Наполеон. Отрывок из романа В ответе за прошлое

Я нашел его на самом краю обрыва. Он стоял, заложив руки за спину, ветер трепал фалды его шинели. Океанские волны в неистовстве бились далеко внизу, только шум их доносился сюда, наверх. Он смотрел вдаль, и нельзя было понять, о чем он думает. Может, снова тешит себя слабой надеждой, что за ним придут, его вспомнят, его позовут, как это уже было во время его первого заточения на острове Эльба? Правда, до сегодняшнего его пристанища на острове Святой Елены несколько тысяч миль, да и охрана более серьезная — два военных корабля сторожат на рейде. Но все-таки. Он еще полон сил, и еще столько несовершенства в этом мире… Но заглянуть в его душу было не суждено никому. Приблизившись вплотную сбоку, я был потрясен увиденным. Наполеон Бонопарт, император всех французов, завоеватель Европы, плакал. Он плакал скупо, по-мужски. Слезы скатывались по его щекам, и он не пытался их смахнуть — ветер сбивал их на плечи. Трудно было предположить, что он сожалеет о своем заточении здесь, на острове, так, как о том, что в свои пятьдесят лет он многое бы еще сделал.
— Простите, император, что беспокою вас.
Наполеон стоял не шелохнувшись. То ли я вопрос от волнения произнес тихо, то ли ветер был слишком силен. И я уже крикнул:
— Император, вы слышите меня?!
Он вздрогнул, резко смахнул рукой слезы и медленно повернулся. Не найдя никого, он опять застыл в своей позе.
— Император, вы не можете меня видеть, только слышать.
Наполеон опять повернулся, лицо исказила злая гримаса.
— Кто здесь? — скорее машинально, чем осознанно спросил он.
— Вестник.
— Вестник? — удивленно произнес он, поворачиваясь вокруг своей оси. — И где ты, вестник?
— Я здесь, но видеть вы меня не можете, да и охрана не должна меня видеть.
— И что ты хочешь, вестник? — устало проговорил Наполеон, снова устремив свой взгляд на океан. — Уж голоса доносятся с небес, пора на встречу к ним податься… Говори, вестник, я слушаю тебя! — крикнул он, распахнув руки вширь. — Пора уже к вам? Но я здесь еще не закончил свои дела.
— Не с небес я, вполне земной. Меня так Петр Первый назвал, мне нравится. Вы же знаете Петра?
— Знаю, достойный государь. Так ты и его видел?
— Да, как вас. И разговаривал с ним, и военные корабли и самолеты показывал.
— Какие? — живо откликнулся Наполеон. — Хотя, впрочем, бред какой-то.
— Вовсе не бред, меня царь Петр наш долго не признавал, отказывался верить, до пистолетов доходило, по мне стрелял.
— Почему ваш?
— Так я сам из России, только на двести лет вперед живу от вас. Про вас почти все знаю.
— На двести лет вперед?! И что там впереди, меня хоть помнят там? Или позабыли?
— Конечно, помнят. Не только помнят, но и чтут как великого полководца. Романы пишут, фильмы снимают. Именами ваших маршалов названы улицы и площади Парижа. А прах ваш покоится в красивом соборе.
— Прах мой в Париже покоится? — Наполеон ухмыльнулся. — Живой я там теперь уже не нужен? Мертвый идол спокойнее, чем живой император. Такова истина всех времен. Я так понимаю, оружие из вашего времени царю Петру показывали. Что, до сих пор воюете?
— Увы, человек не может мирно сосуществовать. Войны идут, не прекращаясь, и у нас.
— И в чем сейчас у вас выражается политика войны?
— Одно и то же: рынки сбыта, территории и полезные ископаемые. Природные ресурсы — нефть, газ — встали сейчас во главу военных конфликтов. И вместе с тем развиваются армии, вооружение.
— А Франция? Как сейчас она?
— Живет и процветает в своих естественных границах, что было и при вас. Как нельзя сказать о других государствах. Сменились названия, сменились границы, нет королевств. И правят государствами президенты и премьер-министры.
— А что мой сын, он как-то проявил себя? — резко спросил Наполеон.
— Нет, никак не проявил. Вернее будет сказать, ему не дали проявить себя. Он знал о вас и помнил. Тоже был военным, дослужился до майора австрийской армии своего деда, потом заболел и умер. А вот жена ваша, Мария-Луиза Австрийская, наоборот, преуспела, была правительницей Пармы и многое сделала для процветания маленького герцогства. Народ ее очень любил.
— Да, мое учение не пропало даром, хорошая, стало быть, была императрица. А маршалы мои живы? Мюрат, Ней, Даву?
— Так вы же знаете, Мюрата и Нея расстреляли еще в тысяча восемьсот пятнадцатом, а Даву лишь немного переживет вас.
— А мать моя, Летиция? Что с ней?
— Матушка ваша переехала в Рим, последние годы вела уединенную жизнь и прожила до восьмидесяти пяти. Простите, император, можно теперь мой вопрос? — поторопился я, предупреждая возможные дальнейшие расспросы.
— Спрашивай, инициатива в твоих руках.
— Скажите, для чего вам нужна была Россия? Ведь, затевая поход против нее, вы наверняка оценивали опасную ситуацию. Враждебная Англия совсем близко от Франции и ненадежный мир с Австрией в отсутствие правителя в Париже. Русские под командованием Суворова в военной кампании в Италии доказали, что умеют драться. И потом, такую огромную территорию надо держать в повиновении вдали от самой Франции. Что было возможно в Европе, не подходит для России.
— Это вам сейчас известно. Тогда ситуация была другая, по моему мнению. И мне нужно было обезопасить себя от военного союза России с Австрией и Пруссией, которые тогда зависели от меня. Старика Суворова тогда уже не было, и кого-нибудь более или менее подходящего из генералов у русских я не видел. Да и бивали мы их уже неоднократно. И времени на раздумья тоже не было. Нужно было вывести из игры сильного соперника, еще более усилив свое влияние в Европе. И только тогда я мог сокрушить Англию, нашего давнего соперника. Но ваш Кутузов спутал все мои карты, он всячески уклонялся от сражения, прекрасно понимая, что я разобью его.
— Да, но битва при Бородино показала, что это не совсем так, — поспешил я вставить свое слово.
— М-да, Бородино… Здесь русские показали себя во всей красе. С такими солдатами, как у вас, и маршалами, как у меня, я мог бы завоевать весь мир и не стоял бы здесь, вдали от Франции. Отчасти эта битва и была неким отрезвляющим моментом, который повлиял на мой уход из Москвы без дальнейших больших сражений… Откуда ты знаешь все это? — Наполеон повернулся, как бы ища меня.
— Это уже история, давнишняя история. В наше время все можно узнать за считаные минуты. Технический прогресс за двести лет шагнул так далеко, что вашим фантазерам даже и не снилось.
— И вы теперь можете путешествовать во времени?
— Похоже, что так. Сам случайно эту возможность обнаружил.
— И что, ты видишь меня?
— Да, как будто рядом стою.
— А я смогу тебя увидеть?
— Конечно, только в комнате у вас, чтобы охрана не видела.
— Тогда я возвращаюсь. — Наполеон резко повернулся и направился в сторону дома.
Я следовал за ним. Он шел, не останавливаясь, не задавая вопросов. Похоже, что он что-то задумал. И я уже пожалел о том, что заговорил с ним на берегу. Как бы он не затеял третье пришествие на престол. Ну, здесь его могу остановить даже я, никакие доводы его не помогут. Он так разворошил этот европейский муравейник, что Европа долго не успокоится. Да и Франция вздохнула свободней от кровавой повинности в пушечном мясе, которой он обложил всю страну мертвой хваткой. Только покажу ему современную Францию, Европу, если захочет — Россию. Это в моей власти.
Я вместе с ним миновал все караулы и вошел в дом. Он приказал своему слуге Маршану не беспокоить его до вечера и сам закрыл за ним дверь. Затем он оглянулся вглубь комнаты, все еще держа руками дверь.
— Ты здесь?
— Да, — эхом отозвался я.
— Покажись! — не терпящим возражения голосом приказал Наполеон.
Я занял позицию возле окна, чтобы меня не было видно с улицы, и нажал «Z». Мы молча смотрели друг на друга. Я судорожно поправлял гарнитуру электронного переводчика, наушник никак не держался в ухе.
— Ты человек? — наконец вымолвил он.
— Да, такой же, как и вы, из плоти и крови.
— И тебя можно потрогать, ты не растворишься, как мираж?
— Можно.
Наполеон еще постоял некоторое время, прислонившись спиной к двери, а затем медленно направился ко мне. Кто бы мог подумать, что я могу вот так запросто говорить с императором Франции, с тираном, от имени которого трепетали все короли Европы. С императором, который единолично перекраивал карты государств и повелевал судьбами миллионов.
— Странно, ты говоришь по-русски, но я слышу и французскую речь с каким-то странным оттенком.
— Это электронный переводчик. Я могу общаться с любым иностранцем, и все будут понимать меня, а я их.
Он склонил голову.
— Занятно. Не надо содержать и таскать за собой свору своих переводчиков и всякий раз сомневаться в точности перевода.
Наполеон подошел еще ближе, внимательно разглядывая меня и обстановку за моей спиной, стол, всякий хлам на столе. Он держал руки за спиной, и мне почудилось, что он страстно хочет перекреститься, или, во всяком случае, скрестил пальцы. Но держится молодцом. Человек-титан, вместо сердца кусок стали. Сердце, струны которого замолчали сразу же после расставания с Жозефиной. Он подошел вплотную, выпростал из-за спины руку и осторожно дотронулся до края моего стола. По лицу пробежала какая-то тень. Взял книгу, покачал, как бы взвешивая в руке.
