Илирия. Связанные тенью. Глава 2 Книжные черви

ГЛАВА 2 КНИЖНЫЕ ЧЕРВИ

Тот, кто ищет в пыли — либо дурак,
либо тот, кто знает, где правда зарыта.

Элис больше не красила губы яркой помадой и не смеялась громко в столовой, теперь она сидела в углу, обхватив колени, и смотрела в окно, ожидая, что за стеклом появится чья-то тень. По ночам она просыпалась с криком, вцепляясь в подушку, но, когда к ней подходили воспитатели, лишь отмахивалась, ссылаясь на «просто кошмар». На запястье у нее остался сине-желтый синяк в форме пальцев, и она прятала его под длинным рукавом кофты, для нее это было как клеймо позора.
Марк стал тенью – он исчезал на весь день, возвращаясь лишь к отбою, пахнущий дымом и чем-то горьким, вроде дешевого портвейна. Он больше не задирал Кирилла, но и не извинялся, просто смотрел сквозь него, как если бы тот стал невидимкой. Страннее всего было то, что он начал замечать символы – те самые, что рисовал Кирилл: они проявлялись на стенах душевой, будто проступали сквозь краску, или на асфальте во дворе, словно их кто-то выцарапывал ночью. Однажды он даже разбил зеркало в раздевалке, когда увидел в отражении, как за его спиной медленно чернеет стена, покрываясь знакомыми узорами.
Костя тренировался до изнеможения, его мяч гулко стучал по полу спортзала даже после того, как все расходились по спальням. Он должен был выиграть областные соревнования, должен был доказать, что он лучший, но что-то грызло его изнутри, как назойливый голос: «Ты что-то забыл». Во время матча зрители вдруг замолкали на секунду, и ему казалось, что их лица на миг искажались, становясь чужими, а трибуны погружались во тьму, как если бы кто-то выключил свет. Потом все возвращалось на свои места, а тренер кричал: «Соберись, Серов!»
Кирилл и Катя теперь были неразлучны, они сидели в библиотеке до самого закрытия, перебирая старые книги, шепчась в углу, боясь, что их подслушают стены. Катя, всегда такая рациональная, скептически поднимавшая бровь при любом намёке на мистику, теперь ловила каждое его слово, как будто в них был спрятан ключ к чему-то важному. Она видела, как он вздрагивал от каждого шороха, как его глаза темнели, когда он смотрел в окно, ожидая увидеть там не двор детдома, а тот самый лес из своих кошмаров. И самое странное – она начала по-настоящему верить во что-то сверхъестественное.

Трава за старыми сараями была вытоптана до предела, а воздух пах ржавым железом и прелым сеном. Элис сидела на перевернутом ящике, поджав ноги, и тупо смотрела вдаль, где за забором темнел лес — не тот, кошмарный, из снов Кирилла, а обычный, с березами и вороньими гнездами. Она достала смятую сигарету, зажала ее между губами, щелкнула зажигалкой раз, другой, но ветер гасил огонь, а пальцы дрожали так, что она едва не выронила и сигарету, и зажигалку.
В трех метрах от нее, прислонившись к стене сарая, сидел Марк. Он не смотрел на нее, его глаза были прикованы к чему-то в пустоте перед собой, по всей видимости, он был весь в себе. Но когда Элис в ярости швырнула зажигалку в траву, он вздрогнул, порылся в кармане и бросил ей свою.
— На, — сказал он глухо.
Элис поймала зажигалку на лету, закурила, затянулась так, что в глазах потемнело.
— Красивые девочки не должны курить, — добавил он вдруг, все так же глядя в никуда.
Элис фыркнула, но не стала отвечать. Они сидели так еще минут десять, она курила, он молчал. Марк первым встал, отряхнул штаны и ушел, не попрощавшись. Элис так и не бросила сигарету, но когда докурила, то вдруг осознала, что это первое, что он сказал ей за последние две недели. И почему-то это выглядело страшнее, чем все его агрессивные проявления.
