Шестопсалмие

Когда в храме погас свет, когда в море сумрака плавно закачались островки лампад, Женя выпрямилась, готовясь услышать голос чтеца. Сколько раз она вот так замирала во время шестопсалмия? Очень, очень часто. В самом раннем детстве замирать не получалось, Женя дергала бабушку за юбку и взволнованным шепотом спрашивала, почему так темно. Детский организм требовал движения, стоять столбиком, как строго велела бабушка, было очень сложно.

Взрослея, девочка научилась и молчать, и прислушиваться к словам псалмов, и даже думать о предстоянии перед Богом, о Страшном Суде. Шли годы, менялись чтецы, приходили и уходили люди, отреставрировали старый храм, но шестопсалмие всегда занимало особенное место в сердце Жени. Вытянувшись звонкой струной, она впитывала, вбирала, принимала, наполнялась…

Включался свет, но струна еще звенела, оставаясь напряженной. Думалось о многом. О том, что в конце времен придется вот так же стоять, собрав в кулак волю, связав в узел страх. О том, что эта красота, красота и строгость шестопсалмия вечна, она продолжится и во Втором Пришествии, перейдет и в Небесный Иерусалим. О том, что чувство благоговения совсем не зависит от голоса чтеца – душе всегда хорошо.

Хорошо и сейчас. Взгляд Жени направлен в центр храма, где невысокий, слегка сутулый юноша произносит скорбные, но и радостные слова. Древние слова…

-- Господи, да не яростию Твоею обличиши мене, ниже гневом Твоим накажеши мене, -- звучат слова, полные надежды. Страшно! Но и благодатно!

Колышется море сумрака, тонут в нем крохотные огоньки, а Женя вспоминает бабушку. Как чудесно она умела объяснять даже самые сложные вещи! И кажется, что старушка сейчас рядом, а между ними разлит таинственный полумрак. Псалмы пронизывают темноту и тайна становится близкой, родной, хоть и строгой. Псалмы – посланники тайны.

«Да, Господи, обличи нас не яростию, не гневом, а человеколюбием Твоим! Меня и всех нас! Бабушка уже умерла, но и она будет на Великом Суде Твоем! И мама, и брат, и все… Бремя тяжкое отяготеша на нас!» -- думает Женя и чувствует, что текут слезы. Если бы сейчас включили свет, то прихожане увидели бы совершенно восковое лицо с мокрыми дорожками на щеках, следами любви и раскаяния. Женя вспоминает, вспоминает…

Пусть длится и длится шестопсалмие, пусть не включается свет! Пусть удивительный сумрак пробудит новые, пока еще неведомые чувства! Ноги вязнут в полутьме и Жене кажется, что она стоит не в маленьком храме, а посередине людского моря – кипучего, разнообразного, явившегося на Суд. Море волнуется, пенится, бушует. Но есть и те, кто стоит спокойно, опустив глаза, кротко улыбаясь. Женя узнает бабушку, хочет броситься ей навстречу, но видение рассыпается на мелкие осколки и снова – маленький храм, погашенные свечи, псалмы…

Женя знает чтеца. Совсем еще молодой, он перенес многое – попадался в сети мошенников, невзаимной влюбленности, предательства и равнодушия. Может, поэтому он читает так вдохновенно, словно прося освобождения от горы земных страстей? Словно он самый ужасный грешник на этом свете? Женя вытирает слезы.

Пусть длится и длится шестопсалмие!

Это прекрасно.

Но включается свет, сумрак рассеивается.

И это прекрасно.