— А исчезаешь так же быстро? — Отошел с книгой в руках.
— Да.
Я нажал «пробел» — Наполеон с книгой остался только в мониторе. Он стоял посреди комнаты, качая книгой, явно что-то раздумывая.
— И со мной можешь исчезнуть?
— Да без проблем.
— Проблемы будут у них, — повернулся он в сторону двери.
— Я могу вернуть вас сюда тут же, никто и не заметит, хотя для вас пройдет целый день там, в нашем времени.
Я чувствовал, что он хочет о чем-то попросить, но не решается.
— Хотите посмотреть на современную вашу Францию? — попытался я вывести его из затруднительного положения, появляясь также у окна.
— Хочу. — Он решительно шагнул на мою территорию, на секунду остановился у стола и подошел ко мне. — Хочу, показывайте!
Я щелкнул по «пробелу», Наполеон схватился за стол, потом резко выпрямился.
— И где мы сейчас?
— Двадцать первый век, Россия, — как можно более буднично ответил я. — Точнее, у меня дома. Прежде чем посещать Францию, необходимо переодеться. В такой одежде, как у вас, никто уже давно не ходит. Нужно подобрать вам костюм и, осмелюсь сказать, имя.
— Имя? — недоуменно спросил он.
— Да, имя. Я не могу там прилюдно называть вас императором. Никто не поймет, а излишнее внимание нам ни к чему.
— Зовите тогда Жозефом, так звали моего брата… Такая маленькая комната. Как вы здесь живете? — Наполеон обвел комнату глазами. — А там другая? — указал он на дверь.
— Да.
Он пошел к двери, он вел себя как император. На секунду скользнул взглядом по еще меньшей кухне и прошел в зал, я еле поспевал за ним. Жена лежала с кошкой на диване и смотрела очередной мыльный сериал. Наполеон остановился посреди комнаты и уперся взглядом в телевизор. Жена сбросила кошку с себя и вскочила.
— Вы кто?
Наполеон вопросительно повернулся ко мне.
— Дорогая, это Наполеон, собственной персоной. Моя жена Елена, — указал я на жену.
Он чуть кивнул.
— Откуда ты его взял? — Жена была вне себя от замешательства.
— Все оттуда же, из прошлого.
— Ты с ума сведешь нас своими похождениями! Хоть бы предупредил.
— Я не успел, все получилось спонтанно, — и уже обращаясь к императору: — Извините, император, я ее не предупредил.
— Да, пожалуйста. Я сам словно во сне, все так неожиданно. А что это за устройство с живыми людьми? — кивнул он на телевизор. — Тоже ваше достижение современной науки?
— Да, это телевизор. Показывает спектакли, фильмы, новости, исторические события. Это очень сложный аппарат, преобразовывает сигнал из эфира в изображение.
— Пока непонятно, но забавно. Как они там помещаются? — Он подошел поближе, заглянул за телевизор.
— Мне трудно вам это объяснить, нужно делать экскурс в историю физических явлений, и это займет много времени. Примите это как интересный факт, тем более что таких фактов будет очень много. Кстати, можем поискать канал с новостями на французском языке.
Я взял пульт и начал перещелкивать каналы телевизора. Наполеон смотрел то на пульт, то на телевизор, где мелькали персонажи и события. Наконец появился новостной канал на французском языке, шли дебаты между кандидатом в президенты и действующим президентом Франции. Наполеон стоял все так же посреди комнаты и смотрел, не отрываясь, на их препирательства.
— Кто это? — спросил он после долгого молчания.
— Это президент Франции и кандидат в президенты. Сейчас там идет предвыборная кампания. Ну и в прямом эфире устраивают подобные мероприятия, чтобы избиратели видели воочию, кто что значит. Сейчас популярность действующего президента низкая, его все критикуют, ругают. Вот на этом и пытается сыграть его конкурент, раздавая щедрые обещания, что он все исправит и при нем жить будет лучше.
— И как часто такие выборы проходят?
— Обычно во многих странах раз в четыре года.
— И что, такая система эффективна?
— На сегодняшний день считается, что эффективна. Если действующий президент своими делами доказывает свою эффективность, что определяется устойчивым ростом экономики, повышением благосостояния граждан, не вызывает яростной критики оппозиции, имеет большую популярность, то он имеет больше шансов быть переизбранным на второй срок, но уже последний.
— А если президент глуп, то он четыре года будет сидеть на шее у государства, и народ будет терпеть это четыре года? — усмехнулся Наполеон.
— Бывает и так. Но президент — это, как правило, лидер какой-нибудь политической партии, и свою состоятельность он доказывает еще задолго до выборов, успев приобрести опыт государственного управления на более низком уровне, в качестве губернатора провинции или в правительстве действующего президента. Но в истории всякое бывает. Например, президент Америки лишился своего поста из-за интимной связи с женщиной.
— Как это может быть? — воскликнул Наполеон. — Это привилегия императора, короля. Это было всегда. Иметь фавориток — это так же естественно, как выполнение любой другой государственной деятельности.
— Так было раньше. Сейчас за любовные домогательства лишают постов на любом уровне, невзирая на чины и звания. Впрочем, таким приемом пользуются и для устранения конкурентов.
— Похоже, времена действительно изменились, — задумчиво произнес он, скрестив руки за спиной. — И одежда совсем другая. В мое время короли и герцоги выглядели куда пышнее, чем эти высокопоставленные господа. Они что, еще и на государственном обеспечении? Не могут позволить себе более красивую одежду?
— Нет, это сейчас такой стиль делового костюма. И вам перед посещением Франции необходимо подобрать такой же костюм.
— Ты что, во Францию собрался? — вдруг подала свой голос жена. — Я тоже хочу. Возьмите и меня с собой.
Наполеон вопросительно посмотрел на меня.
— Жена просит взять ее с собой, мы там сейчас частенько бываем, Париж стал уже почти родным городом. У нас есть там небольшая квартирка, чтобы удобно было туда приезжать. А теперь попросим жену снять с вас мерки, чтобы в магазине подобрать подходящую одежду, и в путь. Пожалуйста, дорогая, помоги нам с одеждой по твоему вкусу.
— Пожалуйста.
Она сходила за портняжным метром, подошла к Наполеону.
— Разрешите, ваше величество, я сниму с вас мерки.
Он несколько отстранился.
— Не бойтесь, император. Это у вас портные — мужчины, — попробовал я успокоить Наполеона. — Сейчас женщины сильно потеснили наши мужские позиции. Они и руководители фирм, и в правительствах стран, и даже премьер-министры. Скоро президентами станут.
Жена тем временем сняла мерки и задумалась.
— Лучше сразу в магазине примерять, чтобы не подгонять.
— Так, в мундире императора мы не пойдем туда. Сначала я сейчас где-нибудь со склада ночью возьму что-нибудь попроще, а потом в ближайшем магазине подберем костюм, рубашку и обувь.
— Ладно, тогда неси джинсы, размера так пятидесятого, пошире в талии, футболку с каким-нибудь тонким свитерком, все с ростовкой под сто шестьдесят, да кроссовки тридцать девятого размера. Здесь приоденем — и в магазин для дальнейшей примерки.
— Присаживайтесь пока, Жозеф. — Я пристально посмотрел ему в глаза. — Я скоро вернусь.
Глаза его были спокойны и холодны. Он сел на диван и стал дальше смотреть словесную перепалку своих соотечественников, мелкие вопросы по одежде его не волновали.
Я изрядно повозился на складе одного из магазинов, чтобы подобрать все необходимое, и вернулся с ворохом одежды.
— Идемте переодеваться, Жозеф. Нас ждет Париж. Мы пойдем в то время, когда цветут каштаны.
Мы пошли в мою комнату переодеваться.
— Снимайте ваш императорский мундир, повесим его в шкаф.
И тут я столкнулся с неожиданностью. Мало того что Наполеон не мог сам толком раздеться, он вообще без моей помощи не смог надеть джинсы, футболку и свитер. Джинсы я подтянул ремнем на его большом круглом животе, а длинные штанины подвернул. Жена обрежет как надо. Кое-как напялили кроссовки.
— А теперь к зеркалу, император.
Он неуклюже прошел к зеркалу, осмотрел себя и произнес свою уже ранее знаменитую фразу.
— От великого до смешного один шаг. В этих штанах неудобно ходить. Это одежда для портовых грузчиков Марселя, а не для императора Франции.
— Вот поэтому мы сейчас пойдем в магазин и там подберем вам нормальный костюм. Заодно прогуляетесь по нашей России, посмотрите, как мы живем.
Он напрягся.
— Мы пойдем без охраны, так просто?
— Конечно, никто же не знает, что вы император Франции. Никто даже сходства не заметит. Вы сейчас похожи на простого гражданина, в такой же одежде, как у всех. Идемте. Теперь хоть в магазин, хоть в театр. Даже в Париже можно появиться в такой одежде, никто ничего не скажет. Такая одежда сейчас универсальна для большинства городов мира. Но мы выберем костюм поудобней, чтобы вам было более комфортно. Дорогая, ты ведь поможешь нам?
— Ладно уж. Себе что-нибудь присмотрю, раз в Париж собрались.
Мы вышли из дома, Наполеон остановился при выходе из подъезда. Рядом с подъездом стояло такси, симпатичная соседка с верхнего этажа усаживалась в машину. Хлопнула дверца, и такси плавно отъехало, освободив нам дорогу.
— Что это? — спросил он.
