Размером со вселенную 1-1

На Клопунпае без словоблудия никак.
Quod licet Iovi, non licet bovi
Чем ничтожнее чиновник на местах, тем величественнее его эго.



Глава 1

Два заурядных космических обывателя (так их идентифицировала камера со встроенным говорятором) стояли в очереди к подобию таможенной стойки. Та была обозначена модным голографическим проектором, экраном и несколькими роботами. Один пришелец был рыжего цвета, второй — обычного светлого. Говорятору камеры было всё равно, кто они и откуда.

Стойка располагалась в огромном зале со стеклянной крышей. Он, вероятно, мог бы вместить несколько тысяч клопунпайцев, но по неизвестной причине был пуст.

— Цель посещения? — раздался строгий голос говорятора.
— Заправка топливом и пополнение запасов кофе и сыра, — бодро ответил рыжий.
— Оружие при себе имеется?
— Нет, мадам. Эпистемологический коллапсатор оставили на планете последнего посещения, в пяти килопарсеках отсюда.
— Близковато, однако, — заметила мадам-говорятор. — Ну да ладно, у нас все таки стоит энергетический щит. Итак, ваше генетическое происхождение?
— Светлый, — начал рыжий, — пятнадцать циклов на Клопунпае, взят мной из жалости, потому что инкубационная жидкость для экспериментов полностью закончилась. Я — рыжий кот, планета Юпитер во второй солнечной системе, верхняя часть пирамиды и седьмая грань.
— Клопунпай? — переспросила удивленно  мадам-говорятор. — Что это вообще такое?
— Первая солнечная система, планета низших животных перевоплощений, обречённая текущая фаза развития.
— А, вот что, поэтому вы там и оставили своё оружие, — задумчиво сказала она.
— Да, мадам-говорятор.

Она с интересом посмотрела на светлого, но не нашла ничего примечательного в его человекоподобном облике. Рыжий же вызвал у неё лёгкое любопытство.

— Верхняя часть пирамиды Хуфу, седьмая грань... Неплохо, неплохо... Что ж, проходите. Ваш лимит — три измерения с последующим автоматическим переходом в первое. Береги светлого, что-то он совсем не але.
— Слушаюсь, мадам-говорятор, — бодро ответил рыжий кот.

Он подхватил мятый полиэтиленовый пакет с несколькими книжками и бутылкой воды и поплелся за рыжим котом. Порция утреннего кофе была до безобразия мала, и ту ему уступил кот, сам оставшись без кофе. Перспектива приземления в неизвестном месте пугала его. Повсюду ему мерещился Клопунрай и его болотистые окрестности.

Клопунпай ты хотел подумать, не пугай меня, — мысленно поправил рыжий кот. А то я подумаю, что ты сошёл с ума.

Сошел, не сошел, — подумал он снова в ответ коту, — уже никакой разницы нет... Лучше бы, конечно, сошел, но сначала нужен был кофе.

На что кот в ответ весело промурлыкал:
— Не смей играть в снежки сердцем эскимоса…

Что он хотел сказать этим — было совершенно непонятно.



Глава 2

Уставший путник.

По пыльной улице небольшого городка шел парень в простой одежде. Взгляд у него был уставший, одежда очень дешевая, но чистая и не раз перестиранная.  Посмотрев на него никому бы в голову  не пришла ни одна приличная мысль.
Он давно хотел посетить этот пустынный городок, а еще несколько городков, которые шли следом за ним. Дальнейший его путь лежал в пустыню, но кто знал, кто знал…
На улице было жарко и отдавало речным воздухом. Он увидел небольшое кафе и подошел, чтобы попросить стакан воды и может быть даже выпить кофе.

Посидев за столиком кафе он направился к реке, где как слышал местные проводили communion with water.
.
— Смягчение и очищение души... Может, покаяние? — подсказал Говорятор.

— Да нет, — ответил он. Слишком плоско. Огонь — это сила, завершающая и преображающая то, что рождено от воды. Но до рождения мира Дух Божий носился над водой. Вода — это несотворенный, первозданный хаос, потенциал всей жизни, материнское лоно земного бытия. Это приобщение к высшей реальности, приобщение к божественной природе мира. В глобальном смысле — очищение от предметного мира иллюзий, но, конечно, не покаяние.

— А вот почему их так и тянет в реку? Всё это опять происходит до того, как изобрели душ. — Говорятор был, как всегда, слишком логичен.

Он достал из тканевой сумки словарь, чтобы было лучше понимать происходящее и начал читать значения давно забытых архаизмов, ставших позже неологизмами:

З-“змеиное отродье”-клопунпайцы наделенные говорятором.

