сегодня среда, а я еще не получил газеты за ми¬нувшую неделю. Разве это дело? Пытался поговорить с почтальоном по-хорошему, так ему, как говорят, сло¬во в одно ухо влетит, а из другого вылетит. Вот и вы¬нужден был обратиться к вам. Вы уж извините, что пришлось вас побеспокоить.
–О беспокойстве не может быть и речи, –оста¬новил я учителя. –Это наша работа. Какое отделе¬ние связи вас обслуживает?
–Первое.
Пока учитель провожал меня до школьных ворот, я расспросил его, как найти это почтовое отделение.
Заведующая отделением связи встретила меня не¬приветливо, даже головы толком не подняла. Поэтому я сначала увидел кудрявую, коротко стриженную го¬лову, в черных прядях которой проглядывала седина. Но когда я объяснил, кто я и зачем приехал, она от¬ложила дела в сторону, встала из-за стола, пододви¬нула мне табурет.
Мы сели друг против друга. Портфель мешал мне, я поставил его на дощатый пол с облупленной краской и рассказал о письме.
–Все верно, –вздохнула заведующая. Говорила она с легким татарским акцентом.
–То есть, как верно? –удивился я. –Значит, вы в курсе дела, знаете, что почтальон не приносит вовре¬мя газеты подписчикам и не принимаете никаких мер?
Заведующая взглянула на меня, опять вздохнула и минуту сидела молча со склоненной головой.
–Наверное, лучше всего рассказать вам правду. Не сегодня, так завтра все равно узнаете. Почтальон Немат–мой сосед. У него девять детей. Жена нигде не работает, она глухая. Старший сын учится в Ду¬шанбинском политехникуме. Кажется, в нынешнем го¬ду закончил второй курс, сейчас на практике. Другие восемь, один другого меньше, и всех нужно поднимать на ноги. Аюбов работает плотником в передвижной ме¬ханизированной колонне №11. Представьте себе, лег¬ко ли одному кормить и одевать девять детей и жену инвалида? Я пожалела Немата-ака и предложила ему работать у нас по совместительству почтальоном.
–И Аюбов согласился? Но ведь согласно закону вы не могли его принять. Тем более, если это мешает его основной работе. Да и с обязанностями почтальо¬на он не справляется?–все это я выпалил одним ду¬хом, делая пометки в блокноте.
–Вы правы, действительно так,–подтвердила вино-вато заведующая. –Но дело в том, что оформи¬ли мы на должность почтальона жену Аюбова, а рабо¬тать за нее должен он сам после трудового дня. Тад¬жики говорят: в новом кувшине и вода холоднее. Пер¬вые месяцы все шло отлично. Каждый вечер Аюбов прибегал на почту, получал газеты, журналы, письма и аккуратно разносил их по указанным адресам. Если задерживался на работе, отца подменял сын. Только верно, за последнее время он стал работать спустя ру¬кава. Говорят, сам стал прибаливать. Я сегодня же поговорю с ним и решу этот вопрос. Обещаю вам, что...
–Сколько времени Аюбов работает у вас?
–Полтора года.
–Значит, полтора года он незаконно получал зар¬плату?
–Молодой человек, не надо судить опрометчиво. Если бы вы были на моем месте, возможно, тоже бы решились отступить от буквы закона.
–Конечно, в какой-то степени я понимаю вас. Только недаром говорят–простота хуже воровства. Аюбову вы помогли, а десятки людей страдают от пло¬хой работы почтальона,–закончил я, пряча блокнот в карман.
Посмотрев на ручные часы, я изумился: было пят¬надцать минут четвертого. Время пролетело незамет¬но, и я почувствовал, что проголодался.
Перекусив в столовой, решил походить по райцент¬ру, заглянуть в магазины, осмотреться. Собственно, с одним письмом я уже разобрался, а проверку второго можно вполне перенести на завтра.
На одной из улиц увидел чайхану, которая бук¬вально утопала в зелени. Большая раскидистая чина¬ра, могучий дуб и стройная акация надежно укрыва¬ли посетителей от зноя. Взгляд мой упал на вывеску, и я остолбенел, увидев название «Лаззат». Это ж «моя» чайхана! Оглядевшись, увидел печь-танур, из раскаленного чрева которой худощавый мужчина, согнув¬шись, доставал горячую самбусу. Я взял в чайхане чайник, пиалу и устроился на широкой тахте шагах в пятнадцати от печи. Несмотря на то, что был сыт, решил купить две самбусы.
–Не уставать вам, ака!–пожелал я, подходя к самбуснику.
Тот металлическим скребком на длинной деревян¬ной ручке вытащил из танура пропеченную самбусу, сбросил ее на широкий алюминиевый поднос и откли-кнулся на приветствие:
–Будьте и вы здоровы! –Он взглянул в мою сто¬рону, и я заметил, что левый глаз его подернут плен¬кой бельма. Теперь я уже не сомневался, что это Сафол.
–Сафол-ака,–спросил я,–самбуса у вас с кур¬дючным салом?
–С курдючным салом, говоришь?–расхохотал¬ся он. –У меня у самого в доме нет курдючного сала, откуда же она возьмется в самбусе? –И, желая пре¬кратить этот не совсем приятный разговор, спросил:
–Тебе сколько штук?
–Ну, раз без курдючного сала, хватит и двух.
–Неужели такой здоровый парень наестся двумя самбусами? Мне кажется, ты или городской или сту¬дент. Угадал?
–Как в воду глядели.
–Положим, обошелся без этого, у меня просто глаз наметанный.
–Сколько я вам должен?–спросил я, нащупывая в кармане мелочь.
–Тридцать копеек.
–Разве самбуса стоит не двенадцать копеек?
–Нет, пятнадцать.
–Валаматов жив-здоров?–продолжил я разго¬вор, принимая завернутые в промасленную бумагу самбусы.
–Какой Валаматов? Председатель райпотребсоюза? Спасибо, пока на здоровье не жалуется.
–Извините, он действительно вам родственник?
–Муж моей сестры,–буркнул Сафол, выбрасы¬вая очередную горку самбусы на поднос и, уже не сдерживаясь, метнул на меня обеспокоенный взгляд: –А что случилось? Ты чего морочишь мне голову, уст¬раиваешь здесь допрос?
–Да так, к слову пришлось,–беззаботно отве¬тил я и, уже отходя, как бы ненароком осведомился:
–Сафол-ака, у вас есть книга жалоб и предложе¬ний?
–Написать что-нибудь хочешь?
–Вот сейчас съем самбусу и если вкусная,–по¬благодарю, а если нет...
–Спасибо!–бросил он неприязненно. –Только я не нуждаюсь ни в похвалах, ни в критике. Поэтому книга мне эта самая не нужна.
Выпив пиалку чая, я принялся за самбусу и с боль¬шим трудом съев одну, отодвинул вторую в сторону. Тяжелое тесто было непропеченным, начинка состояла практически из одного лука.
Ну, что ж! С Сафолом было все ясно, изложенное в письме подтвердилось. Я вернулся в гостиницу, до-вольный собой. В маленьком номере стояла духота–несмотря на приближающийся вечер, солнце палило еще вовсю.
Я пошел в душевую и долго нежился там под туги¬ми струями прохладной воды, а когда вернулся в но¬мер, увидел зятя, растянувшегося в одних трусах на кровати. Он отдыхал, блаженно полуприкрыв веки.
Я рассказал Иному Саиду о почтальоне, о жалост¬ливой заведующей отделением связи, о том, как побы¬вал в чайхане и встретился с Сафолом. А потом спро¬сил:
–Знаете, язна, почему косой Сафол никого не бо¬ится и продает кое-как пропеченную двенадцатикопе¬ечную самбусу по пятнадцать копеек?
Ином Саид приоткрыл глаза и вопросительно по¬смотрел на меня.
–Потому что председатель райпотребкооперации Ахрор Валаматов–муж его сестры!
–Что? Что ты сказал?–Лицо Инома Саида ра¬зом потеряло сонное выражение. Он присел на посте¬ли. –Если это так, то нам повезло,–пробормотал зять.
–Повезло?–вот уж такой реакции я ожидал меньше всего.
–Ты когда собираешься к нему сходить? Завтра? Ну так пойдем вместе. У меня к нему тоже дельце есть. –Ином Саид проговорил это мягким то¬ном, черты его лица расслабились, глаза хитро поблес¬кивали.
В райпотребсоюз пошли прямо с утра. После не¬долгих приветствий зять официально представил себя и меня, как сотрудников республиканской прессы и по¬ка я думал над тем, как начать разговор, Ином взял инициативу на себя.
–Мы, раис, пришли к вам по важному делу.
–Так, слушаю вас,–лицо председателя стало озабоченным.
–В нашу редакцию поступила жалоба, но преж¬де, чем дать ей ход, мы решили посоветоваться с вами.
–Правильно сделали, что пришли,–любезно от¬ветил раис. –Еще в древности мудрецы говорили: ес¬ли кро-ишь платье–прислушайся к советам ближних, тогда оно не будет коротким. Итак, я весь внимание.
–Группа учащихся из ПТУ вашего района жалу¬ется на самбусника, на то, что он печет невкусную самбусу, да еще завышает цены.
–Кто же этот мошенник? Как зовут?
Зять, по-видимому, забыл имя самбусника и вопро¬сительно посмотрел на меня.
–Зовут Сафол, фамилии пока не знаю. Он выпе¬кает самбусу около чайханы «Лаззат».
Лицо раиса стало еще более озабоченным. Он хо¬тел, видимо, спросить еще о чем-то, но тут дверь ка¬бинета отворилась и вошла секретарша, держа в руках яркий фарфоровый чайник и две пиалки. Поставив все это на стол возле Ахрора Валаматова, она вышла.
Раис дважды перелил чай из пиалки обратно в чай¬ник, потом в соответствии с обычаем налил в пиалки немного ароматного зеленого чая и протянул одну из них Иному Саиду. Молчание затягивалось.
–Сафола знаю,–заговорил, наконец, Валаматов, беря в руки тонкую пиалу. –Так, значит, завы¬шает цену?
–Да. Кроме того, грубит покупателям. А в том, что у него нет книги жалоб и предложений, я сам вче¬ра убедился. Да и самбусу попробовал–один лук.
–Значит, жалоба, можно сказать, подтвердилась,–задумчиво произнес раис и, приподнявшись с кресла, подал пиалу с чаем мне.
Несколько минут мы напряженно молчали. Никто не решался спросить о главном. Наконец Ином произ¬нес:
–Мы слышали, что продавец самбусы ваш род¬ственник. Это верно?
–Да, это так. Сафол–брат моей жены. Но если я буду просить вас не давать ход жалобе, то, навер¬ное, вовсе не из родственных чувств. Просто не люблю выносить сор из избы. Знаете, как говорят–худой мир лучше доброй ссоры. Да и честь района мне доро¬га. В общем, если мы найдем общий язык...
Я даже вспотел от волнения. Вот это да! Да он же прямо просится в фельетон!
–Вы к нам со всей душой, а мы что же, повернем¬ся к вам спиною?–улыбнулся Ином Саид. –Это было бы по меньшей мере невежливо. Так что, я ду¬маю, договориться мы сумеем, а вы уж, в свою оче¬редь, потолкуйте с вашим родственником самым серьезным образом. Нехорошо обманывать детишек.
Я изумленно переводил глаза с одного на другого. Что говорит мой зять! Может быть, это тонкий журна-листский ход и я просто не понимаю его?
–Конечно, конечно,–лицо раиса просветлело. –Я сегодня же вызову Сафола к себе и проберу его как следует. Больше подобного не повторится, будьте уве¬рены.
Ахрор Валаматов снова налил чай и протянул пиа¬лу Иному Саиду. Затем поднял телефонную трубку, набрал номер и, выждав, когда невидимый собеседник на том конце провода ответит ему, спросил:
–Холмат, у тебя все готово? Как это еще нет? Давай там побыстрее. Через пару часов придем, у меня двое гостей из столицы.
Раис положил на место телефонную трубку и опус¬тился в кресло.
–Правильно сделали, что сначала пришли ко мне,–сказал он удовлетворенно. –Посидим вчетвером, потолкуем. Верно говорят: человек с человеком встре¬тятся один раз–становятся знакомыми, а встретятся дважды–становятся добрыми друзьями.
–Благодарим, раис, но сегодня у нас много дел. –Ином Саид с достоинством поднялся. Я тоже последо¬вал его примеру.
–И слушать не хочу! Нет такого срочного дела, чтоб нельзя было его отложить на завтра,–запро¬тестовал раис. –Работа–не волк, в лес ей бежать незачем.
–Всего вам хорошего, раис. Только дел действи¬тельно невпроворот, а времени, что говорится, в обрез. Завтра нужно возвращаться в город. Как-нибудь в дру¬гой раз приедем, тогда обязательно зайдем к вам в гости.
Ахрор Валаматов только сожалеючи развел рука¬ми и встал, чтобы проводить нас до двери. Ином Саид уже на пороге, словно вспомнив о чем-то, внезапно ос¬тановился.
–Раис, вот если бы вы помогли нам решить одну проблему,–неуверенно проговорил он.
–Если это в моих силах–с большим удовольст¬вием,–откликнулся Валаматов.
–Сына собираюсь женить. И, сами понимаете, по¬дарки, то, другое...
–Э, друг, давайте конкретно: что вам нужно?–раис прекрасно понял Инома.
–Трудно в городе достать хорошие шерстяные платки, отреза приличного у спекулянтов и то не най¬дешь,–словно сам с собой говорил Ином.
–Это действительно дефицит,–подтвердил раис. –Но для друга достанем хоть из-под земли.
Раис опять поднял телефонную трубку.
Когда через определенное время мы снова покида¬ли кабинет раиса, я не мог от стыда поднять головы. Что же это такое? Ином Саид, у которого вообще нет сына, а только две дочери, не стесняясь меня, лгал в глаза раису только затем, чтобы добыть дефицитные вещи. И этот мерзавец Сафол... Как же я буду теперь писать про него? Вот мы идем вместе с зятем, а у то¬го сверток в руках... Позор! Надо было что-то сделать, как-то попрепятствовать этому. Но как? Я вот даже высказать вслух свои мысли никак не решусь. Однако, когда подошли к автобусной остановке, не выдержал:
–Язна! Ловко же вы обвели раиса вокруг пальца...
–А с такими людишками иначе нельзя. Посуди сам: были бы они честными, разве бы платками по пятнадцать рублей торговали на базарах втридорога? От них все и идет...
–Да, но что же делать с письмом?
–С каким письмом?–повернулся ко мне зять. –А с этим... Оставь ты этого самбусника в покое, Рустамджан. И потом, на добро нужно отвечать добром.
–Но ведь ребята ждут ответа...
–Ну, это не сложно. Напишешь, что факты при проверке подтвердились, продавец самбусы строго пре¬дупрежден.
5
Вечером в пятницу мы с зятем вернулись из коман¬дировки. Ином Саид отправился домой, а я к себе в общежитие (я все еще жил в университетском обще¬житии). В субботу постарался собраться с мыслями и сел писать фельетон о нерадивом почтальоне. Однако дело шло туго. И не только потому, что писал я впер¬вые в жизни. Просто не было у меня настоящего гне-ва против заведующей отделением связи, пожалевшей соседа да и против этого многодетного отца семейст¬ва. Четыре варианта я в досаде смял и бросил на пол. Пятый показался мне более или менее сносным. За трудами праведными я не сразу почувствовал, что про¬голодался. Взяв с собой фельетон, я зашел в столо¬вую, а уж оттуда поспешил к зятю.
Зять, внимательно прочитав мое творение, сказал:
–Попозже я выберу время и прочитаю еще раз с карандашом в руке. А вообще-то для первого раза не¬плохо.
Утром в понедельник он позвонил мне и попросил зайти. На столе у Идама Саида лежал мой фельетон.
–Вот, вчера посидел часик, поправил, где нужно. Теперь, думаю, все в порядке. На, почитай, и если сог¬ласен с правкой, перепиши, а потом отнеси ее своему заведующему. А главное–посмотри внимательно, сравни прежний текст с нынешним, поразмысли, почему я поправил то или иное предложение. И вообще, учти, фельетон–жанр особенный. Он требует опре-деленного хода, да и язык должен быть ироничным, едким. Известный фельетонист Илья Шатуновский по этому поводу даже книгу написал. Как же она назы¬вается? Сейчас, сейчас... черт бы ее побрал... Название вертится на языке, а вспомнить не могу... Ну да ладно, припомню, скажу, возьмешь тогда ее и прочитаешь.
–Хорошо,–сказал я, не отрывая глаз от стра¬ницы, сплошь испещренной поправками.
–Обедать где собираешься?
–Не знаю. Схожу, как всегда, в столовую.
–Заходи за мной часиков в двенадцать. Пойдем домой. Твоя сестра обещала приготовить плов, а у нее это неплохо получается, ты знаешь.
–Спасибо, с удовольствием,–откликнулся я с улыбкой.
В кабинете я раза три прочитал фельетон, перепи¬сал его заново и отдал своему заведующему Ато Касымовичу. Он пробежал его глазами прямо при мне и с одобрительной улыбкой посмотрел на меня поверх очков.
–Неплохо, очень неплохо. Я его сейчас, стало быть, передам в секретариат. Возможно, на этой неде¬ле и выйдет. –Заведующий помолчал немного, а по¬том удовлетворенно произнес:
–Наверное, удачно получилось, что в команди¬ровку вы поехали вместе с Иномом Саидом. Все-таки человек с опытом, в нашем деле, можно сказать, соба¬ку съел. Наверное, помог вам разобраться с жалобой?
Обдумывая ответ, я невольно вспомнил плутовато¬го самбусника, его родственника–председателя райпотреб-союза, цветастый шерстяной платок и усмехнул¬ся про себя.
–Да, Ином Саид–человек деловой,–ответил я уклончиво, прекрасно понимая, что слово «делец» было бы здесь куда уместней.
6
Я сижу в кабинете один–Людмила еще не верну¬лась с перерыва, и просматриваю журнал, в котором регистри-руются письма. В конце каждого месяца сотрудники отдела заполняют рапортички: сколько всего поступило писем, сколько опубликовано, сколько ра¬зослано в соответствующие инстанции, сколько сдано в «архив» или все еще находится в работе. Работа не трудная, но отнимает много времени.
Людмила пришла в половине третьего. Лицо рас¬краснелось. Глаза немного испуганные.
–Редактор меня не искал?
–Нет.
–Слава богу!
Облегченно вздохнула и села за свой стол. Я попы¬тался сострить.
–Истад Назирович–человек немолодой, зачем ему тебя искать?
Она посмотрела на меня укоризненно своими кра¬сивыми, яркими глазами, открыла красную, как гранат, сумку, достала зеркало и расческу, привела себя в порядок, а потом сказала:
–Рустам, ты еще молод для того, чтобы говорить такие банальности.
–Ничего себе, молод! Мне уже двадцать один год, двадцать второй пошел. В моем возрасте многие уже женаты, имеют детей.
–Тем более не к лицу такие шутки.
–А что же мне к лицу, Люда?
–Не знаю. Занимайся работой.
–Не может же человек в моем возрасте жить только работой?
–Ну тогда читай, ходи в библиотеку. Или зай¬мись спортом. Из тебя, Рустам, может выйти хороший баскетболист, рост позволяет.
–Ну, спасибо, Люда,–протянул я разочаро¬ванно.
–Хорошо, а к чему тебя самого тянет?
–Нет, ты спроси: к кому...
–Ну и к кому же?
–Вот к таким красивым женщинам, как вы.
–Неужели?–Люда опять укоризненно посмот¬рела на меня, даже головой покачала. Словно не заме¬чая ее взгляда, я протянул Людмиле пачку сигарет. Она вытащила одну, размяла ее своими точеными пальцами. Я чиркнул зажигалкой, Людмила кивнула в знак признательности. Вернулся на свое место, закурил сам и смотрел на Людмилу восторженными глазами.
Она погасила сигарету и, проведя рукой по золотистым, достающим до плеч волосам, спросила:
–Ну-ка признавайся: давно я тебе нравлюсь?
–С того дня, когда впервые увидел тебя в этом кабинете,–ответил я дрогнувшим голосом.
–Тебе что же, нравится каждая молодая жен¬щина?
–Странные ты вещи говоришь. Такая, как ты, кра¬савица, может покорить сердце любого мужчины.
–Красавица... Что ж, и красивых на свете не так уж мало. Так чем же все-таки я тебе приглянулась?
–Разве можно объяснить, чем... Впрочем, навер¬ное, всем: как ты говоришь, улыбаешься, смотришь. Мне нравятся твои глаза–глубокие и чистые, как родники в горах. Я никогда в жизни не встречал та¬ких глаз.
Старался говорить легко, тоном завзятого сердцее¬да, но мой голос выдавал меня. Он то подрагивал, то ниспадал до шепота, когда волнение перехватывало горло.
–Ну что ж, Рустамджан, спасибо тебе за добрые сердечные слова.
Сказав это, она низко склонилась над столом.
–Люда, что случилось? Я ведь не обидел тебя?
–Нет, нет, ничего. –Она подняла голову, доста¬ла из сумки платочек и осторожно, чтоб не потекла тушь, промокнула повлажневшие глаза.
И все-таки я сидел обескураженный. Реакция Лю¬ды оказалась неожиданной. Отчего она заплакала так беззвучно и так печально? Тогда мне, еще не дано было понять этого...
Резко зазвонил телефон, я поднял трубку. Ато Касымович напомнил, чтобы я обязательно заполнил к концу дня рапортички, на завтрашней «летучке» ему докладывать, как обстоят дела с письмами.
Снова углубился в работу и в пять часов отнес го¬товые рапортички заведующему. Вернувшись к себе в кабинет, я не знал, как продолжить разговор с Люд¬милой, прерванный телефонным звонком, и, чтобы разрядить неловкость, пошутил:
–Ну, вот я и свалил гору с плеч.
–Какую гору?–не поняла Людмила.
–Рапортички сдал.
Она улыбнулась.
–Это правда. Пока какое-то дело над душой, да¬же печенка ноет.
–Это нехорошо, Люда. Если от каждого дела бу¬дет ныть печень, от нее скоро ничего не останется.
–Нет, Рустам, мне это не грозит, поскольку за последнее время я постоянно восполняю потери...
–Это каким же образом? Поделитесь!
–Недавно неподалеку от нашего дома открыли продовольственный магазин. Мясо там бывает редко, зато постоянно продают свежую печень.
–Поразительно. Я тоже обожаю печень,–сказал я торжественно. –Правда, не ту, что продают в сто¬ловой–пережаренную так, что она больше напоми¬нает подошву, а свежую, хорошо, по-домашнему приготовленную.
–Правда? А я собираю рецепты и могу пригото¬вить из нее несколько разных блюд. И все вкусные!
–Что ж, буду надеяться когда-нибудь отведать хоть одно из них.
Людмила на мгновение задумалась.
–Знаешь, я могла бы пригласить тебя в гости хоть сегодня. Но... Вечно я оглядываюсь на соседей. Начнут болтать, интересоваться: кто да что...
–Пусть себе болтают... Впрочем, если на то по¬шло, я и сам неплохо умею готовить, только у меня нет для этого никакой кухонной утвари,– попытался я переключить разговор на другую тему.
–Котел и тарелки продаются на первом этаже универмага.
–Неужели? А в приложение к ним, случайно, не предоставляются квартиры?
Людмила сразу посерьезнела, улыбка исчезла с ее лица.
–Разве у тебя нет квартиры? А где же ты жи¬вешь?
Мне очень не хотелось излагать ей подробности своего теперешнего бытия и потому отшутился:
–В городе...
–Это понятно, но где конкретно, на какой улице?
–Где придется, Люда. Иногда ночую на улице Омара Хайяма, в доме своего зятя, иногда на улице Чехова, в студенческом общежитии, а то и в доме приятеля на улице Хафиза Шерази... Таким образом, земля вращается вокруг своей оси, а я в свою очередь каж¬дую ночь кружу по квартирам друзей и знакомых. Прекрасная жизнь!
–Такую жизнь ты называешь прекрасной?
–Еще бы!–я даже поднялся из-за стола. –По¬суди сама. Вот сегодня вечером приду к тебе в гости, поем жареную печень, а если ты меня не прогонишь, предстоящая ночь будет светла и прекрасна...
–Но ведь я еще не пригласила тебя домой на ве¬чер,–рассмеялась Людмила,–а ты уже говоришь о ночи.
Потом она помолчала, посмотрела на меня прис¬тально. Тень сомнения легла на ее лицо: она словно хотела и никак не могла решиться на что-то. Потом, видимо, решилась. Бросила коротко:
–Ну раз так, Рустам, я пошла.
–Куда?–изумился я, взглянув на часы. –До конца работы еще почти час. Кроме того, по радио вот-вот начнется концерт Джурабека Муродова. По¬слушаешь и...
–Нет,–прервала меня Людмила. –Дома у ме¬ня ничего нет, холодильник пустой. Так что побегу в магазин, а ты зайди потом на базар, купи зелень.
–Минуточку, я с тобой,–торопливо начал соби¬рать бумаги со стола. –Давай уж оба станем наруши¬телями.
–Нет, нет. Вдруг кто из начальства будет спра¬шивать, а нас обоих нет. Нехорошо получится. Да и вместе выходить из редакции не хочется. Опять же разговоры... –Людмила взяла сумочку и поднялась.
Я тоже поднялся и незаметно сунул руку в кар¬ман: не помнил, захватил ли с собой деньги.
–Итак, где мы встречаемся?
–Возле магазина.
Она вышла. Я сидел в кабинете один, слушал пес¬ни в исполнении Джурабека Муродова и думал о Люд¬миле.
Телефонный звонок прервал мои мысли. Я поднял трубку. Секретарша сказала, что меня вызывает к се¬бе редактор.
Торопливо выскочил из кабинета. «Как хорошо, что я не ушел вместе с Людмилой»,–мелькнуло у меня в голове. Вошел в приемную и вдруг почувствовал, как волнуюсь. Даже ладони вспотели...
На мгновение задержался у большого зеркала. Пригладил волосы, поправил воротник рубашки.
–Прочел я ваш отчет,–сказал Истад Назирович, ответив на мое приветствие. –Хорошо написали. Образный язык, выводы логически обоснованы.
От этих слов настроение у меня сразу поднялось, на душе стало легче.
–Ином Саид отредактировал фельетон,–сказал я. –Заведующий тоже приложил свою руку, так что...
–Старайтесь и в дальнейшем прибегать к их помо¬щи,–одобрил редактор. –Однако вернемся к ва¬шему фельетону. Публиковать мы его не будем. Слишком мелкий, незначи-тельный факт взят в основу. Это вроде, как стрелять из пушки по воробьям. А у нас республиканская газета. Она должна поднимать большие, глобальные проблемы.
От моего радушного настроения ничего не осталось. По спине заструились холодные капли пота. Я соглас¬но кивал головой, говорил: «да-да, я понимаю», но все мое существо восставало против такого решения.
Вышел из кабинета редактора поникший, с опущен¬ной головой, чувствуя себя студентом, который не смог ответить на простой и ясный вопрос экзаменационного билета.
7
В половине восьмого мы встретились с Людмилой, и она первой, а я, соблюдая конспирацию, чуть пого¬дя, поднялся на третий этаж. Она ждала на площадке и отворила передо мной дверь:
–Прошу...
–Нет уж, пери. Где это видано, чтобы слуга вхо¬дил первым перед своей повелительницей?
Людмила благосклонно улыбнулась моей шутке и первой вошла в квартиру. Я тоже перешагнул через порог. Оглядевшись, положил арбуз и портфель на пол и нагнулся, чтобы развязать шнурки на туфлях. Людмила за это время успела отнести свою сетку на кух¬ню и вернулась ко мне в прихожую.
–Рустам,–сказала она озабоченно. –Ты ви¬дел, как уставились на нас эти старухи у подъезда, а потом стали шептаться?
–Не обращай внимания,–отмахнулся я. –Те¬бе это просто показалось. В наше время никому ни до кого нет дела.
–Это ты так думаешь. А они вот целыми вечера¬ми сидят возле дома и только перемывают всем кос¬точки.
–Ну а даже если так? Пусть себе чешут языки, ты-то себя знаешь,–успокоил я Людмилу и подхватил с пола арбуз. –Люда, куда его пристроить?
–Дай, я отнесу его на кухню.
–Нет, он тяжелый. Давай я сам. А что, если я его разрежу на две половинки и положу в холодиль¬ник?
–Правильно,–согласилась она. –Пока пожа¬рим печень, он охладится.
Людмила дала мне кухонный нож и вышла из кух¬ни. Пока я расправлялся с арбузом и размещал его в холодильнике, она успела переодеться. Вернувшись, спросила весело:
–Ну и как арбуз?
–Красный, как твои щечки,–ответил я ей в тон и распахнул дверцу «Саратова». –Не веришь, пожа¬луйста, полюбуйся.
Людмила наклонилась, заглянула внутрь холодиль¬ника.
–Ты, я вижу, мастер выбирать арбузы!
–И не только арбузы,–откликнулся я многозна¬чительно.
Она ничего не ответила и принялась разделывать печень. Я вышел в коридор, достал из портфеля бу¬тылку армянского коньяка и большой кусок голланд¬ского сыра, которые купил по дороге, проворно спря¬тал все это в холодильник и успел притворить его до того, как она повернулась ко мне и попросила:
–Рустам, если не трудно, почисть пару луковиц и порежь их.
–С удовольствием.
Примерно через полчаса стол был накрыт. На та¬релках разложены хлеб, виноград, персики и салат. В центре высилась хрустальная ваза с конфетами. Ото¬рвав взгляд от стола, я огляделся. Обстановка была непритязательной, но комната выглядела уютной. Ничего лишнего, все в тон, все продумано, все гармони¬ровало друг с другом.
В этот миг вошла хозяйка с большим фарфоровым блюдом в руках. Я невольно облизнулся, завороженно глядя, как над кусками жареной печени поднимается легкий парок.
–Помочь?
–Нет, только освободи место для блюда.
Я быстро раздвинул тарелки.
–Ой-ой-ой!–восхищенно протянул, попробовав печень. –Клянусь, такой вкуснятины в жизни не ел! Ну, что за руки у тебя, Людахон!
–Ешь на здоровье,–Людмила даже раскрасне¬лась от моей похвалы.
–За этим дело не станет,–засмеялся я. –Но такое аппетитное блюдо грех есть просто так.
–Водки у меня нет, вина и пива тоже,–дога¬давшись, о чем я, ответила Людмила.
–Ну да-а?–протянул я недоверчиво и встал, потирая руки. –Сейчас проверим. –Я сделал круг по комнате, приню-хиваясь и осматриваясь по сторо¬нам. –А вот и неправда, Люда! В этой комнате есть бутылка. Ей-богу, есть. Ну-ка, встань и возьми ее.
–Не старайся понапрасну, Рустам. В этой комна¬те нет даже пустой бутылки, а ты, как я понимаю, ста¬раешься найти полную?
–А если есть? Может, поспорим?
–Давай, только ты проиграешь.
–Никогда, Люда.
–Что ж, я согласна.
–А на что спорим?
–На что хочешь.
–Ладно! Тот, кто выиграет,–получает блюдо с жареной печенью. Согласна?–спросил я, хотя, если честно признаться, мне хотелось поставить совсем дру¬гое условие.
Она ударила своей маленькой ладонью по моей ла¬дони, я взял ее левую руку в свою и «разбил» наши правые руки. Затем снова сделал круг по комнате и глубоко втянул воздух носом.
–Говорю тебе, Рустам, не утруждай себя пона¬прасну,–смеясь, выкрикнула хозяйка квартиры и лаже захлопала в ладоши от восторга. –Лучше хорошенько попроси меня, может, и дам тебе кусочек пе¬чени.