— Автомобиль, атрибут нашего времени. Их огромное количество в каждом городе мира. Раньше были кареты с лошадьми, сейчас машины.
— И мы тоже поедем на такой?
— Нет, тут идти недалеко. Конечно, здесь не свежий океанский бриз. Здесь выхлопные газы тысяч автомобилей большого города, потому придется потерпеть и привыкать. В Париже их еще больше.
Наполеон шел медленно, оглядывая дома, всматриваясь в людей, провожал взглядом автомобили. Мы подошли к нашей остановке общественного транспорта.
— Дорогая, давай прокатим Жозефа на троллейбусе.
— Смотри сам, тут и пешком недалеко.
— Жозеф, прокатимся на большой машине? — указал я ему на подходящий к остановке троллейбус.
Он молча кивнул. Для начала мы посмотрели, как входили-выходили пассажиры, чтобы император мог со стороны посмотреть, что это такое. Потом подошел наш номер. Людей было мало, и мы без сутолоки вошли в салон. Сели на свободные места, и троллейбус тронулся. Он резко набрал свой ход. Наполеон сидел напряженно. Он как бы оценивал свое состояние, свои ощущения. Осматривал салон, людей. На следующей остановке я встал.
— Нам пора выходить, Жозеф.
Он отрицательно мотнул головой — пришлось ехать дальше. Наполеон смотрел в окно на десятки разномастных, разноцветных автомобилей, обгоняющих троллейбус и проезжающих по встречным полосам. Разглядывал новых пассажиров, входящих на остановках. Впереди нас на сиденье плюхнулись две молодые девчонки и весело защебетали, беспрестанно хохоча. Видно было, как Наполеон вслушивается в их разговор, и неожиданно произнес:
— Бонжур, мадемуазель.
Девчонки разом оглянулись, секунду разглядывали его, потом расхохотались и вспорхнули к выходу.
— Идемте и мы, нам тоже выходить, — пригласил я его к выходу.
Он поднялся, слегка поморщился, и мы вышли.
— Ну как, понравилось?
— Необычно и довольно быстро.
Мы вышли на центральную площадь нашего города. Летом днем на площади всегда малолюдно, горожане в основном на работе или на даче. На площади работали фонтаны, скучающие продавцы детских аттракционов посиживали на лавочках, ожидая своих маленьких посетителей. Мы медленно продефилировали через площадь к торговому центру.
— Вот и наш магазин, здесь, я думаю, мы подберем все необходимое. Идемте, Жозеф, придется набраться терпения. Я сам не любитель походов по таким магазинам, поэтому всецело доверяюсь своей жене. Она меня одевает и обувает.
В здании торгового центра кондиционированный воздух приятно облек тело. Магазинчики по продаже одежды и обуви располагались на втором этаже, и мы подошли к эскалатору.
— Давай ты первая, дорогая, а мы за тобой.
Жена спокойно встала на ленту эскалатора и поплыла вверх. Наполеон остановился, не решаясь пойти дальше.
— Смелее, Жозеф, вставайте на ленту и держитесь рукой за поручень.
Он подошел ближе, поставил ногу на эскалатор, и нога поплыла. Он судорожно ухватился двумя руками за поручень и машинально ступил на ленту второй ногой. Я встал сразу за ним, чтобы удержать от возможного падения назад.
— Встаньте аккуратно на ступеньки, и все будет нормально.
Он переступил, все еще держась обеими руками.
— Теперь смотрите, как Елена сходит с ленты и делайте как она.
Он почти спрыгнул с эскалатора.
— Нельзя, что ли, обычную лестницу сделать? Так же и разбиться можно!
— Лестница есть с другой стороны здания. Немного потренируетесь — и понравится. Детям очень нравится кататься на нем. Ну, идемте дальше.
Мы подошли к одному из многочисленных магазинчиков по продаже костюмов. Жена деловито прошла сразу к нужному размеру и стала присматривать что-нибудь пристойное, на ее взгляд. Наполеон подошел к ней, провел рукой по плечам висевших пиджаков. Жена вытащила один из костюмов и примерила на него. Он посмотрел и отрицательно покачал головой, хотя мне цвет и фасон понравились. Жена вытащила второй костюм, он внимательно оглядел его и утвердительно кивнул.
— Тогда меряйте пиджак в примерочной, а я еще посмотрю.
В примерочной Наполеон с трудом стянул с себя свитерок, и я помог ему надеть пиджак, но тот оказался узковат в талии.
— Маловат размерчик, побольше надо. Стойте здесь, я сейчас принесу другой.
Но жена уже шла с двумя пиджаками.
— Что, маловат? Вот, померяйте эти.
Наполеон с трудом влез в очередной пиджак, который был ближе к желаемому, но, похоже, цвет ему не понравился. Он снял его, протянул руку за другим.
— Вот у этого цвет более подходящий.
Он, кряхтя, с моей помощью облачился в третий. Я застегнул ему все пуговицы. Наполеон осмотрел себя со всех сторон и остался доволен.
— Как брюки будем примерять? — обратился я к жене.
— Надо примерять здесь, чтобы хоть по полноте подходили. Длину я убавлю, а вот с бедрами не справлюсь.
— Нет, давай возьмем этот костюм и брюки отдельно — несколько подходящих по размеру. Дома попытаемся примерять, здесь народ со смеху помрет, увидев, как мы его одеваем.
— Да уж.
— Ты подбери ему брюки — так, прикинем сверху по длине и полноте. Ремень возьмем, утянем, если что, под пиджаком не видно будет.
— Ну конечно, скажешь тоже.
Кое-как покончив с костюмом и брюками, выбрали пару сорочек, ремень и туфли. Оглядев нас, увешанных сумками и коробками, жена со смехом объявила:
— Я вас одела, теперь себе кофточку посмотрю.
В женском магазинчике, углядев, мягкий диванчик, мы, как по команде, плюхнулись на него.
— В последнее время я так не уставал, как сейчас, — проговорил Наполеон. — Все примерки мне делали на ходу и приносили готовый мундир.
— Это еще не все, сейчас жена будет примерять все, что висит. Так что терпение нам еще пригодится.
— Это все же лучше, чем сидеть на острове и смотреть, как препирается между собой мое окружение.
Жена долго ходила между рядов с кофточками, смотрела, щупала. Затем взяла пару, пошла в примерочную. Через некоторое время выглянула оттуда.
— Ну как?
— Ты в Париж собралась, надо что-нибудь повеселее, а эта серенькая какая-то.
Она скрылась за портьерой и через пару минут выглянула уже в другой кофточке.
— Эта уже поинтересней, только маловата.
— Да уж вижу, надо еще посмотреть.
Она опять пошла по рядам.
— Этих кофточек уже девать некуда, шкаф ломится от женской одежды. То ли дело у меня: один костюм на работу, в магазин и в театр, только рубашки меняю почаще.
— У Жозефины было несколько тысяч нарядов, некоторые она даже и не надевала. Целые комнаты ее дворца были завалены платьями, — задумчиво произнес Наполеон.
— Вы, говорят, ее очень любили, — сказал я, стараясь занять его разговором.
— Да, любил, но в угоду интересам Франции пришлось жениться на другой.
— А теперь как? — Жена стояла в очередной кофте.
Наполеон отрицательно покачал головой.
— Все вам не нравится, — фыркнула жена и скрылась в примерочной.
— Только Мария-Луиза родила мне наследника, но, как ты сказал, ему не дали распахнуть крылья. Во Францию опять вернулись Бурбоны.
— Мужчины, а сейчас? — Жена стояла перед нами в аляповатой белой кофточке с какими-то болтающимися ленточками и большим белым воротником.
Наполеон посмотрел на нее, задержал взгляд и утвердительно кивнул.
— Мне не нравится, она вся какая-то из себя, пышная, воздушная.
— А вот Жозефу понравилась. Я давно такую хотела и сейчас куплю.
— Покупай, одной больше — одной меньше. Оставим в Париже, здесь такую негде носить.
Выйдя, наконец из магазина женской одежды, мы направились было к выходу, но, проходя мимо книжного магазина, я остановился.
— Жозеф, давайте я покажу вам книги про Наполеона.
У него вспыхнули глаза.
— У вас, в России, про меня? — Удивление было такое искреннее, что это даже проняло меня.
— Да, представьте себе. Идемте.
Подойдя к стеллажу с исторической тематикой, я сразу же увидел книгу Эдварда Радзинского «Наполеон».
— Вот, пожалуйста, первая про Наполеона.
Протянул ему книгу. Он взял ее, всмотрелся в картину на обложке, тяжело вздохнул.
— Но мне больше понравилась эта, — протянул я ему другую книгу. — Тарле, «Наполеон», я перечитал ее трижды. О, смотрите, да тут и ваш Коленкур есть со своими дневниковыми записями. Его не читал пока.
— Коленкур?! — Удивление его было так велико, что он вырвал книгу из моих рук, открыл, поморщился.
— Что здесь написано? Это ведь мой секретарь, я хорошо помню, что он все время что-то записывал. Ты прочтешь мне эту книгу? — Это была даже не просьба, это была мольба. — Я очень хочу знать, каким меня представляют сейчас.
— Я думаю, в Париже мы найдем французское издание. И тогда вы сами сможете прочитать и узнать, каков Наполеон чужими глазами по прошествии времени. У меня есть еще одна интересная идея. Недавно я смотрел фильм про Наполеона, французского режиссера. Очень интересный фильм, я покажу его вам, и вы можете довольно быстро увидеть со стороны себя, свои битвы, свою политику.
Он посмотрел на меня непонимающим взглядом.
— Дома по телевизору покажу.
Он закрыл книгу и посмотрел на свой портрет на обложке.