Интересно, почему они свой говорятор тогда называли змием? Видимо из-за первоисточника. Хотя признаться змия никакого и не было, было только новый вид клопунпайцев.

Старое название планеты — из тех времен, когда клопунпайцы были еще на низших социальных ролях, — всколыхнуло в нем рой воспоминаний. Он был… он хотел… он страдал… Казалось, всё это можно было прервать гораздо раньше — конечно, не смертью этой дурацкой оболочки.

Глубоко вздохнув и сделав несколько успокаивающих выдохов, он направился к реке.




Проповедь Иоанна.

Воздух у реки Иордан был густым и зыбким — не от жары, а от напряжения тысяч душ. Он пах влажной землей, потом и ожиданием. Это был не просто ритуал омовения. Это было великое просеивание народа. Люди шли сюда, движимые стыдом, надеждой, отчаянием, — всем, что копилось годами под тяжестью Закона и римского владычества.

А в центре всего этого стоял Он — Иоанн. Голос, кричащий в пустыне. Человек-обсидиан, острый и несгибаемый. Его слова рубили, как топор, обнажая суть. И люди ломались, каялись и входили в прохладные воды, чтобы выйти оттуда другими — очищенными, готовыми к чему-то большему.

nota bene: И было слово Господне к Иоанну, сыну Захарии, в пустыне: «Встань и возвести падшим душам последнюю волю Небес прежде прихода Света».

И вышел Иоанн к Иордану, и был одет в рубище из верблюжьего волоса, подпоясанное медной проволокой, а пищей ему служили стебли полыни и дикий чеснок, дабы горькая пища смягчила горечь сердец человеческих. И говорил он так:

«Слушайте глас Безмолвия, чада земные! Ибо я — не пророк и не праведник, но последний страж у врат Старого Эона. Я — голос, который кричит между мирами, между Законом и Милостью.

Внемлите! Древо мира сего, что вы взрастили неправедностью, сгнило до корня. Ветви его — это ваши гордыни, а плоды — ядовитые грибы, растущие на могилах ваших предков. Уже занесена секира над вашими душами, и каждое мгновение, прожитое в лжи, рубит сук, на котором вы сидите.

Не говорите мне: «Мы сыны Авраама!» Ибо Авраам — дух, а вы — плоть. Не говорите: «Мы исполняли закон!» Ибо закон без любви — это медные цимбалы, гремящие в пустоте. Ваши жертвы — дым, удушающий алтари. Ваши молитвы — шепот в запертой комнате.

Что же делать? Воин! Брось свой меч в воды Иордана, и если вернешься за ним — значит, не готов. Мытарь! Разорви свои свитки долгов и наклей их на стены домов, чтобы все видели цену твоей жадности. Фарисей! Сними с себя рясы учености и войди в воду нагим, как в день рождения. Ибо грядёт Тот, Кто видит не одежды, а шрамы на душе.

Я окунаю вас в воду, и это — знак. Знак вашего желания смыть с себя старую кожу. Но вода не может отмыть грех, как нельзя отмыть тень. Она лишь охлаждает жаждущую душу на краткий миг.

Ибо грядёт Водолей Нового Эона. Он придёт не с кувшином воды, а с двумя сосудами: в одном — живой огонь познания, в другом — ледяной ветер забвения. Он будет крестить вас огнём, что сжигает память о прошлых жизнях, и духом, что вдыхает жизнь в глиняные черепки ваших сердец. В деснице Его — лопата, а в шуйце — светильник. Лопатой Он перелопатит всю грязь ваших душ, чтобы найти зёрна, уроненные вами когда-то. А светильником осветит каждую трещину, и вы сами ужаснетесь тому, что увидите.

Он — Пастырь, что ведёт стадо не в загон, а на высокие горы, где воздух тонок и не всякая овца сможет дышать. Он — Плотник, что строит ковчег не из дерева, а из дрожащих человеческих сердец.

Бойтесь же и трепещите! Ибо Царство Его не для всех. Оно — как узкая щель между двумя скалами, в которую может проскользнуть только тот, кто сбросил с себя всё. Оно — как игольное ухо, куда может войти только душа, ставшая тонкой, как шёлковая нить.

И последнее знамение вам дам: когда увидите слепого, прозревшего не от руки человеческой, но от прикосновения ветра с востока, и когда услышите, что камни у реки запели псалмы Давидовы — знайте, что Он уже здесь. Стоит среди вас, и вы не узнаёте Его.»

