А давай?..

В детстве я была влюблена в мальчика. Он жил напротив, в соседнем доме. Наши окна смотрели друг на друга: тот же третий этаж, с небольшим смещением в сторону двора. Его окно было для меня порталом в другой мир.

Я часто выглядывала через форточку, чтобы проверить, горит ли там свет, дома ли он. Фантазировала, чем он занимается, в чем расхаживает по дому. Зимой окна были заледенелые, и форточка открывалась с трудом, с характерным скрипом. Под предлогом нехватки свежего воздуха я взбиралась на стул и высовывалась на лютый мороз, вдыхая колючий воздух и не сводя глаз с его квадрата света. А он, мой мальчик, даже не знал о моем существовании. Не знал, как часто мама прогоняла меня от окна — зимой не принято было открывать форточки, берегли драгоценное тепло. Не знал он и о том, как часто я потом валялась в кровати с больным горлом, и причина моей болезни носила его имя.

Но бывали и солнечные дни, когда окно было распахнуто настежь. Дождавшись, когда в доме никого не будет, я брала маленькое зеркальце и, поймав солнце, пускала солнечных зайчиков в его окно. Это была моя смелая азбука Морзе, послание, которое я не решалась произнести вслух. Иногда он тоже высовывался из окна по пояс, вглядываясь в блики, и тогда я в испуге убегала вглубь комнаты, не в силах просто подарить ему улыбку. Ведь нет ничего проще — просто улыбнуться соседу и помахать рукой. Но для меня это было равносильно подвигу.

Прошли годы. Мальчик переехал. Переехала и я, но осталась жить по соседству, в том же районе. А в его квартиру, как по закону подлости, поселилась моя старшая подруга с маленьким ребенком. Она часто звала меня в гости, но я каждый раз отказывалась. Было страшно нарушить хрупкую паутину памяти, спугнуть призраков, которые так бережно хранило мое сердце.

Однажды мне пришлось войти. Не затем, чтобы оставить анонимный подарок на пороге, как делала это в детстве, а чтобы помочь подруге с ребенком. Сердце колотилось, как набат, когда я переступала порог его подъезда. «Зачем я вообще это сделала? Зачем согласилась?» — вихрем крутилось в голове.

Я медленно прошла по коридору и зашла в его комнату. Та самая. Я гладила рукой обои, возможно, те самые, мимо которых он проходил тысячи раз. Подошла к окну. Вид отсюда был таким знакомым и таким чужим одновременно. Я смотрела на свои окна — теперь пустые и незнакомые, за которыми уже жила чужая жизнь.

И тут на меня нахлынуло такое чувство тоски, такое необъяснимое горе и разочарование, что подкосились ноги. Вцепившись в холодный подоконник, я начала истерично рыдать — никогда не отличалась спокойным нравом. Потом, обессилев, просто съехала на пол, прижала колени к подбородку, уткнулась в них лицом и горько, безутешно плакала, раскачиваясь из стороны в сторону.

Что я оплакивала? Свою детскую несмелость? Но я была всего лишь подростком, что с меня взять? Упущенную возможность дружить, гонять на велосипедах по дворам, шептать секреты на ухо, просто быть рядом? А случилось бы это вообще, наберись я тогда смелости и подойди к нему? Вряд ли. Да кто так поступает в детстве? Чушь!

Подруга вошла в комнату и ничего не поняла. Почему я сижу на полу и отчего по моим щекам текут эти тихие, печальные слезы? Я не могла объяснить. Объяснить, что время упущено безвозвратно. И уже не вернуть те трепетные моменты счастья, когда мы были так близко — всего лишь через дорогу, напротив. Но так и не заговорили. Так и не стали друзьями.

Мальчики вообще не дружат с девочками, как и мужчины с женщинами. Мир устроен так сложно, что нельзя просто подойти и сказать: «А давай будем рядом? А давай будем вместе? А давай навсегда, навсегда, навсегда…»