Марк шагал по вытоптанной дорожке к детдому, засунув руки в карманы и глядя под ноги. Ветер трепал его темно-русые волосы, а в ушах стоял назойливый звон: кто-то звал его издалека, шепотом повторяя то самое слово: Илирия.
— Бляха-муха, этот черт походу заразил меня, я схожу с ума, — прошептал Марк и продолжил путь.
Внезапно мимо него промчались две фигуры – Катерина и Кирилл. Они бежали так стремительно, что даже не заметили его. Катя, обычно такая сдержанная, прижимала к груди потрёпанную папку с бумагами, а Кирилл что-то взволнованно говорил, размахивая руками. Их глаза горели странным возбуждением.
Элис, всё ещё сидевшая у сарая, резко подняла голову:
— Эй! Куда вы так несётесь?
Катя затормозила, обернулась. Её щёки порозовели от бега, а дыхание сбилось:
— В городскую библиотеку.
Кирилл нервно переминался с ноги на ногу, бросая тревожные взгляды по сторонам.
— Нам нужно срочно проверить одну вещь. Там могут быть ответы.
Элис медленно поднялась, смахнув с джинсов травинки. В её глазах мелькнуло что-то между скепсисом и любопытством:
— Какие ещё ответы? Вы что, всерьёз занялись этой фигней?
Она не договорила. Кирилл вдруг побледнел и схватил Катю за руку:
— Нам нужно идти. Сейчас.
Марк, наблюдавший эту сцену в нескольких шагах, хмыкнул. Его голос прозвучал нарочито грубо, но в нём слышалась странная, почти ревнивая горечь:
— Ну да, конечно. Срочно в библиотеку. Дебилы!
Он намеренно громко зашаркал ногами, проходя мимо них. Кирилл вздрогнул, но не ответил. Катя лишь покачала головой:
— Марк, если бы ты знал...
— Да мне плевать, — буркнул он, уже отходя. — Не нужно всех зазывать в свою секту!
Элис смотрела то на удаляющегося Марка, то на взволнованных друзей. В её глазах мелькнуло что-то похожее на интерес – или, может быть, на надежду, что наконец-то появился способ отвлечься от собственных мыслей.
— Ладно. Я с вами.
Она сделала паузу и добавила, стараясь звучать равнодушно:
— Но только потому, что мне больше нечем заняться.
Троица быстро зашагала к воротам, оставив Марка одного. Он остановился, обернулся и вдруг заметил: на земле, где только что стоял Кирилл, чётко отпечатался странный знак. Тот самый.
— Тьфу, — плюнул он в это место. — Как меня задолбали эти глюки. Все скоро в психушке окажемся с этими ненормальными…

Городская библиотека встретила их тяжелым запахом старых книг и пыли. Катерина сразу направилась к каталожным ящикам, ее пальцы быстро перебирали пожелтевшие карточки, а другой рукой она что-то искала в телефоне – электронные архивы, старые публикации, любые упоминания нужной информации. Кирилл нервно озирался по сторонам, время от времени замирая у темных проходов между стеллажами. Элис, скрестив руки на груди, медленно шла за ними, все еще сомневаясь, стоило ли соглашаться на эту авантюру.
Катя нашла упоминания в сборнике славянских мифов:
— «Когда Месяц кровав, врата между мирами истончаются...» — прочитала она вслух. — «В разных культурах красная луна – предвестник беды. У майя – знак гнева богов, в скандинавских сагах – предвестие Рагнарёка».
Она перелистнула страницу и ее глаза задержались на другом отрывке.
— Вот еще... тут говорится о самой сути Равновесия – о Покое. «Покой есть состояние устойчивого равновесия, прекращение внешнего движения. Но познаются в нем две бездны: Жизненный покой — обретение силы через внутреннюю наполненность и баланс, обуздание суеты и страха; и Покой смертный – окаменение, замирание, консервация силы и прекращение всякой деятельности». Жутковатое противопоставление...