— Не похож.
Я посмотрел на него, на портрет на книге.
— Да, в этих джинсах и свитере вас точно никто не узнает. Ну что, теперь можно и в Париж.
Вернувшись домой, мы переодели Наполеона в костюм. Он терпеливо снес все эти примерки и подгонки, и перед нами предстал приличного вида господин.
— А теперь, император, я покажу вам еще одно достижение современной науки — видеокамеру. С ее помощью вы сможете увидеть себя в телевизоре, сделаем маленькое кино.
Я принес видеокамеру и показал ему. Он посмотрел на нее в моих руках, пожал плечами.
— Пожалуйста, походите по комнате, почувствуйте, как сидит на вас костюм, как обувь, а я буду снимать вас, и потом посмотрим, что получилось.
В это время раздался звонок домофона, жена пошла открывать дверь. Я включил камеру на запись и поставил на штатив в углу комнаты для полного обзора происходящего. Сын пришел из школы, прошел в комнату, мельком поздоровался с Наполеоном и сразу же плюхнулся в свое кресло у компьютера.
— Достали уже эти преподы с рефератами. Знают ведь, что с инета все накачаем.
— Так вот, когда будешь искать, подбирать, текст компоновать, то и познакомишься с темой реферата, хоть что-то будешь знать. А что за тема? — поинтересовался я, чтобы последующая запись была более динамичной.
— Экономика государств. У меня — ваша любимая Франция. Нет бы хоть Испания, что ли.
— Кстати, о Франции. Мы сегодня собираемся с мамой в Париж.
— Да, пожалуйста, пожалуйста. Только в выходные я диктую условия: Барселона. Вернее, Тосса. Там я учусь дайвингу, инструктор очень опытный, хорошо говорит по-русски.
— Ну конечно, еще вдобавок красива. Видел я твой дайвинг, ты больше на берегу учишься, чем в море.
— А что вы опять в своем Париже забыли? Таскаетесь туда почти каждый выходной, — пытался сын увести разговор в сторону.
— Сегодня у нас довольно веская причина: хочу показать императору его Париж через двести лет.
Сынуля соскочил с кресла и, уставившись на Наполеона, поклонился и произнес весьма учтиво:
— Простите, господин император, в таком виде я вас не признал.
Наполеон вопросительно посмотрел на меня.
— Вот видите, вас в этом костюме никто не узнает. Это мой младший сын, он мне помогает в моих путешествиях во времени.
— Смышленый малый, — произнес Наполеон. — На кого учится?
— На финансиста, если получится.
— На финансиста? А военные сейчас не в моде?
— У хороших финансистов сейчас большие возможности. Можно работать и зарабатывать приличные деньги, используя экономическую информацию, не выходя из дома.
— Как это? — В вопросе прозвучал явный интерес.
— Биржа. Покупка-продажа акций, фьючерсов, опционов, облигаций.
— А, акции, знаю, — перебил Наполеон. — Мелкие спекулянты, бездельники.
— Ну почему мелкие спекулянты? Барон Ротшильд за несколько часов сколотил огромное состояние на битве при Ватерлоо. Все, как обычно, ставили на вас, но выиграл он, один.
Наполеон резко закинул руки за спину.
— Эти негодяи даже на крови зарабатывают. Если бы генерал Груши приспел вовремя, этот Ротшильд остался бы без штанов.
— Очень может быть. Андрей, выключай камеру, скопируй ролик, покажи императору кино.
— Секунду. — Андрей снял камеру и подключил к своему компьютеру.
Наполеон внимательно следил за происходящим, и когда на мониторе появилось изображение, он буквально впился в него. Досмотрев до конца, недоуменно посмотрел на меня.
— Это я там?
— Да, император.
— Не может быть, голос совсем не похож.
— В первый раз никто не узнает свой голос, и даже многим он не нравится. Здесь действительно вы. Помните наш предыдущий разговор? Андрей, покажи еще разочек кино.
Наполеон опять всмотрелся в себя, вслушался в голоса.
— Да, далеко продвинулась наука. В мое время только-только паровой двигатель на корабль ставили.
— А мы и по небу летаем, — не удержался я, — и дальше к звездам.
— И все воюете, — мрачно заключил он. — Может, пообедаем перед Парижем? Эта суматоха с одеждой утомила меня.
— Обязательно, и прямо сейчас, в Париже.
Он недоуменно уставился на меня.
— Дорогая, мы ждем тебя, — крикнул я жене.
— Иду, я уже готова.
— Андрей, мы отлучимся на несколько часиков, а ты уроки делай. Наполеон Бонапарт в шестнадцать лет уже имел звание подпоручика, а ты в пятнадцать еще в девятом классе топчешься.
— Жизнь тогда короче была, вот и торопились жить.
— Да! Вот уж не подумал бы так, надо запомнить.

Через пять минут Андрей высадил нас в Париже.
— Ну вот, мсье Жозеф, мы в Париже, как и обещал. Это наша квартирка, она очень маленькая, но для наших путешествий сюда хватает. На берегу Сены. А вот, узнаете? — указал я в окно на остроконечный шпиль на противоположном берегу.
— Бог мой! Нотр-Дам, мы действительно в Париже. Но как все изменилось. Тогда во дворец Тюильри, немедленно.
— Император, смею вас огорчить, но дворца нет.
— Как нет дворца? Что вы такое говорите?
— Парижская коммуна уничтожила дворец правителей-тиранов, а на его месте теперь сад Тюильри, любимое место парижан и гостей Парижа. Зато Лувр сохранился полностью, и после обеда в ресторанчике мы можем направиться к Лувру.
— Сначала в Нотр-Дам, здесь была моя коронация и Жозефины.
— Хорошо, тогда в ресторан. Здесь неподалеку очень хороший ресторан — во всяком случае, для нас, по-нашему вкусу.
Мы вышли из квартиры на лестничную площадку, убедившись через глазок, что там никого нет. Жильцы дома относились к нам весьма настороженно. Во всяком случае, это чувствовалось по их взглядам. Понятное дело, мы появлялись, по их меркам, очень редко, долго отсутствовали, по целым неделям. И чаще нас видели выходящими из дома, чем входящими. Потому что выходили мы днем, а возвращались уже затемно. А самое главное — не шумели в квартире, не стучали, не включали музыку.
Париж жил жизнью столицы мира. Латинский квартал с утра осадили толпы туристов, некоторые уже осмотрели собор, другие еще только намеревались лицезреть Нотр-Дам. Мы шли по заполненной народом улице к ресторанчику, который с женой посетили в самый первый приезд в Париж и теперь всегда приходили сюда. Ресторан Le Procope. Здесь великолепная кухня, уютные залы. Но не только это привлекало нас сюда. Этот ресторанчик посещали такие знаменитости, как Вольтер, Руссо, Шопен, Бальзак, Гюго, и многие другие не менее известные люди, автографы которых создали целую галерею. Под стеклом посетителей встречает треуголка молодого офицера Наполеона, тоже отобедавшего здесь и оставившего ее в качестве оплаты.
Мы вошли в ресторан, Наполеон остановился и замер, глядя на свою шляпу.
— Я же говорил ему, что моя шляпа со временем будет бесценна, — пробормотал он себе под нос. — Смотрите, действительно помнят.
— Бонжур, мсье Владимир. Бонжур, мадам Елена.
— Здравствуйте, Мишель. Мы сегодня втроем, наш друг Жозеф хочет показать нам свой Париж, но сначала мы хотели бы пообедать.
— Да, конечно, мсье Владимир. — Мишель старательно выговаривал русские слова. — Пожалуйста, проходите.
— Пожалуйста, Жозеф, куда предпочитаете присесть? — тихонько подмигнул я Елене.
Он прошел в зал, внимательно осмотрел картины, выбрал свободный столик на четверых ближе к дальнему углу зала и сел лицом к посетителям. Мы сели рядом, Мишель раздал карты посетителя.
— Вам, как всегда, сладкое вино? — спросил он.
— Да. А вы, Жозеф, какое вино предпочитаете? — обратился я к нему.
— Шамбертен.
— Шамбертен? Простите, какой именно? — переспросил Мишель.
— «Жевре-Шамбертен».
— Ваш Мишель слишком пристально смотрел на меня, — немного сердито произнес Наполеон, когда тот отошел.
— И немудрено, французы хорошо помнят своего прославленного императора, и ваше лицо можно увидеть повсюду. На картинах в Лувре, в Версале, в сувенирных магазинчиках. Коньяк «Наполеон», торт «Наполеон», многочисленные книги про Наполеона. Вы же заказали свое любимое вино, и оно в первую очередь ассоциируется с именем Наполеона. Но никому и в голову не придет, что вы, настоящий Наполеон, здесь и сейчас. А двойников известных личностей всегда хватает. Многие и пользуются этим. Есть даже конкурсы двойников, кто более похож. Некоторые даже пытаются жить жизнью своих кумиров, одеваются как они, двигаются как они, пытаются этим зарабатывать. Так что придется терпеть довольно пристальные взгляды и шушуканье за спиной. Итак, что вы будете заказывать, Жозеф? Здесь подают замечательную утку.
— Пусть утка еще поплавает, я смотрю, у них петух в вине есть, вот это я себе закажу. Кстати, если не пробовали, рекомендую. И, пожалуй, зелени побольше. На острове салаты не подают, только солонина, весь уже солью пропитался.
— Ты как, дорогая, насчет петуха? Что-то меня такое блюдо не впечатляет. Петух под вино — еще куда ни шло, но в вине его не воспринимаю. Не помню, чтобы у нас подобное готовили.