–А вот мы сейчас посмотрим, кто у кого будет просить печень,–дурачился я, усердно продолжая поиски. Чтобы развлечь Людмилу, нарочно не шел на кухню. Поэтому сначала заглянул под шифоньер, потом тщательно обследовал сервант. От смеха она еле выговорила:
–Проиграл, Рустам. Теперь будешь есть только хлеб и виноград.
–«Умей терпеть, и кислый виноград халвою слад¬кой тотчас обернется»,–процитировал я одно из на¬родных изречений, снова потянул воздух носом и вос¬кликнул:
–Нашел!
–Как же! Так я и поверила!–откликнулась Людмила, вытирая повлажневшие от смеха глаза.
Я взял ее за руку и повел на кухню. Уверенно по¬дошел к холодильнику, открыл его, достал бутылку коньяка и завернутый в бумагу кусок сыра.
Смех замер на устах у хозяйки, она недоуменно подняла брови.
–Итак, кто проиграл?–в восторге я приплясы¬вал вокруг Людмилы. –Скажешь теперь, что я не волшебник?
–Да ты обыкновенный плутишка,–улыбнулась она, дога-давшись в чем дело.
–Так чье же теперь блюдо с жареной печенью?
–Твое.
–Кто будет есть хлеб и виноград?
–Я.
–Кто будет просить, чтобы ему дали кусочек пе¬чени?
–Я, я!
Взял Людмилу за руку и повел к столу. Усадил на стул, открыл бутылку и наполнил две маленькие рюмки.
–Пожалуйста, пери. Эта волшебная влага продлевает жизнь человека.
–Чаще бывает наоборот,–откликнулась она, но все-таки взяла из моих рук рюмку.
–Давай без тоста,–предложил я.
Не отрывая глаз друг от друга, мы выпили. Затем с удовольствием набросились на еду и вскоре почти опустошили стол.
А когда выпили по пиалке чая, Людмила, чуть сму¬щаясь, сказала:
–Рустам, мне нужно уйти.
–Как? Бросить гостя и уйти?–спросил я оби¬женно.
–Извини меня, Рустам,–она поднялась с мес¬та. –Со мной рядом живет одинокая старушка. Сов¬сем беспомощная. И я каждый вечер навещаю ее. Вот и сейчас, пока в котле не остыла печень, я хочу отнес¬ти ей ужин.
–Но ведь я могу подождать,–заупрямился я,- ты покорми ее и приходи.
–Нет, это неудобно, быстро я не вернусь,–Люд¬мила решительно поднялась. Я последовал ее приме¬ру и, стараясь ничем не выдать своей обиды, уже до¬рогой, подумав, пришел к выводу, что Люда была пра¬ва. Ha что я рассчитывал? Что она в первый же мой приход оставит меня ночевать? Уже тогда я понимал, что судьба молодой женщины сложилась непросто, хо¬тя многого еще не знал. Не знал, например, что она была единственным ребенком в своей семье, что отец с матерью, геологи-изыскатели, души не чаяли в до¬чери. Когда в девятнадцать лет Людмила объявила, что выходит замуж, они скорее огорчились, жених не очень располагал к себе, но перечить своей любимице не стали. Однако поставили условие–пусть зять жи¬вет у них в доме, ведь оба они, и Надежда Павловна и Ашур Кабирович, почти круглый год в горах.
Справили свадьбу, а в скором времени Людмила потеряла родителей: они погибли в автокатастрофе, случившейся на горной дороге.
Но надо было жить дальше, и Людмила стала меч¬тать о ребенке, надеясь, что хоть он как-то сгладит го¬ре, неутихающее в ее сердце. Однако прошел год, дру¬гой, все ожидания были напрасны. Пришлось обратить¬ся к врачу. Оказалось, что Людмила вполне здорова, а вот муж... С этого и пошел разлад в их семейной жизни. Муж начал пить, стал нетерпим к жене, приди¬рался по мелочам. В конце концов терпение ее иссяк¬ло, и она подала на развод. Он и тут повел себя не по-мужски: стал претендовать на квартиру, добился ее раздела, долго и мелочно судился из-за вещей, обви¬няя Людмилу во всех грехах. Вот почему так печаль¬ны были порой ее глаза, вот почему боялась она люд¬ских пересудов да и к нему, Рустаму, отнеслась с оп-ределенной настороженностью.
8
Через несколько дней я опять был в гостях у Люд¬милы. И опять стол украшало большое блюдо с жаре¬ной печенью, которой я с удовольствием утолил голод.
После ужина Люда достала из нижнего ящика сер¬ванта витую золотистую свечу и попросила:
–Зажигалка есть?
Я чиркнул зажигалкой, Людмила наклонила све¬чу над пустым блюдцем, дожидаясь, когда несколько капель расплавленного воска скопились на его доныш¬ке и поставила горящую свечу. Затем выключила люст¬ру, и комната погрузилась в полумрак.
–Правда, так лучше? Глаза отдыхают...
–Правда,–подтвердил я, наполняя рюмки ви¬ном «Орзу». –Мы сейчас, как в глубокой пещере. Словно двое влюбленных, которые пошли собирать тюльпаны, но неожиданно разразившаяся буря заставила их спрятаться в надежном убежище.
–А какой тонкий аромат источает свеча,–ска¬зала Людмила, поднимая рюмку. –Она сгорает так незаметно, пламя едва колеблется и чувствуешь, как тебя охватывает покой, какая-то умиротворенность.
–Помимо этого, свеча была всегда символом люб¬ви,–подхватил я. –Наши поэты с древнейших времен воспевали любовь мотылька, который летит на огонек свечи и не думает о том, что опалит крылья, а может быть, и сгорит сам... Так выпьем же за любовь мо¬тылька и свечи.
Сказав это, я многозначительно посмотрел на Люд¬милу. Слегка колеблющееся пламя падало на ее лицо, и в глазах трепетали маленькие огненные язычки. Она промолчала. И лишь когда мы выпили, спросила:
–Хочешь музыки?
Сидя рядом на диване, мы слушали Муслима Магомаева. Бархатистый голос певца, рассказывая о люб¬ви, заставлял трепетать наши души.
–Пойдем, пери, потанцуем немного?
–Давай. Только не знаю, получится ли. Я уж в забыла, когда танцевала.
–Скромничаешь?
–Нет, Рустам, правду говорю.
–Не беда, Люда. Если я буду всегда с тобой, бу¬дем танцевать каждый день.
–Если... если...–она сказала еще что-то, я не расслышал, но почувствовал, что у нее внезапно ис¬портилось настроение. Она подошла к радиоле и стала одну за другой бесцельно перебирать пластинки. Наконец взяла один диск, и через несколько секунд в ком¬нате зазвучали плавные звуки танго.
–Пери, сделай музыку погромче.
–Нет, Рустам, неудобно перед соседями. Поздно уже.
–Тоже верно,–согласился я и подал рюмку Люд¬миле. –Скажи тост, и мы выпьем эту живительную влагу.
–Хватит, Рустам, я не пью так много.
–Эта рюмка последняя. Я тоже больше не буду пить.
–Последняя? Обещаешь?
–Клянусь!
–За что выпьем?–спросила она и на мгновение задумалась. Потом вздохнула и чуть слышно произ¬несла: –Давай выпьем за твое счастье, Рустам.
Мы сдвинули рюмки, раздался мелодичный звон хрусталя, я сказал:
–Мое счастье неотделимо от твоего, Людмила.
–Kaк легко ты бросаешься словами. Или вино ударило тебе в голову?
–Дело вовсе не в вине.
–Нет, ты захмелел. Завтра протрезвеешь, вспом¬нишь свои слова и тебе станет смешно.
–Люда, еще раз повторяю: я не пьяный.
–Ты ведь знаешь, что я была замужем. И потом… Я старше тебя на год.
–Ну и что?–откликнулся я беззаботно. –Во-первых, не на год, а всего лишь на десять месяцев и двенадцать дней. Во-вторых, жены многих великих, как правило, были старше их.
–Ого, ты уже метишь в великие?
–А почему бы нет? Суворов говорил–плох тот солдат, который не мечтает стать генералом.
–Ах, Рустам... Все, о чем ты говоришь, невоз¬можно.
–В этом мире ничего не-воз-мож-но-го нет.
Людмила бросила на меня испытующий взгляд, по¬том склонила голову и долго в задумчивости смотрела на вращающийся диск пластинки. Я случайно опустил взгляд и меня словно обожгло: две нижние пуговицы на халатике расстегнулись, полы разошлись, и я увидел ее бедро, белое и прекрасное, как крыло чайки.
–Люда, давай выпьем,–сказал я неожиданно хриплым голосом. –Выпьем за счастье. За наше счастье.
Она ничего не ответила, только заглянула мне пря¬мо в глаза. Я выпил первым. Поставил рюмку на стол, закусил кусочком огурца, а другой приготовил для нее. Людмила грустно посмотрела на меня, прикрыла гла¬за и сделала несколько медленных глотков. Я протя¬нул ей огурец. Она покачала головой, села на диван и откинулась на спинку.
Музыка смолкла. Я опустил иглу на ту же пластин¬ку, снова зазвучала волнующая мелодия танго. Подо¬шел к Людмиле и молча протянул ей руку. Она под¬нялась с дивана, не сводя с меня внезапно посерьез¬невшего взгляда. Я осторожно взял ее за талию, Люд¬мила положила мне руки на плечи, как-то очень груст¬но и в то же время доверчиво. Мы плавно двигались в полутемной комнате. О чем она думала, какие воп¬росы и сомнения мучали ее? Я терялся в догадках. Неожиданно Людмила остановилась, опять посмотре¬ла мне прямо в глаза и еле слышно спросила:
–Так ты не пьян, Рустам?
–Нет,–меня испугало ее внезапно побледнев¬шее лицо.
–То, что ты сказал, серьезно?
–Серьезнее не бывает.
–Но разве это происходит так быстро?
–Твои слова поражают меня, Люда,–сказал я ласково. –Если бы я не относился к тебе серьезно, разве я пришел бы к тебе домой? –В ту минуту меня действительно переполняло чувство любви к ней, и Людмила, видимо, поняла это. Она прислонила голо¬ву к моему плечу. Я крепко обнял Людмилу и стал целовать горячие губы.
Плавные волны музыки еще какое-то время витали в маленькой уютной комнате, а потом стихли сами, собой. Танго закончилось, но мы больше не нуждались в чарующей старинной мелодии.
* * *
Утром, с трудом открыв тяжелые веки, я не сразу вообразил, где нахожусь. В голове шумело, как в пустом кувшине, сердце неестественно трепыхалось, про¬валиваясь куда-то вглубь. Приподнялся, опершись на локоть, я огляделся. Все события минувшей ночи ма¬ло-помалу ожили в памяти. Вот только Людмилы по¬чему-то не было рядом. «Куда она делась?»–подумал я и услышал в коридоре быстрые шаги. Проворно протянул руку за брюками, которые висели на спинке стула, но одеться не успел.
–Доброе утро, Рустам!
–Здравствуй, моя пери!
–Ну-ка быстро одеваться и умываться. Твой заказ выполнен.
–Какой заказ?–удивился я.
–То есть как, какой? Ночью ты говорил мне, что по утрам любишь завтракать молочным супом.
«Эх, Люда, мало ли что говорил я этой ночью, по¬теряв голову от любви и вина, а ты, бедняжка, всему поверила»–подумалось мне. Да, но что делать? Суп готов, значит, надо завтракать.
–Ванну примешь?–спросила Людмила.
–Не откажусь.
–Сейчас я включу газовую колонку.
–Нет, сколько достоинств у этой женщины!–и, загибая пальцы, я принялся считать: –Квартира–раз, телефон–два, природный газ–три, газовая колонка–четыре...
–А самое главное достоинство–мой красноре¬чивый возлюбленный, –Люда подошла к дивану, и я снова крепко обнял ее.
–Ночью, перед тем как заснуть, ты многое гово¬рил мне, Рустам, давал столько обещаний. Верить ли тем словам? Не знаю.
–Откуда вдруг сомнения?
–Все-таки ты был пьян.
–А если даже так? Говорят, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
Она прильнула ко мне.
–Рустам, давай поговорим откровенно, пусть не останется никаких недомолвок.
–Давай, но о чем? Я, право, не совсем понимаю.
–Какими ты представляешь наши дальнейшие от¬ношения?
–Ну, это зависит от тебя,–я был немного рас¬терян. –Хотя, признаться, никаких конкретных пла¬нов у меня нет.
–В твоих словах так мало ясности,–Людмила помолчала. –Все случилось так быстро и теперь, может быть, ты думаешь, что я... Что я вообще могу так... Но клянусь тебе самым святым–памятью моей матери–после развода с мужем у меня никогда ни с кем ничего не было. Я уже считала, что одиночество–мой удел, и была довольна своей жизнью. Не знаю, что случилось, почему меня вдруг с такой силой потянуло к тебе. Я словно проснулась от долгого сна и мне опять захотелось любить и быть любимой. Ночью ты шептал мне слова любви, и я чувствовала себя такой счастливой.
–Люда, но ведь ты в самом деле мне очень нра¬вишься. По крайней мере ничего подобного я до сих пор не испытывал.
Она наклонилась и нежно поцеловала меня:
–Ладно, Рустам, пусть будет как будет. Помни одно–дверь моей квартиры всегда открыта для тебя, я всегда буду тебя ждать. Только прошу тебя–пока наши отношения так неопределенны, пусть о них никто не знает.
–Конечно, Люда,–обещал я и снова заключил её в объятия.
9
Я просматриваю поступившую сегодня почту: открываю конверты, знакомлюсь с содержанием писем и раскладываю их отдельными стопками для передачи в отделы. Людмила сосредоточенно перебрасывает косточки счетов, что-то пишет–видимо, составляет гонорарную ведомость.
–Люда, мне кажется, можно привыкнуть к чему угодно, только не к в скрыванию конвертов.
–Почему? Ничего сложного,–рассеянно откликнулась она, не отрываясь от счетов.
–Дело не в сложности, просто мне это не по душе.
Я развернул очередное письмо и из сложенных вчет¬веро листочков выпала новая пятирублевка. –Люда, ты только глянь!
–А что случилось?
–Пятерка в письме.
–Шутишь?–недоверчиво протянула она, но, уви¬дев у меня в руках деньги, переспросила: –Нет, правда?
–Клянусь твоим милым именем, вот в этом кон¬верте... Так и разбогатеть можно!
–Ну вот, а ты только что жаловался на то, что у тебя неинтересная работа.
–Да, а что же в письме?–пробежал глазами написанное. –Вот оно что! Ахрор Каримов, механизатор из колхоза «Новый путь» Гулистанского района про¬сит, чтобы мы напечатали его стихи. Пишет, что по¬сылал нам их однажды, однако в газете они так и не появились. И вот, видимо, решил «подмазать».
–Вот дурак!–вырвалось у Людмилы.
–Нужно показать Ато Касымовичу. Такие письма не каждый день приходят.
Зазвонил телефон, и я услышал голос Инома Саида.
–Выберешь время–загляни ко мне, Рустам, есть разговор.
Я положил трубку и сказал Людмиле:
–Зять чего-то зовет. Пойду, схожу, а по пути пе¬редам заведующему письмо и деньги.
–Ты знаешь, что через три дня республика будет рапортовать о выполнении плана хлопкозаготовок и студенты уже возвращаются с полей?–едва ответив на мое приветствие, спросил Ином Саид.
«Ага, знает, что мне придется убираться из обще¬жития и, наверное, предложит перейти к нему».
–Ты, Рустам, конечно, можешь жить у нас,–сказал зять, словно прочитав мои мысли. –Три ком¬наты, места хватит.
–Нет, язна, спасибо. Наверное, будет лучше, если я сниму квартиру.
–Как хочешь, только сейчас не лето, найти угол нелегко.
–Все-таки попробую, может, и повезет.
–Коли так, то советую, во-первых, поискать в рай¬оне кинотеатра «40 лет Октября». Во-вторых, в районе старого хлопкозавода. Может быть, действительно по¬везет.
Вышел от Инома Саида с тяжелым сердцем. Лег¬ко сказать–найти квартиру. Но к зятю жить не пой¬ду ни за что. Постоял у окна в коридоре, жадно затя¬гиваясь сигаретой.
Тихо открыл дверь своего кабинета. Людмила за¬варивала чай в ярком фарфоровом чайнике. По види¬мому, по радио передавали концерт. Певец, выбиваясь из сил, орал о влюбленной красавице. Ни слова не го¬воря, я выключил репродуктор. Голос замолк, и я тя¬жело опустился на стул. Раздраженно раздавил в пе¬пельнице окурок.
Людмила подала мне пиалу с чаем и участливо спросила:
–Что с тобой, дорогой?–в этих стенах она на¬звала меня так впервые, и я удивленно взглянул на нее. –Чем ты расстроен? Ином Саид сказал что-то неприятное?
–Нет,–ответил я, вымученно улыбаясь. –Прос¬то он спросил меня: до каких пор ты, как бродячий пес, будешь бегать из одного угла в другой и не луч¬ше ли, наконец, переселиться в дом родственников? Я отказался.
–Почему?
–Потому, что я хочу жить независимо. Они люди уже пожилые, а я еще молод. Да и на жизнь смотрим во многом по-разному. И будет: не так сказал, не так сделал...
–Ну а что же делать, если в общежитии ты боль¬ше оставаться не можешь?
–Найду частную квартиру. Кстати,–улыбнулся я,–Может, пери, возьмет квартиранта?
–Квартиранта? Нет, квартирант мне не нужен. Вот если бы...–Людмила замялась, кровь бросилась ей в лицо.
–В общем, пери, как всегда, боится людских пере¬судов,–бросил я, намеренно не замечая ее заминки, и принялся пить остывший чай.
–Ты не понял меня. Я хотела сказать...
–Не надо,–остановил я Людмилу. –Скажи дру¬гое: можешь ли ты помочь найти квартиру? Нет ли у тебя какого-нибудь адреса?
Она повела плечами, словно ей стало зябко, заду¬малась.
–За кинотеатром «40 лет Октября» на Рабочей улице живет моя знакомая. Они постоянно сдают вре¬мянку. Если сейчас у них никто не живет, можно пого¬ворить.
–Давай так: после работы пойдем вместе и по¬смотрим,–заключил я, наливая в пиалу чай.
Часов в семь мы шли по узкой Рабочей улице. Ос¬тановилась возле высоких одностворчатых ворот, и Люда трижды нажала кнопку звонка. Подождали не¬много, но за воротами стояла тишина.
–Наверное, твоей подруги нет дома,–предпо¬ложил я.
–Может, и нет. А может, просто не работает зво¬нок?
Она еще раз нажала черную кнопку, не снимая с нее пальца несколько минут, и опять никакого ответа. Тогда Люда постучала кулаком по дощатым воротам, но я схватил ее за нежное запястье.
–Ты что, Люда, руку отобьешь!
Зато сам так заколотил по выщербленным доскам, что грохот прокатился по всей улочке.
–Потише, молодой человек, ворота рухнут!
Мы обернулись на голос. К нам шла, переваливаясь с ноги на ногу, словно утка, молодая полная женщина. Она с трудом тащила большую сетку с картошкой и помидорами.
–Это и есть моя подруга Света,–шепнула мне Люда.
–Неужели она твоя ровесница?–поразился я.
–Полные люди всегда кажутся старше,–заме¬тила Люда рассудительно. –А вообще-то мы вместе заканчивали десятилетку.
–Ох, Люда, удивительно, как это ты вспомнила про меня,–запричитала, приблизившись, Света. –Каким ветром тебя занесло?
–Попутным.
Подруги обнялись, и Люда представила меня:
–Света, познакомься, это Рустам, мой товарищ по работе.
Мы вежливо пожали друг другу руки.
–Этому молодому человеку негде жить, Света,–продолжила Люда. –Если у вас времянка свободна, может, сдадите ему?
Света пристально оглядела меня с ног до головы, точно нанимала на поденную работу, потом поверну¬лась к Людмиле:
–Очень жаль, но придется разочаровать вас. У нас уже есть квартирант.
Надо же, сорвалось! А я уже так надеялся. Достал из кармана пачку сигарет, вытащил одну и закурил с досады.
–Может, кто-то из соседей сдает?–не сдавалась Люда.
–Ой, действительно! Только вчера тетя Маша го¬ворила, что от нее жилец уехал,–спохватилась Све¬та. –Сейчас затащу домой сетку и пойдем.
В конце улицы Света постучала в одну из калиток, прислушалась к чему-то и, оставив нас ждать, скры¬лась во дворе. Немного погодя вышла вместе с пожи¬лой седой женщиной в очках, которая и оказалась те¬тей Машей.
Поздоровавшись, тетя Маша пригласила нас вой¬ти. Во дворе я огляделся. Слева стояла небольшая вре¬мянка, а справа возвышался добротный плановый дом. Мы сразу направились к времянке. Комната была не¬большой, но с дощатым полом, фанерным потолком и даже кое-какой обстановкой: металлическая пружин¬ная кровать с матрацем и подушкой, книжная тумбоч¬ка, круглый стол, стулья, оба окна занавешены зана¬весками. Кроме комнаты была еще небольшая прихо¬жая.
–Ну и как, подходит?–спросила тетя Маша.
–Нормально!–бодро ответил я и, чтобы решить вопрос, предложил: –Может, я сразу дам задаток? Сколько вы берете?
–Прежние жильцы платили по тридцать рублей в месяц. Так и с вас буду брать.
Люда неожиданно вмешалась в разговор:
–Тетя Маша, а если сбросить пятерку?
–Нет, не пойдет,–ответила хозяйка и обижен¬но поджала губы. –Зачем же сбрасывать, сами види¬те, что комната неплохая, без сырости. Кроме того, когда похолодает, я дам печку, углем обеспечу. Если хотите, можете пользоваться постелью.
–Ладно, тетя Маша, будь по-вашему, примирительно сказал я, не желая спорить из-за пяти рублей. –Только давайте условимся: когда я пришел, с кем–это вас не касается. Согласны?
–Это ваше дело,–ответила хозяйка. –Мой дом в другой стороне двора, так что не помешаете. Но у меня тоже условие: за каждый месяц платите вперед.
–Идет,–засмеялся я и снова окинул взглядом комнату. –Тетя Маша, предложением насчет постели я воспользуюсь: у меня ничего нет. И, если не трудно, приберитесь здесь немного, а я послезавтра окончательно переберусь.
Я достал из кармана деньги, отсчитал тридцать руб¬лей и вручил хозяйке.
–Тетя Маша, а что, если завтра немного побелить времянку?–опять вмешалась Людмила.
Хозяйке явно не по душе было такое предложение, но она все-таки согласилась.
–Это можно.
Мы попрощались с ней и вышли на улицу.
Света пригласила зайти к ней, но Люда, сослав¬шись на неотложные дела, отказалась и пообещала навестить ее как-нибудь в другой раз.
Когда вышли на центральную улицу, Люда спро¬сила:
–Ты куда теперь?
–Как куда? Возьмем сейчас мяса, торт и к тебе.
–Хорошо,–согласилась Людмила, а потом пред¬ложила: –А может, поужинаем где-нибудь в кафе, а потом домой? Как ты на это смотришь?
–Для меня каждое твое желание–закон. Так что возражений быть не может.
Она искоса взглянула на меня и лукаво улыбну¬лась.
Мы направились в сторону кафе «Лола».
10
Рабочий день перевалил на вторую половину. Мы с Людмилой сосредоточенно занимались делами. Вдруг раздался телефонный звонок. Поднимаю трубку и слышу:
–Привет, богач!
–Привет, извините, вы...
–Что, не узнали?
В первую минуту я, действительно, растерялся. Хо¬тя кто же, кроме моей бывшей сокурсницы Лубат, мо¬жет так называть меня? Прошлым летом, вернувшись из поездки со стройотрядом, я похвалился, что мы за¬работали по 400 рублей. С этого и пошло: «Да ты бо¬гач!» А я в шутку называл Лубат принцессой. Впро¬чем, если принять во внимание ее изнеженность и кра-сивую внешность, то меня как раз можно понять. «Принцесса» подходила ей куда больше, чем мне «бо¬гач».
–Как же я мог не узнать вас, принцесса?
–А мы вот с хлопка вернулись.
–Поздравляю!
–Спасибо. А вообще-то я вас, знаете, почему ра¬зыскала? Утром бабушка уселась переводить статью из английской газеты, на чем-то там запнулась, кину¬лась за словарем, а его нет. Я, конечно, принялась ей помогать, перерыла все шкафы, а потом вдруг вспом¬нила: он же у вас. Побежала в общежитие, а вас там и след простыл. Спасибо, дворничиха сказала, что вы теперь работаете в газете. Выходит, это правда?
–Выходит, так. Вот уже месяц и три дня как я тружусь в отделе писем редакции.
–Это хорошо, но как же университет, богач?
–Пока никак.
–К ректору не ходили?
–Это бы ничего не дало. Taм все было предре¬шено заранее.
–Знаете, богач, по этому поводу у меня есть кое-какие соображения. И если бы мы прямо сейчас встре¬тились, я бы ими с вами поделилась.
–Это невозможно, принцесса. Я же на работе. Так что если хотите, после шести.
–Хорошо, а где мы встретимся?
–В половине седьмого со словарем в руках я бу¬ду у вашего дома.
–Нет, лучше приходите к старой чинаре.
Я положил трубку и, почувствовав на себе взгляд Людмилы, посмотрел на нее. Лицо ее было бледным, в глазах стояли слезы, а голос дрожал, когда спроси¬ла меня:
–С кем ты говорил?
–С одной знакомой девушкой.
–Это и так понятно. И кем тебе приходится твоя принцесса?
Поначалу я не понял, что творится с Людмилой, отчего так изменилась она в лице, отчего дрожит и срывается ее голос. А тут до меня дошло: да она же ревнует! Как же я не учел столь деликатного обстоя¬тельства, когда беззаботно болтал со своей бывшей сокурсницей! Да, пора поднабираться опыта и быть осторожней. Хотя, собственно, в чем дело? Что же мне теперь и со знакомой девушкой поболтать нельзя?
Людмила, неотрывно глядя на меня, ожидала меж¬ду тем ответа на свой вопрос. Но я уже выбрал так¬тику–не оправдываться.
–Меня удивляет этот допрос, Люда,–довольно резко сказал я.
–А меня–твое поведение,–в тон мне ответи¬ла Людмила.
–Люда, звонившая девушка...
Черт возьми! Я даже правду не могу сказать, хотя в ней нет ничего крамольного. Но ведь я по совету Инома Саида скрываю о том, что учился в универси¬тете.
–Просто моя знакомая.
–Что, только «здравствуй и до свидания»?
–Вот именно.
–И ты думаешь, я тебе поверила?
–Твоё дело, но я говорю чистою правду.
–Я хочу, чтобы ты принадлежал только мне. По¬нимаешь? Если кроме меня у тебя есть еще кто-то, я этого не переживу.
–Поразительно!–теперь ее слова разозлили ме¬ня. –Мы с тобой еще не женаты, а я уже выслуши¬ваю упреки. Интересно, дальше что будет? Нет, Люда, со мной так не пойдет.
–Конечно! Ты хочешь так–сегодня с одной, завтра–с другой.
–Слава богу, я еще свободен и действительно мо¬гу располагать своим временем так, как хочу.
–Вспомни, что ты говорил мне только прошлой ночью, Рустам...
Я вспомнил с досадой свои клятвы в вечной люб¬ви. Ну так что же, теперь ловить меня ими, словно сетью? Не выйдет.
С нарочитой небрежностью я произнес:
–А что, по-твоему, говорят молодые мужчины, когда остаются один на один с красивой молодой жен¬щиной? Да еще после того, как примут грамм двести горячительного?
Закуривая, все же отвел глаза, понимая, что зашел слишком далеко.
–Ах, значит ты... Лгал, лишь бы... Видеть тебя не могу!
Она выкрикнула это сдавленным голосом и зары¬дала, уронив голову на руки. Неожиданно дверь от¬ворилась, в кабинет зашел Ато Касымович и остано¬вился, пораженный.
–Что случилось? Почему она плачет?–торопли¬во осведомился он и плотно притворил за собой дверь.
Поначалу я словно онемел, даже пошевелиться не мог, хотя понимал, что нельзя долго сидеть в таком оцепенении, надо что-то оказать,–заведующий ждал.
–Понятия не имею,–промямлил я наконец, сгла¬тывая застрявший в горле комок. –Телефон...
–Стало быть, это самое, обидел кто, что ли?
Он кивнул на телефон и, видимо, сам домыслив, предположил:
–Наверное, прежний муж, стало быть, это самое. И что ему надо, алкоголику несчастному? Уже столь¬ко лет, как развелись. Ну ничего, поплачет немного и успокоится.
Заведующий потоптался на месте, потом протянул мне письмо. –Вот, прочитайте, если заинтересует, по¬едете завтра в командировку в Пахтаабад. В общем, прочтите, и стало быть, это самое, приходите ко мне.
Ато Касымович вышел, Людмила подняла голову, глянула с таким презрением, что у меня. защемило сердце. Затем она резко поднялась, схватила сумочку и выскочила из кабинета. Но тут же вернулась, выкрикнула:
–Пижон несчастный!–и с силой захлопнула дверь.
До конца рабочего дня она так и не появилась в редакции.
Часов в шесть я позвонил ей домой. Узнав мой го¬лос, Люда сразу бросила трубку. Итак, пока я еще не прощен. Значит, появляться мне в этом доме рано.
11
–Салом, принцесса.
–Здравствуйте.
–Вы чем-то огорчены? Что-то я не вижу радости на вашем прелестном личике.
–Пришли на пятнадцать минут позже назначен¬ного времени и еще спрашиваете, почему я не свечусь от радости!
–Прошу прощения, принцесса. Но ведь вы знаете, что наступил час пик, троллейбусы и автобусы пере¬полнены, а мне еще нужно было забежать домой за словарем.
–Это все не причины. Опаздывать на свидание–привилегия девушек.
–Но ведь я каюсь, принцесса. Ну, улыбнитесь чу¬точку. Хотите, поклянусь, что подобного больше не повторится?
–Да, богач, хочу,–сказала Лубат и улыбнулась.
–Я, Рустам Шукуров, торжественно клянусь кра¬сотой несравненной Лубат, ее алыми, как тюльпан, щечками, ее черными, как ночь, прекрасными глазами и ароматными, дивной прелести волосами и обещаю в дальнейшем никогда не вызывать ее упреков.
–Ну, ладно!–звонко рассмеялась Лубат, и на ее щеках появились две обворожительные ямочки.
–Вы, принцесса, счастливый человек!–промолвил я, усаживаясь рядом с девушкой на скамейку под раскидистой кроной чинары.
–Это почему же?
–A посмотрите внимательно на себя в зеркальце. Стоит вам засмеяться, и на щеках появляются милые ямочки. Это и есть примета счастливого человека.
–Хм, добавьте к тому же, что я родилась в пят¬ницу и, как утверждают, в сорочке. Только, я, богач, мало верю в эти приметы. И, как ни странно, вы это¬му тоже способствуете. Ведь если бы я действительно была счастливой, то... –Лубат запнулась на полусло¬ве, глубоко вздохнула и прикусила губу. Затем пере¬вела разговор на другое. –Богач, а что же будет с университетом?
Я пожал плечами.
–Если вы напротив, я переговорю с отцом. Он обязательно поможет.
–Не нужно, принцесса,–ответил я со всей серь¬езностью. –Наверное, ваш отец-професоор, доктор наук, заведующий кафедрой, действительно мог бы по¬содействовать моему восстановлению. Только я никого ни о чем не хочу просить. Кроме того, я больше не хочу быть юристом. Скорее всего, свяжу свою жизнь с газетой. Значит, и поступать буду на факультет жур-налистики. И не в наш университет, а в МГУ. Кстати, выпускники факультета журналистики МГУ выходят из стен университета с хорошим знанием иностранного языка, а то и нескольких.