— А зачем вам эта информация вообще нужна? — удивлено, приподняв брови, спросила Элис.
Ребята проигнорировали ее вопрос, так как полностью погрузились в поиски.
Кирилл побледнел:
— Касаемо луны, она всегда красная. И... как будто живая. Она смотрит на нас.
Несколько часов поисков не принесли ответов. Историческая область Иллирия (с двумя «л») оказалась всего лишь древним балканским регионом, не имеющим ничего общего с их загадкой. В оккультных интернет-справочниках – ни единого упоминания этого слова.
— Может, мы не там ищем? — Элис нервно крутила в пальцах прядь волос. — Это может быть не место. Не имя. Может... состояние? Болезнь?
Катя вдруг замерла, листая пыльный том славянских мифов:
— Здесь... почти ничего. Только вот здесь кто-то карандашом написал «Илирия пала».
— Ну-ка, — взбудоражился Кирилл.
— Как символично было написать такое на странице про апокалипсис и войну богов, — добавила Элис. — Может это все-таки фигня всё, а ребят?
Кирилл разложил свои рисунки на столе. В свете настольной лампы линии казались неестественно живыми.
— Эти знаки... — он провел дрожащим пальцем по бумаге, — они должны защищать. Но посмотрите – здесь, в центре, линии разорваны. Впечатление, что кто-то специально сломал печать.
Элис невольно отодвинулась:
— Похоже на те ритуальные знаки, которыми... закрывают двери. Чтобы что-то не вышло.
— Откуда такие познания? – удивилась Катерина.
— В кино видела, это руны вроде или как их там…
Катя вдруг резко подняла голову:
— А если это действительно не просто символы? Нужно будет в интернете поискать про них.
В архиве местной прессы Катя нашла и зачитала крошечную заметку: «Вчера в Калужской области в лесу обнаружены дети в состоянии эмоционального и физического истощения».
— А вам не кажется странным, что такое событие освещено лишь на одну строчку? Зачем им это было скрывать? Если эти дети – мы, то нам нужно получить доступ к своим личным делам, там явно прикреплены все протоколы следственных действий, а может даже и фотографии. Вот бы в кабинет директора попасть…
— Оу, это без меня, я к нему в кабинет не полезу, он и так на меня зуб точит, – выдала Элис.
— Да, кто тебя посылает, надо будет подумать об этом.
На заброшенном форуме они нашли ветку обсуждений про какой-то шепчущий лес: «Там, где растут черные выгнутые деревья, воздух звенит как разбитое стекло… Моя бабка говорила, что в том лесу время течет иначе…»
Последнее сообщение было оставлено неделю назад и состояло из одной фразы: «ОНИ ПРОСЫПАЮТСЯ».
В этот момент лампы в библиотеке мигнули. Из темного угла за стеллажами донесся шепот:
— Или-и-ирия...
Элис резко выпрямилась.
— Очень смешно, — сказала она, бросая взгляд на Кирилла и Катю. — Вы специально?
Катя побледнела:
— Это не мы...
— Да бросьте, — Элис фыркнула, хватая со стола сумку. — Я не знаю, как вы это сделали, но это дешевый трюк.
Кирилл попытался ее остановить:
— Подожди, это не шутка...
— Ага, конечно. — Она уже шла к выходу, резко дернув дверь. — Надоело слушать этот бред. Ищите свою Илирию сами.
Дверь захлопнулась.

Элис устроилась за столиком в кафе напротив городской библиотеки у окна, заказала двойной эспрессо, воду и достала телефон. Пальцы дрожали, когда она набирала сообщение Кате: «Ты серьезно веришь в эти детские страшилки? Мне хватило этого по горло». Она передумала отправлять это сообщение и сразу же удалила его. После чего взяла чашку с кофе, который оказался достаточно горьким.
Напротив, у входа в библиотеку, мелькнули знакомые силуэты – Катя и Кирилл вышли на улицу. Катя что-то горячо объясняла, размахивая руками, а Кирилл стоял, ссутулившись, какая-то невидимая тяжесть явно давила ему на плечи. Они озирались по сторонам, ожидая увидеть что-то важное в этом сером дождливом дне.