— А я попробую. Раз Жозеф его хвалит, значит, за двести лет это блюдо все еще пользуется спросом.
— Логично. Что ж, придется отведать петуха, будет с чем сравнить.
— С моего последнего визита здесь многое изменилось, — задумчиво произнес Наполеон. — Несколько залов, картины, чистота. У меня в Тюильри тоже было красиво.
— Вы готовы заказывать? — Мишель вежливо склонился к нам.
Мы сделали заказ, вызвав у Мишеля радостную улыбку в предвкушении хороших чаевых.
— Теперь надо набраться терпения, пока все это приготовится. Нам этот ресторанчик рекомендовал экскурсовод, когда мы впервые посетили Париж и были с экскурсией в Латинском квартале. Здесь предложили отведать луковый суп. Впрочем, ничего особенного в этом супе не оказалось, кроме цены, по тогдашним меркам.
— А у вас сейчас хватит денег заплатить за меня? — перебил меня император. — У меня с собой нет шляпы, чтобы расплатиться. — И он впервые рассмеялся.
— Не беспокойтесь, Жозеф, без денег в Париже делать нечего. Сейчас ситуация с деньгами очень хорошая, не то что раньше. Раньше целый год копили, чтобы на две недели съездить за границу, и Париж был самым первым заграничным городом. Как он нас поразил! Первые два дня я не мог отделаться от ощущения, что это все во сне. Я смеялся и улыбался как ненормальный. Я радовался каждой встрече с достопримечательностями Парижа. А их у него предостаточно. Конечно, он очень изменился с тех пор, когда вы его видели в последний раз. Но вы узнаете его, и он вам очень понравится.
Тем временем становилось шумнее. Новая толпа туристов, привлеченная луковым супом, а может быть, и историей ресторана, нахлынула в залы заведения. Они довольно бесцеремонно прохаживались по залам, разглядывая убранство, картины и фотографируясь на память. Многие фотографировали и большие массивные часы, висевшие за спиной у Бонапарта. Я наклонился поближе к нему и прошептал:
— Эти фотографии, с часами и с вами под ними, приобретают сумасшедшую стоимость сразу же после щелчка фотоаппарата. Многие будут потом в недоумении, когда станут разглядывать фотографии и вас позже дома. Разглядывать и сравнивать с портретами Наполеона. Шуму будет до небес: фантом императора обедал в ресторане Le Procope.
— Вы потом мне поподробнее расскажете о том, что сейчас сказали, — так же шепотом произнес Наполеон, — я ничего не понял.
Я посмотрел на него и кивнул. Многое надо еще объяснить императору, слишком много воды утекло, и многое в мире изменилось после его долгого отсутствия.
Наконец вспомнили и о нас. Мишель для начала принес холодные закуски и вино. Он аккуратно поставил тарелки перед каждым и налил в бокалы вино, каждому свое. Мы с женой привыкли к сладкому вину и сухое французское так и не смогли принять в свой рацион. Наполеон взял свой бокал, посмотрел на свет, понюхал и чуть пригубил.
— Немножко не то, но тоже хороший букет, — и медленно выпил весь бокал.
— Жозеф, вы разбираетесь в винах?
— Да, я мог бы стать хорошим виноделом, если бы не раннее увлечение точными науками и военным делом. И даже бы процветал. И кто знает, что лучше: мировая известность и смерть в изгнании или безвестность до глубокой старости в кругу домочадцев? Человек должен оставить о себе память. И не важно, какую. Только наслоения веков способны дать точный ответ, славен ли был человек, или все его дела были мелкими потугами для прославления имени своего, и только. Великие дела переживут века и сохранят имя. Как ты думаешь, Наполеона будут помнить через тысячу лет?
— Думаю, что будут. Почти двести лет прошло, а пишутся новые книги, снимаются новые фильмы, публикуются и продаются на аукционах письма Наполеона. Гражданский кодекс Франции до сих пор носит дух его творчества. В военных училищах многих стран изучают тактику ведения наполеоновских битв, как самых искусных военных операций. И орден Почетного Легиона, учрежденный Наполеоном, считается высшей наградой Франции.
Я говорил, и было трудно понять по его лицу, как Наполеон воспринимает эту информацию. Он налил себе второй бокал, поднял его.
— Что ж, хороший был малый. За Наполеона! — громко произнес он и залпом осушил бокал.
С соседних столиков обернулись несколько человек. По их лицам было видно нескрываемое удивление, а затем раздались аплодисменты.
— Вот видите, помнят Наполеона и восхищаются им. — Хотя, скорей всего, аплодисменты были ему, как очень похожему двойнику.
Наполеон принялся за салат, ел не торопясь, ловко орудуя столовыми приборами. Меня несколько обескуражило его поведение. Не хватало еще забрести сюда голодному журналисту, и назавтра все газеты Парижа увидят очень точную копию Наполеона. А светиться сейчас, и особенно без документов, не хотелось. Наши-то в порядке. Самолично поставленные визы в наших паспортах не вызывали нареканий, а вот Жозеф без документов мог подвести под монастырь. Надо срочно делать ему документы, он слишком заметен, да и загримировать его не мешало бы для полного спокойствия.
— Вкусно и свежо, — проговорил Наполеон. — Мой сторож, губернатор Лоу, не особенно заботится о рационе своего подопечного. У него, похоже, цель — как можно раньше уморить меня. За пять тысяч миль они боятся меня по-прежнему. А ты, вестник, почему не ешь?
— Размышляю.
— А-а-а! Тогда давай мне салат свой, ты даже не притронулся к нему. Похоже, вино ударяет в голову, надо поесть. Что-то там не торопятся с петухом.
— Да, пожалуйста, Жозеф. — Я передвинул ему свою тарелку. — Вы правы, излишнее внимание к нам сейчас ни к чему. А петухи наши томятся в вине, чтобы дойти до кондиции.
Я уже порядком проголодался, глядя, как Наполеон расправился со вторым салатом, и хотел уже окликнуть Мишеля, когда он, чувствуя, что уже пора подавать горячее, появился с подносом. Он опять расставил перед каждым тарелки, долил вина в бокалы, пожелал приятного аппетита и удалился.
— Ну наконец-то. Не прошло и года, — пробурчал я. — Посмотрим, чем хорош ваш петух.
Наполеон понюхал свое блюдо.
— Давно забытый запах, для начала ничего.
Он пригубил из бокала и принялся за трапезу. Его больше никто и ничего не интересовало. Он с таким удовольствием ел, что я поспешил тоже приняться за еду. Надо отдать должное повару, мясо было приготовлено отменно, только сладкий вкус моего вина немного сбивал с настроя. Наполеон быстрее меня закончил с петухом и, попивая вино, терпеливо ждал, когда закончу я.
— Ну как, вестник, понравился мой выбор?
— Замечательно, надо будет включить его в свое меню.
— Это вино придает блюду такой приятный вкус. Жаль мало, я бы не отказался от второй порции.
— У нас еще десерт и кофе, — пояснил я, — и оно уже на подходе, — заметив подходящего Мишеля.
На этот раз не было продолжительного ожидания, и мы плавно перешли к парижским пирожным. Местная выпечка мне всегда нравилась. В какое кафе в Париже ни зайдешь, всегда есть вкуснейшие пирожные предложения. Не зря в туристических справочниках по Парижу печенья и пирожные входят в десятку самых вкусных блюд, которые обязательно надо отведать.
Наполеон, как заядлый сладкоежка, съел сначала пирожное, затем принялся за кофе. Но через пару глотков заметил:
— Очень вкусно, но хотелось бы еще. Закажи мне еще несколько пирожных.
— Пожалуйста, Жозеф.
Я поднял было голову и тут же встретился со взглядом Мишеля, махнул ему.
— Мишель, будьте добры, еще три пирожных, и разных, нашему другу.
Он улыбнулся.
— Я так и думал, что повторите. Сию секунду.
— А тебе, дорогая, нужно блюсти фигуру, — заметив вопросительный взгляд Елены. — Мы с тобой повторим в кафе у башни, если сегодня туда доберемся.
— Про какую башню речь? — поинтересовался Наполеон.
— Есть в Париже теперь главная достопримечательность города — Эйфелева башня, очень высокая. Все гости Парижа стремятся туда попасть, чтобы посмотреть на город с высоты птичьего полета. Незабываемое зрелище, Париж как на ладони.
— Вот как, развивается город. История идет своим ходом, невзирая на мелкие и большие потери.
Наполеон отвел душу на сладких пирожных, запив их капучино.
— Теперь можно и прогуляться, хотя прилечь не помешало бы. — Он многозначительно посмотрел на меня.
— Париж ждет, Нотр-Дам в двух шагах, там можно посидеть.
Он тяжело вздохнул.
— Что ж, тогда идем. — И он грузно поднялся из-за стола.
Несколько вспышек одновременно осветили его, он испуганно попятился. Я поспешил успокоить его с улыбкой на лице.
— Не волнуйтесь, Жозеф, вас действительно принимают за двойника Наполеона и фотографируют на память. Вот как бы не полезли в обнимку фотографироваться, поэтому давайте побыстрее покинем этот гостеприимный ресторан.
Подошедший Мишель также внес свою лепту:
— Извините, мсье Жозеф, вы так похожи на Наполеона Бонапарта.
— Я знаю, — уже спокойнее ответил Наполеон, — мне многие об этом говорят, и я уже привык к этому, даже перенял некоторые его манеры. Спасибо за обед, надеюсь, шляпы не понадобится, мой спутник расплатится сполна.
Мишель улыбнулся.
— Благодаря той шляпе мы популярны. У нас всегда посетители.
— До свидания. Как-нибудь зайду еще к вам.