–Так что в итоге вы сможете стать не только корреспондентом, но и, скажем, журналистом-междуна¬родником? Не забывайте меня тогда, богач!
–О чем разговор, принцесса! Из каждой страды, в которой я побываю, буду привозить специально для вас сувениры.
Мы рассмеялись, но Лубат тут же посерьезнела.
–Ладно, хватит бесплодных мечтаний,–сказала она. –Вы действительно не хотите, чтобы я погово¬рила с отцом и он помог бы вам?
–Нет, принцесса, не хочу.
–Воля ваша. Лишь бы пожалеть не пришлось по¬том.
–Будьте спокойны, не пожалею. Пойдемте лучше, принцесса, в «Садбарг», поужинаем.
–Спасибо, богач. Как только я поем в кафе или столовой, так меня сразу начинает мучить изжога.
–Вот что значит изнеженная натура,–заметил я, подни-маясь. –А я уже привык к суровой прозе об¬щепита. Могу даже булыжник сгрызть, и все равно желудок переварит.
Лубат тоже встала со скамейки, поправила ворот¬ник атласного платья и, не поднимая склоненной го¬ловы, негромко спросила:
–Где вы сейчас живете, богач?
–На квартире у тети Маши.
–Близко к центру города?
–Да, в Рабочем проулке. Большая светлая ком¬ната, жаль только нет телефона. Если желаете, после ужина могу показать вам свою виллу.
–Только не сегодня, богач. В половине восьмого мы с бабушкой должны идти к тете. Завтра вечером с большим удовольствием побываю в вашем дворце.
–Принцесса, завтра я уезжаю в Пахтаабад.
–В командировку? На сколько дней?
–На три дня.
–Через три дня я позвоню вам,–сказала она.
–Хорошо,–согласился я, но тут же вспомнил о сегодняшней размолвке с Людмилой и поспешил внес¬ти коррективы в наши планы. –Я не знаю точно, когда вернусь. Поэтому как приеду, сам позвоню. Только номер телефона дайте.
На том мы и распрощались. Лубат поспешила до¬мой, а я направился в кафе «Садбарг». Но не успел отойти от чинары и на двадцать шагов, как дорогу мне преградил невысокий широкоплечий парень. Это был Джамшед, влюбленный Джамшед...
Два месяца назад, точнее, вечером двадцать вось¬мого августа, я с небольшим чемоданчиком в руках шел из бани к себе в общежитие. У музея встретился с Лубат. Должен признаться, я не сразу узнал эту модницу с короткими пепельными волосами. Ее глаза были спрятаны под огромными очками в металличе¬ской оправе, на шее–нарядные янтарные бусы. С плеча на длинном ремне свисала яркая сумка. Свет¬лая кофточка красиво оттеняла смуглое лицо девуш¬ки, а черная, достающая до щиколоток, юбка подчер¬кивала изящную фигуру.
Я издали заметил эту красивую девушку и даже замедлил шаги, чтобы полюбоваться ею. Так, не отво¬дя взгляда, я двигался навстречу нёзнакомке. Легким, быстрым шагом она шла прямо на меня. Я посторонил¬ся, чтобы уступить девушке дорогу, как вдруг услы¬шал:
–Здравствуй, Рустам!
Я ожидал чего угодно, но только не этого. Оторо¬пело уставился на нее и все-таки не узнал, пока она не сняла темные очки.
–Лубат, ты? Привет. Я ведь тебя не узнал.
–Ну, быть мне богатой. Так ведь говорят?
–Богатой может и нет, а вот принцессой точно.
–Принцессой?
–Конечно. Ты и сейчас уже почти принцесса. Боюсь только, что не пригожусь тогда тебе даже в слуги.
–А мне слуга и не нужен. Вот разве что тело¬хранитель...
–Невероятно счастлив оказанной вами милостью, принцесса,–смиренно промолвил я, прикладывая ру¬ку к сердцу.
При этом отошел шага на два назад и с интересом оглядел Лубат с ног до головы. Она почувствовала се¬бя неловко от моей беззастенчивости и спросила:
–Тебе не нравится, как я одета?
–Напротив,–ответил я вежливо, хотя сам не был в этом уверен. Разве нуждались ее прекрасные черные волосы в парике мертвого, пепельного цвета? А эти очки в пол-лица? И вообще слишком уж много значения придает она внешнему виду. Странно, что родители Лубат–отец профессор, мать доцент, учет¬ные люди, потакают ей в этом. А впрочем, единствен¬ная дочь, она, наверное, и сейчас для них все еще ребенок, чьи капризы немедленно надо исполнять.
–Когда приехал, Рустам?
–В середине дня и тотчас отправился в баню.
–Как прошел трудовой семестр? Я слышала, же¬лезную дорогу строили?
–Да, за два месяца мы проложили почти четыре километра узкоколейного железнодорожного полотна. Вкалывали что надо, зато и заработать нам дали.
Вот тут-то я и похвалился, что заработал четыре сотни, а она окрестила меня богачом.
И еще я рассказал о том, как вообще здорово про¬вели мы лето в стройотряде, а она с сожалением вздох-нула:
–Я тоже очень хотела поехать с вами, но роди¬тели не пустили. Побоялись, что перегреюсь на солнце и заболею.
–Почему-то ни один студент не перегрелся.
–А вот если бы поехала я, точно получила бы солнечный удар. И вообще разболелась бы там и была всем в тягость.
–Вы–принцесса, боящаяся солнца.
–Что поделаешь? Такая у меня натура, богач.
–Принцесса, пойдемте со мной в общежитие. Я быстро сбрею бороду, переоденусь, а потом мы про¬гуляемся по городу. Знаете, за два месяца я так со¬скучился по нашей столице! Если у вас есть время...
–Богач, могу ли я не найти свободное время, ес¬ли вы приглашаете меня?–засмеялась Лубат. –Я только позвоню сейчас домой, чтобы мама не беспо¬коилась.
Лубат забежала в будочку телефона-автомата, и мы направились в общежитие.
Наверное, целых два часа кружили по городу, а потом еще пошли в кинотеатр имени Рудаки, посмот¬рели новый фильм «Белый пароход». После сеанса Лу¬бат заторопилась домой: поздно. Я пошел ее прово¬жать. Тогда-то и заметил впервые могучую чинару, от которой до их дома рукой подать. Жила Лубат в цент¬ре города, улица была хорошо освещена. Остановив¬шись у скамейки, она негромко сказала:
–Вот мы и пришли.
–Очень хорошо. Теперь буду знать. И если пред¬ставится случай, когда-нибудь загляну к вам.
–Буду рада, заходите. А пока до свидания, богач.
–До свидания, принцесса. Спокойной ночи.
Сунув руки в карманы брюк, еще какое-то время глядел ей вслед, а затем пошел назад. Не сделал еще и пяти шагов, как из-за кустарника, растущего по краю арыка, выскочил парень и преградил мне дорогу.
–Так не делают,–сказал он отрывисто.
–Как не делают?–не понял я, с удивлением разглядывая незнакомца. –Это был парень примерно моего возраста, с открытым, добрым лицом.
–Откуда ты знаешь Лубатхон?
–А что?
–Почему провожаешь ее?
Бесцеремонные вопросы незнакомца разозлили меня.
–Сам-то ты кто такой? Почему я должен перед тобой отчитываться?
Парень посмотрел мне прямо в глаза, потом не¬ожиданно протянул руку.
–Давай, друг, познакомимся,–сказал он. –Ме¬ня зовут Джамшед. Работаю продавцом в магазине «Спорт».
–Рустам, сокурсник Лубат,–представился я, неохотно пожимая протянутую руку.
–Не сердись, друг,–вздохнул Джамшед. –Я не хотел тебя обидеть. Знаешь, я не брат Лубатхон и вообще не родственник. Только живем на одной ули¬це. Да и то – я в начале, она – в конце.
–Ну хорошо, а что значит твои расспросы?–я еще не совсем остыл.
–Признаюсь, друг, тебе честно: я люблю Лубатхон,–неожиданно выпалил парень.
–Это твое дело. А она тебя любит?
–Лубатхон?–парень, почесав затылок, понурил¬ся. –Вот этого я не знаю.
–Ты говорил с ней?
–С кем?
–Ясно с кем, не со мной же.
–Нет,–сказал грустно парень. –Лубатхон не знает, что я люблю ее. Разве я осмелюсь сказать? Только хожу за ней, словно тень.
–Но почему же ты до сих пор не сказал Лубат о своей любви?–продолжал допытываться, доставая из кармана пачку сигарет.
–Как же я скажу ей об этом, если мы не разго¬вариваем друг с другом.
–Поссорились, что ли?–теперь уже я бесцере¬монно допытывался у незнакомца.
–Не ругались мы. Я тебе все сейчас объясню.
Парень провел пятерней по своей густой, коротко стриженной шевелюре, вытащил из кармана пачку си-гарет «Памир», которые у нас, интернатских мальчи¬шек, пользовались когда-то большой популярностью, жадно затянулся и начал рассказывать.
–Вообще-то мы жили далеко отсюда, на краю го¬рода. Семь месяцев назад сильные ливни размыли на¬ши глиняные домишки, стоявшие в низине, и нам дали пятикомнатную квартиру в микрорайоне. Мать при¬выкла жить в домике со двором и стала наотрез от¬казываться от новой квартиры. Сколько слез проли¬ла! Тогда наш дядя предложил обменяться. Отдал свой дом со двором, а сам переехал в нашу пятикомнатную квартиру. Таким образом, вот уже семь месяцев мы живем на этой улице.
–Как я понял, с Лубат так и не познакомился?
–Нет,–вздохнул он. –Правда, несколько раз я пытался поздороваться с ней, но она всякий раз прохо¬дила мимо, не обращая на меня внимания. Хоть бы искоса поглядела...
–Тогда я ничего не понимаю, приятель. Как же ты умудрился полюбить ее, не будучи с ней даже зна¬ком?
–Сам удивляюсь. Ругаю себя: рад бы избавиться от этого чувства, но ничего не получается. Жизнь теперь не представляю без Лубат.
–Не такая уж она и красавица,–решил я его успокоить.
–«Лейли нужно видеть глазами Меджнуна»,–грустно откликнулся мой собеседник.
–Все-таки странно, приятель. Никогда не думал, что можно полюбить девушку, ни разу не побеседовав с ней. Думаю, пройдет время, и вся эта дурь выветрит¬ся из твоей головы.
–Боюсь, что нет. Наоборот–чем больше прохо¬дит времени, тем сильнее я страдаю. Даже курить на¬чал.
–М-да. Вернемся к исходной позиции: чего же ты хочешь от меня?
–Хочу, чтобы ты не ходил с ней.
–Почему?
–Потому что я люблю ее. Не понимаешь?
–Чего уж тут не понять, приятель,–сказал я и бросил окурок в арык. –А если я тоже люблю Лубат, тогда что?
–Тогда... Если ты действительно ее любишь, тог¬да мне остается расстаться с последними надеждами, поскольку в одном сердце девушки не может уместить¬ся любовь сразу к двоим. Но если не любишь, если у тебя это несерьезно, оставь ее в покое!
Парень с досадой отбросил сигарету и сунул руку в карман. Я было подумал, что сейчас он вытащит от¬туда нож или другую железяку и бросится на меня. Чего греха таить, в недавнем прошлом, когда жил в школе-интернате, я и сам таскал с собой на всякий случай складной нож или велосипедную цепь с кожа¬ной ручкой. И должен признаться, не раз спасался этим от всяких непредвиденных случай-ностей и несправедливых побоев. Однако, вопреки ожида-нию, парень не бросился в драку, а молча стоял, пону-рившись. Чест¬но говоря, мне было жаль его, и я искренне посовето¬вал:
–Поверь мне, бессмысленно бродить за девушкой днем и ночью, подобно тени, и преграждать самым разбойничьим образом дорогу незнакомым людям да еще допрашивать их. Лучше попробуй отыскать путь к ее сердцу, завоевать ее расположение.
–Лубат не отвечает даже на мои приветствуя, как же я раскрою ей свою душу, как скажу, что она для меня дороже всех на свете? Как, спрашиваю? Научи!
–Этому нельзя научить, приятель. Только если действи-тельно любишь, как говоришь, то найдешь до¬рогу к ее сердцу. Желаю тебе успеха!
–Смеешься надо мной?
–Напротив, сочувствую.
Я с силой пнул носком туфля валявшийся на до¬роге камушек и направился в сторону троллейбусной остановки. Шел и думал о себе. Ему советую. А сам? Почему до сих пор не согрел ничьего сердца? Или, ска¬жем, наоборот–почему чей-то теплый взгляд не рас¬топил моего, словно подернутого ледяной коркой, серд¬ца? Странно... Люблю ли я Лубат? Нет, конечно. Че¬го же тогда любезничаю с ней, хожу в кино? Только затем, чтобы приятно провести время?.. Как интерес¬но переплетается все в жизни. Джамшед любит Лу¬бат, а она, по всей видимости, неравнодушна ко мне. А вообще, кого я люблю на этом свете? Никого! От¬крытие ошеломило меня. Я даже почувствовал некоторую зависть к Джамшеду, которого только что жалел. Пусть бы я, как он, ходил бы за Лубат тенью, легким ветерком сопровождая ее повсюду, ночевал бы под ее окнами. А быть может, не каждому дано полюбить? И я из их числа... Быть может, природа одаривает лю¬бовью избранных, словно высшей наградой?
...Все это пронеслось в моей памяти в считанные минуты, пока я стоял и ждал приближения Джамшеда.
–Привет, Рустам.
Я ответил кивком головы и с усмешкой спросил:
–Что, опять ходишь следом?
–Что делать?–он широко развел руками. –Ви¬димо, такова моя участь.
–Да брось ты: участь! Останови ее как-нибудь и признайся во всем. Может, и тронешь сердце девушки своей любовью.
–Никак не наберусь смелости,–уныло сказал Джамшед и знакомым жестом провел ладонью по во¬лосам. Позавчера для храбрости выпил двести грам¬мов водки, уселся на скамейку под чинарой и стал поджидать Лубат. Часа через два увидел ее, сворачивавшую на нашу улицу, и поднялся с места. Пока она приближалась, дважды повторил про себя речь, заго¬товленную заранее. Но, как только она поравнялась со мной, не мог даже рта раскрыть, так и простоял в оце¬пенении.
–И даже не поздоровался?
–Где там! Говорю тебе, рта не мог раскрыть,–махнул рукой Джамшед и вновь пятерней пригладил волосы. –И так вся душа изболелась, а тут еще опять ее с тобой вижу.
–Ну, насчет этого будь спокойным. С Лубат я встречаюсь только по делу, как с сокурсницей.
–Эх, проклятье на мою голову! И почему я не учусь вместе с ней?
–Сам виноват, приятель,–сказал я, закуривая. –Поторопился пойти в торговлю. А поступил бы в университет, может, и улыбнулось бы тебе счастье. Си¬дел бы с ней рядышком на лекциях.
Джамшед вздохнул.
–Веришь, я сам мечтал когда-то о юридическом. Да большая семья у нас, друг, а отец два года назад умер. Но учиться я все равно буду. В этом году пос¬туплю на подготовительное,–помолчал немного, а по¬том заглядывая мне в глаза, произнес фразу, уже слы¬шанную мною однажды: –Рустам, если не любишь Лу¬бат, не ходи с ней.
–Странные ты вещи говоришь, Джамшед,–воз¬разил я. –По-твоему так: ты не решаешься к ней по¬дойти столько времени, потому что смелости не набе¬решься. Другие не должны подходить, потому что ты этого не хочешь. С кем же девушке в кино сходить в свободное время?
–Я решусь. Вот увидишь, скоро решусь. Только ты все равно не встречайся с ней.
В голосе Джамшеда звучало такое отчаяние, что я снова почувствовал к нему сострадание.
–Будь по-твоему, не буду,–заверил я и, крепко пожав ему руку, заторопился в кафе.
***
Выйдя из кафе «Садбарг», я позвонил Людмиле, домой.
–Здравствуй, дорогая,–сказал я, услышав ее голос.
Ответом мне было молчание.
–Ты все еще сердишься на меня? Ну, это уж ни к чему. До каких же пор ты будешь таить на меня оби¬ду? Давай помиримся,–продолжал я свой монолог, ибо трубка по-прежнему молчала. –В общем, я сей¬час иду к тебе.
–И зря. Дверь я все равно не открою,–впервые прореа-гировала Людмила.
Я не сдавался, еще что-то говорил о том, что нехо¬рошо быть такой злопамятной, даже стихи успел про¬честь про женскую память, из которой так жестоко- выброшен бедный влюбленный, услышал в ответ гнев¬ное «-болтун» и вслед за этим раздались короткие гудки.
С совершенно испорченным настроением выбрался из телефонной будки, направился к троллейбусной ос¬тановке. Нет, злости в душе моей не было. А на кого и на что было злиться? Только пустота и безнадеж¬ность. Я пропускал один троллейбус за другим, еще не ¬решив, куда мне все-таки ехать.
Все-таки странно устроен человек! Ну, мог я тогда быть посдержанней, объяснить Людмиле все как есть. И все было бы хорошо. А теперь я мучаюсь этой раз¬молвкой, не знаю, как помириться, хожу, словно не¬прикаянный. Что же все-таки придумать? А что, если взять огромный букет красных роз и явиться к Люде безо всяких звонков? Ну, конечно, так и надо сделать! Я вскочил на подножку троллейбуса, который шел в сторону базара. Цветами там торговали до позднего вечера.
12
Приняв душ, я отдыхал, растянувшись на кровати, когда кто-то постучал в дверь и, не дожидаясь пригла¬шения, вошел в комнату. Поднял голову, я увидел улы¬бающуюся Людмилу.
–Салом!–сказал я, поднимаясь навстречу. –Какая честь!
Людмила радостно улыбалась.
–Здравствуй, Рустам. Принимай гостью.
–С удовольствием! Пожалуйста,–я указал на табуретку, приглашая садиться. –«Мое обиталище стало светлее с приходом Людмилы, дом подобен фо¬нарю, гость–свече, а я–мотыльку»,–с чувством продекламировал я, подражая древней классике.
Людмила положила на стол черную лаковую сумоч¬ку и, словно извиняясь, стала объяснять причину свое¬го неожиданного визита.
–Зашла проведать свою подругу Свету. Посидели с ней, поболтали. Я уже пошла было домой, как вдруг вспомнила, что ты совсем рядышком. Дай, думаю, за¬бегу на минутку, может, уже вернулся из командировки.
–Правильно сделала, что пришла. Я сам к тебе собирался.
–Тогда пойдем,–сказала Людмила. –Считай, что я не заходила.
–Нет уж, Люда. Я тоже человек гостеприимный, просто так не отпущу.
Люда откинула назад свои чудные золотистые во¬лосы.
–Знаешь, что я привез тебе из командировки?
–Понятия не имею.
–А ты подумай. Не догадываешься?
–Конечно, нет.
–Ну, тогда закрой глаза. Да не бойся, не бойся! Хоть я и волшебник, но ни в куклу, ни в цветок тебя превращать не буду.
Людмила послушно прикрыла глаза, а я тем вре¬менем достал из портфеля японский зонтик, вытащил его из чехла и раскрыл.
–Ну, а теперь открой.
Она увидела в моих руках зонтик, глаза ее засве¬тились радостью. Подняла его над головой и закру¬жилась по комнате.
–Как здорово! И цвет что надо.
Подошла, поцеловала в щеку:
–Спасибо, мой милый волшебник. –Ну, а те¬перь ко мне?
–Нет, Людмила. Очень хотел тебя видеть, но раз мы уже встретились, теперь останусь дома. Надо по¬работать над фельетоном.
–А что за фельетон ты собираешься писать?
–Об одном плохом человеке...
Эмоции переполняли меня, и я стал горячо расска¬зывать.
–Дело, в общем-то, семейное. Мой герой–главный инженер стройуправления, оставил жену и ушел к другой. Конечно, журналисту не стоило бы копаться в этом деле, если бы не особые обстоятельства. Жена тяжело больна, прикована к постели. В семье семеро детишек. Представляешь? Значит, пока было здоровье, была ему нужна. А сейчас бросил в самый тяжелый момент и нашел другую. Судьба детей его тоже совер¬шенно не волнует. Мерзавец!
–Алименты хоть платит?
–Да, но разве дело в алиментах? Должна же быть какая-то человечность, жалость, я уж не говорю о порядочности.
–Я согласна с тобой–конечно, подлец. Но с другой стороны я и женщин не оправдываю. Вряд ли подлецом он стал внезапно. Наверное, и до этого жи¬ли не очень хорошо. Куда ж было столько рожать?
Я был озадачен таким поворотом разговора и по¬началу даже не знал, что ответить. Наконец произнес с досадой:
–Наверное, оттого сейчас так и падает рождае¬мость, что женщины слишком разумно подходят к это¬му. Если заранее думать о предполагаемых ударах судьбы и поэтому отказываться от счастья материнст¬ва... Так бы и мы могли бы не появиться на свет.
–Рустам, по-моему, тебя занесло. Я ведь не о том, чтобы вообще не рожать. Но разве правильно, ес¬ли в семье много детей, а воспитанием их никто не за¬нимается? Или, скажем, не могут обеспечить нормаль¬но? Вот об этом, я считаю, лучше думать заранее.
–Ладно, тут я с тобой согласен. Мне только не нравится, когда отказываются от детей, потому что хотят легко и красиво прожить сами, или не испортить фигуру, или... Впрочем, мы действительно совсем отошли от той истории. Лучше отвернись.
–Зачем?
–Переоденусь.
–Разве ты уходишь куда-то?
–А разве ты не приглашала меня в гости? Писать я сейчас все равно не стану–все мысли вразброс...
13
–Ассолому алейкум, муаллим.
–Здравствуйте, Рустамджан, здравствуйте.
–Звали меня?
–Да, сюда, стало быть, это самое, садитесь, вот на этот стул.
–Спасибо.
Ато Касымович достал из ящика стола складной перочинный ножик, взял спичку из открытого коробка, заточил ее и принялся ковыряться в вставных метал¬лических зубах. Делал он это обстоятельно, не спеша, а я сидел и нервничал, не понимая, зачем он меня вы¬звал и чего теперь тянет, испытывая мое терпение.
–Муллорустам, сколько месяцев, стало быть, это самое, вы работаете в нашем отделе?–наконец осве¬домился Ато Касымович.
–Уже десятый месяц,–вопрос заведующего уди¬вил меня и, не выдержав, я спросил: –А что случи¬лось, муаллим?
–Десять месяцев... Что ж, немало! Уже кое-чему научились, совсем не тот зеленый юнец, что когда-то впервые переступил порог этого кабинета. Скажите, это самое, я вас чем-нибудь обидел?
–Нет, муаллим, что вы!
–Конечно, приходилось говорить иногда неприят¬ные вещи, но все это для пользы дела,–ведь моло¬дых надо учить. Я хотел, чтобы вы с чувством ответ¬ственности относились к каждому написанному слову, были принципиальным, имели свою точку зрения. Уж если на все это обижаться, то я не знаю...
–Нет, Ато Касымович, я всегда с благодарностью принимал ваши наставления. О каких обидах может идти речь?
–Если так, почему же, не поставив меня в извест¬ность, вы переходите в отдел культуры и просвещения?
–Кто вам это сказал?
–Час назад меня вызывал к себе редактор. Захо¬жу–у него в кабинете сидит Вали-заде. Редактор начал разговор издалека, посетовал, что в отделе куль¬туры и просвещения до сих пор два места остаются вакантными–некого брать, а потом заявил, что пе¬реводит вас с завтрашнего дня в отдел к Вали-заде. Я спросил: а Рустам согласен? Вали-заде ответил, что уже договорился с вами.
–Ну и ну! Договорился! Просто остановил меня и предложил работать в его отделе. Мне неудобно бы¬ло сразу отказаться, и я уклончиво ответил, что поду¬маю. Вот и весь разговор. Поверьте, муаллим, сегодня я хотел зайти к вам и посоветоваться, как мне быть.
–Хорошо, Рустамджан. Ну, а в самом деле вам хочется работать в отделе культуры?
–Честно говоря, не знаю, муаллим. Вообще-то не очень. Только вот... Здесь я на ставке младшего кор¬респондента, а Вали-заде обещал...
–Понимаю. Холостяк всегда острее нуждается в деньгах, поскольку быт его не устроен, это так. Знаю по собственному опыту.
–Верно, муаллим. Кроме того, я купил мотоцикл и, признаться, нахватал долгов.
–Насчет того, чтобы прибавить вам зарплату, я сам побеспокоюсь. Если, это самое, вы, конечно, оста¬нетесь в моем отделе. Но если вас привлекает тема¬тика отдела культуры, препятствовать не буду,–длинные с обильной проседью брови Ато Касымовича со¬шлись в одну линию, толстые щеки свисали, подобно суме хурджина. –В крайнем случае возьму себе дру¬гого сотрудника, кого-нибудь из молодых авторов, по¬стараюсь научить, чему смогу. Я, как некоторые, это самое, не привык переманивать сотрудников из других отделов.
Тогда я еще не знал, что Вали-заде уже дважды перетягивал в свой отдел от Ато Касымовича пишущих ребят.
–Конечно, Ато Касымович, я останусь с вами. Тем более вы и с прибавкой обещали уладить,–не пре¬минул напомнить я. И тем не менее мои слова явно обрадовали старика, он заулыбался, и сетка морщин на его лице стала менее заметной.
В коридоре я столкнулся с Вали-заде.
–Рустамджан, поздравляю вас,–обратился он ко мне. –Я говорил с редактором, и тот не возражает против вашего перехода. Так что завтра прямо с утра...
–Извините, муаллим, но я остаюсь в своем отде¬ле. Спасибо за предложение.
–Смотри, еще жалеть будешь.
Когда я вошел в свой кабинет, Людмила вопроси¬тельно посмотрела на меня.
–Моления твоего сердца услышаны,–торжест¬венно воскликнул я, присаживаясь на краешек стола. –Судьбе не дано разлучить нас.
Людмила просияла от радости.
Позвонил Иному Саиду и все подробно рассказал ему.
–Правильно сделал,–одобрил он. –Во-первых, поздравляю тебя, твои акции у Ато Касымовича зна¬чительно поднялись. Во-вторых, раз он обещал, то вы¬бьет у редактора нужную ставку. В-третьих, у Вали- заде вообще сотрудники долго не задерживаются. На¬верное, есть тому причина. Недаром на редколлегии его отдел назвали караван-сараем. И вот еще что. Ес¬ли ты сегодня вечером не очень занят, приходи к нам, твоя сестра приготовит плов из свежей баранины.
–Благодарю, язна, но не могу. Завтра экзамен.
–Какой еще экзамен?–удивился зять. –Где?
–В ГАИ. Правила уличного движения я уже сдал. А завтра вождение.
–Так ты уже и ездить можешь?
–Это оказалось не так трудно. В интернате, в де¬сятом классе, мы изучали трактор. Потом приятель учил меня водить мотоцикл. Так что думаю все будет в порядке.
–И сразу получишь водительские права?
–Нет, если все сдам, права выдадут в среду.
–Ну что ж, желаю успеха.
–Спасибо, язна.
***
В субботу, где-то в половине второго, я пришел к Людмиле. Она сидела с молодыми женщинами, види¬мо, соседками, на скамейке под развесистой ивой. Уви¬дев меня, заторопилась навстречу.
–Поздравляю,–сказала она после приветствия,–Вижу, сдал.
–Спасибо.
–Я думала, ты пораньше освободишься. Пригото¬вила обед и вот уже полчаса поджидаю тебя.
–Народу много было.
–Давай пообедаем и, если хочешь, пойдем на Ком¬сомольское озеро.
–Туда не хочу. Вода грязная и пахнет тиной. Луч¬ше завтра, если согласна, махнем на Варзобское. Пря¬мо утром, с первым автобусом.
На том и договорились.
14
В четверг я приехал на работу на новенькой «Яве». Да, я еще не рассказал, как приобрел ее. А случи¬лось это так. Накануне майских праздников зашел в магазин «Спорт», чтобы купить себе кое-какие мелочи и столкнулся с Джамшедом. Мы встретились с ним как добрые приятели, поговорили о том о сем, и Джам¬шед, между прочим, предложил: если тебе что надо бу¬дет, ты не стесняйся, говори, обязательно достану. Тог¬да я, тоже между прочим, сказал, что давно мечтаю о «Яве». Только в продаже, мол, никогда не видел. Джамшед возразил, что раз или два в год «Явы» по¬ступают к ним в магазин, только, естественно, не за¬леживаются, но теперь, как прибудет очередная пар¬тия, он сразу меня известит. Признаться, я и забыл об этом разговоре.
А через две недели, когда я сидел на работе и раз¬бирал очередную почту, раздался телефонный звонок. Поднял трубку и услышал взволнованный голос Джамшеда.
–Рустам, скорее беги в магазин. Только что с ба¬зы привезли шесть «Яв». Три уже «улетучились». Я попросил директора, и он разрешил мне оставить один мотоцикл для тебя.
–Но у меня нет денег.
–Вечером принесешь. Сейчас главное забрать мо¬тоцикл.
Да, но у меня вообще нет денег. Где я их возьму?
–Займешь в конце концов. Обегаешь всех друзей и родственников и наберешь.
–Тысяча сорок рублей! Легко сказать!
–Слушай, не морочь мне голову. Ты идешь или нет?
–Ладно, бегу.
Потные и усталые, мы вкатили Яву» во двор тети Маши, пристроили ее в дальнем углу. Джамшед зато¬ропился в магазин, я–в редакцию. Вышли вместе.
Теперь моя голова была занята одним: где раздо¬быть деньги? Небольшая сумма у меня в заначке бы¬ла, за несколько месяцев я отложил сто пятьдесят руб¬лей и по совету Инома Саида отнес их в сберегатель¬ную кассу.
–О чем задумался, Рустам?–спросил Джамшед.
–Да все о том же–как до вечера раздобыть нужные деньги?
–Не сможешь отдать сегодня, принесешь завтра, ничего страшного. Я уговорю директора подождать один день,–успокоил меня Джамшед. –Что, у тебя совсем нет денег?
–Сто пятьдесят рублей.
–Только-то?–Джамшед даже остановился от изумления. –Если хочешь, я дам тебе рублей двести. Еще подзаймешь у нескольких приятелей–и поря¬док. Потом понемногу расплатишься,–рассудитель¬но проговорил Джамшед.
–Ты прав. Сегодня поговорю с зятем, думаю, он не откажет,–сказав это, я достал из кармана пачку си¬гарет: –Закуришь?
–Нет, я не курю.
–Как так? Я же сам видел.
–Когда очень тяжело на душе, выкуриваю одну две сигареты, а вообще-то не курю.
–Да, к этому лучше не привыкать. Потом бросить трудно.
–У кого какая воля,–сказал Джамшед. –Ес¬ли по-настоящему крепкая, хоть тысячу раз привыкай, все равно бросить сможешь.
Так, беседуя о том, о сем, мы подошли к останов¬ке. Джамшед сел в троллейбус и поехал в магазин, я дождался своего автобуса и покатил к себе в редак¬цию.
Когда я впервые приехал на работу на «Яве», у входа столкнулся с Ато Касымовичем. Он по привыч¬ке ковырял спичкой в зубах.
–Я вижу, ты вроде стал владельцем копытного?–пошутил он после приветствия.
–Да, уже номер получил,–сказал я, небрежно кивнув в сторону мотоцикла.
–Хорошо, хорошо. Поздравляю, Рустамджан.
–Спасибо, Ато Касымович.
–Теперь, я думаю, нужно, стало быть, это самое, посиделочку устроить?
–Обязательно,–согласился я и шутливо добавил: –Прав-да, сейчас в моем кармане такая брешь, что сквозь нее можно увидеть, если постараешь¬ся, даже Африку.
–Ничего,–сказал заведующий,–дело нажив¬ное.