Элис отвернулась, нервно постукивая ногтями по фарфоровой чашке. В кафе было тепло и уютно, что не было похоже на ту мрачную библиотеку с ее пыльными книгами. Здесь звучала тихая джазовая мелодия, люди смеялись, жили нормальной жизнью. Настоящей жизнью.
Она закрыла глаза, пытаясь успокоиться, но перед глазами снова всплывали те странные символы из рисунков Кирилла, они были выжжены в ее сознании. И снова этот шёпот... Элис резко открыла глаза. Достала телефон, снова открыла переписку с Катей. Пальцы замерли над экраном.
За окном дождь усиливался. Катя и Кирилл уже скрылись из виду, растворившись в серой пелене.
Официантка подошла предложить десерт, но Элис лишь покачала головой. Она взяла чашку, сделала еще один глоток горького кофе. Сегодня он казался ей особенно противным: в нём явно растворился вкус страха и чего-то очень странного. Отодвинув от себя чашу, Элис посмотрела на свое отражение в окне. Глаза показались ей чужими, слишком большими, полными необъяснимого ужаса.
— Это просто усталость, — убеждала себя Элис. — Просто нервы. Ничего больше.
Но когда она встала, чтобы уйти, ее рука сама собой потянулась к горлу. И вдруг стало трудно дышать. За окном, в потоке дождя, на мгновение показалось что-то красное. Как глаз. Элис моргнула, и там уже ничего не было.
— Или мне что-то подсыпали в кофе, или я схожу с ума… таааак… харе… пора возвращаться, что-то мне нехорошо… – прошептала про себя Элис.

Темнота опустилась на детдом, когда Катя и Кирилл вернулись из библиотеки. Коридор тянулся пустой и гулкий, лампы тускло мерцали, отбрасывая длинные тени. В руках у Кати была потрепанная папка с выписками – все, что удалось достать после долгих уговоров.
Заведующий библиотекой сначала отказывался называть имя читателя, ссылаясь на правила. Катя не отступала: спокойно, но настойчиво объясняла, что это нужно для исследования, что речь идёт не о разглашении, а о восстановлении старой истории. Мужчина долго молчал, потом всё-таки вынул журнал, провёл пальцем по строкам и тихо произнёс:
— Мефодий Ярославович Митрофанов.
Теперь это имя лежало перед ними, написанное на бумажке. Кирилл разложил записи на столе, пытаясь уловить связь между обрывками заметок и этим человеком. Пальцы дрожали, но он не отводил взгляда от последней строчки.
— Он брал ту самую книгу тринадцать лет назад, — тихо сказал Кирилл. — Там, где написано: «Илирия пала».
Он медленно откинулся на спинку стула. В комнате стояла тишина, пахло пылью и бумагой.
— Это не совпадение, — сказал он тихо. — Он знал. Знает.
Катя закрыла тетрадь, но не смогла скрыть дрожь в голосе:
— Нам нужно найти его. Если он еще жив, конечно.
За окном завыл ветер, как будто в ответ.
Дверь с скрипом распахнулась, заставив Катю и Кирилла вздрогнуть, как провинившихся школьников. В проеме стоял Костя, опираясь о косяк, его обычно бодрое лицо было серым от усталости, а мокрая от пота футболка прилипла к спине. Он щурился от света: даже слабая лампочка резала ему глаза.
— У кого-нибудь есть обезболивающее? — его голос звучал хрипло. — Голова раскалывается.
Катя резко вскочила, смахнув со стола записи о Митрофанове под учебник. Ее брови сдвинулись в строгой складке, когда она разглядела Костю – его трясущиеся руки, запавшие глаза, синеву под веками.
— Опять до изнеможения гонял мяч вместо того, чтобы отдыхать? — в ее голосе звенело раздражение, приправленное тревогой. — Ты себя совсем не бережёшь!