— До свидания, мсье Жозеф, рад был знакомству.

Мы вышли на улицу, заполненную туристами. Они шли группами, и иногда приходилось прижиматься к стенам домов, чтобы пропустить очередную группу. Подобревший от сытного обеда Наполеон разглядывал людей, машины. Переходя перекресток на разрешающий зеленый сигнал светофора, он вдруг остановился как вкопанный перед молоденькой симпатичной девушкой в шлеме и на мотоцикле.
— О-ля-ля, — развел он руки в стороны.
Девушка улыбнулась и помахала рукой, чтобы он освободил ей дорогу. Я подхватил его под руку и быстро потащил уже под моргающий зеленый.
— Нельзя нарушать правила дорожного движения. Полицейские могут арестовать и наложить крупный штраф.
— На чем это девушка сидела и так быстро уехала?
— На мотоцикле, двухколесная машина такая. Кстати, очень удобная при сильном движении, везде можно проехать. Видите, сколько машин?
— Да, это что-то невероятное, и запах какой-то странный.
— Что поделать, за скорость приходится платить, иногда и жизнями. На автомобильных дорогах как на войне. Пойдемте от этой грустной темы к Сене, а там и до собора рукой подать.
Мы переходим по мосту через реку. Наполеон остановился на середине моста.
— Как в броню закована. Много воды утекло с моих пор.
Он пошел дальше, иногда рукой касаясь парапета. Взор стал задумчивый, вспоминающий. Мы вышли на площадь перед собором. Как всегда, здесь полно народу. Он встал и после долгого созерцания произнес:
— Он очень изменился. Я помню его совсем не таким, скульптур не было. Окна и некоторые стены были разрушены. Он стал еще величественнее с тех пор, когда здесь проходила моя коронация. Моя и Жозефины. В присутствии многих королей Европы, папы я короновал сам себя. Какое это было зрелище. Народу было в сто раз больше, чем сейчас. А величия на миллион. Теперь все в прошлом. От величия лишь прах, а ты стоишь самый великий из великих.
На пути в собор Наполеон увидел двух солдат, патрулировавших на площади перед собором. Он остановился и стал бесцеремонно их разглядывать.
— Что это за оружие у них? — спросил он меня.
— Автоматы. Или скорострельные винтовки для быстрой стрельбы. Темп стрельбы — до тысячи выстрелов в минуту.
— Сколько? — переспросил он.
— Тысяча выстрелов в минуту, — повторил я.
— Не может быть, — удивился он. — А что за форма на них?
— Форма, конечно, не такая красивая, как раньше, но зато удобная и практичная.
— Можно с ними поговорить?
— Нет, им запрещено общаться с людьми, они на службе.
— Хотел бы я посмотреть на сегодняшнюю армию.
— Каждый год в Париже проводят военный парад. Все рода войск можно увидеть на Елисейских полях в день взятия Бастилии.
— Ты сможешь показать мне это? — Наполеон повернулся ко мне. — Я хочу видеть современные войска. Я хочу провести смотр.
— Поприсутствовать на параде можно, а вот смотр войск провести не удастся. Смотр проводят нынешний глава государства и командующий, а в их число нам не попасть при всем желании.
— Когда можно будет посмотреть парад? — Он был просто на взводе.
— Так хоть завтра. У нас сегодня ознакомительная программа по современному Парижу. Мы как раз и пройдемся по Елисейским полям после Тюильри. Дойдем до Триумфальной арки, которую еще при вас начали строить.
— Хорошо, — быстро согласился Наполеон, — тогда идем в собор.
После получаса ожидания в очереди мы вошли внутрь собора Парижской Богоматери. Изнутри собор поражает готической монументальностью своих колонн и сводов. Серые стены без росписей придают некоторую тяжесть восприятию, ощущается давление веков и событий. Многочисленные цветные мозаичные витражи играют светом и успокаивают. На одном из них, в виде огромной розы, в центре представлена Божья Мать с Маленьким Христом на руках, а в лепестках — пророки, судьи, персонажи Ветхого Завета. Наполеона заинтересовала цветная скульптурная композиция на тему воскрешения Христа.
Мы медленно двигались вдоль стен вместе с другими людьми, рассматривая в больших нишах скульптуры святых. Перед большим алтарем Наполеон внимательно всмотрелся в ажурную решетку, дотронулся рукой и провел по ней пальцами, думая о чем-то своем. Внимание его привлек саркофаг кардинала Emmanuel Suhard, жившего уже после него и удостоившегося чести быть захороненным в соборе. Он долго всматривался в табличку с именем и годами жизни кардинала.
— А какой сегодня год? — спросил он меня.
— Две тысячи двенадцатый.
Он с некоторым смятением посмотрел на меня, отвернулся и пошел дальше. Обойдя алтарь сзади, остановились у потрясающей цветной скульптурной сцены Тайной вечери Христа и апостолов, затем прошли в зал перед алтарем.
— Можно я побуду один? — сказал Наполеон.
— Пожалуйста. — Мы сели чуть поодаль по обе стороны от него, тем самым как бы охраняя его пространство.
Он долго смотрел на большой белый крест алтаря, и краем глаза я видел, что он что-то шептал. Может, просил помощи у Господа, может, просил прощения за свои возможные прегрешения. Не знаю, сколько бы он сидел, я не решался его поторопить. Но почти рядом с ним тяжело сел довольно пожилой гражданин, на левой стороне груди которого висело несколько орденов и медалей. Наполеон покосился на него, встал, шагнул к нему, остановился перед ним, резко кивнул головой, отдавая честь, и быстрым шагом направился к выходу. Уже на улице, несколько отойдя от собора, он обернулся и спросил:
— Сохранилась ли картина, которую рисовал Давид в честь моей коронации в Нотр-Дам?
— Да, император. Одна картина хранится в Лувре, и мы можем ее увидеть сегодня. А вторая, точно такая же, в Версале.
— В Версале? И дворец сохранился?
— Да, он был далеко, и парижане успокоились на дворце в Тюильри. Сейчас мы направимся к нему на метро.
— Тоже новый вид транспорта?
— Да, только подземный.
Он глянул себе под ноги.
— Как это возможно?
— В наше время это уже обычное явление. Идемте, здесь недалеко станция метро, и мы за полчаса будем на месте.
— За полчаса мы и по набережной дойдем до сада и Лувра, — заметила Елена.
— Давайте лучше пешком, — предложил Наполеон, — под землю мы еще успеем. Тем более что погода прекрасная и больше увидим.
— Пешком так пешком, нам не привыкать.
— Мне тоже полезно ноги поразмять, на острове в последнее время не походишь.
Мы шли по набережной Сены. Навстречу шли люди, нас обгоняли люди, и никому было невдомек, что они проходили мимо глыбы истории — человека, который перевернул Европу, ее государственное обустройство, заложившего основы нового государственного строя. Человека, доказавшего, что историю творят личности, а не массы. Этот вопрос хотелось бы обсудить непосредственно с Владимиром Ильичом.
— Париж изменился, очень изменился. Даже есть некоторое чувство ревности, что без меня он так изменился, и в лучшую сторону, — как-то грустно заметил Наполеон, когда мы проходили мимо часовни Сент-Шапель. — Даже эта часовня в мое время была в унылом состоянии. Она была построена по приказу Людовика Святого в одна тысяча двести сорок восьмом году. И построена была специально для хранения церковных реликвий, вывезенных крестоносцами из Константинополя. Построена королем, а разграблена во времена Великой Французской революции. Имя строителя история сохранила, а имена варваров канули в безвестность. Отсюда интересная закономерность: наиболее значимые ценности архитектуры в виде дворцов, замков, домов создали богатые люди. И они их строили красивыми по своим личным замыслам, потому что этот шедевр способен простоять многие десятилетия или даже века, тем самым сохраняя в истории имя его создателя. И хотя эти же шедевры строили простые люди, иногда возмущаясь расточительностью и неразумностью создателей, история их имена не сохранила.
— Вы правы, император. И пример России здесь как никогда кстати. Победивший в революцию пролетариат, как в нашем революционном гимне, разрушил до основания все, но вторую часть куплета — о возрождении нового мира — так и не смог воплотить в жизнь, развалился сам. Мы построили города-коробки, такие похожие, что даже дело доходило до анекдотов про одинаковые улицы, дома и квартиры. Строили быстро, одинаково и безвкусно. До создания дворцов, замков мысли не доходили. Да и мыслить было некому. Весь цвет российской нации уничтожили: часть культурной интеллигенции выгнали за границу, часть расстреляли, а других сгноили в сибирских лагерях. Во Франции революционную толпу смогли утихомирить и не дать выйти из-под контроля, как, впрочем, первым смогли сделать это вы. А в России кровавый террор продолжался почти сорок лет, что отодвинуло развитие государства на десятки лет назад. И если во Франции сейчас сложившийся капитализм, который сформировался на обломках феодального строя, не уничтоженного полностью и обломки которого не дали свалиться в пучину революционного кровавого разнузданного террора толпы, то в России была уничтожена всякая старая государственность и все было ввергнуто в пучину самоуничтожения. В России была самая кровавая диктатура пролетариата, которую еще не знала история. И только сейчас, когда сами руководители этой диктатуры отдали власть, а вернее, странным образом проворонили, страна начинает выходить на цивилизованный путь развития. Нам, конечно, еще далеко до Франции, Англии, Германии, но мы уже на правильном пути. И все это сразу же отражается, как ни странно, на строительстве. Частные компании строят на свои деньги, и строят каждый по своим проектам. Что заметно в облике современных домов. Они стали разными, они стали не похожими друг на друга, они становятся красивыми. И мы пришли к тому моменту, когда стали восстанавливать храмы, уничтоженные во времена революции. Но вот старую культурную прослойку интеллигенции уже не вернуть никогда. Она растворилась во Франции, в той же Англии и по всему белу свету. Нынешняя молодая знать пока тоже настороже. Скупают на всякий случай недвижимость за границей, деньги вывозят и хранят в зарубежных банках, и никто не торопится создавать институты благородных девиц и кадетские корпуса с изучением благородных манер, бальных танцев и воспитанием новой российской интеллигенции.