Я согласился и вошел следом за ним в здание. Лифт поднял нас на пятый этаж. Не успел зайти в свой кабинет, как зазвонил телефон.
–Привет, богач!
–А, это вы, принцесса? Здравствуйте? Как дела?
–У меня-то все по-старому. А вот вы, став вла¬дельцем «Явы», по-моему, так загордились, что не уз¬наете старых знакомых. Вчера вечером промчались ми¬мо меня и даже не заметили. Я и кричала, и махала руками, куда там!
–Неужели? Где это было?
–Возле остановки «Горсад». Только не клянитесь и не говорите, что не видели, богач.
–И тем не менее, честное слово, не видел. Разве бы я...
–Все ясно. Ладно, оставим это. Лучше скажите, не собираетесь ли вы устроить по поводу такой покуп¬ки небольшое торжество, а?
–А почему нет? Я как раз подумываю над тем, чтобы собрать друзей.
–Надеюсь, я вхожу в их число?–откликнулась Лубат.
–Без всякого сомнения. Так что как только ре¬шим собраться, обязательно приглашу вас.
–Ну, что ж, буду ждать! А пока до свидания, я тороплюсь в университет.
Едва положил трубку, в кабинет вошла Людмила. Она поздравила меня и сказала:
–82-46–хороший номер, счастливый.
–Чем это он счастливый?–удивился я.
–Если сумма двух первых цифр равняется сумме двух следующих, то номер этот счастливый–такова примета. А у тебя как раз две десятки.
–Что ж, будем считать, что с номером мне по¬везло. Теперь для полного счастья не хватает только квартиры.
–Я тебе не только квартиру, дворец подарю,–пошутила Людмила и, достав из сумочки брелок для ключей, подала его мне.
Взял подарок, поблагодарил Людмилу и вгляделся в рельефный рисунок. На нем действительно был изо¬бражен дворец.
–Очень признателен,–улыбнулся я. –Только мое сердце жаждет не великолепного дворца, а хотя бы простой комнаты.
–Иначе говоря, тебе надоело быть квартирантом.
–Что ж тут удивительного! Кому нравится жить под чужой крышей?–вздохнул я и, достав из кар¬мана ключи, нанизал их на колечко брелка.
–Бедный!–Людмила помолчала. –Сегодня ве¬чером я приглашаю тебя к себе домой. Чтобы ты не чувствовал себя человеком под чужой крышей.
–Спасибо,–ответил я, закуривая. –Однако сог¬ласись, что это лишь временное утешение.
–Рустам, ты ведь знаешь, что все зависит от те¬бя. И тогда утешение будет не временным, а постоянным. Решиться одна из самых сложных проблем. А может, даже и не одна...
–Верные слова. Но свои проблемы я постараюсь разрешить сам. Хлопок собирают тогда, когда раскры¬ваются коробочки, а арбузы–когда они созревают. Всему свое время...
15
Говорят, понедельник–день тяжелый. Я, пожа¬луй, не согласен с этим. Понедельник для меня ничем не отличается от других дней. Даже напротив, в понедельник приходишь на работу со свежей головой, отдохнувший, и с удовольствием принимаешься за дело.
А сегодня понедельник вообще начался с хорошего настроения. После «летучки», мурлыча себе под нос песенку, вошел в кабинет и увидел на своем столе три гвоздики в стакане с водой. Такие же гвоздики стояли на столе Людмилы. Вроде ничего особенного, а в комнате сразу стало празднично. Конечно же, это сделала моя заботливая и любящая Людмила. Я застыл посре¬ди комнаты, роясь в карманах и напряженно думая как бы отблагодарить ее за внимание.
–Ну и чем порадовали тебя твои карманы?–шутливо спросила Людмила, отрываясь от бумаг, раз¬ложенных на столе. –Потерял что-нибудь?
–Нашёл!–воскликнул я. Сложил ладони ковши¬ком и протянул к ней:
–Тебе, владычица души моей, я готов отдать самое ценное: десять лет моей жизни. Так возьми же их! Осторожно приблизился, словно в моих руках лежал маленький пушистый птенчик. –Прими же мой дар, пери.
–Нет, нет,–Людмила развела мои руки в сто¬роны. –Пусть твои годы останутся с тобой. Мне нуж¬ны не они, а ты сам.
–Я? Так вот он я, твоя собственность, перед то¬бой...
–Ты все шутишь,–посерьезнела Людмила. –А я действительно хочу, чтобы ты принадлежал только мне. –В голосе ее вдруг опять зазвучали ревнивые нотки:
–Я тебя никому не отдам. Слышишь, никому!
–А разве кто-то покушается на твою собствен¬ность?
–Ну, я думаю, что Лубат бы не отказалась.
Я сделал удивленное лицо:
–Неужели?
–А ты, конечно, не знаешь об этом?
–Нет,–я покачал головой. –Знаю только, что её очень любит Джамшед.
–Ну, это я сама поняла.
–И мне хочется, чтобы ему повезло.
–Мне тоже. Но, между прочим, она только что звонила, спрашивала тебя.
Вчера мы, наконец, устроили эту посиделку. Пригла¬сил Людмилу, Лубат и Джамшеда к себе. Сначала я хотел приготовить плов и вчетвером посидеть вечером за домашним дастарханом. Однако Джамшед предло¬жил поехать на Варзобское озеро.
Мы нашли тенистое местечко недалеко от озера. Джамшед вызвался приготовить плов. Мне показалось, что он хочет продемонстрировать перед Лубат свои ку¬линарные способности, и я занялся разведением костра.
Наконец плов был готов, и мы уселись в кружок возле речки.
–Вот это плов!–восхищалась Людмила. –На него смотреть и то одно удовольствие. Какой же ты молодец, Джамшед!
–Муллоджамшед–чемпион среди душанбинских поваров!–весело поддержал я Людмилу.
Лубат при этом только высокомерно глянула угол¬ком глаза на большое блюдо с дымящимся пловом. Словно хотела сказать: «Подумаешь, велико искусство!».
Но ничего не сказала, а только спросила чуть пого¬дя, мешая ложечкой салат:
–А есть ли у чемпиона диплом?
–Нет, я–чемпион без диплома, –добродушно объяснил Джамшед, разрезавший мясо на мелкие ку¬сочки.
–Ну, вот, –среди богача, пери и принцессы по¬явился чемпион, –попытался я разрядить обстанов¬ку. –Чем не изысканное общество? Значит, присваи¬ваем Джамшеду звание чемпиона. Как ты считаешь, принцесса?
–Мне все равно, –ответила Лубат безразлично. Так зачем же звонила мне сегодня Лубат? Я так надеялся, что вчера они, наконец, нашли общий язык с Джамшедом. Неужели мои надежды не оправдались?
Набрал знакомый номер и, не успев ничего сказать, услышал:
–Привет, богач!
–Салом, –ответил я изумленно. –Принцесса, как вы догадались, что это я?
–А вот так. Только подумала: когда же он, нако¬нец, позвонит?
–Выходит все, о чем вы думаете, тут же сбыва¬ется?
–К сожалению, богач. Например, вчера вечером, когда мы возвращались домой, я подумала, что Джам¬шед любит меня, а тот, кто мне нужен, ко мне безраз¬личен. А ведь это так и есть. Правда, думать об этом было горько, поэтому я до утра не могла сомкнуть глаз. Чувствую себя такой разбитой... Даже на лек¬ции не было сил пойти. Но я звоню не поэтому. Хоте¬лось поговорить о Джамшеде.
–О чемпионе, принцесса.
–Ладно, пусть так–о чемпионе. Он, между про¬чим, может считаться чемпионом и по плаванию. Вы заметили, как мастерски он плавает?
–Я думаю, у него немало и других достоинств. Вспомните, как он работает веслами! Как заправски гребет!
–Я слышала, что он хочет бросить работу в тор¬говле и поступать в университет. Это правда, богач?
–Не совсем так. Он уже студент первого курса юридического факультета.
–Богач, вы что-то напутали. Вступительные экза¬мены начнутся с первого числа, а сегодня...
–Да, но вы забыли о подготовительных курсах. Он окончил их, успешно сдал экзамены и, таким обра¬зом, уже стал студентом.
–Теперь все понятно.
–Так что чемпиону есть чему радоваться. Посту¬пил в университет–раз. Признан непревзойденным мастером по приготовлению плова–два. А главное, кажется, проложил тропу к вашему сердцу?
-Все верно, кроме последнего. Думаю, ему еще долго искать эту тропку. Кстати, богач, скажите как друг, он действительно любит меня?
–Да он жить без вас не может!
–И вы считаете, что я должна принимать его всерьез?
Я знал, какого ответа ждет от меня Лубат. Как бы девушке хотелось, наверное, чтобы я стал отговари¬вать ее. Прикинувшись простачком, добродушно от¬ветил:
–А почему нет? Из таких, как Джамшед, полу¬чаются самые преданные спутники жизни. Я был бы рад, если бы ваши отношения приняли серьезный ха¬рактер. С удовольствием погуляю на вашей свадьбе.
Лубат молча положила трубку.
Нехорошо как-то получилось. Хотел сразу же на¬брать ее номер, по, глянув на Людмилу, которая с ин¬тересом прислушивалась к нашему разговору, переду¬мал.
Телефон зазвонил опять, я решил, что это Лубат и поспешно схватил трубку. Но это был Ином Саид, ко¬торый попросил меня зайти к нему.
Он был в кабинете один. Я сел напротив и вопро¬сительно поглядел на зятя. Тот подал мне пиалу с чаем, спросил о делах, здоровье, и без дальнейших предисловий перешел к тому, зачем, собственно, и по¬звал меня.
–Рустам! В редакции пошли разговоры, что у те¬бя любовь с этой разведенной, как ее... да, Людмилой Кабировой. Это правда?
Вопрос был настолько неожиданным, что я расте¬рялся и молчал, не зная, что сказать.
–Значит, правда. Более того, говорят, что ты уже живешь у нее. Конечно, она женщина молодая, симпатичная, и квартира у нее хорошая–это тоже немало¬важно. Может, по молодости я бы тоже, как бы это сказать... Но сейчас, в зрелом возрасте, как твой кол¬лега и родственник, я скажу тебе–ты делаешь глу¬пости. Знаешь, есть золотое правило: никогда не за¬води интрижки с соседкой, женой товарища и сотруд¬ницей. Это добром не кончается.
Я сидел с опущенной головой и молчал, держа в ру¬ках пиалу с давно остывшим чаем. Ни одной путной мысли не приходило мне в голову.
–Что молчишь? Обиделся? Но я с самыми доб¬рыми намерениями хочу тебя предостеречь.
–Напротив, я очень признателен вам,–ответил я, одним глотком опорожнил пиалу и вышел.
Поднимаясь по лестнице на свой этаж, вдруг по¬чувствовал, что мне не хватает воздуха. Сердце билось сильно и неровно, как будто хотело выскочить из гру¬ди. Тогда я повернул назад и стал быстро спускаться вниз.
Сел во дворе редакции на скамейку возле фонтана и задумался о своем житье-бытье, глубоко затягиваясь горьковатым дымом сигареты. Неподалеку высилась голубятня, на шестке которой суетились и ворковали голуби. Смотрел на них и завидовал птицам. Они сво¬бодны от пересудов, их не связывают крепкие путы ус-ловностей. А мне вот делают наставления, читают мо¬раль, хотя я всего этого терпеть не могу. Впрочем, быть может, действительно веду себя безрассудно. И Ином Саид прав, выступая в роли заботливого родст¬венника? Обидно, конечно, что наши отношения с Люд¬милой стали темой для пересудов и сплетен. Хотя, соб¬ственно, что здесь особенного? Ведь мы оба свободны и, значит, вольны в своих сердечных привязанностях. С какой же стати перемывать нам косточки? Да еще в стенах редакции, где, казалось бы, работают обра¬зованные, интеллигентные люди! Ну, предположим, Инома смущает то, что я не был женат, а Людмила разведена. Пусть бы так и сказал. А то выговаривал холодным, категоричным тоном, словно нашкодивше¬му мальчишке. И все-таки как неприятно. Теперь меня не будет покидать чувство, что за спиной кто-то пере¬шептывается и судачит. Впрочем, бог с ними. Надо быть выше сплетен и пересудов.
Я бросил окурок в урну и поднялся со скамейки, ощутив вдруг такую усталость, словно не разгибаясь работал целый день.
За газоном отыскал длинную деревянную лестницу, прислонил ее к голубятне и поднялся наверх, погля-деть, есть ли у птиц зерно и вода.
Этот домик для голубей мы соорудили втроем: я, Людмила и Ато Касымович, в один из субботников вместо того, чтобы чистить арыки и мести улицу. Там и без нас народу хватило, а нам хотелось сделать что-то особенное.
На другой день мы с Людмилой пошл и на базар и купили сразу пять килограммов зерна и семейную па¬ру–двух белых чубатых голубей с птенцами. Взрос¬лым птицам подрезали крылья, а птенцам соорудили удобное гнездышко.
Каждое утро, прежде чем пойти в редакцию, я взби¬рался на голубятню. Дней через десять крылья у взрослых птиц отросли. Птенцы тоже подросли, опери¬лись, а на головках появились красивые хохолки. Они уже старательно взмахивали крыльями и проворно сно¬вали по домику. Голуби привыкли ко мне, стали совсем ручными. Каждый раз, когда я поднимался по лестнице, они спешили навстречу. Радость была взаим¬ной, у меня даже на душе светлело в эти минуты.
Однажды Людмила предложила дать каждому из голубей имя. Сначала ее слова позабавили меня, а по¬том я с ней согласился. А почему бы и нет? Такие пре¬красные птицы! Как умеют они радоваться жизни! Ра¬но утром приветливым воркованием встречают рассвет солнца, купаясь в его золотых лучах, а вечером, ког¬да багровый диск медленно опускается за синию кром¬ку гор, с грустью провожают его.
–Давай назовем взрослую голубку, у которой по обеим сторонам головки, чуть ниже чубчика, два пе-пельных пятнышка, Манижой,–сказала Людмила.
–Тогда имя голубя, само собой разумеется, Бежан?
Мы рассмеялись, нам было весело от церемонии присвоения птицам имен легендарных влюбленных. Го-луби, словно разделяя наше настроение, взмыли вверх и стали парить в воздухе над нами. Время от времени они хлопали крыльями, и тогда казалось, что они ап¬лодируют в благодарность за подаренные имена.
Я отворил дверцу клетки и высыпал из банки с кормом горсть зерна. К домику тут же стали слетаться чужие голуби. Ну что ж, пусть наша семейная пара принимает гостей. Тем более, что у многих из них нет такого уютного домика.
–Бежан! Манижа!
Услышав свои имена, чубатые голуби оторвались от корма и, неуклюже переваливаясь, поспешили ко мне. Я посмотрел на их лапки, укрытые, словно перчатками, косматыми перьями и недовольно покачал го¬ловой. Перья утратили свой белоснежный блеск и при¬обрели грязновато-серый оттенок. Посадив Бежана на правое плечо, а Манижу на левое, я осторожно спус¬тился вниз по лестнице. У фонтана тщательно промыл им лапки, очистил от грязи, провел влажной ладонью по перышкам и подбросил в воздух.
Бежан и Манижа, широко раскинув крылья, описа¬ли круг над моей головой, потом поднялись вверх и уселись на жердочке у клетки, просушивая грудки под теплыми лучами благодатного солнца.
16
Было пятнадцать минут первого, когда Людмила взяла сумочку и сказала:
–Я на перерыв. Договорились с подругой встре¬титься на остановке возле кинотеатра «Космос». Реши¬ли вместе пообедать.
Я вопросительно уставился на неё.
–Понимаешь, Рустам, сегодня день рождения Ни¬ны, я как-то говорила тебе о ней. Утром она позвони¬ла и предложила пообедать вместе в ресторане.
–И очень хорошо. Только у меня одна просьба: когда будешь в ресторане, никому ничего не объясняя, выпей за здоровье твоего покорного слуги бокал шам¬панского. Ладно? У меня с утра голова раскалывается. И как только ты выпьешь и подумаешь про меня что-нибудь хорошее, она тут же пройдет. Ну, а с меня за исцеление будет причитаться букет роз.
–Коли так, я выпью даже два бокала,–ласко¬во ответила Людмила.
Я задумчиво глядел в окно на искрящиеся струи фонтана, на голубиную клетку, вознесенную высоко над землей, и птиц, суетящихся на жердочке, как вдруг громко зазвонил телефон. Неохотно поднял трубку. Это был Ином Саид.
–Ты еще не обедал? Тогда приглашаю тебя на плов. Заходи за мной.
Сестра моя, надо сказать, готовила это традицион¬ное блюдо особенно искусно. Так что, поколебавшись немного, я все же согласился.
Стрелка часов приближалась к полудню, когда я зашел за Ином Саидом. Он сидел один и старатель¬но вращал диск телефона. Увидев меня, поначалу, ви¬димо, передумал звонить и опустил трубку на рычаг. Затем, поразмыслив, вновь поднял ее кивнув мне:
–Посиди минутку-другую.
Я ждал, невольно прислушиваясь к разговору.
–Алло! Салом, милая девушка, а директор на месте? Да, если не трудно... Здравствуйте, Дададжан Бабаевич, как здоровье, настроение? Дел, наверное, не¬впроворот? Узнали меня? Я из газеты, Ином Саид. Да, да. Верно, где-то в мае был у вас. Во-первых, побеспокоить вас хочу, Дадаждан Бабаевич. У нас один сотрудник женится в субботу. Да, свадьба. Мы собрали немного денег, хотим, как водится, подарок сделать. Думали-думали, и решили, что неплохо бы для моло¬доженов ковер достать. Но, как всегда, трудности... Если бы вы помогли, Дададжан Бабаевич, были бы вам очень признательны. Денег сколько? Да вот как раз рублей за триста шестьдесят осилим. Спасибо, спасибо... Значит, Дадаждан Бабаевич, завтра когда к вам можно подойти? Ладно, в три буду. Вы все в том же кабинете сидите? Да, конечно, без опозданий, ров¬но в три часа. Но я не только за этим звоню. Хочу еще сказать, Дададжан Бабаевич, что при случае постараемся исправить свое упущение. Организуем из ва¬шего универмага хороший репортаж, и обязательно со снимком... Да, всего хорошего, Дададжан Бабаевич, до завтра...
Сначала меня изумил подобострастный тон моего зятя, а потом охватило чувство жгучего стыда. Я ощу¬тил, как горячая кровь толчками запульсировала в вис¬ках; гнев и презрение теснились в груди. Еле сдержал¬ся, чтобы не крикнуть в лицо Иному Саиду что-нибудь обидное.
Ином Саид осторожно опустил трубку, достал из кармана мятый носовой платок и принялся вытирать им обильный пот, выступивший на шее.
–Язна, а я и не знал, что у нас в редакции кто-то женится,–проговорил я по возможности спокойно, но вздрагивающий голос выдавал меня. Уж я-то от¬лично знал, что кроме меня в коллективе вообще нет неженатых.
–Ты о чем? А-а... Конечно, не женится. Обычный тактический прием. Это, во-первых. Во-вторых, если не прибегнуть к хитрости, то из него,–Ином Саид, пы¬таясь ровно сложить платочек, мотнул головой в сто¬рону телефона,–мерзавца этакого, не то, что хоро¬ший ковер, простой фарфоровый чайник не вытянешь. В третьих, сколько времени твоя сестра просит: «купи¬те, наконец, новый ковер»,–все уши прожужжала! Ни днем, ни ночью покоя нет. В-четвертых, дорогой Рустам, всякому делу свой час,–невпопад добавил Ином Саид. –Именно так, братец, упустишь час, по¬теряешь время,–совсем уж нелогично закончил раз-говор.
Громкий телефонный звонок прервал рассуждения Инома Саида. Он недовольно поморщился и поднял трубку.
–Слушаю. А, это ты? Говоришь, уже рис засыпа¬ла? Очень хорошо. Как раз к нашему приходу дойдет. Да, мы уже выходим.
Зять снова положил трубку и поднялся со стула. Настроение у него улучшилось.
–Пойдем, Рустамджан,–бросил он добродушно и зашагал к двери.
–Такие приемы не делают вам чести, язна,–все-таки не выдержал я.
–Какие?–не понял Ином Саид. Затем до него, видимо, дошло, и он остановился, словно громом по¬раженный, не веря ушам своим. Плечи его обвисли, спина ссутулилась, глаза утратили обычный блеск и живость. Ином Саид смотрел на меня неприязненно и недоуменно. Но я повторил:
–Язна, то, чем вы занимаетесь, недостойно жур¬налиста.
Сказав это, я вышел из кабинета, прекрасно пони¬мая, что с этого дня мне уже никогда не лакомиться ароматным пловом сестры.
17
Утром звонок будильника не мог поднять меня с постели и я, вопреки обыкновению, проснулся на два часа позже. В коридоре редакции встретил Вали-заде.
–Рустам, я тебя поздравляю,–остановил он. –Прочел с удовольствием. Молодец!
–Спасибо,–откликнулся я, толком не понимая, с чем он меня поздравляет.
Лифт, как обычно, не работал. Жизнь просыпалась в его лязгающем электрическом организме только к полудню. Прыгая через ступеньки, я поднимался на верхний этаж. Несколько сотрудников, встретившихся на лестнице, тоже поздравляли меня с отличным мате¬риалам. Кто-то из них упомянул молодежную газету, и тут до меня, наконец, дошло, и чем дело. Я действи¬тельно неделю назад отнес туда рассказ, который назывался «Лисица», но не очень надеялся, что его напе-чатают, да еще так скоро. И вот, поди ж ты, приятный сюрприз! Я очень хотел взять газету в приемной ре¬дактора или у кого-нибудь из коллег и увидеть рассказ своими глазами. Но в последнюю минуту передумал, не хотелось обнаруживать перед сотрудниками свое не¬терпение. Главное –напечатали, а найти газету не проблема.
Прежде чем появиться перед глазами Ато Касымовича и извиниться за опоздание, я поспешил прямо в свой кабинет.
–Пламенный привет моей пери!–подошел к сто¬лу Людмилы, склонился и поцеловал ее красивую бе¬лую руку. –Как твое здоровье? Вижу, что настрое¬ние хорошее. Рад за тебя. А я вот проспал.
–Знала бы, что ты такой засоня, зашла бы утром и разбудила тебя,–сказала Людмила участливо.
–Спасибо, милая пери. Только если бы я предпо¬лагал, что звонок будильника не поднимет меня, перед сном поставил бы его в железную миску, а миску опус¬тил бы в пустое ведро. Или, в крайнем случае, вечером попросил бы хозяйку поднять меня пораньше. А вооб¬ще-то, откровенно говоря, люблю подремать на рас¬свете.
–Не напрасно утренний сон считают самым сладким.
–Это уж верно. Меня никто не спрашивал?
–Нет. Только твой зять звонил, интересовался, где ты?
–Зачем я ему понадобился? Опять нетерпится по¬-воспитывать?
–А что, он тебя воспитывает?–удивилась Люд¬мила.
–Еще как! Хлебом не корми, дай только поучить, как надо жить.
Набрал знакомый номер. Еще не отзвучал первый сигнал, как я услышал голос Ином Саида.
–Язна, ассалому алейкум. Я...
–Во-первых, ты идиот!–грубо оборвал он ме¬ня. –Во-вторых, если бы ты попался мне утром, я бы содрал с тебя шкуру. Понятно?
–Язна, что произошло? В чем моя вина?–изу¬мился я до глубины души: –Говорят, грех казнить невинного...
–Не прикидывайся простачком! Отблагодарил ме¬ня за все доброе, нечего сказать!–после этих слов Ином Саид бросил трубку.
Я остолбенел от услышанного и неподвижно сидел на месте, не решаясь в свою очередь положить трубку. Дууд, дууд...–коротко гудело в ней.
Догадавшись по моему лицу, что я чем-то расстроен, Людмила тут же обеспокоенно поднялась, налила из графина пиалу холодной воды и подала мне.
–Давай-ка выпей и успокойся,–стараясь меня утешить, она взяла телефонную трубку и опустила ее на рычаг.
Я закурил и стал лихорадочно соображать, что же в самом деле привело в ярость Инома Саида? Конечно, вчера я высказался по поводу его неблаговидных по¬ступков, но ведь он смолчал тогда. Или до него дохо¬дит, как до жирафа? Так сказать, позднее зажигание? Нет, все-таки странно...
Однако сколько я ни ломал голову, ничего путно¬го мне на ум не приходило. Раздавил тлеющий окурок о дно пепельницы и долил воду из пиалы. Затем, ни¬чего не сказав Людмиле, рывком встал и пошел к выходу. Она преградила мне путь, положила на плечо руку:
–Сейчас не ходи, определенно наделаешь глупос¬тей. Вы оба взвинчены, так что нормального разговоpa у вас не получится. Вот остынете, придете в себя, тогда...
Устало ответил:
–Я не к Иному. К Ато Касымовичу.
Она молча отступила, и я вышел из кабинета. Од¬нако пошел почему-то не к заведующему, а во двор. Опомнился, когда споткнулся о бетонный выступ, но возвращаться не стал. Сел на скамейку возле фонтана, неспешно выкурил еще одну сигарету и когда, по вы¬ражению Людмилы, почувствовал, что «пришел в себя», встал и опять направился в редакцию. Хотел понача¬лу все-таки зайти к Ином Саиду и по-мужски, без обиняков, выяснить причину его выпада, но отказался от этой мысли у самой двери его кабинета.
–Можно, Ато Касымович?
Заведующий оторвался от газеты, расстеленной на столе, поднял очки с кончика носа высоко на лоб.
–А, это вы? Садитесь!–откликнулся он друже¬любно.
–Спасибо,–ответил я, присаживаясь. –Зашел к вам, чтобы извиниться. –Ато Касымович уставился на меня с безмолвным вопросом. Я поспешил пояс¬нить: –Проспал сегодня и опоздал на работу.
–Ничего,–засмеялся он и добавил: –Это бо¬лезнь всех холостяков. В свое время я, стало быть, это самое, прошатаюсь до полуночи, а потом на работу прибегаю позже всех. И всякий раз, когда, еще толком не проснувшись, появлялся перед заведующим, покой¬ный Ибрагим Шарифи говаривал: «Вас можно изле¬чить только женитьбой. Как-нибудь выкрою время и пока не подыщу вам невесту, не успокоюсь». И долго смеялся после этих слов. Судьба пошла ему навстречу. Спустя несколько месяцев я познакомился с одной сим¬патичной студенткой, влюбился в нее, а когда решил¬ся сделать предложение, оказался перед Шарифи: де¬вушка была его дочерью. Так что слова моего шефа оказались пророческими. С той поры я уже не опазды-вал. М-да... Шарифи стал мне отцом, тестем, стало быть, это самое, и моим наставником. Свадьбу мы сыграли быстро...
Старик увлекся. Я слушал его с улыбкой и меня так и подмывало спросить: «А у вас нет случайно до¬чери? Однако сдержался и уже хотел идти, как Ато Касымович сложил газету и, указывая на четвертую полосу, сказал:
–И впрямь вас стоит поздравить. Прочитал вашу «Лисицу». Неплохо написано. Только хочу предупре¬дить: скупите весь тираж и спрячьте от вашего зятя. Если Ином Сайд ее, стало быть, это самое, прочтет, то держитесь. Вы, наверное, знаете, что у него само сло¬во «лисица» вызывает припадки ярости.
–Почему?–поразился я, невольно приподни¬маясь со стула.
–Так что, это просто совпадение?–в свою оче¬редь удивился Ато Касымович, снял со лба очки и бро¬сил их на стол. –Так история, которую вы поведали в своем рассказе, почти полностью совпадает с той, ко¬торая произошла лет десять назад с вашим зятем. Ином Саид тогда так же, как и ваш герой, вернулся из командировки с лисицей и попал в глупое положе¬ние. Оттого он даже слышать о лисах не хочет.
«Так вот где собака зарыта!»,–подумал я сокру¬шенно.
–Да разве вы не знали?–опять спросил Ато Ка¬сымович.
–Конечно, нет. Если бы знал, неужели бы я...
–Тогда советую вам отныне быть осторожнее,–сказал заведующий, сочувственно покачав головой. –Уж его-то натуру я хорошо знаю...
Не дослушав Ато Касымовича, сконфуженный, вы¬скочил из кабинета. Эх, какой я глупец! Правду гово¬рят: чем выше взлетишь, тем дольше будешь падать.
А все началось с того, что перед очередной коман¬дировкой Людмила меня попросила:
–Рустам, будешь в районе, зайди в магазин. Если попадутся японские плащи моего размера, купи, пожа¬луйста.
–А лисенок, верблюжонок или волчонок тебе не нужны?–спросил я шутливо.
–А что?–сказала она. –Такой случай уже был. –И расска-зала о журналисте, поехавшем в один из дальних горных районов. Человек он был завист¬ливый, жадный. Причем, пользуясь служебным поло¬жением, всегда старался проехаться на дармовщину. Так вот, этот самый журналист, посетив животновод¬ческую ферму в высокогорном колхозе, случайно уз¬нал, что у заведующего живет чернобурый лисенок. Нисколько не заботясь о своем авторитете, буквально вымолил у него лисенка и привез зверька домой в го¬род. Содержал он его, как собаку. Сколотил деревян¬ную клетку и привязал веревкой к деревянной перекладине. Около месяца несчастный лисенок просидел в клетке, и журналист уже мечтал о том скором вре¬мени, когда у его жены появится роскошный воротник из чернобурки. Но увы! Однажды, подойдя к клетке, незадачливый приобретатель обнаружил, что лисенка и след простыл. На земле валялась веревка, конец ко¬торой был точно срезан бритвой. Лисенок перегрыз привязь и сбежал. Журналист страшно расстро-ился. Однако помятуя, что из печали шубы не сошьешь, ре¬шил завести птичник. Оградил дальний угол двора про¬волочной сеткой и пустил туда двадцать курочек и од¬ного молодого голенастого петушка. Но и тут нашего дельца постигло разочарование. С каждым днем количество кур уменьшалось. Их таскал скрывавшийся в хозяйственных пристройках лисенок. Хозяин же запо¬дозрил в злодеяниях озорных соседских мальчишек и пожаловался на них участковому. Расспросы и поис¬ки продолжались несколько дней, пока, наконец, в за¬гоне не остались лишь две испуганные птицы. Отчаяв¬шийся было милиционер вдруг вспомнил об убежав¬шем лисенке и принялся скрупулезно осматривать двор. В сарае он заметил на пыльном полу цепочку следов и окончательно укрепился в своей догадке. Однако найти хищника так и не удалось. Покидая двор, уча¬стковый случайно бросил взгляд на деревянную лест¬ницу, прислоненную к стене дома, верхний конец которой достигал чердачного проема. Поднявшись по де¬ревянным перекладинам, он забрался на чердак, пядь за пядью высветил его ручным фонариком и, обнару¬жив в уголке горку куриных перьев, облегченно вздох¬нул. Однако поисков не прекращал до тех пор, пока не увидел, как из-за кучи тряпья сверкнули красными угольками два глаза. Тогда милиционер на цыпочках попытался подкрасться к зверьку, загнал его в угол и уже хотел было схватить, но лисенок больно тяпнул его за руку острыми зубами, прыгнул в темноту и, по¬ка участковый тряс покусанной рукой, стрелой спус¬тился вниз по перекладинам лестницы и удрал на этот раз окончательно. Завершилась эта смешная история тоже необычно. Мало того, что журналист был выбит из колеи на целых полгода и лишился стаи домашних птиц, так участковый в довершение всего оштрафовал незадачливого бизнесмена за ложный иск на двадцать рублей.
Людмила, поведав мне эту историю, не назвала фа¬милии журналиста. Да я и не спрашивал о ней, просто случай показался мне очень забавным, и я решил по¬ложить его в основу рассказа.