И, сказав это, Иоанн умолк. А народ, затаив дыхание, слышал, как камни у его ног начинали тихо гудеть…

Он потрясенный слушал проповедь. Он не выделялся ни ростом, ни одеждами. Он смотрел на это человеческое море, видя не просто толпу, а каждого: мытаря, дрожащего от страха перед будущим; фарисея, сжимающего кулаки в попытке сохранить достоинство; солдата с пустым взглядом; мать, молящуюся о своих детях. Он чувствовал тяжесть их грехов, как физическую боль. И в этот миг Он принял решение.

Он сделал шаг вперёд, к воде.

Иоанн, поднимая для очередного человека горсть воды, замер. Его пронзительный взгляд упал на Идущего. И что-то случилось. Пророк, бесстрашный перед лицом властей, вдруг изменился в лице. Он узнал Его. Не по плоти — по духу. Та самая сила, что двигала им самим, вдруг указала на Того, кто был её Источником.

— Это мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? — голос Иоанна, только что гремевший на всю долину, стал тихим и сломанным. В его глазах было недоумение, почти ужас. Он чувствовал пропасть между ними. Он крестил покаянием. Тот, кто стоял перед ним, был прощением.

Но Иисус вошел в воду. Струи Иордана обняли Его ноги, бедра, торс. Он подошел так близко, что их дыхание смешалось.

— Оставь теперь, — тихо, но так, что слова стали слышны лишь Иоанну, сказал Иисус. Его взгляд был невероятно спокоен и глубок. — Ибо так надлежит нам исполнить всякую правду.

Он говорил не о ритуале. Не об очищении. Он говорил о правде. О правде человеческого бытия, которое Он пришел разделить до конца. О правде солидарности. Он, не знавший греха, вставал в один ряд с грешниками, чтобы сделать их бремя Своим бременем.

Иоанн, дрожащей рукой, возложил ладонь на Его голову и опустил Его под воду.

На мгновение мир исчез. Была только темнота прохладной воды, тишина и пульсация собственного сердца. Это было погребение. Погребение старой жизни, которой у Него не было, и принятие всей грядущей муки.

Он вышел из воды.

И в тот же миг случилось Непостижимое.

Небеса, бывшие до этого медным куполом, разверзлись. Это был не физический разрыв, а внутреннее знание, которое родилось одновременно в сердце каждого, кто был на берегу в тот миг. Оковы мироздания разомкнулись, и из этого разлома хлынул свет иной, нездешней реальности.

И тогда Дух, видимый лишь очами души, сошел на Него. Не как невидимая сила, а как бьющееся живое существо, трепетная и могучая птица. Голубь… но не из плоти и крови, а из самой сути Милости и Мира. Он спустился и остался на Нём, легкое, но невыносимо весомое бремя Силы для предстоящего пути.

А потом — Голос.

Он исходил не из одной точки, а отовсюду сразу: из глубины небес, из шелеста тростника, из биения собственного сердца. Это был Голос, который знала вся тварь от начала времен, но который молчал долгие века.

— Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Моё благоволение.

Слова эти были обращены ко всем, но касались только Одного.
Воды Иордана текли дальше, унося с собой старые страхи. Но мир уже был другим. Путь начался. И первым шагом на этом пути стало то, что Слово безмолвно вышло из воды и направилось в пустыню, ведомое Тем Духом, что только что сошел на Него в виде голубя.




Глава 3

Проснувшись, он увидел, что находится в небольшой чистой комнате. На столе стоял графин с водой. Он налил воды в стакан и жадно выпил ее. Постепенно воспоминания стали возвращаться. Страшная картина развернувшегося над ним синего неба и поглощающей его бездны…

В комнату вошел рыжий кот, внимательно на него посмотрел. Кот показался ему знакомым.
— Это просто похоже на прыжок, — сказал кот. — Потом привыкнешь к таким изменениям. Единственное… Скоро тебе опять нужно в путь.
— В пустыню? — спросил он.
— Ну, да, — сказал кот, — в пустыню, говорят.

— А ты откуда знаешь? — спросил он кота.
— Я знаю всё, — сказал кот.

Послышался шум, и в комнату зашла девушка, в форме проводницы. На подносе она несла две чашечки кофе.

Кот взял одну и  ушел, оставив дверь открытой. Он понял, что ему тоже пора идти.



Примечания:
Медное небо.
В  представлениях многих народов, небо часто виделось как твердый, физический купол (свод), отделяющий верхние воды от нижних вод и земли. В самой Книге Бытия Бог создает «твердь», которую называет «небом». Переведенное слово твердь означает нечто прочное, распростертое, лист металла, кованый купол. Этот купол -  твердое тело, к которому были прикреплены светила.