— То, что революция — это тупиковый путь, я понял значительно раньше. Это, впрочем, и помогло мне стать императором. А вы решили на себе это испробовать. Частная собственность — вот корень всех противостояний. Те, кто владеет, знают, что теряют, поэтому и такое сопротивление. Кто не владеет, тот хочет получить часть, а если не может, то уничтожить, чтоб другим не досталось. У неимущего отношение не к своему как к чужому, не созидательное. Но получивший часть, установивший на нее свои права будет драться за него как за свое даже против неимущих. Природа, установившая этот закон, не хочет его менять, ибо это ее суть.
— И поэтому вы не стали прибегать к помощи толпы, когда войска объединенной коалиции стояли у стен Парижа?
— Да, иначе весь Париж лежал бы в руинах. А этого история не простила бы мне никогда. Вот поэтому я хочу своими глазами убедиться в том, что дворца Тюильри нет. Спровоцировать толпу на бунт не проблема. Удержать и направить в нужное русло, в созидательное русло — вот задача предводителя. А для чего все это тебе, вестник?
— Странное желание есть. Свести вместе Петра Великого, Ленина, нашего Робеспьера-революционера, Сталина — продолжателя идей Ленина, а в сущности организатора кровавого террора против своего же народа, и современных руководителей власти. Своего рода суд истории.
— А судьи кто? — Наполеон очень серьезно посмотрел на меня.
— Не народ. Народ тоже сыграл во всем происходящем несветлую роль. Петр Первый — вот судья. Он — начало процветания государства Российского. И не во благо личное, а во благо всей страны.
— Помню его. Действительно сильная личность была, многое успел сделать. Им созданная армия стояла перед моими войсками и храбро сражалась. Заключив бы мир с Петром, я достиг бы тех целей, которые поставил перед собой. И, скорее всего, с Россией мы жили бы дружно. Во всяком случае, с царем Павлом я так и размышлял, но истории было суждено сделать по-своему. И как ты собираешься их свести вместе?
— Пока познакомился с Петром Первым. Я говорил вам сегодня. Даже военную операцию задумали провести совместную по захвату крепости.
— Да-да, помню. Может, и меня пригласишь в качестве консультанта? — Он рассмеялся. — Военная операция восемнадцатого века с применением оружия двадцать первого века и консультанта начала девятнадцатого.
И уже серьезно:
— Я очень хочу поучаствовать в этом деле.
— А как отнесется Петр к завоевателю России? — полюбопытствовал я.
— А как он отнесется к вашим революционерам, потопившим свою страну в крови своих же соотечественников? На их фоне я буду выглядеть менее отрицательным персонажем, так же как и шведский король Карл, только как военный противник в будущем. Надеюсь, до рукоприкладства не дойдет. Мы все-таки уже прах истории. Так когда операция? — Наполеон уже все решил для себя и за меня.
— Пока военная тайна, — уклончиво сказал я.
— Военная тайна? — Наполеон расхохотался. — От меня? Мне никак не дотянуться с острова в Атлантическом океане до Швеции, чтобы предупредить Карла.
— Во всяком случае, мне надо переговорить с Петром.
— Переговори. У меня есть идея, вестник. Ты можешь меня вернуть в Париж тысяча восемьсот восьмого года? — пытливо взглянул Наполеон. — Я хочу встретиться… — он задумался, несколько размышляя, — с самим собой и попробовать отговорить того Наполеона от похода на Москву.
— Вы думаете, что он вас воспримет всерьез, поверит вам, что это он в изгнании через десять лет? Вы бы поверили?
Наполеон отвернулся к ограждению, оперся обеими руками на перила и стал смотреть на Сену. Внизу проплывал прогулочный катер, пассажиры приветливо махали туристам, гуляющим по набережной. Одна многочисленная группа заулюлюкала, приветствуя их. Наполеон тоже поднял руку и помахал, вспоминая, быть может, как приветствовали его парижане по возвращении из победоносных походов. Потом обернулся ко мне.
— Нет, не поверил бы. Я был в зените славы, я мог все. Уступить — значит признать поражение всех моих планов, которые простирались тогда вплоть до Индии. Поставить на колени Англию — это была моя наипервейшая задача. Москва — это пропуск в Индию, богатый колониальный придаток Англии. Захватив Индию, я мог повелевать Англией, нашей давней соперницей. Нет, тогда бы не поверил.
Он пошел дальше по набережной, разглядывая проносящиеся автомобили, автобусы, проплывающие катера.
— А что, лошадей не используете нигде?
— Ну почему. В сельском хозяйстве. Не знаю, как во Франции, а в России лошади еще используются по их прямому назначению: пашут землю в частных хозяйствах, перевозят грузы. На скачках в соревнованиях — это уже во многих странах. В спортивных состязаниях по верховой езде. А вот в войсках кавалерийских частей уже нет, это все в прошлом. Сейчас солдаты пешком не ходят, все больше на машинах, танках, бронетранспортерах. Да и артиллерия сейчас все больше самоходная, пушки сами ездят.
— Покажи! — Наполеон подошел вплотную. — Сможешь?
— Так завтра на параде все и увидим. А пока вот он, Лувр, дальше сад Тюильри.
Он посмотрел на здания Лувра.
— Красив. Картины, скульптуры уцелели?
— Нет, часть шедевров была возвращена обратно в покоренные вами, а затем освобожденные страны.
— Зачем? Здесь их бы увидели все. А там кто их увидит, оценит?
— Сейчас туристы бывают везде. А хорошие шедевры — отличная приманка для путешественников. Туризм во многих странах ощутимая статья государственных доходов. Только Францию ежегодно посещают свыше семидесяти миллионов туристов.
— Хорошее пополнение казны. А сколько населения в самой Франции сейчас?
— В самой Франции тоже, кстати, около семидесяти миллионов человек. Так что на одного француза приходится один турист. Страна-музей. Мы только уже несколько раз были во Франции, кучу денег истратили на экскурсии.
— Это хорошо. Стало быть, не напрасно я привозил из своих походов сотни картин, скульптур. Вложил свою лепту в процветание государства.
Он заложил руки за спину и вгляделся в павильоны Лувра.
— Хоть это не посмели разрушить. Идем дальше.
Мы прошли дальше вдоль набережной и под аркой вышли на площадь перед Лувром. Наполеон остановился как вкопанный.
— Не может быть. Я не верю своим глазам! — Он протянул руки в направлении арки. — Как это допустили? Это же безумие. Разрушить такой дворец. Да я бы перестрелял всех этих варваров. Бороться со зданиями — это верх безумия. Гильотинировали короля, придворных — и хватит.
Наполеон был вне себя от ярости. Он не мог совладать со своими руками. Дай волю — он бы тут же с кулаками набросился на разрушителей.
— Это же история, глубокая история. Ее охранять надо, — не мог успокоиться он.
Он повернулся к другим павильонам на площади и оторопел.
— Это еще что за пирамида Хеопса? Откуда она взялась? Да она стеклянная? Вот бы не подумал — городить египетскую пирамиду посреди Парижа. Это что? Новое направление в искусстве?
— Нет. Это бывший президент Франции решил увековечить свое имя вопреки мнению большинства парижан. Вы ведь тоже принимали решения, особо не спрашивая чужого мнения.
— Государство — это я. Что выгодно мне, то выгодно государству.
— Интересная фраза. Это ваше выражение?
— Нет, ее сказал Людовик Четырнадцатый, и я полностью с ним согласен. Но здесь я бы предпочел поддержать мнение моих парижан. Слушай, а это действительно Париж? — Наполеон так пристально посмотрел мне в глаза, желая увидеть любое их судорожное движение.
— Самый настоящий. Это же все-таки двадцать первый век. Вы еще не видели район небоскребов Парижа и Эйфелеву башню. Ее, кстати, отсюда видно, левее арки, триста с лишним метров железа в высоту. Отсюда она выглядит не столь впечатляюще, как вблизи. Но арку свою хоть узнаете?
— Да я уже ничего не узнаю. Я до сих пор не могу поверить, что нет моего дворца, нет моего кабинета. В этом кабинете рождались и принимались такие решения, что я сам удивлялся им. Я любил свой высокий стол. На нем всегда аккуратно по каждой теме были разложены бумаги. Я сразу видел все направления своей работы. Где он сейчас?
— Может быть, кто-нибудь успел его вынести. Дворец сначала разграбили, подожгли, а потом разрушили.
— Варвары! — Он никак не мог успокоиться. — Мы можем пройти в Лувр? Там я могу узнать картины, которые уже видел здесь, сам привозил из Италии, Голландии, Австрии.
— Конечно, только придется постоять в очереди. Смотрите, сколько желающих полюбоваться мировыми шедеврами.
Он окинул взглядом площадь. Очередь была большая. Солнце припекало, и хотелось пить. Недалеко чернокожие ребята продавали маленькие бутылочки с водой.
— Хотите пить, император? — спросил я, чтобы отвести его от горестных дум.
— Хочу, — отрывисто ответил он. — А что, никак не обойти этих людей? Я испекусь под этим солнцем.