–Слышала, что сегодня в газете напечатали мой рассказ?–спросил я Людмилу, усаживаясь за стол.
–Да, еще утром.
–Скажи, а ты знала, что тот случай произошел именно с Ином Саидом?
–Конечно знала, только постеснялась назвать–все-таки как-никак, а твой зять. Кроме того, я никак не могла предположить, что ты напишешь рассказ и отдашь его в газету.
–Зато Ином Саид уверен, что сделал я это наме¬ренно.
–Успокойся, Рустам. Что же теперь делать? Раз¬ве можно удержать стрелу, выпущенную из лука...
Я ничего не ответил ей.
Вечером, скрепя сердце, зашел в кабинет Ином Саида. К счастью, он был один. Сидел, низко склоняясь над столом, и что-то быстро писал.
Увидев меня, невнятно ответил на приветствие и, на¬супив брови, снова принялся усердно трудиться. Раз¬говор пришлось начинать мне.
–Язна, тут такое стечение обстоятельств. Короче говоря, я не знал, что вы...
Он поднял голову и смерил меня уничтожающим взглядом.
–Во-первых, я тебе больше не зять, постарайся это запомнить,–выкрикнул Ином Саид вне себя от гнева. –Во-вторых, я не желаю тебя видеть, мне про¬тивно смотреть на твою физиономию.
Я переминался на месте, не зная, как быть. Ином снова закричал:
–Ты что, не понял? Давай поворачивай оглобли!
Мне ничего не осталось, как повернуться и уйти.
Вернулся в свой кабинет, сел за стол, но оскорби¬тельный тон зятя, обидные слова, брошенные им, все еще звучали в ушах. Если бы кто-то другой обошелся со мной таким образом, я бы знал, как поступить. Но Ином Саид был не только моим зятем, мужем моей сестры, но и в какой-то степени моим покровителем. Ведь что ни говори, именно он устроил меня в редак-цию. Чтобы хоть как-то прийти в себя, я курил сига¬реты одну за другой, совершенно не ощущая их вкуса.
–Хватит на сегодня и работы, и волнений,–на¬рушила Людмила томительную тишину, пытаясь вы¬зволить меня из душевной сумятицы. –Время без двадцати семь. Кроме нас с тобой, все уже разошлись по домам.
–Ну что, пойдем и мы,–сказал я устало. Собрал бумаги, беспорядочно лежащие на столе, разложил их по ящикам.
–Если ты не против, пойдем к тебе вместе,–Людмила явно не хотела оставлять меня одного в та¬ком состоянии.
–Нет, тогда уж лучше к тебе.
–И прекрасно,–одобрила она.
–Ты иди потихоньку, а я отгоню мотоцикл домой и приду, ладно?
–Я подожду на остановке «Площадь Октября». Вместе пройдемся пешочком, прогуляемся.
–У меня есть дома дела, так что не стоит ждать на остановке. Я подъеду чуть попозже.
Черт побери, зачем я все это говорил? Какие у ме¬ня могли быть дома дела? Сам не знаю. Скорее всего, хотелось какое-то время побыть одному, поэтому и от¬говаривался так решительно от совместной прогулки.
18
–Ну что ты так поздно, Рустам?–укоризненно спросила Людмила, открывая мне дверь. –Все глаза проглядела, а тебя все нет и нет.
–Прости меня. –Я протянул ей бумажный свер¬ток.
–Что это?–полюбопытствовала она, отгиная угол обертки. –Зачем нужно было брать коньяк?
–Не коньяк, а вино,–поправил я. –Коньяк бы¬вает только в дни гонораров.
Мы сели за стол. Хлеб, колбаса, сыр, алычевое ва¬ренье, двухлитровая банка виноградного сока, еще не вскрытая банка сардин в масле украшали наш дастархан.
–Хорошо, если бы сейчас приехал товарищ Печенкин-Жареный,–пошутил я.
–Веришь, вот уже неделю ничего не готовлю,–негромко отозвалась Людмила. –Не могу переносить запах раскаленного масла. –Она налила себе в ста¬кан виноградного сока. –Печень, между прочим, я сегодня купила. Знаю, как ты ее любишь. Думала, при¬бегу домой и приготовлю к твоему приходу. Уже по¬резала на кусочки, налила в казанок масла, но... От одной мысли, что сейчас кухня наполнится ненавист¬ным запахом, меня затошнило.
–Странно,–я отправил в рот кусок колбасы. –А если печень уже приготовлена, можешь есть?
–Тогда немного поела бы. А вообще мне все вре¬мя хочется кислого,–продолжала Людмила. –Рус¬там, раз ты настроился на жареную печень, приготовь ее сам. Только прикрой поплотнее кухонную дверь, я посижу в комнате.
–Ладно, но не сейчас, а чуть попозже. Может быть, даже утром займусь стряпней, только разбуди меня пораньше.
–Утром за завтраком ты сможешь есть жареную печень?–Людмилу даже передернуло.
–Да хоть жареные камни. –Я взял протянутый мне стакан с соком. –Люблю с утра основательно набить желудок.
–Хорошо тебе,–с легкой завистью сказала Люд¬мила. –Хотя ведь говорят–завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин отдай врагу.
Я улыбнулся и в два глотка опорожнил стакан.
–Это европейская поговорка,–возразила я. –Таджики, да и вообще все азиатское население придер¬живается другого правила. Утренняя пища у них обыч¬но легкая: пиала чая и кусок лепешки. Зато обед или ужин так основательны, что подчас вызывают удивле¬ние. Более того, азиаты могут среди ночи досыта уго¬щаться пловом или жарким. И это не распущенность в еде, как иногда утверждают те же европейцы. Таков бытовой уклад народов, живущих в жарких краях, вы¬работанный за многие столетия.
–Доктора утверждают, что тяжелая пища позд¬ним вечером вредна.
–Когда организм привык, никакого вреда не бу¬дет. Да вообще, если в точности следовать всем запо¬ведям врачей, можно значительно раньше срока от¬правиться к праотцам,–ответил я, беспечно смеясь, и взял со стола бутылку вина. –Вот, пожалуйста, нельзя так поздно пить этот божественный напиток, а я хочу его попробовать.
Людмила тоже засмеялась, встала из-за стола и, достав из серванта рюмку, поставила ее возле меня.
–А почему только одну?–удивился я.
–Нет, нет! Мне пить нельзя совершенно.
–Это что за новости? С каких пор?
–Неделю назад я была у доктора.
–Сигареты курить можно, а выпить бокал вина–нет?
–Если бы ты был повнимательнее, то заметил бы, что за неделю я не выкурила ни одной сигареты,–спокойно возразила она. –Кстати, я и раньше не бы¬ла особенно пристрастна к табаку. Так, покуривала с тобой за компанию. Теперь же сигаретный дым вызы¬вает у меня отвращение. Неужели ты не заметил: стоит тебе закурить, как я сразу выхожу из кабинета?
–Нет, даже в голову не приходило.
–Мне бы сейчас что-нибудь остренькое. –Люд¬мила все время возвращалась к одной и той же теме, а я благодушно отвечал ей, совершенно ни о чем не догадываясь. И вдруг меня словно обожгло: а вдруг Люда серьезно больна? Я даже чуть не подавился, по¬мотал головой и спросил, еще не веря своей догадке:
–Пери, что с тобой? Может, ты нездорова?
Людмила подошла, обняла меня, склонила голову мне на плечо.
–Господи! Какой же ты у меня еще глупенький. Я же тебе говорила, что была у врача, у гинеколога. Он сказал...
–Что он сказал? Говори же, наконец, не пугай меня.
–Да нечего пугаться, не больная я, понимаешь, а беременная.
–Как? Ты беременная?–переспросил я торопли¬во, решив что ослышался.
–Ну да! У меня будет ребенок. Твой ребенок, Рустам. Как я счастлива, ты не можешь себе предста¬вить! У моих ровесниц уже по нескольку детей, я так завидовала им. А теперь сама стану матерью. Ты что молчишь, Рустам? Я огорчила тебя?
–Нет, нет! Как ты могла подумать! Просто у ме¬ня от радости закружилась голова. Но почему ты не сказала мне об этом раньше?
–Вот уже несколько дней я хотела поделиться с тобой этой новостью, но не осмеливалась, ждала удоб¬ного момента. И раз мы заговорили, то давай будем откровенными. Судьба сделала мне дивный подарок, и я не стану от него отказываться. Одним словом, я бу¬ду рожать. Независимо от того, как ты отнесешься к этому. Более того, если хочешь–я даже никому не скажу, что это твой ребенок и, естественно, ничего не буду от тебя требовать. В общем, никаких претензий.
–Что ты говоришь, Люда! У меня не укладывает¬ся в голове... Родится на свет человек, у которого есть мать и нет отца? Так, что ли?
–Ну, это уж зависит от тебя. Я просто хочу ска¬зать, что ты по-прежнему свободен.
–Знаешь, Люда, поскольку я просто поглупел от счастья, давай отложим серьезный разговор на потом, а пока я выпью вина, хотя объем этой рюмки никак не соответствует моей радости. Принеси лучше стакан. Я выпью сразу за троих. За всех нас.
19
По инициативе нашего местного комитета в редак¬ции проходит двухдневный шахматный турнир. Сража¬ются претенденты на первое место во время обеденно¬го перерыва и в вечерние часы после работы. Поэто¬му, наскоро перекусив, я поспешил во время перерыва в отдел пропаганды, чтобы понаблюдать за баталия¬ми, которые разворачивались на шахматных досках. Сегодня игры были неинтересными. После двух пар¬тий я направился к себе и встретил в коридоре секре-таршу, которая сообщила, что Истад Назирович спрашивал меня и чтобы я тотчас шел к нему. Я удивился и пока следовал в редакцию за секретаршей, перебрал в уме немало догадок и предположений. Конечно, мож¬но было поинтересоваться у секретарши, зачем вызы¬вает редактор, но я знал, что она отвечает в таких слу¬чаях «Он мне не докладывает». Волновался я в основном потому, что вчера дежурил. Примерно часа в три ночи последний раз пробежал усталыми глазами по выправленным страницам и размашисто подписал в печать. Сегодня утром за завтраком еще раз просмот¬рел свежий номер газеты, который уже перед уходом из типографии прихватил с собой. Вроде бы все в по¬рядке ни опечаток, ни «загнанных» строк. Впрочем, два месяца назад, я тоже был уверен, что все в поряд¬ке, когда подписывал полосы. А потом оказалось, что на четвертой странице перепутаны подписи под клише. На одном из снимков был запечатлен многолюдный митинг в столице Анголы–Луанде, проходивший в знак поддержки народного правительства, а на втором–самолёт и выходящие из него пассажиры. Под¬пись, оказавшаяся под снимком, на котором митинг, гласила, что международный аэропорт в Бейруте, не действовавший в течение двух недель, снова начал при¬нимать самолеты. Что и говорить, на летучке меня рас¬пекали вовсю, а я сидел весь красный, не поднимая головы, прекрасно понимая, что заслужил упреки и нарекания своих коллег. Тем не менее выступление секретаря парторга-низации Вали-заде было неожидан¬ным: он потребовал уволить меня с работы. И кто знает, как бы повернулось дело, если бы не Ато Касымович. Взяв слово, он поначалу отругал меня, а затем напомнил всем присутствующим, что я еще молод, опыт работы в газете небольшой. Высказал надежду, что я сделаю правильный вывод из случившегося и впредь буду с большей ответственностью относится к дежур¬ству. Сказал Ато Касымович и о том, что от ошибок никто не застрахован, они, чего греха таить, случались за годы работы и у него самого, и почтенный Вали-заде полгода назад допустил весьма серьезный про¬мах...
Вали-заде прервал Ато Касымовича злой репликой: мол, защищаете нерадивого работника, потому что он сидит в вашем отделе. Тогда мой заведующий, также неторопливо, пересыпая речь любимыми «так сказать» и «это самое», напомнил, что двух таких «нерадивых» работников Вали-заде уже переманил из его отдела и что совсем недавно старался переманить третьего, то есть меня.
В этот момент в прения сторон, выражаясь официальным языком, вмешался редактор. Кивнув в сторону Ато Касымовича, он сказал:
–В целом я согласен с вами. Уволить–это край¬няя мера. Но и оставить без наказания вашего сотруд¬ника мы тоже не можем. В общем так–объявим для начала строгий выговор.
На другой день на Доске приказов я прочел: объя¬вить выговор». Без «строгого». До сих пор не знаю, то ли редактор сам поостыл, то ли мой заведующий вы¬хлопотал мне наказание помягче.
–Удивительный человек наш редактор,–размыш¬лял я, направляясь к его кабинету. –Иногда кажется, на свете нет участливее и заботливее человека. А иног¬да он, как разъярившаяся пчела, жалит налево и направо так, что не подступись. Что же делать, говорят, у каждого ворона свой норов. Только зачем же все-таки он вызвал меня к себе? Вдруг это связано с Люд-милой?
Вот уже сколько времени мы не общались с Ином Саидом. Но однажды перед обедом как-то нехо¬тя звякнул телефон. Я поднял трубку: это был мой зять. Не поздоровавшись, он сухо попросил меня зай¬ти к нему. Ином Саид сидел в кабинете один. Не по¬дав руки и не приподнявшись с места, он с поджаты¬ми губами ожидал, когда я сяду, потом процедил, не меняя выражения лица:
–Кончай свои шашни с Кабировой. Чтобы больше я вас вместе не видел. Понял?
–Нет, не понял,–ответил я.
–Послушай! Как бы я к тебе не относился, я тем не менее не забываю о том, что ты мой родственник. Это во-первых. Во-вторых, я все же желаю тебе доб¬ра, поэтому хочу предостеречь: ты еще находишься в том возрасте, когда трудно отличить врага от друга. Глаза твои застилает розовая пелена и ты подобен жеребенку, который впервые вырвался на волю. В-третьих, если ты твердо решил стать журналистом и при¬житься в редакции, то не разменивайся на мелочи, не теряй авторитета. И, наконец, в четвертых,–Людми¬ла тебе не пара. И это, пожалуй, самое главное. Раз¬веденная женщина, старше тебя... Скажи, что, в на¬шем городе не осталось больше молодых незамужних девушек? Может, они все вымерли, а?
–Считайте, что так,–сказал я с вызовом, резко поднимаясь. –Но если хотите серьезно–я люблю ее, язна. Видно, вам трудно понять это.
–Отчего же трудно?–переспросил Ином Саид, насмешливо улыбаясь. –Красивую одинокую женщи¬ну каждый мужчина рад полюбить. Удобно и никаких обязательств. Так что я все понимаю. Только такие отношения умные люди скрывают, а ты, по-моему, на¬против, афишируешь их.
–Не знаю, язна, что вам и сказать... Одно ясно–мы с вами все больше и больше отдаляемся друг от друга. Не знаю, кто в этом повинен, но честное слово, мне жаль.
–Кто повинен! Конечно, ты. Стоит мне сказать: это белое, ты тут же начинаешь уверять, что черное. Откуда в тебе столько упрямства и своеволия?
-Язна, дело вовсе не в упрямстве. Просто я чув¬ствую себя достаточно взрослым и хочу жить своим умом. И даже если вы хотите уберечь меня от оши¬бок, вам все равно не удастся сделать этого. Я не мо¬гу жить по указке.
Ином Саид помолчал, раздумывая над чем-то. За¬тем пожал плечами:
–Что ж, воля твоя. Но, во-первых, наставлять те¬бя на путь истинный–это моя святая обязанность, поскольку я муж твоей сестры. Примешь ты или нет мои советы, зависит от твоего разумения. Во-вторых, боюсь, что настанет час, когда ты поймешь, сколько натворил нелепостей, и явишься ко мне с претензия¬ми: почему, мол, не остановил меня вовремя на пра¬вах старшего, не подсказал, как поступить в сложив¬шейся ситуации.
–Не беспокойтесь, язна, уж этого я не сделаю.
Больше нам говорить было не о чем. Но в тот же день, чуть позже, секретарша вызвала меня к редак¬тору.
Кивком головы он ответил на мое приветствие. Не осмеливаясь сесть, я торчал у двери, пока редактор не указал рукой на стул и не бросил коротко «садитесь». Затем неторопливо закурил и какое-то время смотрел в окно, окутываясь клубами дыма.
–Знаете, Рустам, зачем я пригласил вас к себе?–сказал наконец редактор. Я вопросительно уставил¬ся на него, и он неторопливо продолжил дальше: –Откровенно говоря, мне не очень хотелось затрагивать эту тему, но Ином Саид так просил меня, что прихо¬дится идти наперекор своему желанию. Тем более, что он, пожалуй, кое в чем прав.
Поразительно! Что случилось с этим умным про¬ницательным человеком, если он считает правым Ином Саида? Нет, видимо, я ошибался в нем. И вооб¬ще–почему они все ополчились против меня? Какое им дело до моих личных отношений, до моей любви и сердечных привязанностей? Пожалуй, мне лучше уйти из редакции.
«Я удалюсь туда, где рок не властен надо мной». Не знаю почему, всплыла в памяти строка из стихо¬творения Шохина, и я невольно вторую строчку «Но, может, нет, такого места в мире» заменил своей: «Ту¬да, где места нет гонителям любви».
Повторяя про себя «отредактированное» двустишие, я невольно потянулся за листом белой бумаги. Достал из нагрудного кармана ручку и написал:
«Прошу освободить меня от занимаемой должности по собственному желанию». А ниже, из непонятного озорства, добавил:
«Я удалюсь туда, где рок не властен надо мной,
Туда, где места нет гонителям любви».
Поставил свою фамилию, имя, размашисто распи¬сался и протянул заявление редактору. Он удивленно взял листок, прочитал его, потом бросил взгляд на ме¬ня, снова на бумагу и опять на меня. На его широком лбу вздулись от напряжения вены. Я встал и направил¬ся к двери, но редактор окликнул:
–Товарищ Шукуров, одну минуту.
Я замер у двери и стал ждать. Редактор взял со стола ручку и хотел что-то написать на моем заявле¬нии, но в последний момент бросил ее и начал рыться в кипе газет и журналов. Выдвинул ящик стола, поко¬пался там, но так и не обнаружив искомого, насупил¬ся и, нажав кнопку, вызвал секретаршу. А когда она через несколько секунд встала на пороге, спросил:
–Где мой красный карандаш?
–Вот он, у меня,–ответила секретарша и пошла к столу редактора.
–А почему он у вас, а не там, где ему положено быть?–взорвался редактор.
Секретарша с растерянным видом приблизилась к редактору.
–Вы же сами только что попросили заточить его,–сказала она вздрагивающим от обиды голосом и положила карандаш на стол.
–Ну, конечно, я же и виноват!–Мне показа¬лось, он обрадовался возможности разрядить на ком то свое раздражение. –Неужели, чтобы заточить один несчастный карандаш, нужны целых полчаса? Мень¬ше болтайте и больше занимайтесь делом!
Секретарша, ничего не сказав, вышла из кабинета, едва сдерживая слезы. Редактор, нахмурившись, закурил и внимательно посмотрел на меня. Я все так же стоял у двери. Не выдержав испытующего взгляда редактора, отвернулся и уставился на шкаф с книгами.
–Пожалуйста,–услышал я голос Истада Назировича, протягивавшего мне заявление. Я молча дошел до двери, взялся за ручку и только тогда сказал еле слышно:
–Спасибо за все хорошее, муаллим.
–Не стоит!–буркнул он устало.
В приемной плакала, склонившись над машинкой, секретарша. Я замедлил шаги, потоптался рядом, не зная, как ее успокоить. Потом понял, что в моем сос¬тоянии это вряд ли получится–хоть самого успокаи¬вай, и пошел дальше.
В конце коридора свернул направо и оказался в отделе кадров. Пожилая полная женщина вопроси¬тельно посмотрела на меня. Прежде чем протянуть ей заявление, я уголком глаза взглянул на резолюцию редактора. В левом верхнем углу красным карандашом было крупно написано: «Так безрассудны бывают лишь влюбленные». А ниже, как положено–дата и под¬пись.
–В чем дело?–нетерпеливый голос кадровички привел меня в чувство.
–Нет, ничего...–пробормотал я невнятно и выс¬кочил в коридор. Сложил заявление вчетверо, сунул его в карман и поспешил к себе в кабинет.
Воспоминание вызвало у меня улыбку и я, еще не сумев справится с ней, вошел в кабинет редактора.
Присядьте, Муллорустам,–сказал он после приветствия и тоже улыбнулся. –Как ваши дела, на¬строение?
–Спасибо, муаллим.
–Какие новости?
–Пока никаких.
–Ну, коли так, у меня есть хорошая новость. Ва¬ша статья о проблеме рабочих кадров вызвала инте¬рес. Вопрос, который вы подняли в газете, будет рас¬смотрен. Так что вы молодец, Рустам.
Месяц назад в редакцию пришло письмо, подписан¬ное начальником строительного управления Калинин¬ского района Холом Ишановым. Он рассказывал о том, что рабочие штаты управления укомплектованы всего на тридцать процентов. Районное начальство не ока¬зывает никакого содействия в привлечении на строй¬ки местного населения, а только требует выполнения плановых заданий.
По специальному распоряжению редактора я сроч¬но выехал в район и провел там целую неделю, ста¬раясь как можно глубже вникнуть в суть проблемы. И убедился, что все то, о чем сообщил Ишанов, соответствует действительности. Около сорока процентов трудоспособного населения в районе нигде не работает, практически все женщины сидят дома и занимаются хозяйством. Если провести среди них хорошую органи¬заторскую и пропагандистскую работу и привлечь лю¬дей к общественно-полезному труду, ни одна из рай¬онных организаций не испытывала бы недостатка в рабочей силе. Четырнадцать двухэтажных жилых до¬мов, выстроенных в районе, из-за отсутствия штукату¬ров и маляров-отделоч-ников вот уже в течение двух лет не сдаются в эксплуатацию. А руководители райо¬на вместо того, чтобы вовлечь в сферу деятельности местное население, обратились в партийные комитеты предприятий Саратова и Казани с просьбой прислать квалифицированных рабочих для завершения отделоч¬ных работ. Но разве можно таким путем разрешить этот важный вопрос? Разве это хозяйский подход к делу? Вот по этому поводу я и написал на двенадцати страницах критическую статью. Правда, сначала ее попра-вил Ато Касымович, потом прошелся Истад Назирович.
–Муаллим, боюсь, я не заслужил таких похвал,–пробормотал я смущенно. Без помощи моего заведую¬щего и вашей она не была бы столь острой и проб¬лемной.
–Не скромничайте, Муллорустам.
–Но я правду говорю, муаллим. Если бы вы дваж¬ды не возвращали ее в отдел, а потом сами не отредактировали...
–Ну, это в конце концов моя прямая обязанность,–спокойно ответил редактор, и, улыбаясь, добавил: –Тем не менее вы правы, хвалить вас особен¬но не стоит, а то еще зазнаетесь. Хотя, Рустам, при¬знаюсь–мне по душе, как вы работаете. Не хватае-тесь за легкую тему, не делаете поверхностных мате¬риалов. Так что продолжайте в том же духе.
Я вышел из кабинета редактора счастливый, слов¬но мальчишка, впервые спешивший на свидание. Рас¬целовал секретаршу, которая проводила меня изумлен¬ным взглядом, и, не чувствуя под собой ног, словно на крыльях, понесся дальше, широко улыбаясь всем встречным.
20
Я ополаскивал бокалы кипятком из чайника, когда раздался телефонный звонок. Торопливо вытер мокрые руки и взял трубку. Оказалось, Людмила. Наконец-то! Я уже нервничал, не знал, почему она опаздывает.
–Торопись, пери! Через пару минут будет готов кофе.
–Спасибо. Дарю тебе свою порцию,–ответила Людмила, каким-то погасшим голосом. –Я звоню те¬бе из поликлиники. Только что была на приеме у врача.
–Что случилось? Заболела?
–Не то, чтобы очень, но чувствую себя неважно. Постоянно тошнит, есть не могу–тут же начинается рвота. Совершенно обессилила. Сегодня утром неожи¬данно поднялась температура. В общем, пока побуду на больничном. Медсестра будет приходить, колоть ви¬тамины.
–Чем тебе помочь, Люда? Может быть...
-Нет, спасибо,–остановила меня Людмила. –Не беспокойся. Наверное, так бывает, скоро должно пройти.
–Черт побери! И мотоцикл некстати поломался. Вчера вечером пришлось его катить домой,–произ¬нес я с досадой. –Хочу покопаться, узнать, в чем де¬ло. Поэтому приду к тебе не сразу после работы, как обещал, а к вечеру. Ты береги себя, пери.
Я сидел в кабинете один, понемногу отхлебывая ко¬фе и думал о Людмиле. Дверь открылась, вошел Ато Касымович, держа в одной руке очки, в другой какие-то бумаги. Я предложил ему кофе.
–Нет, мне больше по душе зеленый чай. Кофе, стало быть, это самое, я пью редко, так, от нечего де¬лать,–ответил он рассеянно, останавливаясь посре¬ди комнаты. –А где Кабирова? Не пришла еще?
–Только что звонила из поликлиники. Немного приболела, на больничном.
Ато Касымович подошел ко мне поближе.
–Знаете, Рустам, вам нужно сейчас же ехать в командировку.
–Сейчас же?–удивился я.
–Да, именно сейчас,–подтвердил заведующий. Он надел очки и принялся перелистывать принесен¬ные с собой бумаги. –Дело такое, что не терпит от¬лагательств.
–Куда ехать?
–В Даштабадский район. –Ато Касымович про¬тянул мне письмо. –Прочтите пока, а я пойду оформ¬лю вам командировочное удостоверение. Кстати, как у вас с деньгами?
–Рублей десять-пятнадцать есть.
–Я спрашиваю потому, что кассира сейчас нет, она, стало быть, это самое, в банк ушла. Вернется толь¬ко к обеду. Так что придется ехать за свой счет, а по¬том, когда вернетесь, рассчитаетесь, стало быть, это самое, с бухгалтерией. 15 рублей это, конечно, мало, но я вам подкину еще двадцатку, так что обойдетесь. –Ато Касымович вынул из кармана две десятирублев¬ки и протянул их мне.
–Не пойму, к чему такая спешка?–недоуменно пожал я плечами.
–Прочтете письмо–поймете.
Я пробежал исписанные листки глазами.
–Муаллим, а вы уверены, что написанное здесь–правда?
–Сейчас трудно судить об этом,–ответил заве¬дующий. –Но ехать надо немедленно. Дело нешуточ¬ное. Речь идет о жизни человека. Так что не рассуж¬дайте. Тем более, это распоряжение самого редакто¬ра,–начал сердиться заведующий.
Через час я уже сидел в экспрессе. Стараясь уст¬роиться поудобнее, положил портфель на колени, раз¬ложил на нем четыре листка, составлявшие письмо, написанное от имени девушки Гульбарг Рахимовой и стал заново внимательно перечитывать его. Гульбарг сообщала редакции, что ее насильно выдают замуж за заведующего колхозным складом, сорокалетнего Мали¬ка Шоева, уже дважды бывшего женатым. Взамен ро¬дители девушки получают от жениха калым в пять тысяч рублей и большое количество всяких вещей. Заканчивалось письмо отчаянными строками:
«Я не хочу выходить замуж. Я мечтала поступить в институт и стать учительницей истории. Но жестокосердечные родители самым настоящим образом про¬дают меня. Сколько раз я молила их не выдавать ме¬ня замуж, плакала у их ног. Отец приходил в ярость и избивал меня до полусмерти. Мать говорит: хватит учиться, Бог сотворил женщину, чтобы она была ра-быней мужчины, занималась домашней работой и ро¬жала детей.
Дорогая редакция, вся надежда на вас. Помогите мне, спасите от омута, в который меня толкают роди¬тели. Я хочу жить, хочу учиться. Если и вы не сможете помочь, покончу с собой.
Гульбарг Рахимова».
«Неужели это правда? Действительно ли письмо написано самой девушкой?»–размышлял я. Три ме¬сяца назад мы получили похожую жалобу из Пахтаабада, в которой девушка также писала о том, что ее насильно выдают замуж за механизатора, пришедше¬гося по душе родителям, в то время как она любит другого парня, своего сверстника. Тогда обеспокоен¬ный Ато Касымович вот так же стремительно вошел в мой кабинет, вручил мне письмо и приказал немедлен¬но ехать в командировку, не забыв добавить, что это «поручение самого редактора». Оказалось, что девуш¬ка не только не насильно, а с большой охотой выходит замуж. «У меня родители–учителя в школе, неуже¬ли бы они стали принуждать меня?–говорила удив¬ленная девушка. –А письмо это, скорее всего, написал продавец, который приставал ко мне со своей лю¬бовью».
«Ну что ж,–рассуждал я,–не подтвердятся фак¬ты–скорее вернусь в город».
Положил письмо в портфель, надел темные очки и окинул взглядом сидевших в автобусе пассажиров. На заднем сиденье наискосок увидел девушку с рас¬пущенными до плеч золотистыми волосами.
Волосы, как у моей пери,–залюбовался я незна¬комкой. –Моя пери... Бедная, вечером будет ждать меня. Черт бы побрал нашу вечную спешку! Обидно, что не успел предупредить Людмилу о срочной командировке. Если будет возможность, позвоню из района».
Посмотрел на часы. Полдень. В автобусе жарко. Оконные форточки в экспрессе и верхние вентиляцион¬ные люки были открыты, но врывавшийся в них горя¬чий ветер не приносил прохлады, а лишь усиливал и без того тяжелую духоту.
Достал из кармана платок, вытер потное лицо и по¬косился на тыквочку с насом, которую держал в ру¬ках мой сосед. Тыквочка была настоящим произведе¬нием искусства. По ее гладко отполированным бокам вились замысловатые узоры из черненого серебра и медных заклепочек. Сосед насыпал на ладонь немного зеленого едкого наса и ловко забросил его под язык. Потом неторопливо закрыл горловину тыквочки проб¬кой, увенчанной кисточкой из стекляруса.
–Не желаете?–сосед, видимо, не так истолко¬вав мой взгляд, протянул мне тыквочку.
–Нет, спасибо,–отказался я. –Никогда этим не увлекался.
Мне очень, хотелось закурить, но ничего не поде¬лаешь, приходилось терпеть.
–Брат, шигареты тоже не курите?–снова поин¬тересовался сосед, поневоле шепелявя.
–Нет, сигареты как раз курю,–кивнул я и вни¬мательно посмотрел на попутчика. Это был плотный, приземистый мужчина с короткой шеей, лет сорока с небольшим. На голове его красовалась разноцветная тюбетейка с нитяным помпончиком на боку. Этот крас¬ный помпончик напомнил мне искусственные цветы, которыми некоторые люди, такие, как Ином Саид, лю¬бят украшать свой дом, помещая аляповатые букеты в высокие тарелки-косы или втыкая их в носы фарфо¬ровых чайников, теснящихся на полках сервантов.
–Вы в Даштабад едете?
–Да,–кивнул попутчик. –Тошнее в колхоз «Крашная жвежда».
–В гости, наверное?–полюбопытствовал я, кив¬нув на большой чемодан, стоявший в проходе.
–Нет, брат, я иш того шамого колхоза. Живу в кишлаке Шиёхоб,–ответил сосед и сплюнул зеленую жижу в клочок свернутой газеты.
–Не в магазине работаете?
–Нет,–ответил он и с достоинством провел ру¬кой по черным усам. –Я работаю в колхозе. Завскладом. У нас в хозяйстве четыре склада. Один в моем распоряжении. Брат, а ты сам едешь в Даштабад в гости?
Его речь пестрела диалектными словами. Напряжен¬но вслушиваясь в странно звучащие фразы, я вдруг неожиданно подумал, а не сам ли это заведующий складом Малик Шоев?
–В командировку,–неспешно откликнулся я. И из осторожности добавил, опасаясь отчуждения, кото¬рое могло бы возникнуть между нами, узнай он о це¬ли моей командировки: –Я инспектор Министерства заготовок.
