Глава 11. Смерть я

Распятие эгоцентричного субъекта

Рождение Посредника в драме двух разбойников знаменует не примирение, а начало конца. Ибо Посредник, живой Христос, может обрести полное бытие в моем сознании лишь при одном условии — если освободится занимаемое Им место. Этим местом был трон моего «я», центра управления всей психической жизнью. Теперь настал час последнего и решительного акта внутренней Голгофы — смерти эгоцентричного субъекта, того, кто до сих пор считал себя хозяином своей внутренней вселенной.

1. Агония самости: «Боже Мой! Для чего Ты оставил Меня?»

Смерть «я» — не мгновенный акт, а мучительный процесс агонии. Это экзистенциальное проживание Богооставленности, когда все опоры рушатся последовательно и необратимо.

· Кризис воли: Моя воля, даже самая благая — познать Бога, стать лучше, — оказывается последней крепостью самости. Я понимаю, что не могу даже по-настоящему захотеть умереть для себя. Это вызывает страшное напряжение, описанное в тексте 4: «Борьба с Богом во Христе и в тоже самое время борюсь против Него в своем субъективизме».
· Кризис веры: Вера как доверие подвергается последнему искушению. Бог исчезает из поля моего восприятия. Остается лишь пустота, молчание, ощущение абсолютного одиночества. Это не сомнение рассудка, а экзистенциальная пустота, где исчезает сам субъект веры. Я, как Христос, взываю из этой пустоты: «Боже Мой! Для чего Ты оставил Меня?» (Мф. 27:46).
· Кризис идентичности: Распадается сама ткань того, что я называл собой. Марионетки (Единичное, Особенное, Всеобщее) теряют свою энергию. Рассудок умолкает. Даже самосознание, «Кукольник», начинает растворяться, ибо ему больше не на что смотреть. Это состояние тотальной потери, предсмертный час эго.

2. Акт Распятия: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой»

Смерть «я» — это не пассивная гибель, а акт, последнее свободное действие самости, которым она соглашается на собственное упразднение. Это высшее выражение нищеты духа, доведенной до логического предела: я не только ничего не имею, но и ничего не есмь.

В этот момент происходит решающий поворот. Исчерпав все свои ресурсы, я, как Христос, произношу: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой» (Лк. 23:46). Это не акт отчаяния, а акт предельного, абсолютного доверия. Я отказываюсь не только от содержания своей жизни, но и от самой ее формы — от субъектности. Я передаю Богу не что-то свое, а саму способность быть «собой».

В тексте 11 этот акт описан с пронзительной точностью: «Я умер, но остался жить в ином. Поистине, "нельзя увидеть Бога и остаться в живых" — человеческому я это невозможно». Это добровольное распятие эгоцентричного субъекта на кресте Божественного Молчания.

3. Сошествие во ад: Переживание небытия

За смертью следует сошествие во ад. Это не метафора, а феноменологическое описание состояния сознания после распятия «я».

· Исчезает время: прошлое как груз вины и будущее как проект спасения растворяются.
· Исчезает пространство: пропадает различение внутреннего и внешнего.
· Исчезает сама субъект-объектная дихотомия. Нет того, кто познает, и того, что познается.

Сознание становится чистым, безличным бытием-осознаванием. Это и есть то «небытие», та «чернота мрака», о которой говорит текст 12. Но это не ничто уничтожения, а «ничто» как чистая потенция, как утроба нового рождения. В тексте 11 это состояние названо «безличным взглядом из этой Тотальности». «Кукольник» умирает как отдельная позиция и сливается с самим полем сознания, которое теперь есть чистое, ничем не ограниченное присутствие.

4. Итог Распятия: «Свершилось!»

Когда умирает «я», умирает и порожденный им Бог — Бог как объект, как судья, как моральный императив, как абстрактная идея. Распятие субъекта влечет за собой распятие его объекта. Это и есть значение слова «Свершилось!» (Ин. 19:30). Свершился не земной путь человека Иисуса, а онтологический акт упразднения всей прежней системы отношений между человеком и Богом.

В этом акте тотального отрицания рождается подлинная основа для единства. Как писал Майстер Экхарт: «Бог должен умерить, чтобы я мог родиться». Но и «я» должно умереть, чтобы родился Бог — но уже не как объект, а как живой Дух, дышащий в самой сердцевине моего не-существования.

Смерть «я» — это не конец пути, а рождение возможности для подлинного начала. Освободившееся от узурпатора-эго сознание теперь становится девственной почвой, готовой к принятию семени Вечности. Теперь, из глубины этого Молчания и Небытия, может прозвучать подлинное Слово. Теперь может открыться Взгляд из Молчания — не взгляд человека на Бога, и не взгляд Бога на человека, а невыразимое единство того и другого в акте чистого, безобъектного Знания.