Кирилл молча копался в тумбочке, доставая блистер с таблетками. Его пальцы слегка дрожали – то ли от усталости, то ли от адреналина, все еще бурлящего в крови после их открытий.
— На, — он протянул Косте таблетку и стакан воды.
— О чем вы тут шепчетесь? — Костя проглотил таблетку, брезгливо поморщившись, и окинул их подозрительным взглядом. Стопка книг по мифологии, исписанные листы, их загадочные лица – все кричало о том, что они снова погрузились в свои странные игры. — Опять ваша секта сновидений заседает?
Катя сверкнула глазами:
— Тебя Марк в коридоре покусал? Если бы ты хоть раз попытался понять, вместо того чтобы...
— Ладно–ладно. — Костя поднял руки в защитном жесте, тут же пожалев о резком движении – боль пронзила виски. — Мне это неинтересно. Спасибо за таблетку.
Он развернулся и вышел, оставив дверь приоткрытой. В коридоре его шаги почти сразу смешались с другими звуками, где-то смеялись младшие, хлопала дверь кабинета воспитателя. В доме кипела обычная нормальная жизнь.
Катя и Кирилл переглянулись. На столе, из-под учебника, торчал уголок листа с именем Мефодий Ярославович Митрофанов. За окном скользила между облаков бледная луна, а в глубине леса что-то шевельнулось – едва слышно, но достаточно, чтобы стало не по себе.

Странности начались с мелочей. Воспитатели первыми заметили, как младшие дети стали приносить с занятий по ИЗО одинаковые рисунки – кривые деревья с черными стволами, кроваво-красный диск луны, пять маленьких фигурок в центре.
— Массовая истерия, — отмахивалась заведующая, но ее руки дрожали, когда она складывала эти рисунки в шкаф, запирая на ключ.
По ночам в коридорах стало неспокойно. Дежурные слышали шепот – неясный, доносящийся сквозь стены. В три часа пятнадцать минут ровно просыпалась вся младшая группа, утверждая, что кто-то звал их по именам. Даже скептически настроенные воспитатели начали креститься, проверяя темные углы.
Марк изменился первым. Он перестал хамить, перестал драться. Теперь он исчезал по ночам, возвращаясь под утро с грязью под ногтями и диким блеском в глазах. Костя случайно увидел его за старым сараем, тот рыл яму, бросая через плечо нервные взгляды. В яме лежал нож, но не тот, которым он раньше угрожал – это был ломанный клин, сделанный в форме молнии.
— Ты что, совсем ахренел? — спросил Костя, но Марк лишь прошептал что-то о металле, который «оно не берет», и убежал.
Странности множились. В столовой на окнах появлялись узоры из конденсата – те же самые, что рисовал Кирилл. В библиотеке книги сами открывались на страницах, где упоминалась «Илирия». По ночам из динамиков выключенных телевизоров доносился шепот.
И только Кирилл видел закономерность. Только он замечал, как все эти знаки складываются в единую картину. Но когда он пытался рассказать другим, Катя лишь крепче сжимала его руку, а в глазах Элис читался немой вопрос: «Ты уверен, что это не твои фантазии?»
Последней каплей стал дневник, который Кирилл нашел под своей подушкой. Старая потрепанная тетрадь с датой тринадцатилетней давности. На первой странице было написано: «Вы смогли выжить в том лесу, но это еще не конец…». И подпись – «М. Я. М.».
Кирилл очнулся с ощущением того, что его мозг вывернули наизнанку. Первые лучи солнца уже липли к стенам спальни, превращая знакомую комнату в подобие того леса из снов – тени слишком длинные, очертания предметов дрожат, как марево. Одним движением руки он вытер холодный пот со лба.
На тумбочке лежал блокнот, открытый на странице, где был детальный набросок детдомовского двора, где Марк закапывает странной формы нож. Тот самый, который Кирилл только что видел во сне. Но вот загвоздка – он не помнил, чтобы рисовал это.