–А, значит, будешь закупать во дворах продук¬ты,–по-своему истолковал он мою мнимую долж¬ность.
–Нет, ака, буду проверять ход сдачи государству сельхозпродуктов: фруктов, мяса, молока, шерсти и так далее,–пояснил я. –Ну, и конечно, за эти два дня с друзьями немного отвлечемся от забот.
–Верно говоришь, брат. В этом мире нужно уметь и работать, и развлекаться,–философски заметил мой собеседник. –Будет время, заезжай в наш колхоз, погостишь один вечер в кишлаке Сиёхоб. Посидим, потолкуем.
–Посмотрим, как сложатся дела,–улыбнулся я в ответ.
–Брат, я не понял, сколько времени ты хочешь пробыть в Даштабаде?–неожиданно спросил мой по¬путчик, пристально глядя на меня.
Командировочное выписано на два дня,–ук¬лончиво ответил я. –А так, может, пробуду и три, и пять, сам еще толком не знаю. Когда закончу все де¬ла, тогда и вернусь в город. А что?
–На следующей неделе в субботу у меня туй. Мо¬жет, заглянете?
–Сына жените?
–Нет, брат, сам женюсь. –Его раскосые глаза заблестели от оживления.
–Шутите?
–Почему шучу? Правда, caм женюсь,–сказал он и снова вытащил из кармана тыквочку с насом. –Вот этот чемодан полон атласа, крепдешина, парчи. Буду¬щий тесть уже назначил на вечер смотрины, а без по¬дарков, сам знаешь, не явишься. Иначе никакой туй-пуй не состоится. Так вот я чуть свет поднялся и по¬ехал на Джумабазар. Еще семи часов не было, а я уже сидел возле магазина. Накупил на рынке всего самого лучшего и вот, видишь, чемодан лопается,–в его го¬лосе звучало самодовольство.
–Я думал, вы давно женаты,–заметил я, сни¬мая очки и пряча их в карман куртки.
–Был женат, брат, был и даже не раз,–сказал сосед негромко и огляделся по сторонам. –Но ве¬ришь, не повезло. Первый раз, когда вернулся из ар¬мии, отец заставил. Мне тогда только двадцать три ис¬полнилось. Прожил я с молодой женой немногим боль¬ше года–умерла. А хорошая была женщина, послуш¬ная, работящая. –Он тяжело вздохнул и уставился в одну точку. –И виновата, брат, в ее смерти моя мать. Не позволила везти в роддом, когда время при¬шло, говорит: «Я сама рожала, без доктора, дома. Ко¬ли Аллах позволит, все будет благополучно». Я не мог противиться матери. –Он замолчал, забросил под язык немного наса и опять продолжил свой рассказ. Я с трудом понимал его. Из-за табака во рту и так труд¬но понятные диалектные слова звучали вовсе невнятно и искаженно. –Потом женился второй раз. Мне тог¬да уже тридцатый шел. Прожил с новой женой шесть весен, а счастья не увидел: детей не было. Не женщи¬на, а яловая корова. В наших краях нет ни муллы, ни лекаря,–табиба, которые могли бы помочь беде. Пришлось везти ее в Коканд. Один знакомый сказал, что там знающие муллы и искусные табибы. Пробыли мы в Коканде неделю. Читали над ней молитвы, аму¬леты вешали, обещали, что забеременеет. Много денег ушло, а все бесполезно. Пришлось два года назад раз¬вестись. Я, правда, уже смирился с судьбой, хотел ос¬тавить жену в доме, но отец настоял, не давал мне по¬коя ни днем, ни ночью. «Прогони эту пустопорожнюю, возьми другою жену». Так что собрал я ее пожитки и отправил к родителям.
–В ЗАГСе регистрировались?–спросил я. Он недоуменно взглянул на меня, скрутил из газетного клочка кулечек, сплюнул в него разжиженный табак. Приподнялся с места и выбросил бумажный пакетик в окно автобуса. Только потом ответил:
–В ЗАГС не ходили. Оба раза, когда женился, мулла проводил свадебный обряд.
–Сейчас некоторые так делают: сначала ЗАГС, а потом к мулле.
–На этот раз, наверное, у меня тоже так будет,–откликнулся собеседник. –Отец невесты, мой буду¬щий тесть–маслодел, человек известный в наших краях, уважаемый, так что старается всем угодить. Как говорят в народе, двумя ногами в один сапог залезет. Поэтому и решили сначала в ЗАГС поехать, а потом, как велит обычай, к мулле.
–Значит ваш тесть–маслодел?
–Нет, сейчас-то садовник,–пояснил попутчик. –Раньше был маслоделом, и все его знают по прежне¬му ремеслу.
Проголодавшегося грудного ребенка обычно успо¬каивают тем, что всовывают ему в рот соску-пустышку. Пытаясь заглушить нестерпимое желание курить, я достал сигарету и, не прикуривая, зажал ее губами.
–Невеста тоже из вашего кишлака?–продолжал я осторожный расспрос.
–Нет, из соседнего. Дубеда называется,–мой попутчик вытер рукой лоб, обильно усеянный каплями пота.
–Вдова, наверное? С детьми, небось?–спросил я, хотя уже на сто процентов был уверен, что рядом со мной сидит Малик Шоев.
Собеседник насупился, бросил на меня косой взгляд и проворчал обиженно:
–Стал бы я так стараться ради вдовушки. Моя невеста только в этом году закончила школу. Недавно восемнадцать лет исполнилось.
–Ну, тогда другое дело,–улыбнулся я. –А вы знакомы с ней?
–Ну,не сказать, чтоб знаком, однако несколько раз видел ее.
–Странно... Сейчас вроде бы уже не выдают так замуж. Парень с девушкой какое-то время встречают¬ся, узнают друг друга, а потом уж по обоюдному сог¬ласию...
–В кишлаке, слава Аллаху, пока еще нет такого обычая. После свадьбы у мужа с женой будет доста¬точно времени, чтобы узнать друг друга, а то и полю¬бить.
–Полюбить?–изумился я.
–А почему бы и нет?–спокойно ответил он. –Если муж не бьет жену и балует дорогими подарка¬ми–как она сможет не любить его? И наоборот–если женщина справляется с домашней работой, бе¬режет добро, уважает свекровь, не перечит супругу, а тотчас выполняет любое его распоряжение–он будет любить и уважать ее. Постой, а сам-то ты женат?
–Нет, не успел еще, муллоака. –И, подумав, не¬много добавил: –Все хорошо будет, осенью женюсь.
–Осенью, говоришь?–оживился мой собесед¬ник. –Какой калым дал? А сколько собрал вещей? Из одежды много чего купил?
Я засмеялся.
–У меня, муллоака, на свадьбу уйдет немного, по крайней мере никакого калыма платить не придется и подарков собирать тоже.
–Не шути, брат,–обиделся попутчик. –Я серьезно спрашиваю.
–Я серьезно и отвечаю.
–Нет, это не дело,–убежденно сказал собесед¬ник. –Если человек женится без затрат, он не доро¬жит семейной жизнью. С женой, которая легко доста¬лась, также легко и расстаться.
–Да уж, вам это будет труднее после стольких затрат,–подколол я его.
Он недовольно поджал губы, покосился на меня и замолчал.
Я понял, что сказал лишнее и теперь возобновить разговор будет непросто. Очень хотелось курить. Я ог¬ляделся в надежде, что кто-нибудь из пассажиров ока¬зался менее совестливым и задымил. Тогда бы я тоже присоединился к нему со спокойной душой. Но не тут-то было: одни мирно дремали в креслах, а другие бе¬седовали с попутчиками, и курящих среди них я не увидел.
Сосед мой продолжал молчать, как будто и не было между нами задушевной беседы. Мне тоже ничего не оставалось делать. Так мы и просидели рядом, ста¬раясь даже не встречаться взглядами.
Натужно ревя мотором, автобус взбирался по кру¬тым серпантинам перевала Шар-шар. Слева, отливая черным, поблескивали отвесные скалы, испещренные сеткой трещин, справа дорога обрывалась глубоким ущельем. Далеко внизу желтели, выжженные солнцем, склоны гор.
Я смотрел на краски летней палитры и думал о своей работе. Читая очерки и зарисовки коллег, много лет отдавших журналистике, я всегда удивлялся их уме¬нию описывать природу. Мне же это не давалось. Как я ни старался, но пейзажи из-под моего пера выходи¬ли неуклюжими и не вписывались в повествование. Од¬нажды поделился своими размышлениями с Ато Касымовичем.
–Так и должно быть,–разъяснил он спокойно. –Моло-дости свойственно внимание к речам и действиям. Понимание природы как фактора, создающего настрое¬ние, приходит с годами. Вот стало быть, это самое, те¬бе пример.
Утром жители города, спешащие по своим делам, увидели на тротуаре лужу. В ней отражались серебрис¬тые облака, чуть тронутые розовой кистью восхода и зеленые струи ветвей плакучей ивы. Юноша беззабот¬но перепрыгнул через лужу и зашагал дальше, даже не заметив небольшого препятствия. Зрелый мужчина задержался на мгновение и подумал: «Какой все-таки искусный художник природа! Даже малыми средства¬ми она способна создавать шедевры». Старик остано¬вился у лужи, посмотрел на колеблющееся отражение ветвей и синего неба и взгрустнул о быстротекущей жизни.
21
В гостинице меня разместили на втором этаже в двухместном номере. Дорога и духота утомили меня и, чтобы взбодриться, я первые делом встал под холодные струи душа. Потом торопливо оделся, взял портфель и отправился в райком партии. Однако на полдороге остановился, сообразив, что в страдную пору сбора фруктов, в половине четвертого дня руководителей района вряд ли удастся застать на месте. Они, скорее всего, в совхозах и колхозах, а если и вернутся в каби-неты, то уже после семи вечера. Но что же мне де¬лать до этого времени? Ато Касымович не за тем так поспешно выпроводил меня в командировку, чтобы я до вечера бездельничал. Да и Гульбарг с нетерпением ждет приезда корреспондента. Поэтому не стоит те¬рять дорогое время, а лучше сразу направиться в киш¬лак Дубеда. Сейчас каждая минута на счету. Поеду-ка сразу туда, побеседую с девушкой и ее родителями, а к вечеру загляну к местному начальству. Вместе подумаем, как помочь девушке. Неужели все-таки пись¬мо написала сама Гульбарг?
Встретив милиционера, я спросил его, как доехать до колхоза «Красная звезда», на территории которого располагался кишлак Дубеда, и направился к авто¬вокзалу.
Примерно после часа утомительной тряски по пыль¬ной, с выбоинами дороге автобус остановился и из не¬го вышли два старика.
–Гость, вы тоже приехали. Это Дубеда,–обра¬тился ко мне шофер.
Я поблагодарил его и торопливо вышел вслед за стариками, степенно шагавшими по проселочной до¬роге.
–Дедушка, где дом Рахима-маслодела?–спро¬сил я у одного из них.
Старик окинул меня внимательным взглядом с го¬ловы до ног:
–На нашей улице,–неспешно ответил он. –Пойдем, сынок, мы покажем тебе.
Не прошли и нескольких шагов, как мой провожа¬тый снова заговорил:
–Моя старуха поднялась с постели сегодня ни свет, ни заря. Говорит, зять приедет нас проведать, а дома нет мяса. –Старик остановился, кашлянул не¬сколько раз, сплюнул на дорогу и снова неторопливо пошел вперед. –Зять мой–бухгалтер в колхозе, сы¬нок. Каждую неделю с женой и детьми приезжает про¬ведать нас. Тринадцать или пятнадцать?–спросил старик у меня. Я недоуменно посмотрел на него и по¬жал плечама. –Да, пятнадцать,–продолжал про¬вожатый, не обратив внимание на замешательство. –Пятнадцать лет так они приезжают к нам. Каж¬дую пятницу вечером тут как тут. Да пошлет им Ал¬лах благоденствие и оградит от всяких напастей.
Мы шли какое-то время молча. Я порадовался за старика, имеющего на склоне лет такое утешение. «Мо¬лодец!»–похвалил я мысленно заботливого бухгал¬тера.
–Сам зять рос без родителей, сирота, значит. Постой, сынок, да ты его знаешь. Его зовут Хаитали. Бухгалтер, сидит в правлении колхоза.
–Нет, дедушка,–я покачал головой и перебро¬сил портфель из руки и руку. –Я не из ваших мест, из города.
–Из города?–Старик остановился и пристально посмотрел на меня из-под густых седоватых бровей: –Сынок, гореть твоей звезде вечно, а ты сам ли не бухгалтер? Где работаешь?
–Нет, к сожалению, не бухгалтер,–улыбнулся я в ответ.
–Paxимбай выдает дочь замуж. Ты, сынок, навер¬ное, на свадьбу гостем?
«Скорее ее могильщиком»,–мелькнуло у меня в голове, но вслух я ничего не сказал.
Старик ожидал моего ответа.
–Нет, дедушка, я приехал сюда по другому де¬лу, но о свадьбе слышал. Только вот удивляюсь–почему Рахим-маслодел взял с жениха маленький ка¬лым? Неужели такая красивая девушка не стоит боль¬шего? Всего-то две тысячи... Не стоило и огород горо¬дить!
–Кто вам это сказал?–удивился старик. –Я слышал, что Малик-кладовщик дал Рахимбаю ни боль¬ше, ни меньше как пять тысяч. А это, согласитесь, не¬малые деньги,–рассуди-тельно заметил старик и тут же с усмешкой добавил: –Рахимбай не такой прос¬тофиля, как я. Уж он-то не продешевит! Это я, когда познакомился с Хаитали, узнал, что он сирота, и сра¬зу подумал: какой с него калым? Другое дело, что па¬рень он хороший, неизбалованный, и дочери по сердцу. Так и обошлись без калыма. Люди, когда узнали об этом, ахнули. Нашлись такие, что упрекнули меня, яко¬бы, я не любил свою дочь и постарался от нее изба¬виться.
Мы прошли перекресток и углубились в узкий проулок, когда старик сказал:
–Вон за теми желтыми двустворчатыми воротами дом Рахимбая.
В это время отворилась калитка и в проулок вы¬шел мужчина лет пятидесяти. Голова его была обмо¬тана чалмой пепельного цвета, завязанной «репой»–так называют мусульмане этот способ наматывания кисеи, лицо окаймляла густая борода с обильной проседью. –Смотри-ка, сынок, значит, твои намерения благостны,–удивился старик. –Только произнесли имя Рахимбая, как он не замедлил появиться. –Мой провожатый обратился к хозяину дома.
–Рахимбай, гостя вам доставил, принимайте.
–Спасибо,–отозвался тот, протягивая мне ру¬ку. –Гость–подарок аллаха.
Я распрощался со стариком и последовал за Ра¬химбаем.
Когда мы оказались в просторном дворе, Рахимбай крикнул:
–Жена, эй жена!
–Здесь я, что скажете?–послышался из дома женский голос.
–У нас гость,–коротко пояснил хозяин. –Постели-ка под навесом одеяла, да побыстрее. Поставь чай.
Распоряжение главы семьи было выполнено тот¬час же. Мы присели под большим виноградником и не успели обменяться парой слов, как миловидная девуш¬ка лет восемнадцати вынесла из дома полосатый дастархан с лепешками и сладостями. Почему-то я поду¬мал, что это и есть Гульбарг. Может, на эту догадку меня натолкнули ее большие миндалевидные глаза, в которых застыли грусть и тревога. Девушка подверну¬ла рукава просторного крепсати-нового платья и молча ушла. Рахим-маслодел расстелил дастархан, придви¬нул ко мне поближе два блюда, доверху заполненные сахаром-рафинадом и конфетами-ирисками, разломал на части небольшие пышные лепешки и разбросал по дастархану. Снова показалась девушка, неся в одной руке большой фарфоровый чайник с чаем, а в другой две пиалки. Она поставила их рядом с отцом и так же молча ушла.
–Гость, извините, но я вас не узнал,–сказал хозяин дома, наливая из чайника в пиалу чай и выли¬вая его обратно, чтобы покрепче заварился. –У меня три сына и вы, наверное, приятель кого-нибудь из них?
–К сожалению, я не знаком с вашими сыновья¬ми,–ответил я, принимая протянутую пиалу. Рахим-маслодел удивленно захватил пятерней окладистую бо¬роду и уставился на меня недоумевающим взглядом. Я не знал, как объяснить цель своего прихода и за¬мялся. –Земля, как известно, слухом полнится, гово¬рят, скоро у вас туй. Потому и приехал,–сделал я неуклюжую попытку представиться и не к месту засмеялся. Хозяина дома, видимо, не очень устроило та¬кое объяснение.
–Да, хвала Аллаху, скоро туй,–протянул он, по-прежнему недоумевая, и отпил глоток чая. –Сынок, мне кажется, я угадал: вы приятель жениха?
–Нет, Малика Шоева я тоже знаю постольку-по-скольку,–промямлил я и снова замолчал, чувствуя, что попал в глупейшую ситуацию. У меня даже руки стали подрагивать от волнения и я поспешил поднести пиалу к губам. –Сегодня я ехал с вашим будущим зятем в одном автобусе,–сделал я еще одну попыт¬ку. Он вез из Джумабазара огромный чемодан с по-дарками.
Глаза Рахима-маслодела радостно заблестели. Лицо словно помолодело, даже морщины на нем стали ме¬нее заметными.
–Что ж! Сколь дороги подарки, столь серьезны намерения,–образно пояснил хозяин дома наличие чемодана у будущего зятя и широко улыбнулся. Об¬нажившиеся редкие желтые зубы напоминали затупив¬шуюся пилу. –Такой обычай наших отцов и дедов, ос¬вященный предками. Чем дороже обойдется ему невес¬та, тем она будет милее и желаннее.
–Свадьба назначена на субботу?–спросил я де¬ловито.
–Хвала Аллаху, на субботу,–хозяин дома по¬гладил широкую бороду. –Завтра поутру приедет же¬них и состоится помолвка.
–Что ж, помолвка–дело хорошее. –Я немно¬го подумал и осторожно продолжил свои размышле¬ния. –Только хочу спросить: дочь ваша согласна вый¬ти замуж? Я вот слышал, будто она мечтала не о замужестве, а о том, чтобы продолжить учебу.
Хозяин дома уже поднес пиалку ко рту, но, услышав мои слова, замер от неожиданности, а потом осто¬рожно поставил ее на дастархан. Сдвинув брови, он пристально смотрел на меня, что-то соображая. Затем снова взял пиалу, одним глоткам осушил ее и с дос¬тоинством сказал:
–Когда я в свое время прислал сватов в дом своей будущей жены, она артачилась куда сильнее, чем моя дочь. И что же? Вот уже сколько лет живем вместе. И стоит мне задержаться в саду на лишних полчаса, мес¬та себе не находит от беспокойства, бежит ко мне на работу узнать, не случилось ли чего. –Он подкрутил усы и, словно почувствовав тяжесть, снял чалму и по¬ложил ее рядом с собой на одеяло. Голова его была голой и так блестела, что без сомнения выбрили ее совсем недавно. –«Хочу учиться», «буду учительни¬цей», «не желаю замуж»... Все это, сынок, ничто иное, как девичьи капризы.
–Нет, Рахим-амак,–возразил я, усаживаясь по¬удобнее. –Думаю, это куда серьезнее. Иначе бы весть о вашем туе не долетела бы до столицы.
–Ах, вот оно что!–протянул хозяин дома и за¬думался, склонив голову. –Теперь мне сынок, ясно, зачем вы прибыли сюда. Только не знаю, в каком уч¬реждении вы работаете.
–Зовут меня Рустам... Рустам Шукуров,–пред¬ставился я и ощутил досаду на самого себя. Разговор вступал в решающую фазу, а у меня от неуверенности першило в горле и не слушался язык. –Я работаю в республиканской газете. Представьте себе, о том, что вы насильно выдаете дочь замуж, узнали в нашей ре¬дакции. И вот по поручению редактора я отправился в срочную командировку.
Не знаю почему, но я выделил слова «по поруче¬нию редактора». Наверное, для того, чтобы чувство¬вать себя увереннее.
–Неужели слухи обо всех сельских свадьбах до¬стигают города?–усмехнулся Рахим-маслодел, не спуская с меня испытующего взгляда.
–Нет, не обо всех, но, если родители выдают дочь замуж против ее желания и берут за нее пять тысяч калыма...
Разговор давался нелегко. Мне всегда твердили об уважении к старшим, о разумности их мыслей и поступков, волей-неволей я уверовал в это, а теперь приходилось спорить и выводить на чистую воду чело¬века, который был почти в три раза старше меня.
–Да нет, дело не в слухах,–голос хозяи¬на дома снизился до хриплого злого шепота. –Скорее всего, какой-нибудь завистник сообщил вам об этом. А может, сама дочь? Ну-ка, сынок, откройте секрет–кто вам написал?
–Вот этого я не скажу. –Я достал из портфеля авторучку и блокнот. Тем более теперь, когда убе¬дился, что в письме написали правду.- Так, что же бу¬дем делать, Рахим-амак?
–Что делать?–повторил хозяин дома в сильном замешательстве. Может, пока распорядиться, чтобы принесли что-нибудь поесть?
–Нет, спасибо. Я приехал из города не для того, чтобы поужинать у вас.
Из дома, как мне показалось, донесся приглушен¬ный разговор, но как я ни прислушивался, не смог ра¬зобрать ни слова.
–Завтра помолвка. В пятницу принесут подарки. На субботу назначен туй и невесту отвезут в дом же¬ниха,–вслух размышлял Рахим-маслодел, думая о чем-то своем. Он взял чалму и надел ее, словно готовился к решительному объяснению.
Я круто повернул беседу в другое русло.
–Ваша дочь закончила школу в этом году?
–Да, сынок, точно, в этом.
–Рахим-амак, с вашего позволения мне хотелось бы поговорить с Гульбарг,–сказал я отнюдь не про¬сительным тоном. Наконец-то мне удалось справиться со своей неуверенностью.
–Это еще зачем?–Он недоуменно уставился на меня, потом с силой потер широкий морщинистый лоб. –Спросить у нее хотите что-нибудь?
–Да, хотел бы кое-что выяснить.
Рахим-маслодел с трудом поднялся с места и мед¬ленно пошел к дому, шаркая по земле подошвами, как будто у него болели ноги. Я остался сидеть под наве¬сом один, повторяя про себя заранее продуманные вопросы.
Прошло немало времени, а хозяин дома, ровно как и его дочь, не появились. Я стал терять терпение, по¬глядывая то на часы, то на окрашенную желтой крас¬кой дверь, за которой скрылся Рахим-маслодел. Неужели для того, чтобы позвать дочь, не достаточно десяти минут?
Наконец, дверь заскрипела несмазанными петлями и в проеме показалась знакомая чалма. За Рахимом-маслоделом шла, опустив голову, та самая девушка в крепсатиновом платье, которая подавала нам дастархан и чай.
–Садись-ка вот там, дочка,–с притворной лас¬кой сказал хозяин дома. По елейному тону, нарочитой улыбке я почувствовал, что он сумел взять себя в руки и теперь изо всех сил старался казаться любящим и заботливым отцом. –Не бойся, доченька. Это–наш гость, хороший человек. Он хочет кое о чем спросить тебя. Не стесняйся, говори все, как есть. –Рахим-маслодел снова скривил губы в улыбке, обнажив жел¬тые, гнилые зубы и провалины в деснах.
Девушка осторожно присела на краешек деревян¬ной суфы. Рахим-маслодел сбросил галоши и, сопя, за-брался на расстеленные одеяла. На лице его застыло выражение настороженного внимания. Я решительно обратился к нему:
–Рахим-амак, не могли бы вы на несколько ми¬нут оставить нас одних?
–Оставить одних? Ни за что! Беседуйте с ней сколько хотите, но только в моем присутствии. Свою дочь наедине с незнакомым мужчиной я ни за что не оставлю.
Не успел отец договорить, как девушка подняла го¬лову и посмотрела на меня. В глазах ее стояли слезы. Казалось, она о чем-то просила, не смея высказать свои мысли вслух. Расспрашивать ее о чем-то при от¬це не имело смысла. Он, конечно же, успел запугать дочь и «проинструктировать», как именно отвечать на мои вопросы. Так что при своем корыстолюбивом ро¬дителе правды она не скажет, и я даже не узнаю, са¬ма ли она написала письмо. И вдруг мне в голову при¬шла спасительная мысль, я даже просиял от радости. Раскрыл блокнот, взял авторучку и, поглядывая то на съежившуюся от страха девушку, то на выжидательно застывшего отца, написал короткую строчку.
–«Не бойтесь, свадьбы не будет».
–Хорошо, пусть будет по-вашему, Рахим-ака,–сказал я. –Не хотите нас оставлять–не надо. Но тогда у меня будет другая просьба, я продиктую не¬сколько предложений, а ваша дочь запишет их в этот блокнот, согласны?–Я протянул блокнот и авторучку девушке.
Мое предложение было настолько неожиданным, что хозяин дома раскрыл рот и не сразу нашелся, что ответить.
–Ладно, согласен,–подумав, сказал он и мягко обратился к Гульбарг: –Возьми, доченька. Напиши все, что скажет тебе тот парень.
Но девушка по-прежнему испуганно глядела на от¬ца. Рахим-маслодел потянулся за письменными при-надлежностями, чтобы подать их дочери. Теперь это было неожиданно для меня и я, опасаясь раскрытия тайны, крепко зажал блокнот в руке. Хозяин дома раз¬веял мои сомнения:
–Она стесняется брать что-либо из ваших рук.
Я заложил страничку с надписью авторучкой и от¬дал блокнот Рахиму-маслоделу. Он, даже не попытав¬шись взглянуть на четко выведенное предложение, пе¬редал блокнот дочери. Гульбарг раскрыла его и взяла авторучку. Прочитанное потрясло ее. Она вскинула голову, с надеждой посмотрела на меня, и я почувствовал, что темная завеса уныния, подернувшая ее сердце, чуточку приоткрылась.
–Что писать?–спросила она еле слышно.
–Сейчас...–я немного подумал. –Пишите. –И стал диктовать размеренно и четко. –Я очень люб¬лю своих родителей. Отец у меня заботливый и ласко¬вый. Он желает мне счастья и благополучия. Написа¬ли? Тогда дальше. Я выхожу замуж за Малика Шоева по собс-твенной воле. Ни за какие пять тысяч калы¬ма отец не продавал меня. Каждый, кто будет утверж¬дать обратное, скажет неправду. Написали?
–Да.
–Теперь распишитесь внизу и поставьте дату.
–Зачем?–спросила Гульбарг без всяких эмоций в голосе.
–Так нужно,–ответил я.
–Дочка, не перечь этому хорошему человеку. Раз надо, распишись,–поддержал меня Рахим-маслодел.
Девушка неохотно выполнила мое требование: ак¬куратно расписалась и обозначила сегодняшний день.
Потом закрыла блокнот, но не вернула его мне, а положила чуть в сторону на цветастое одеяло. Я недоумевающе пожал плечами, однако хозяин дома, кото¬рому не сиделось спокойно на месте от распиравшей его радости, поспешил объяснить:
–Сынок, это, конечно, глупость, но... Ты, видимо, не знаешь обычая: жены и дочери истинных мусуль¬ман никогда не возьмут вещь непосредственно из рук чужого мужчины, равно как и не отдадут ее прямо ему. Учтите на будущее, может пригодится.
Мне стало неловко. Согласен ты или нет с такими обычаями, но знать их, конечно же, нужно. Тем более журналисту.
–Пожалуйста, сынок, выпей чая. –Рахим-масло¬дел подал мне пиалу с горячим чаем. Куда делась его недавняя настороженность–теперь он был сама лю¬безность. –Отведайте сладостей. Сейчас скажу, что¬бы приготовили что-нибудь посущественнее.
–Не беспокойтесь, амак,–остановил я гостепри¬имного хозяина. Открыл портфель и достал из него присланное в редакцию письмо. –Рад бы, но очень спешу.
Не обращая внимания на Рахима-маслодела, я сли¬чил подписи под жалобой и текстом в блокноте. Они несомненно принадлежали одному человеку. Зато текст был написан явно кем-то другим. Это открытие поверг-ло меня в изумление. Я снова сравнил написанные строчки и окончательно перестал что-либо понимать.
Не знаю, как удалось бы мне что-нибудь выяснить, если бы не вмешался бычок, пасшийся в дальнем углу сада. Неизвестно, что взбрело в его лобастую голову с острыми пробивающимися рожками, но только, ко¬ротко мыкнув, он рванулся в сторону, оборвал верев¬ку и с воинственно оттопыренным хвостом помчался в нашу сторону. К чести Рахима-маслодела, его не испу¬гало боевое настроение животного. Хозяин схватил с дастархана небольшую лепешку и, как был босиком, бросился навстречу бычку. Бычок либо не посмел на¬скочить на хозяина, либо запах лепешки погасил его задорный пыл, но он так резко остановился на месте, что из-под копыт взметнулись комья земли, облизнул¬ся и потянулся к лепешке.
Я удачно использовал момент поединка хозяина с бычком и торопливо спросил у Гульбарг:
–Почерк в письме не ваш, кто его написал?
–Я попросила свою подругу Халиму,–также быстро ответила девушка. –У меня не было ни сво¬бодного времени, ни возможности. Мама постоянно хо¬дит за мной, как тень. Так вот, Халима написала мне это письмо и принесла его мне. Я улучила минуту, прочитала и расписалась внизу.
–Значит, вы действительно не хотите замуж?
–Конечно, нет. Я хочу учиться! Помогите мне, ака, прошу вас,–воскликнула она с отчаянием. –Иначе я повешусь в хлеву. Поверьте, я не шучу!
В это время Рахим-маслодел, державший бычка за обрывок привязи, громко крикнул дочери:
–Гульбарг, ну-ка быстро принеси мне из сарая новую веревку!
Девушка вскочила с места и побежала к дворовым пристройкам. Отец с дочерью крепко привязали бычка к бугристому стволу тутовника и вернулись под навес.
Рахим-маслодел, вытирая потный лоб концом боль¬шого поясного платка, тяжело опустился на одеяла.
–Сынок, моя дочь еще нужна вам?–осведомил¬ся он участливо.
–Нет. –Я повернулся к Гульбарг и сказал, ста¬раясь вложить в эти слова их истинный смысл: –Спа¬сибо, вы свободны.
Она недоверчиво посмотрела на меня, опустила го¬лову и пошла к дому. Однако через несколько шагов обернулась, словно хотела грустным взглядом своих больших миндалевидных глаз убедить меня в необхо-димости помочь ей во что бы то ни стало.
–Сынок, куда вы так спешите?–ласково спра¬шивал хозяин. –Давайте поужинаем.
–Нет, благодарю,–я поднялся и принялся обу¬вать свои легкие демисезонные туфли. –А свадьбу, амак, придется отложить и, думаю, надолго.
–Почему? Кто сказал?
–Я вам говорю!–Туфли плотно сидели на за¬текших ногах и я потопал ими, желая хоть немного размяться. Потом взял портфель. –Если хотите и дальше жить спокойно, не навлечь на свою голову не¬приятностей и не иметь дела с милицией и судом, иск¬ренне советую: забудьте о свадьбе.
–Но это невозможно! –В тоне Рахима-маслоде¬ла появились просительные нотки. –Посудите сами, все родственники, друзья, соседи оповещены о пред¬стоя-щем туе. Нет, нет, ничего изменить уже невозможно! Суд и милиция, говорите? Да что они мне сделают? Я, в конце концов, не вор и не убийца, не грабил госу¬дарственное имущество и не покушался на частную собственность.
–Но продажа девушек, получение калыма–не мень¬шее преступление. Оно предусмотрено статьей уголов¬ного кодекса и за него придется отвечать по закону. Насколько мне помнится, там до четырех лет лишения свободы,–отпарировал я с жаром.