— К сожалению, нет. Пойдемте купим воды и пройдем к саду Тюильри, посидим у фонтана на скамейке. Вы устали, и вам надо успокоиться и принять все как должное. Все-таки не все так плохо. Кругом чисто, красиво, да и потом, двести лет прошло. Основное-то сохранили.
Он вздохнул.
— Здесь всегда так многолюдно?
— Сколько здесь бываем, всегда. Только после закрытия музея здесь потише.
— А сразу в музей попасть с твоей этой штуковиной?
— В принципе, можно попробовать. Там на нижнем этаже есть места, куда можно высадиться быстро и незаметно.
— Хорошо, тогда посидим у воды, я устал от волнения. Давно не приходилось так много ходить. Ладно, арка моя перед дворцом устояла, только квадрига другая на ней. Почему?
— Да, квадрига другая. Ту итальянцы обратно забрали, а здесь похожая скульптурная композиция.
Я купил по бутылочке воды, отдал Наполеону и Елене. Открыл свою и немного отпил.
— Тихонько пейте, очень холодная.
— Как она может быть холодной — жара такая?
— Там в ведре у них сухой лед, поэтому холодная.
— Странно, сухой лед. В России я видел мокрый лед, красный от крови моих солдат, никогда не забуду этого зрелища.
Он отпил из своей бутылочки.
— И правда, холодная и вкусная.
Мы перешли через пешеходный переход на площадь перед аркой. Наполеон всматривался в историю своих побед. Он обошел ее кругом и встал под ней.
— Я слышу сражение под Аустерлицем. Тогда я разбил войска двух императоров: Франца Второго и Александра Первого. Что это была за битва? Она должна была войти в учебники по военному искусству. И здесь, на этой арке, память о ней и о других моих победах.
— А вы говорите — варвары. Арку ведь сохранили. Даже ваши противники не посмели ее уничтожить.
— Да! — Он провел рукой по камню. — Не посмели. И та, смотрю, тоже стоит.
— Да, стоит, грандиозное зрелище. Она поражает своей монументальностью. Вам удалось запечатлеть историю своих побед на века.
— Величие дел в величии памятников. Поля битв зарастут травой, а история битвы должна быть запечатлена в камне, в полотнах. Это память не только обо мне, но и о тех солдатах, которые эти битвы вынесли на своих плечах.
К арке подкатила группа на двухколесных самокатах. Вот это вещь для экскурсий. Даже пожилые дамы спокойно управляли этими машинками. Наполеон внимательно посмотрел на аппарат.
— Что за чудо?
— Именно чудо современной техники. Даже я удивляюсь, как они ездят и не падают. У нас дома, в парке, тоже появились такие. Я сам еще не пробовал на них кататься, но говорят, что очень легко ими управлять. Некоторые умудряются и танцевать с ними.
Мы спустились к саду. Густые, аккуратно подстриженные кусты обрамляли площадь с небольшим водоемом и фонтаном посередине. Белые мраморные скульптуры, будто вышедшие из павильонов Лувра, снисходительно смотрели на восторженных туристов.
— Вот, пожалуйста, Лувр на улице, и бесплатно. Скульптуры не хуже, чем в Лувре, а некоторые очень даже симпатичны.
— Ты имеешь в виду ту обнаженную нимфу? — Наполеон взглядом указал на скульптурную композицию.
— Да, и не только эта.
— Давай присядем. — Наполеон двинулся к креслам, стоящим у воды.
Он тяжело опустился в кресло, удовлетворенно вздохнул и вытянул ноги.
— Давно так не уставал. Долго еще до Триумфальной арки? Отсюда, кажется, недалеко, вон стоит, но ноги не идут уже.
— Жарко сегодня. По пути к ней еще площадь египетских монументов и великолепные Елисейские поля, быстрым аллюром не пройти, надо смотреть.
Вдруг внезапно он сказал:
— Я бы хотел посетить могилу Жозефины.
— Честно говоря, я не знаю, где она похоронена. Но узнать не проблема. Вы отдыхайте пока, а я пока прогуляюсь по интернету.
— Я знаю, в Мальмезоне, недалеко от Парижа.
— Это было тогда. Сейчас, может статься, Мальмезон уже при Париже, растет город.
Я достал из своего походного рюкзака ноутбук, развернул на коленях. Наполеон придвинулся ко мне.
— В наше время за такие штучки головы бы поотрубали.
— Вот если бы не рубили и не жгли ученых, то такие аппараты уже при вас бы были. Инквизиция надолго задержала развитие землян. Страшно подумать, что бы сейчас было. В наше-то время диву даешься, чего только не придумали. Развитие техники не успеваем отследить. Не успеваешь привыкнуть к новому телефону, как уже смартфоны появились.
— Ты это о чем сейчас говоришь?
— Да вот об этом. — Я достал «айфон» пятый. — Вот, это телефон. Я могу сейчас позвонить своему сыну в Россию, и мы с ним будем разговаривать и видеть друг друга.
— Очень интересно. Но ведь до России тысяч пять километров, как?
— По воздуху. Сигнал с моего телефона попадает вот на такую же башню, — указал я на Эйфелеву башню, — только ростом поменьше. А с башни — на спутник специальный, который висит в космосе. А с этого спутника опять на башню, которая стоит в России, и там уже на телефон моего сына и обратно по такому же пути.
— Да… — Наполеон покачал головой. — Чтобы это понять, надо физику свойств изучать, а я этого пока не знаю.
— Не переживайте, это мало кто из современных людей знает. Да и не интересует их эта вся физика. Главное — работает, и ладно. Так, вот и Мальмезон. Ну правильно, сначала на метро, а потом или пешком час, или автобусом. Лучше тогда на такси. Путешественник из вас, конечно, аховый. И еще. Императрица Жозефина похоронена в церкви Сен-Пьер Сен-Поль в Рюэй-Мальмезон рядом со своей дочерью, королевой Гортензией. А вот и памятник на их могиле.
Я показал фото Наполеону. Он всмотрелся в памятник.
— Она красиво жила, и после смерти памятник в ее духе. Когда мы сможем к ней попасть?
— Можно прямо сейчас, на машине.
— Да, сейчас, — чуть дрогнувшим голосом проговорил Наполеон и отвернулся к фонтану.
Мы довольно быстро добрались до места. Наполеон всю дорогу был задумчив — наверное, готовился к встрече. Мы вышли из машины перед входом на территорию замка.
— Я не знаю, куда идти, мы здесь еще не были, — сказал я.
— Я знаю, был здесь после Эльбы, — сказал Наполеон вдруг охрипшим голосом. — Здесь все изменилось. Я покажу, идемте.
Мы пошли чуть сзади него. Он шел медленно, осматривая все. Когда мы подошли к месту, здесь стояла группа туристов, и гид-немец рассказывал о последних днях Жозефины. Я все понимал и сказал об этом Наполеону. Он жестом показал на мой переводчик. Я отдал его ему. Помог вставить наушник в ухо. Он подошел поближе и вслушался в рассказ гида. Через некоторое время туристы сфотографировали памятник и отошли. Наполеон что-то сказал, но я без переводчика не смог понять что. Но жена потянула меня за рукав.
— Ты не понял? Он хочет остаться один, давай отойдем.
— Давай, только вряд ли дадут ему побыть одному.
— Уж сколько получится.
— В замок сходим, раз уж мы здесь? — спросил я.
— Сходим, если он захочет туда идти, — прошептала жена.
— А что ему останется делать? Пусть проводит нас туда, расскажет, где что. Он же лучше знает, да и гида у нас нет.
— Ладно-ладно, посмотрим.
Мы отошли в сторону чуть поодаль. Наполеон встал вплотную к памятнику и стал поглаживать его рукой. Он, наверное, что-то говорил, потому что иногда взмахивал рукой, как бы поясняя о чем-то. Через некоторое время жена, посмотрев на меня, вся в слезах спросила:
— Ты же можешь устроить им настоящую встречу, ведь правда?
— Могу. Только потом ты представляешь их расставание? И захотят ли они расстаться?
— Зачем им расставаться? Увезем их куда-нибудь, где их никто не знает, домик снимем, денег дадим, и пусть живут вдвоем до настоящей своей смерти.
— И ты думаешь, что они смогут жить в нашем времени? Жозефина, привыкшая к роскоши, к большим тратам, вряд ли сможет адаптироваться здесь. Это Наполеон, привыкший к походам, да и к острову, еще сможет здесь зацепиться, а она нет.
— Но ведь они же любили друг друга, — настаивала жена.
— Так ведь и расстались они тогда.
— Для того расставания были веские основания — отсутствие наследника. Сейчас они могут просто жить, просто любить друг друга.
— Слушай, не береди мне душу, — остановил я жену. — Все понимаю, но не можем мы их оставить здесь, не в наших это правах. То, что мы можем путешествовать во времени, это одно, а вмешиваться в ход истории просто не имеем права. Наверняка есть запрет на такие вещи, который мы еще не знаем. Да и сколько такая возможность продлится, тоже неизвестно.
Жена отвернулась от меня.
— Ну давай мы еще с тобой из-за Наполеона поссоримся, — обнял я ее. — Вдумайся, что ты просишь и из-за чего обижаешься?
Тем временем очередная группа туристов подходила к могиле Жозефины. Наполеон отошел в сторону и остался стоять там. Но потом подошел к нам.
— Все, хватит, отправь меня обратно на остров. Я попрощался с ней навсегда. Больше меня здесь ничего не интересует, устал я. Спасибо тебе, вестник. Ты сделал то, о чем я просил все эти последние годы, — увидеться с ней здесь, в Мальмезоне.