–Кто продает девушек? Кто видел, что я взял у жениха калым? Свидетелей-то нет! И никто доказать не сможет!–Рахим-маслодел выкрикивал свои дово¬ды со злобой и торжеством. –Я отец своей дочери и в отличие от всех вас желаю ей добра. За кого хочу, за того и отдам замуж. Имею на это право.
–Не совсем так,–ответил я, направляясь к во¬ротам. –Даже у родителей нет права насильно выда¬вать дочь замуж.
–Да я... я...–Рахим-маслодел всплеснул руками. Чалма свалилась с его гладко выбритой головы.
Мне всегда неприятна любая ссора и перебранка. Я от этого сразу теряюсь. Вот и сейчас, совершенно не¬кстати я ощутил жалость к запутавшемуся корысто¬любивому родителю и, повернувшись к нему, сказал:
–Рахим-амак, подумайте хорошенько сегодня но¬чью и, если признаете мою правоту, захотите покон¬чить дело миром, приходите утром в районную гостини¬цу, там мы обо всем основательно потолкуем.
Может, ему понравились мои слова, а может, прос¬то совладал с собой, но с той минуты он перестал бра¬ниться и шел за мной, заложив руки за спину.
Так мы и вышли один за другим из ворот. Однако обменяться прощальными словами нам не пришлось. У ворот, заскрипев тормозами, остановился «Газик» пыль¬но-желтого цвета. Из кабины выскочил широкоплечий парень в тюбетейке, замасленных штанах и рубашке, в грубых залатанных сапогах. Он поздоровался со мной хриплым сорванным голосом и протянул руку. Я по¬жал его широкую, как лопата, ладонь и, не оборачи¬ваясь, пошел к автобусной остановке.
22
–Тетушка, здесь есть поблизости чайхана?
–Да,–ответила мне пожилая горничная гости¬ницы. –Сейчас выйдите из гостиницы и повернете налево. Пройдете шагов сто, там увидите мост, но его переходить не надо. Рядом с ним, прямо на берегу сая увидите кафе-столовую «Кабутар». Она работает до девяти часов. И готовят там неплохо.
Я основательно проголодался и прежде всего решил поужинать. За какие-то пятнадцать минут я уничтожил две порции гуляша с макаронами, выпил два стакана компота и покинул тесное, полутемное кафе. После действительно неплохой еды грех было не закурить, тем более что в кармане у меня лежала пачка «ВТ». Я с наслаждением затянулся.
Едва перебравшись через выщербленный дощатый мост, я неожиданно за спиной услышал знакомый голос:
–Гость, куда вы так торопитесь.
Я обернулся и увидел своего недавного попутчика, автобусное знакомство с которым прервалось таким странным образом. Выглядел он довольно беззаботным и даже веселым.
–В прокуратуру,–ответил я сдержанно. –А что? У вас дело ко мне?
–Да, я вас специально разыскивал. В гостинице старуха сказала, что вы пошли в кафе «Кабутар». По¬бежал туда, но не застал. Отправился вдогонку и вот, слава Аллаху, успел,–выпалив все это, мой попутчик перевел дыхание.
–Чем могу быть полезен?
–Извините, в автобусе я не знал, кто вы, и так получилось, обидел вас,–заговорил он все также то¬ропливо. Не держите на меня зла.
–Ну что вы, Малик-ака,–попытался я успокоить моего собеседника. –Я уже давно забыл об этом.
–Я хочу вам кое-что сказать. –Он немного по¬молчал. Было ясно, что из-за спешки и волнения нить его рассуждений то к дело обрывалась, и теперь Малик Шоев мучительно подыскивал нужные слова. –Вы теперь все знаете...
–Знаю,–подтвердил я, не понимая, к чему кло¬нит заведующий складом.
–Хорошо, если бы мы... нашли общий язык. За¬чем поднимать скандал, когда можно все решить по-хорошему?
–Это невозможно. Девушку отдают насильно за¬муж. Она на грани отчаяния. И меня для того и по¬слали сюда, чтобы я помешал вашей сделке.
–И что же вы собираетесь делать?
–Вот иду в прокуратуру. Поставлю в известность, посоветуюсь с ними. Что мы предпримем, пока не знаю. Но могу сказать одно: забудьте о свадьбе.
–Гость, оставьте эти разговоры. Я и два брата невесты,–он указал в сторону пыльно-желтой машины «ГАЗ-69», которая стояла неподалеку от нас на краю дороги,–просим вас, умоляем: не вмешивайте в это дело больших людей. Ведь можно же обойтись без них?
–Нет, нельзя, Малик-ака.
–Ну, подумайте. Ведь есть же какой-то выход.
–Выход один: отказаться от невесты.
–Это невозможно. Мы уже слишком далеко за¬шли. О свадьбе оповещены все родные и знакомые.
–Ничего страшного. Всегда можно найти какой-нибудь предлог и отменить туй.
–Нет, гость, гораздо проще вам отказаться от то¬го дела, за которое вы взялись. Подумайте, как это сделать, чтобы избежать неприятностей и отойдите в сторону.
–Об этом не может быть и речи. –Я обошел Ма¬лика и направился своей дорогой, но завскладом схва¬тил меня за руку.
–Подождите еще минуточку, гость,–сказал он, и я заметил, что в его голосе больше не звучат прося¬щие, заискивающие нотки. –Вы ведь хотите вернуть¬ся в город живым и здоровым? Наверное, в ваши го¬ды вам еще не совсем надоело жить?
–Угрожаете?–усмехнулся я и на всякий случай перебросил портфель из правой руки в левую.
–Ну что вы! И в мыслях подобного не было. Но вы сами вынуждаете разговаривать с вами подобным образом,–процедил сквозь зубы Малик Шоев. –И кто знает, вполне возможно, толкнете нас на необдуман¬ные поступки, о которых всем нам придется жалеть.
Я почувствовал, как меня начинает охватывать гнев.
–Отстаньте oт меня! В конце концов вы сами ви¬новаты в случившемся!
–Когда нож пройдет сквозь ребра, поздно будет думать, кто виноват, кто прав.
–Не старайтесь меня запугать. Я не из трусли¬вых.
–Как знать,–криво усмехнулся Малик. –Толь¬ко не забывайте: вы один, а нас трое.
–Я не один. На моей стороне, в конце концов, за¬кон.
–Хватит болтать глупости, гость. –Малик Шоев пренебрежительно махнул рукой. –Вы же не малень¬кий. Уж если мы, даштабадцы, захотим расправиться, нам никакой закон не помеха. Последний раз прошу: давайте полюбовно решим этот вопрос и расстанемся, как друзья.
–Давайте,–я согласно кивнул головой,–но при одном условии: свадьбы не будет. Тогда и обещаю вам, что ни ваше имя, ни имя Рахима-маслодела ни¬где не будет упомянуто. –Я попытался погасить разд¬ражение и говорил хотя и настойчиво, но мягко.
–Ну вот, опять двадцать пять,–завскладом не¬довольно поморщился, потом огляделся по сторонам и понизил голос до заговорческого шепота: –У меня, гость, хорошее предложение: вы оставляете нас в по¬кое, а мы вручаем вам прямо сейчас триста рублей на¬личными.
–Короче, предлагаете взятку?–я с трудом сдер¬жал себя и так стиснул зубы, что заломило челюсти.
–Не взятку, гость, а подарок вам на свадьбу,–заторопился Малик Шоев, скривив губы в улыбке. –Вы же сами мне говорили в автобусе, что собираетесь осенью жениться.
–Нет, Малик-ака, в ваших свадебных подарках я не нуждаюсь.
–До сих пор еще не видел, чтобы человек, буду¬чи в здравом уме, отворачивался от денег,–осторож¬но настаивал на своем Малик Шоев. Теперь он гово¬рил увереннее. –Сейчас такое время, все берут. Весь вопрос–сколько. Вполне возможно, триста малова¬то... Но я готов удвоить. Шестьсот, а?
Мне даже нечего было сказать ему в ответ. Да, к сожалению, берут многие. Даже журналисты. Ином Саид, пожалуй, взял бы. Но как осмелился этот мерзавец меня отнести к их числу? Сжав кулаки, я дви¬нулся на Малика Шоева. Наверное, в лице моем было столько ненависти, что он отшатнулся, попятился на¬зад и вдруг побежал. Но, добежав до машины, обер¬нулся и крикнул:
–Не вздумай делать глупостей! Не вытаскивай на люди то, что им не надо видеть. Помни: от нас не уй¬дешь. Ни закон, ни милиция тебя не спасут!
Машина, рванувшись с места, уехала, а я стоял, ощущая внезапную слабость. В висках стучало, к горлу подкатывала тошнота. Справившись с дурнотой, все же заставил себя идти. Но пошел не в прокуратуру, а в гостиницу.
Подавая мне ключ, дежурная сказала:
–Вас тут спрашивал какой-то мужчина в тюбетей¬ке. Я оказала ему, что вы пошли ужинать в «Кабутар». Нашел он вас?
Пробормотав в ответ что-то невнятное, поднялся к себе и, не раздеваясь, рухнул на кровать.
Мучительно болела голова. Беспорядочные мысли кружились в ней, сплетались в предложения, не имев¬шие смысла. Слова в сознании звучали то тише, то громче и мне казалось, что я нахожусь в гигантском улье, до отказа наполненном гудящими пчелами. Я да¬же испугался, что моя черепная коробка не выдержит всей этой свистопляски и лопнет. И впрямь, она, казалось, разрасталась, словно пузырь, надуваемый через соломинку. Расстегнув пуговицы на куртке, я попытал¬ся отдышаться и с трудом оторвал голову от подушки. Снял куртку, повесил ее на спинку стула и пошел в ванную. Открыл жалобно засипевший кран с холодной водой и сунул голову под тугую струю. Меня охватил озноб, по коже пробежали мурашки, но голова по- прежнему раскалывалась от внутреннего жара. Только где-то минут через пять я почувствовал благотвор¬ное действие ледяной воды. Голова, подобно проколо¬тому иглой пузырю, понемногу приобретала нормаль¬ные размеры, нестерпимая боль стихала, изредка от¬даваясь толчками в висках. В конце концов, кажется, полегчало.
Я набросил полотенце на голову, но вытирать ее не стал, с трудом стянул брюки и залез под покрывало. Сколько времени пролежал я так и когда пришел спа¬сительный сон, не помню. Проснулся от пульсирующей в голове боли, открыл глаза и сначала не понял, где нахожусь. Все тело ломило, меня бил озноб. Я лежал, глядя в потолок, и боялся пошевелиться, чтобы не усу¬губить и без того мучительную головную боль. «Потерплю еще десять минут… еще минуту,–утешал я себя,–если и тогда не станет лучше, вызову «Скорую помощь». Подумал о «Скорой помощи» и вспомнил, что у меня есть анальгин. Достал лекарство, забросил под язык две таблетки, как будто бы это был нас, и босиком зашлепал в ванную. Запил анальгин водой и снова сунул голову под холодную воду. Вроде полегчало. Посмотрел на часы и ужаснулся: только двадцать минут десятого. Впереди целая ночь.
Я сидел на стуле, по-стариковски сгорбившись, бессильно уронив руки на колени, и размышлял о себе. Почему все-таки я не пошел в прокуратуру, в милицию, в конце концов? Почему вернулся в гостиницу? «Я не из трусливых»,–бросил я в лицо завскладу, а на поверку оказался… Конечно, от этих подлецов можно было ждать чего угодно, мелькнула спасительная мысль. Не зря же он выкрикнул: «От нас не уйдешь! Ни закон, ни милиция тебя не спасут!».
Черт бы побрал эту командировку! И зачем я сюда приехал? Ведь можно, наверное, было придумать какой-нибудь предлог и отвертеться от поездки. Да, но кто знал, что так обернется?
Во мне будто бы спорили два человека. Один уко¬рял за страх и малодушие, напоминал:
–Твоей помощи ждет Гульбарг, она надеется на тебя. Поступай по совести и не думай о последствиях. Другой воровато нашептывал: смелость, конечно, хо¬роша, но осторожность лучше. Первый настаивал: будь мужчиной, не сиди сложа руки, а действуй. Малик и Рахим-маслодел должны ответить по закону. Второй укоризненно качал головой: так-то оно так, да только оба они не одиноки. И потом, придет день, когда они выйдут на свободу... Не лучше ли черкнуть «факты не подтвердились», сдать письмо в архив и жить спокой¬но? В конце концов почерк в письме не Гульбарг, и если бы не бычок, сорвавшийся с привязи, ты бы так и не узнал, что девушка причастна к нему. Взять лис¬ток из блокнота с текстом, который ей продиктовал, приложить к письму–и даже самый придирчивый че¬ловек не докопается до истины.
Все это так,–согласился первый. Но за всем этим стоит судьба девушки. Гульбарг может покончить с со-бой... Скажи, ты и в этом случае смог бы жить спо¬койно?
–Ну, вряд ли,–усомнился второй. Поплачет не¬делю, другую, поропщет на неудачную жизнь, а потом смирится с судьбой и, как знать, может, по-своему да¬же полюбит мужа.
–Не уговаривай себя,–снова вступил в разго¬вор первый. –Стоит только раз пойти на компромисс со своей совестью...
–Только раз!–ехидно подхватил второй. –Вспом¬ни свое отношение к Людмиле. Сколько раз, деля с ней постель, ты отделывался неопределенными обеща¬ниями о будущем, уходил от прямого ответа, заставлял страдать любящую тебя женщину.
–Да, тут ты, пожалуй, прав,–пришлось признать первому. –Но так было только на первых порах. Я действительно не хотел связывать себя никакими обя¬зательствами. Но потом и сам не заметил, как полю¬бил Людмилу и теперь не представляю себе дальней¬шей жизни без нее.
–Ну, хватит, наконец,–разозлился второй. По¬ра решить, что делать дальше, как выпутаться из этой истории.
–Да, надо решать,–подтвердил и первый. –От твоего решения зависит, сможешь ли ты с чистой со¬вестью смотреть людям в глаза, или душе твоей на¬веки пребывать в потемках...
Неожиданный стук в дверь прервал мучительный диалог, который я вел с самим собой. Как был, в май¬ке и трусах, босиком, я подошел к двери и остановил¬ся. Удивительно, кому это я понадобился в такое вре¬мя? Неужели... Меня опять охватил страх и я не мог сдвинуться с места.
–Шукуров, откройте!–послышался женский го¬лос и в дверь снова забарабанили.
–Я узнал голос дежурной гостиницы.
–Сейчас, сейчас...–вздрагивающими руками я дважды повернул ключ в замочной скважине, распах¬нул дверь и обомлел. Прямо напротив меня стояли де¬журная и милиционер среднего роста с чемоданчиком в руке.
–Зачем вы? К кому?–изумился я. Может, в милиции уже знают, что я не сообщил о преступниках и сами прислали ко мне милиционера?
–Мы вот к вам соседа подселили,–сказала де¬жур-ная. –Вы не против?
Через час мне стало совсем худо, и милиционер, ко¬торый оказался веселым, общительным парнем, вызвал «Скорую».
Женщина-врач послушала мне сердце, измерила дав¬ление. Спросила: не пережил ли я какого-нибудь нерв-ного потрясения, и, услышав и ответ неопределенное «да так...» посоветовали хорошенько выспаться и ус-покоиться. Положили на край стола несколько табле¬ток и, пожелав нам спокойной ночи, уехали.
23
Трубные звуки карнаев и переливы зурны разноси¬лись далеко вокруг. Раскрасневшийся хафиз, не жалея голосовых связок, пел звонкую песню об извечном сча¬стье влюбленных.
Все веселились, все были довольны. И только одна девушка горько рыдала, лежа ничком на земляном полу, в сырой сумрачной пещере. Я пригляделся внима¬тельнее, это была не пещера, а тесная комната со свод¬чатым потолком. Девушка была связана по рукам и ногам. Дверь и окно темницы накрепко закрыты. И только яркий солнечный луч, проникавший в комнату через небольшое оконце на крыше, словно гигантский меч, разрубал густой мрак надвое. Я прильнул к стек¬лу и посмотрел в глубь комнаты. Девушка уже не пла¬кала. С радостной улыбкой она примеряла расшитое праздничными узорами нарядное платье невесты.
Торопливо открыл окно, спустил вниз прочную ве¬ревку и жестом показал девушке, чтобы она выбира¬лась из темницы.
–Кто вы?–спросила она испуганно.
–Моя фамилия Шукуров. Я сотрудник газеты. Быстрее вылезайте.
–Зачем? Чего вы от меня хотите?
–Я пришел, чтобы спасти вас.
–Спасти? Мама! Вор!
–Гульбарг, придите в себя! Я не вор. Я журна¬лист.
–Нет, вы вор, грабитель!
–Неужели я похож на вора? Поверьте мне, я специально приехал сюда из Душанбе.
–Приехал обокрасть нас? Папа, быстрее! Держи¬те вора!
Пестрый бычок, с ревом оборвав привязь, бросился на меня. Малик Шоев вскочил с места, отшвырнул в сторону туфли и пулей кинулся бежать. Рахим-масло¬дел, Гульбарг и ее мать, толкая друг друга, устремились за ним. Я растерянно завертелся на месте и по¬мчался вдогонку. Не знаю почему, но бежал я крайне медленно. Эх, да в руках у меня объемистый сундучок. Но почему он такой тяжелый? И почему я не бросаю его? Однако расстаться с сундуком оказалось не так-то просто. Я разжал ладонь, отчаянно тряс рукой, но сун¬дук словно приклеился к ней.
Пестрый бычок с длинными острыми рогами, гнев¬но раздувая ноздри, приближался ко мне. Я рванулся и прыгнул через арык, но споткнулся и упал. Причем, так сильно ударился о край, что не было сил поднять¬ся. Пополз на четвереньках по дну арыка, покрытому жидкой липкой грязью, и забрался внутрь узкой трубы.
Но странно, труба эта вывела в бескрайнюю засне¬женную степь. Стая голодных волков окружила меня. Глаза их кровожадно светились, с острых желтых клы¬ков стекала слюна. Я попятился назад, хотел осмот¬реться по сторонам, но неожиданно повалил сильный снег, образуя слепящую круговерть. Из гигантской бе¬лой воронки выглянула Гульбарг. На ее шее вместо кораллового ожерелья красовался свернутый в кольцо аркан. Девушка смеялась, кокетливо глядя на меня, а по петлям аркана растекались дымные языки пла¬мени.
Я почти потерял сознание и дрожал, как осиновый лист. Малик Шоев и Рахим-маслодел крепко подхва¬тили меня под руки, подняли и бросили в глубокий пе¬ресохший колодец, захлопнув сверху деревянную крыш¬ку. Я больно ударился о дно колодца и закричал, умоляя о помощи, но никто не откликался. Самое ужасное, что, выбиваясь из сил, напрягая горло, даже сам не слышал своего голоса.
У меня перехватило дыхание, губы ссохлись и шур¬шали, словно пергаментная бумага, а потом начали ло¬паться до крови. Не в силах бороться с болью и жаж¬дой, я закричал:
–Воды! Дайте воды!
–Ука*, эй, ука... Ну-ка привстаньте, вот вам вода.
С усилием открыл глаза и увидел нагнувшегося на¬до мной полуодетого человека, который держал в руке стакан с водой. Его голос звучал громко и участливо, но не доходил до моего сознания. Стараясь стряхнуть напряжение, я несколько раз мотнул головой и всмот¬релся в этого человека. Это был милиционер, мой со¬сед по комнате. Присев, я взял стакан и жадно выпил воду.
–Что с вами, ука? Наверное, приснился плохой сон?
Я кивнул, жестом поблагодарил его и поставил ста¬кан на
*/ Ука- 1. младший брат. 2. обращение к подростку или к мужчине, младшему по возрасту.
стол. Вытер полотенцем мокрое от пота лицо и снова опустился на подушку, понимая, что теперь мне уже не уснуть. И действительно, не сомкнул глаз до самой зари, напряженно размышляя о горестной судь¬бе Гульбарг.
24
Дремота охватила меня внезапно. Заснул я, когда великий художник– утро, едва коснулось кармином кромки перистых облаков, а проснулся от ярких сол¬нечных лучей, бивших мне прямо в лицо. Протер гла¬за и приподнял голову. Чувствовал я себя неплохо, от вчерашнего потрясения не осталось и следа. Видимо, помогли таблетки. Я посмотрел на кровать, стоявшую по ту сторону стола. Она была аккуратно заправлена, милиционер, видимо, уже уехал.
Закурив сигарету, дважды глубоко затянулся и взял письмо. Читать его не стал, оно и так врезалось мне в память. Но перебирая листки, вдруг увидел, как сквозь строки проступают очертания того самого крепсатинового платья, чуть забрызганного водой, красный головной платок, а затем грустное лицо Гульбарг. Мне да¬же послышалась фраза, которую негромко произнесла девушка: «Я не хочу замуж. Мечтаю продолжить уче¬бу, стать учительницей истории».
Я даже зажмурился, настолько четким было это ви¬дение. Помедлив немного, снова открыл глаза. Лицо девушки исчезло, на бумаге чернели только ровные ли¬нии строк. Пробежал глазами последние: «Дорогая ре¬дакция, вся надежда на вас. Помогите мне, спасите из того омута, в который меня толкают родители. Я хочу жить, хочу учиться. Если запоздаете или не сможете помочь, я покончу с собой...».
Вчерашнего страха не было. Теперь я точно знал, как мне поступить.
Спустился на первый этаж, отдал ключ от комнаты дежурной, попросив разрешения позвонить, стал листать телефонный справочник. Попытался дозвонить¬ся до районного руководства, но мне никто не ответил. Глянул на часы–стрелки показывали пятнадцать ми¬нут двенадцатого. Мое предположение было правиль¬ным: в страдную пору никого не застанешь в ка¬бинетах. Вышел из гостиницы и увидел стоявшего на обочине дороги рядом г «Газиком» Малика Шоева.
«Караулит меня»,–догадался я, но не обращая внимания, пошел своей дорогой. Он задержал меня.
–Салом, Рустам.
Я остановился и посмотрел на заведующего скла¬дом. Он, улыбаясь, вразвалочку приблизился ко мне.
–Вам в город? Давайте подвезем,–предложил Малик, кивнув в сторону машины.
–Спасибо, я хочу еще посмотреть кое-что в рай¬он-ном универмаге.
Сказав это, я круто повернул налево, но Малик Шоев снова удержал меня:
–Гость, универмаг там,–он указал в противо¬положную сторону, туда, где виднелось здание авто¬вокзала.
Черт побери! Теперь, чтобы усыпить бдительность моих преследователей, придется идти в другую сторо¬ну. Ну да ничего страшного. Только не нужно очень торопиться.
Примерно через двести шагов, прямо напротив трех¬этажного здания универмага, увидел двухэтажное зда-ние отдела милиции и направился к нему.
* * *
Через двадцать пять минут машина остановилась у знакомых ворот. Я и майор Хасанов–начальник от¬дела милиции, вылезли из кабины. Вместо того, чтобы окликнуть хозяина дома и подождать, когда он выйдет навстречу, без всяких околичностей толкнули створку ворот и вошли во двор. Знакомая картина. Хотя нет, перемены здесь были значительные. Слева на не¬большой открытой площадке у самой стены над само¬дельным очагом стоил громадный котел, рядом таких же размеров самовар. Справа были установлены несколько просторных деревянных топчанов для приема гостей, застеленные полосатыми паласами и одеялами. В нескольких шагах от очага мясник с помощью коре¬настого мужчины средних лет ловко разделывал ба¬ранью тушу. В дальнем углу двора, там, где топтался пятнистый бычок, жалобно блеяли и трясли от страха курдюками семь жирных баранов.
Значит, приготовления к свадьбе идут полным хо¬дом. Под навесом на невысокой деревянной суфе Ра¬хим-маслодел с каким-то парнем неторопливо пили чай. Хозяин дома вздрогнул при виде нас, пиала вы¬пала из его рук и облила горячей влагой колени.
–Где Гульбарг? Она жива?–выкрикнул я, подбежав к нему и даже не сделав попытки соблюсти при¬личия. Словно со стороны я услышал свой голос. Он прозвучал низко и грубо.
–Хвала Аллаху, жива-здорова. Чего с ней сдела¬ется?–ответил хозяин сумрачно.
–Быстро приведите ее,–распорядился майор.
–Сейчас,–Рахим-маслодел прижал руку к серд¬цу в знак повиновения, но сам не двинулся с места. Он повернулся к юноше, который, по всей видимости, был его сыном и коротко распорядился, чтобы тот позвал Гульбарг.
После того, как Гульбарг не оказалось ни в доме, ни в хозяйственных пристройках, всех, в том числе и Рахима-маслодела, который сидел недвижно, как мель¬ничный жернов, охватило беспокойство.
А в моих ушах снова зазвучал нежный девичий го¬лос:
«–Дорогая редакция!.. Я хочу жить, хочу учить¬ся. Если запоздаете...».
От этого печального, рвущего сердце голоса по те¬лу прокатилась ледяная волна ужаса. Я почувствовал, как волосы на моей голове встали дыбом, словно иглы на спине ощетинившего ежика. Кровь упругой волной пронеслась по жилам. Неужели действительно опозда¬ли? Не сказав никому ни слова, я побежал к хлеву.
Подскальзываясь на влажных проплешинах хорошо политого двора, помчался мимо пестрого бычка, вчера пытавшегося напасть на меня. И хотя очень спешил, все же предусмотрительно взял немного в сторону, чтобы не испытать крепости его молодых рогов. Это и привело к печальным последствиям. Споткнувшись о деревянный колышек, к которому были привязаны бараны, я грохнулся на землю. И хотя я сильно ударился плечом, режущую боль ощутил в лодыжке правой но¬ги. Пересиливая себя, поднялся и хотел бежать даль¬ше, но не смог опереться на постра-давшую ногу и сно¬ва упал. Правду говорят: беда не при-ходит одна. Как будто мне было недостаточно одного падения... Упав второй раз, сильно ударился головой о ведро воды, стоявшее рядом с баранами. В глазах вспыхнул рой ослепительно ярких искр, земля крутанулась вокруг своей оси и на несколько секунд я потерял сознание. Когда пришел в себя, майор уже подбежал ко мне. С трудом поднялся на колени. Голова кружилась, в гла¬зах было темно.
–Товарищ Шукуров, что с вами?–спросил он тревожно.
–В хлев... в хлев скорее... Там Гульбарг,–еле выдавил я.
Но девушки там не оказалось, а еще чуть погодя- ее рыдающую, растрепанную, с веревкой в руках об¬наружили в сеннике, где хранилась прошлогодняя трава.
25
Не прошло и часа, как меня привезли в больницу. Просветили рентгеном голову, левое плечо и лодыжку правой ноги, а затем, просмотрев еще мокрые снимки, сообщили, что, к счастью, голова цела, плечо тоже не пострадало. Вот с ногой хуже: скрытый перелом. Наложили гипс и категорически запретили вставать с пос¬тели. Вечером того же дня меня придирчиво осмотре¬ли хирург и невропатолог, и пришли к выводу, что со¬трясение мозга тоже есть, но в легкой форме.
В понедельник после завтрака пришел следователь. Я рассказал ему все, как было. Он тщательно запрото¬колировал мое взволнованное повествование. А чуть погодя в палату заглянул майор Хасанов.
–Как дела с моей просьбой?–осведомился я после недолгих расспросов о здоровье и самочувствии.
–Только что я разговаривал с главврачом,–от¬ветил майор Хасанов. Он растерянно вертел в руках форменную фуражку, не зная, куда ее деть, и, наконец, пристроил себе на колено. –Сегодня у них нет свободных машин, обору-дованных для перевозки больных. В Душанбе они смогут доставить вас только завтра.
–Только завтра?–протянул я разочарованно.
–Да,–подтвердил майор. –Хотя есть и другая возможность... Сегодня в Министерстве в два часа со¬вещание. Я должен ехать. Так что, если хотите, могу взять с собой. Правда, особых удобств не обещаю, раз¬ве что поедем медленнее.
–Огромное вам спасибо,–обрадовался я. –А в редакцию вы не звонили?
–Нет. Надо было позвонить?
–Ни за что! Вот положат меня в душанбин¬скую больницу, оттуда сам позвоню.
Майор бережно доставил меня в Душанбе и по на¬прав-лению районной клиники, уложил в больницу в Кара-боло. После обеда я дал медсестре номера теле¬фонов и попросил, чтобы она позвонила в редакцию Ато Касымовичу и домой Людмиле и рассказала им, где я нахожусь. «Только сделайте это поделикатнее, а то, не дай бог, вообразят что-нибудь страшное и пере-полошатся».
Минут через пять медсестра снова зашла в палату и сказала, что оба номера не отвечают. Я попросил ее, как выдастся свободная минутка, обязательно попы¬таться еще раз дозвониться. Но звонить ей не приш¬лось: в дверях она столкнулась с Ато Касымовичем, на плечи которого был наброшен белый халат.
–Вы к кому?–спросила у него медсестра.
Ато Касымович окинул палату взглядом, нашел ме¬ня и с довольным видом ткнул в мою сторону шляпой, которую держал в руках:
–Вон к тому бесстрашному джигиту.
–Ну уж!–фыркнула насмешливо молоденькая медсестра. –Я и не знала, что перелом ноги относит¬ся к героическим подвигам.
–Относится,–важно возразил Ато Касымович,–если ломаешь ее во время выполнения исключительно важного поручения. –Он любезно посторонился, усту¬пая медсестре дорогу, а потом подошел ко мне.
Из уважения к Ато Касымовичу я сделал попытку приподняться, но он удержал меня за плечи.
–Лежите, стало быть, это самое, спокойно,–ска¬зал он. Дружески пожал мне руку и присел на край кровати. Хотел добавить еще что-то и уже открыл было рот, но спохватился и замолчал. По слегка запотевшим очкам и по тому, как они съехали на самый кончик мясистого носа, я понял, что мой старый заведующий от¬делом прослезился от избытка чувств. Наконец он спра¬вился с волнением и проникновенно сказал:
–Спасибо, сынок. Тысячу раз спасибо тем людям, которые вырастили тебя.
Слова Ато Касымовича растрогали меня, но я не знал, что говорить в подобных случаях и счел за луч¬шее промолчать.
–Только что меня вызвал к себе редактор,–по¬яснил Ато Касымович. –Я подумал, что, может, хо¬чет опять дать какое-нибудь поручение, но увидел его беседующим с майором Хасановым, который и пове¬дал нам твою героическую, стало быть, это самое, ис¬торию. Честное слово, от гордости за тебя я чуть не подпрыгнул до самого потолка и тотчас же помчался сюда, в больницу. Сгореть бы этой спешке дымным огнем, забыл все приличия и пришел тебя проведать с пустыми руками!–Заведующий от досады даже прищелкнул языком.
Мы сидели с Ато Касымовичем и мирно беседова¬ли, когда открылась дверь и в палату вошла Людми¬ла. В ее руках были три огненно-красных гвоздики. Она было рванулась ко мне, но, увидев в палате посторон¬него человека, остановилась. Взгляд, полный любви и тревоги, был обращен ко мне, но сама она не двига¬лась с места. Наши глаза встретились, и я впервые ощутил, как слитно бьются наши сердца, сколько в них взаимной любви и понимания.
Догадливый и тактичный Ато Касымович разом по¬нял всю сложность обстановки.
–Ах, старость,–досадливо хлопнул он себя по коленям. –Вечно что-нибудь забудешь. У меня ведь срочное дело, а я здесь сижу. –Он поднялся и зато¬ропился к дверям. –А вы заходите, пери. Не смущай¬тесь... пожалуйста, пожалуйста... Извини, Рустам, по¬бегу. Как-нибудь появлюсь еще, посидим подольше. Хорошо? Ну, пока!
Ато Касымович осторожно притворил за собой дверь, но было уже поздно, нас обоих охватило непонятное смущение. Людмила подошла ко мне и чинно села рядом на стул. Мы глядели друг на друга так, словно не виделись по крайней мере три месяца, а не три дня. Все нужные слова куда-то пропали, но мы го¬ворили на языке сердец, состоящем из нежных взглядов, легких прикосновений и улыбок. Казалось, мы ни¬когда не сможем наглядеться друг на друга. Тонкий аромат духов, идущий от Людмилы, заполнил всю палату, ударил в голову и опьянил не хуже крепкого вина. Пасмурное небо за окном просветлело и налилось синевой, исчезла гнетущая душу смутная тяжесть и даже дергающая боль в поломанной ноге затихла.
Так прошли две недели. Людмила проведывала меня в день по два раза: во время обеденного перерыва и после работы. Не забывали и друзья. Джамшед по¬являлся почти каждый вечер. Лубат –в середине дня.
В один из таких визитов я попросил Джамшеда, чтобы он сходил ко мне на квартиру, покопался в мо-тоцикле и устранил поломку, а потом нашел бы поку¬пателя и продал ему мою «Яву». Мои слова изумили Джамшеда.
–Если все дело в деньгах, то не нужно расставать¬ся с мотоциклом,–рассудительно сказал он и доба¬вил с улыбкой. –Сейчас они мне не к спеху. Отдашь когда-нибудь потом, когда разбогатеешь.
–Спасибо, Джамшед,–ответил я. –Но видишь ли, я должен не только тебе, но еще и своему зятю Иному Саиду. Причем, ни много, ни мало, а семьсот рублей.
–И он что, срочно требует эти деньги?
–Вообще-то нет, просто я сам не хочу быть его должником.
–И все-таки, мне кажется, не следует торопиться с продажей, Рустам. Всегда можно найти какой-нибудь выход,–рассудил Джамшед. –Например, пе¬резанять у кого-нибудь деньги и вернуть долг. Как ты на это смотришь?
–Нет, нет. Даже не говори об этом. Ничего страш-ного, поживу без мотоцикла. Так что, прошу, помоги мне, чемпион. И чем скорее, тем лучше.
–Ладно, богач, попробую.
Джамшед ушел.
Третью неделю лежал я в больнице. Надо сказать, что самочувствие мое день ото дня улучшалось. Я уже прогуливался на костылях, головные боли и сердцебие¬ние прошли вовсе. Врачи обещали через неделю выпи¬сать. Но все это теперь мало радовало меня.
Дело в том, что вот уже третий день не приходила ко мне Людмила. Позвонить ей было сложно: больных к служебному телефону не подпускали, а автомата в отделении не было.
Как-то вечером ко мне пришел Джамшед с огром¬ным арбузом. Мы зашли в безлюдную больничную сто¬ловую и уселись в уголке. Стараясь развлечь меня приятель был в этот день особенно словоохотливым. Рассказывал смешные истории, шутил. Я же, напротив отвечал односложно. Оставил меня равнодушным и на редкость спелый, истекающий сладким соком арбуз. Я к нему даже не притронулся. Джамшед, наконец, не выдержал и напрямую спросил:
–Случилось что-нибудь, богач? Ты явно не в своей тарелке.
Я посмотрел на него: сказать или нет? Однако мои признания не понадобились. Джамшед сам обо всем догадался.
–Богач, видно, твоя пери не приходила сегодня?
–Нет, не приходила. И не только сегодня, но и вчера, и позавчера.
–Вот оно что! Все ясно, богач!
Джамшед отложил в сторону недоеденный кусок ар¬буза, вытер рот платком и встал из-за стола. Остав¬шуюся половину арбуза и нож отнес повару, проводил меня до палаты и торопливо зашагал по коридору к выходу, пообещав, что скоро вернется. И, действитель¬но, примерно через полтора часа Джамшед снова был у меня. Правда, мне эти полтора часа показались веч¬ностью: верно говорят, что ожидание хуже смерти.
–Пери болеет,–коротко сообщил Джамшед.
От этой вести мне в некотором смысле стало лег¬че–значит, Людмила просто не смогла прийти ко мне. Но тут же в сердце поселилась тревога: что с ней? Однако на этот вопрос Джамшед не знал ответа.
Настал день, когда мне наконец-то разрешили вый¬ти во двор и немного погулять. Непривычный к косты¬лям, я кое-как спустился с третьего этажа и почувст¬вовал себя таким усталым, будто преодолел дистанцию в несколько кило-метров. Зато, усевшись на скамейку, с жадностью вдыхал свежий воздух, запахи трав и чув¬ствовал себя так, словно заново родился. Не знаю, сколько я просидел так под ласковыми лучами солнца, как вдруг увидел направля-ющегося прямо к нашему корпусу Инома Саида. Подумал, что у зятя здесь, на¬верное, какие-то свои дела и он, конечно же, идет не ко мне. Ведь в последнее время мы с ним практически не общались. Чтобы избежать случайной встре-чи, я стал смотреть в другую сторону, прислушиваясь к ис-тории о Ходже Насреддине, которую громко рассказы¬вал собравшимся больной в коричневой пижаме.
–В давние времена, когда наш общий любимец был судьей, пришли к нему двое жалобщиков. Один из них утверждал: «Этот человек укусил меня за ло¬коть до крови. Накажите его». «Нет, отрицал второй,–он сам себя укусил за локоть, чтобы оговорить меня». Ходжа Насреддин прикрыл глаза и, поглаживая ко¬роткую черную бороду, погрузился в раздумье. Затем сказал: «Придите через два часа, и вы услышите мое решение». Жалобщики удалились, а мудрец уединился в комнате и стал пробовать, может ли человек укусить сам себя за локоть. Он наклонился, изгибаясь, почти до самой земли, вытягивал, словно гусь, шею, пока, наконец, потеряв равновесие, не упал на землю. Ходжа больно ударился о порог, разбил себе голову. Перевя-зав ее полотенцем, он вышел к ожидавшим его жалоб¬щикам. Пострадавший, уверенный, что вина ответчика доказана, воскликнул первым:
–О, почтенный хранитель справедливости и зако¬на, скажи: разве можно укусить самого себя за ло¬коть?
–Можно,–простонал Ходжа Насреддин, осто¬рожно ощупывая раскалывающуюся от боли голову. –Правда, пострадает от этого голова...
Все засмеялись, а рассказчик громче всех. Я смеял¬ся вместе со всеми, когда услышал знакомый скрипу¬чий голос:
–Салом, Рустам!
Меня словно окатили холодной водой. Сделан вид, что не расслышал, продолжал смеяться с больными.
–Рустам!
Делать было нечего, и я неохотно повернулся к Иному Саиду. Мне не хотелось отвечать на его приветствие, однако, поразмыслив, решил, что это была бы невежливо в присутствии стольких посторонних, и потому, скрепя сердце, негромко откликнулся:
–Здравствуйте.
Ином Саид по очереди пожал руки мне и всем си¬девшим рядом.
–Ну, как ты, все нормально? Я гляжу–вам здесь неплохо, отъелся, лицо красное, как петушиный гребень.
Шутка была обращена ко всем собравшимся, пото¬му я не счел себя обязанным улыбнуться и ответить на неё. Более того, чтобы не предлагать Иному Саиду сесть рядом с нашей компанией, я, опершись на кос¬тыли, встал и огляделся по сторонам. Под большим яблоневым деревом, на ветвях которого то там, то тут виднелись созревшие крупные плоды, заметил свобод¬ную скамейку и неторопливо побрел к ней, неуклюже перебирая костылями.
–Опять какую-нибудь новость сообщить хотите или просто так пришли?–осведомился я у идущего рядом зятя.
–У меня хорошие новости,–сказал он, как мож¬но дружелюбнее.
Я даже остановился и недоверчиво посмотрел на него, однако проглотил вертевшийся на языке вопрос «Что за новости?» и заковылял дальше. Немного пого¬дя, когда мы обосновались на скамейке, Ином Саид принялся излагать их сам.
–Во-первых, твоя сестра вот уже две недели бо¬леет. Лежит в первой городской больнице. У нее что-то с почками, в последние месяцы ее мучили сильные боли.
Я слушал его молча, не совсем понимая, что же в этих сообщениях хорошего. Ином Саид между тем про-должал:
–Во-вторых, в редакции сейчас полный завал: двое сотрудников в отпуске, мой заведующий Ахадов тоже нездоров. Вместо пятерых в отделе только двое. В четвертых,–перескочил зять, забыв сказать, что же «в третьих»,–для больной тети доктор прописал очень редкое лекарство. Спасибо, ваш главврач, мой хороший знакомый, помог. В наше время без своих лю¬дей пропадешь, Рустамджан, камень с места и то не сдвинешь. Так о чем я говорил? Да, так вот–взял я у главврача нужное лекарство и сказал сам себе: зайду-ка проведаю своего родственника, сделаю доброе дело. Поднялся в твою палату, а там тебя нет. Хоро¬шо, что увидел на скамейке, иначе вышел бы ты из больницы здоровым н засыпал бы меня потом упрека¬ми: мол, даже не проведал... –Ином Саид довольно потер руками.
–И это все ваши хорошие новости?–не выдер¬жал я.
–Нет, есть еще одна. –Ином Саид замолчал и искоса посмотрел ни меня. Во-первых, Кабирова по¬мирилась с мужем, ты не слышал об этом?–Новость подействовала на меня ошеломляюще. По спине за¬струились капли холодного пота. Неровно забилось сердце, застучало в висках, но я постарался не подать вида и хранил спокойствие египетского сфинкса. Я вел себя так, словно женщина, о которой шла речь, была мне совершенно незнакома. Более того, я даже поста¬рался зевнуть и неспешно прикрыл рот ладонью. Ином Саид, явно обманутый в своих ожиданиях, поначалу осекся, но, видимо, решил не сдаваться: –Во-вторых, она подала заявление об уходе.
Последние слова зятя все-таки вывели меня из рав¬новесия.
–Когда подала? И почему?–Сорванный голос выдал волнение.
Добившись своего, Ином Саид даже порозовел от удовольствия.
–Не далее как во вторник,–пояснил он. –И с того самого дня больше не выходит на работу.
Забыв про костыли, я резко встал, но боль в загип¬сованной ноге заставила меня пошатнуться и схва¬титься за спинку скамейки.
–Все это ложь! Чепуха какая-то!–Меня души¬ли гнев и отчаяние. –Хотелось махнуть рукой и за¬плакать горько, с надрывом, как плачут дети. –Я не верю они одному вашему слову. Понимаете, не верю! Чего вы хотите от нас с Людмилой? И какого черта притащились сюда?
–Рустам, перестань! Подумай, что скажут люди?
–Плевать мне на то, что кто скажет!–крикнул я со злостью.
–Ну-ну, Рустам, возьми себя в руки, перестань кричать. Я все-таки тебе зять. Быстро же ты забываешь все хорошее.
–Нет, не забываю. –Слезы обиды вскипели у меня на глазах, но я попытался сдержаться.
–Помню, что именно вы помогли мне устроиться на работу, редактировали мои первые материалы, со¬ветовали, как жить. Более того, на ваши деньги я ку¬пил мотоцикл.
–Слава богу, что хоть помнишь,–вздохнул Ином Саид удовлетворенно.
–И тем не менее прошу вас, оставьте меня в по¬кое и больше не вмешивайтесь в мою личную жизнь.
–Удивительно, как человек может измениться за какой-то год,–желчно произнес Ином Саид. –Ду¬маю, что это заслуга твоей Людмилы. Мало того, что сбила тебя с пути, заманила в свои сети, так еще настроила против меня, твоего зятя. Ты даже говорить не можешь со мной спокойно. И, вообще, никогда не думал, что ты любитель надкусанного хлеба.
–Думайте, что хотите,–снова вспыхнул я. –У меня нет желания слушать ваши пошлости.
–Слушать не хочешь? Да у тебя молоко на губах не обсохло, щенок! Нет, вы только подумайте!–Ином Саид вскочил и принялся загибать пальцы, перечисляя свои благодеяния. –Когда некуда было деваться, ты пришел именно ко мне! Найдите работу! Когда негде было взять денег на мотоцикл, не постеснялся обра¬титься ко мне. Сегодня я бросил все дела, пришел про¬ведать тебя, больного, а заодно, чтобы избежать нежелательных последствий, по-родственному предупредил, что эта красотка сошлась с мужем и уходит с работы. И что же? Вот она, человеческая благодарность! Я же во всем и виноват!
От града, сыпавшихся на меня упреков я пришел в неистовость:
–Ином Саид! Пусть вы старше и мой зять–все равно я скажу вам, что вы жалкое ничтожество и мне противно смотреть на вас.
–Что ж,–Ином Саид удивительно спокойно от¬реагировал на мой выпад. –Думаю, говорить нам больше не о чем. Остается тебе только вернуть долг, и наши отношения можно считать до конца выясненными.
–Вот и отлично. Деньги получите завтра. Я про¬дал мотоцикл. –Не желая смотреть на него снизу вверх, я тоже поднялся, неловко упираясь костылями в землю. Так мы стояли молча, глядя друг на друга глазами, полными ненависти и презрения.
Не знаю, чем бы закончилась наша стычка, но в это время мы услышали рев мотоцикла и оба невольно ог¬лянулись. Нарушая больничные и дорожные правила, прямо по тротуару лихо мчался на «Яве» Джамшед. Он подкатил к нам вплотную и, резко затормозив, остановился. Приветливо поздоровавшись с нами, Джамшед смутился. Ни я, ни Ином Саид не ответили ему. Может быть, как в детской игре, каждый из нас боялся первым нарушить тягостное молчание и тем самым признать себя побежденным.
Ином Саид оторвал неприязненный взгляд от мое¬го приятеля и, глубоко вздохнув, еще больше ссутулил¬ся первым нарушить тягостное молчание и тем самым жестью на костыли и мрачно глядел на Джамшеда. А тот, оправившись от минутного смущения, посмотрел смеющи-мися глазами на нас с Ином Саидом, пожал обоим руки и весело спросил:
–Кажется, я помешал вашей приятной беседе?
Я оставил его шутку без ответа и спросил:
–Ты почему до сих пор не продал мотоцикл?
–Богач, честное слово, душа противится прода¬же такого лихого коня. Не могу я этого сделать,–взмолился Джамшед и обратился к Ином Саиду. –Дядя, вы старше нас и умнее, скажите ему, ну какой здравый человек добровольно расстанется с «Явой»?
Ином Саид молчал, заложив руки за спину. Я ра¬зозлился:
–Джамшед, ты что, не понимаешь, что мне срочно нужны деньги?
–Почему не понимаю?–Джамшед рассмеялся, достал из кармана газетный сверток и торжественно вручил его мне:
–На, держи! Ровно семьсот!
Я взял сверток и, даже не развернув его, молча от¬дал Ином Саиду. Тот положил деньги в карман.
Джамшед даже присвистнул от изумления, сидя верхом на моей красавице «Яве» и смотрел широко раскрытыми глазами то на меня, то на удаляющегося Ином Саида.
–Так это, выходит, и есть твой зять?
Я шлепнул ладонью по скамейке:
–Садись сюда, чемпион. Значит, не продал «Яву»? Это, конечно, неплохо, но где ты взял деньги?
–Вечерам сходил к своему дяде, рассказал все, как есть, и он без разговоров одолжил мне нужную сумму.
–Хм, а когда надо вернуть долг?–спросил я за¬думчиво.
–Когда разбогатеешь, богач, тогда и возвратишь.
–Спасибо, чемпион. Дай-ка твою руку.
Я с признательностью пожал руку Джамшеду и от полноты чувств предложил:
–А что, если я откажусь от «Явы» и ты, чемпион, станешь ее полноправным хозяином?
–Нет, нет, богач, машина твоя. Но до твоего вы¬здоровления я поезжу на ней, если ты не против.
–О чем речь!–прервал я наше состязание в бла¬городстве и подробно пересказал Джамшеду все но¬вости, сообщенные мне Ином Саидом. В заключение я добавил:
–Не верю ему ни на грош, но тем не менее с Люд¬милой что-то случилось. Сегодня я должен обязатель¬но ее увидеть.
–Но ведь это невозможно, богач. Сейчас тебя ни¬кто не выпишет из больницы.
–Я и не собираюсь выписываться. Ты принеси на время мне какую-нибудь одежонку, и порядок. После ужина до самого сна врачи нас, как правило, не тре¬вожат. Успеем проведать Людмилу и вернуться.
–Смотри! Если они все-таки узнают о твоей от¬лучке, тебе здорово влетит.
–Вместо ответа я привел Джамшеду на память рубаи:
У меня такое сердце, что не боюсь даже султана,
Не страшусь оков и сырой темницы,
Сердце влюбленного подобно голодному волку,
А какой голодный волк опасается чабана?
–Понимаю, богач, но... давай лучше немного по¬временим. Тебя ведь со дня на день должны выписать. Разве не так?
–Не знаю, чемпион. Утром у меня повторно взя¬ли анализы, водили на рентген. Сказали–если завт¬ра все будет в порядке, тогда и будем говорить о вы¬писке.
–Ну вот видишь, богач, через день–другой тебя, вполне возможно, выпишут. Давай-ка отложим заду¬манную тобой операцию.
–Нет, чемпион. Поезжай, привези мне одежду. Хотя постой. Может, у тебя просто нет времени?
–Ну, что ты болтаешь, богач? Я имел в виду сов¬сем другое... Не успеешь ты на одной ноге обойти боль¬ничный корпус, как я вернусь обратно. –Джамшед озабоченно посмотрел на часы. –Жди меня в половине восьмого. Да, кстати, сигареты у тебя есть или мне прихватить пару пачек?
–Спасибо, Джамшед. У меня еще целых три пачки.
Проводив Джамшеда, я бесцельно прошелся по тротуару, приноравливаясь к костылям, потом заковылял к себе в палату. Поднялся на первый этаж, пыхтя и обливаясь потом и прямо на лестничной площадке вплотную столкнулся с Истад Назировичем. После приветствия и расспросов о самочувствие, я вместе с редактором, который пришел проведать меня, опять вышел во двор.
–Муаллим*, напрасно вы беспокоились,–сказал я, поудобнее усаживаясь на скамейку и пристраивая оба костыля слева от себя. –Возможно, завтра меня выпишут.
–Очень хорошо. –Истад Назирович сел рядом и внимательно посмотрел на меня. –В общем-то вид неплохой. Подлечили, отдохнул немного, скоро будешь бегать, как конь.
–Хромой конь далеко не ускачет,–отшутился я и постучал пальцем по гипсовой повязке, сковавшей ногу.
–Не всю же жизнь он хромать будет,–в тон мне ответил редактор и серьезно добавил: –Снимут гипс, мышцы ноги окрепнут и забудете о переломе, словно его никогда и не было. В молодости все заживает быст¬ро. А командировкой вашей я доволен.
–Ну что вы, муаллим! Мне до сих пор неловко от того, что я растянулся там, как мальчишка, да еще и ногу сломал. Слава богу, что девушку успели спасти, а то бы ее смерть лежала тяжким грузом на моей со¬вести.
–Ну, то, что вы упали–это, конечно, досадный случай. Но главное– дело сделали. Не только у вас, у нас у всех бы на совести лежал тяжкий груз, если бы с девушкой что-то случилось. Так что, спасибо, сынок. Теперь дело за
материалом. Соберитесь с мысля¬ми и напишите такую
*/ Муаллим- учитель, наставник.
статью, чтобы во многих сердцах отозвалось. И, чтоб такие, как Малик Шоев и Рахим-маслодел навсегда зареклись распоряжаться чужой судьбой и жизнью.
–Не знаю, выпишут меня в эти дни или нет, но к понедельнику материал будет готов. Это я твердо обе¬щаю.
–Ну вот и хорошо, один вопрос, считай, решили. –Истад Назирович достал из кармана пиджака сло¬женный вчетверо листок бумаги и протянул его мне. –Но есть еще и второй. Нате вот, почитайте.
Я развернул листок и пробежал взглядом по ску¬пым строчкам, написанным знакомым почерком. В за¬явлении, адресованном редактору, Людмила просила уволить ее с работы по собственному желанию. Мое сердце, как часы, стрелки которых переводят назад против движения, сначала замерло, потом робко стук¬нуло несколько раз, а потом заколотилось с такой си¬лой, что я испугался за него. Почему редактор принес мне это заявление? Не знаю. Я подавленно молчал, но он со свойственной ему решительностью взял инициа¬тиву в свои руки:
–Муллорустам! Вы с таким видом прочЛи заяв¬ление, как будто не знали о нем?
–Нет. То есть да. Точнее, часа полтора назад ко мне приходил Ином Саид, он и сообщил о решении Людмилы уйти из редакции. Почему все-таки она это сделала? Вы не знаете, муаллим?
–Странно. Человек поступает согласно вашему же¬ланию.
–Что вы говорите, Истад Назирович, почему счи¬таете, что я хотел этого?
–Но ведь вы сами попросили Ином Саида пого¬ворить с Кабировой о том, что намерены расстаться с нею?
–Я? Просил Ином Саида?!–голос мой дрогнул и стих до шепота.
–Ну, конечно, вы. Он сказал Людмиле, что вы больше не любите ее и просили в дальнейшем не при¬ходить к вам в больницу.
–О, черт!–с болью выкрикнул я, гневно глядя на тротуар, по которому недавно удалился Ином Саид. Волнуясь, стал объяснять:
–Знаете, Истад Назирович, какую он принес мне новость, явившись, якобы, проведать больного родст¬венника?¬ –Редактор вопросительно посмотрел на меня, ожидая продолжения. –Сказал, что Людмила помирилась с мужем и потому решила оставить редакцию.
–Какой негодяй!
Я сидел молча, сгорбившись, и напоминал сам се¬бе перезрелое яблоко, которое во время сбора плодов сорвалось с ветки, ударилось оземь и с треском рас¬кололось надвое. На душе было горько и пусто. Помимо своей воли я безучастно следил за цепочкой юрких рыжих муравьев, струившейся неподалеку от нас и ис¬чезавшей под сухими желтыми листьями. Странное оцепенение овладело мной. Мне было все равно, что будет со мной дальше и какими новыми неприятностями обер¬нется грядущий день.
–Верно говорят: человек–это не грецкий орех,–нарушил молчание Истад Назирович. –С орехом все просто: расколол его и видишь, здоровое в нем яд¬ро или поражено гнилью. Ладно, Муллорустам, возьмите себя в руки. Не все дыни бывают сладкими и аро¬матными. Один стебель дает прекрасные плоды, дру¬гой–безвкусные, словно солома. Сколько лет мы вместе проработали с Ином Саидом, и хоть у меня несколько раз были подозрения в его нечистоплотнос¬ти, я старался отогнать их от себя. Но что он способен на подобные интриги –такого я все же не предпола¬гал.
–Муаллим, а сами вы беседовали с Кабировой?
–Да, и не далее, как во вторник. Главный бухгал¬тер пришел ко мне с её заявлением. Увольнять хоро¬шего работника нам не хотелось, и я вызвал Людмилу к себе, чтобы выяснить причину ухода. Мы проговорили около часа. Она очень хорошо, хотя и с болью говори¬ла о вас. Кстати, в тот день я услышал от нее о ваших университетских злоключениях, и тогда же решил поговорить с ними о том, что необходимо восстановиться в вузе, продолжить учебу, по теперь на факультете журналистики. Характеристику мы вам дадим.
От волнения и стыда я готов был провалиться сквозь землю и завидовал черепахе, которая, окажись на моем месте втянула бы голову в панцирь и спряталась от умного и проницательного взгляда редактора. Зачем тогда я так легко поддался уговорам Ином Саида и начал свою жизнь с обмана, скрыв учебу в университе¬те, хотя чего проще было рассказать Истад Назировичу все как есть. Но откуда Людмила знала о фаль¬шивом штрихе в моей биографии? Ведь я ни разу ей ни заикнулся об этом. А, понятно! Ей, конечно же, рассказала Лубат!
- О чем думаете, Муллорустам?
–Я... виноват перед вами, муаллим. Не следовало мне слушать проженных ловкачей и скрывать от вас исключение из вуза.
Редактор дружески улыбнулся мне и похлопал по плечу:
–Теперь это все уже не имеет значения.
–Тысячу раз спасибо вам, муаллим.
... После ужина в точно назначенное время Джамшед подъехал к больнице. Я благополучно миновал проходную и переоделся за густой порослью декоратив¬ного кустарника. Пижамные штаны, правда, пришлось оставить, гипс помешал натянуть брюки. Джамшед ак¬куратно сложил больничную одежду в портфель и привязал его к багажнику «Явы».
Не прошло и пятнадцати минут, как мы подкатили к знакомому дому. Джамшед предложил мне подо¬ждать во дворе, а самому подняться на верхний этаж, и если Людмила дома, позвать меня. Но я не согла¬сился, я не мог больше ждать–слишком томительной оказалась разлука. Тогда Джамшед помог мне взо¬браться по ступенькам, которые, казалось, никогда не кончатся. У знакомой двери, обитой черным дерманти¬ном, я постоял несколько секунд, пытаясь унять вол¬нение и хоть чуточку отдышаться, а потом решительно нажал тугую кнопку звонка.
Мы подождали около пятнадцати минут, обмени¬ваясь с Джамшедом недоуменными взглядами, снова и снова нажимая на кнопку звонка и прислушиваясь к его резкой трели, но все было напрасно.
26
Через несколько дней меня выписали из больницы и даже сняли гипс. Нога, правда, слегка побаливала, и я быстро уставал, а в общем самочувствие было основное. Я шел медленно, заметно прихрамывая. И тем не менее меня пьянило чувство свободы, возможность идти куда заблагорассудится, волновал гомон спешащих по своим делам людей, ароматы духов проходящих мимо женщин.
Рядом с больницей Кара-боло на маленьком базарчике купил купил букет роскошных роз, остановил такси и поехал к Людмиле домой. Поднялся по знакомой лест¬нице и, перенеся всю тяжесть тела на левую ногу, по-тянулся к кнопке звонка. С бьющимся от волнения сердцем стал прислушиваться, однако за дверью не было ни звука. Я продолжал звонить, не желая верит, что Людмилы и на этот раз не окажется дома.
«–Сосчитаю до десяти и, если Людмила не от¬кроет, уйду»,–подумал я про себя.
Один, два, три…
–Безрезультатно.
«–Сосчитаю до двадцати, и, если не откроет, уйду».
Один, два, три...
Чаша терпения переполнилась. Но я опять припал к звонку и ждал, уже сам не знаю чего. «Ладно,–ре¬шил я, снимая палец с кнопки. –Последний раз сосчитаю до тридцати и, если не откроет, тогда уж не¬пременно уйду».
Один, два...
И тут я услышал звук поворачиваемого ключа в замочной скважине, и дверь отворилась. Правда совсем не та, которая была мне нужна, а соседней квар¬тиры. Я увидел седую старушку с живыми ясными гла¬зами и поздоровался с ней.
–Здравствуйте, молодой человек,–ответила она неспешно. –Люды дома нет. Позавчера ее увезла «Скорая помощь».
–А что случилось? И в какую больницу?
–По-моему, в первый роддом,–пояснила ста¬рушка. –Рано утром она позвонила мне и сказало, что ей очень плохо. Я заторопилась к Люде, вижу, она и впрямь сама не своя от боли. Ну, я и вызвала врача. Все-таки женщина в положении, мало чего может быть.
Старушка оказалась словоохотливой, но я прервал ее:
–Спасибо, бабушка, я сейчас к ней...–и тороп¬ливо зашагал вниз по лестнице, то и дело припадая на больную ногу.
В приемной роддома у окошка, где принимают пе¬редачи, целая очередь. Мужчины, женщины, дети... В руках бумажные свертки, бутылки с молоком и кефи¬ром, баночки с медом, вареньем и прочей снедью. Ох¬ваченный тревогой, я не сразу увидел эту очередь и ринулся прямо к окошку. Реплики стоящих заставили обратить на них внимание, но я уже решил не отсту¬пать. Выбрав три крупные розы из букета, протянул их молодой женщине в белом халате:
–Здравствуйте, милая сестрица. Эти цветы вам.
Медсестра улыбнулась и взяла розы.
–Спасибо, –поблагодарила она.
–Извините, Кабирова в какой палате?
–Кабирова Людмила?
–Да, она самая.
–В двадцать второй.
–Будьте добры, передайте ей это,–я протянул букет медсестре, и, чтобы не нервировать больше оче¬редь, быстро пошел к выходу.
–А от кого? Что ей сказать?–раздалось вдо¬гонку. Я остановился, и, чуть замявшись, сказал:
–От Рустам... То есть, скажите, от мужа.
Я стоял во дворе роддома под жаркими солнечными лучами и не отрывал глаз от окна на втором этаже, к стеклу которого была приклеена бумага с большими цифрами «22». И вот, наконец, оно отворилось и я уви¬дел побледневшее лицо Людмилы. Глаза мои невольно наполнились слезами, я не мог справиться с винова¬той улыбкой. Хотя в чем моя вина? Как объяснить, что наша размолвка–результат подлых интриг Ином Саида? Кричать об этом на весь двор? Да и это ли сей¬час самое важное?
Задрав голову, я смотрел на милое исхудавшее ли¬цо, и все слова застревали в горле.
Так прошло пять, десять, двадцать минут. Наконец я решился:
–Пери, брось-ка мне ключ от квартиры!
Людмила вытащила из кармана голубого больнично¬го халата ключ с брелком. Я поймал его и опять молча уставился на нее.
–Тебя уже выписали?–спросила она и улыбнулась. Я тоже расплылся в счастливой улыбке. Мне хотелось подпрыгнуть на месте, запеть, словом, совершить от переполнивших меня чувств какую-нибудь глупость, но вместо этого я переступил с ноги на ногу и сказал:
–Да, сегодня. Прямо из больницы поехал к тебе. Старушка-соседка мне и сообщила, что ты здесь. Как ты себя чувствуешь, пери?
–Спасибо. Сейчас немного лучше.
–А наш...–я хотел сказать «сын» и замялся. В конце концов ведь может родиться и дочка.
Людмила поняла и снова улыбнулась.
–Тоже хорошо.
–Сколько дней ты еще пролежишь?
–Не знаю, но неделю это уж точно.
–Что бы тебе хотелось поесть, пери? Скажи, я приготовлю и принесу...
–Хорошо бы наваристого куриного бульона. Вот только не знаю, справишься ли ты?
–В крайнем случае, мы ему поможем,–услышал я за спиной веселый смех и обернулся. Джамшед и Лубат, держась за руки, подходили ко мне. На краю до¬роги, сверкая на солнце, стояла моя «Ява», издали напоминавшая норовистого жеребенка.
–Тогда все в порядке,–подхватил я шутку. –Распределим обязанности: Чемпион купит курицу, прин¬цесса сварит, а мы с тобой, пери, с удовольствием съедим ее. Согласна?
–Кто же откажется!–сказала Людмила и, не выдержав, звонко рассмеялась.
Поговорив с Людмилой еще с полчаса, я решил, что мы утомили ее и начал прощаться. Друзья укати¬ли на «Яве», а я, не замечая больной ноги, с легким сердцем, шел к дому Людмилы. Солнце, несмотря на осень, припекало по летнему. Я поднял голову и стал всматриваться в синее небо. Был полдень. А вы знаете, кстати, что такое настоящий, истинный полдень? Это, когда солнце поднимается высоко над горизонтом, как говорят, находится в зените, а предметы почти не отбрасывают тени. Я вдруг подумал–может то, что произошло со мной в последнее время, и было моим истинным полднем? И что только так стоит жить на свете–не отбрасывая тени?
Перевод с таджикского языка
Людмилы Басовой и Леонида Чигрина
Из книги «Июльский звездопад»,
Душанбе, изд. «Ариана», 1992
И был полдень. повесть
© Copyright: Маруф Бободжон, 2025
Свидетельство о публикации №225110700534
Свидетельство о публикации №225110700534
Рецензии