Странный

Я всегда был странным.

Как помню, приходят гости, я прячусь. Попробуй меня найди. Меня выманивали. Но я шел только на качественный подарок.

Я прятался, потому что всех детей просят рассказать стишок.

И мне нужно учить.

Однажды они меня выманили, и я сказал, что не знаю никакого стихотворения. Не помню. И они же не поверили. Все дети знают. Как так?

Ну, уговорили. Я им рассказал. Дедушкино.

Жизнь дерьмовый мармелад, купленный в сортире, ненавижу шоколад, пузырьки в кефире. В школу лучше не ходить, в институт тем боле, я работать не пойду, и умру на воле.

Почему-то после этого мне не хлопали.

Ну, раз так, то я вам больше не стану ничего рассказывать.

Но они снова меня выманили. Зная, на что я способен языком, меня просили станцевать.

И я танцевал.

То, что вы в школе учили.

Мы все были помешаны на брейкдансе.  Вот я и показал. На столе. Обычно используют фанеру, но раз фанеры нет, то и стол вполне годится.

Так среди гостей закрепилось. Странный у них мальчик. А странных мальчиков избегают, не приглашают в гости.

Но я ходил сам.

И все смотрели на меня, как будто ждали, что я сейчас ни с того ни с сего начну читать дедушкины стихи или танцевать на столе лезгинку.

Поэтому я приходил, меня угощали пирогами. Хорошо угощали, лишь бы я меньше говорил и давали с собой.

Когда мне не нравился дома обед или ужин, я направлялся в гости.

Потом мне перестали открывать, говорили, что у них света нет или затопило, чтобы я шел домой, а иногда было слышно, как кто-то шепчется: «Тихо, он еще здесь».

Когда наступило лето, я сломал руку. В первый же день лета. И все лето проходил с гипсом. Гипс – это билет во все заведения, никаких очередей.

Квас, кино, девочки смотрят на меня, как на героя. Я был космонавтом, Индианой Джонсом, суперменом.

Правда, когда я перетягивал канат, то сломал вторую руку.

А с двумя руками – почему-то это не действовало. Тебя уже не пускали. С одной рукой можно,  а с двумя – нет. И девочки перестали интересоваться. Странно.

В школе мне нравились девочки, но я не дергал за косички, не писал им письма. Не смешил их. Я просто бегал за ними и целовал.

Мне было неинтересно дергать за косички. Ну и что. Они визжат. Писать письма? Однажды я написал им. Спасибо дедушке.

Ты мне нравишься. Встречаемся в столовой. Изюм и курага из твоего компота.

Или так.

Встречаемся под лестницей. На матику не идем.

Но никто не приходил.

У тебя классный шрам. Я тоже хочу. Как ты его сделала?

И все странно реагировали.

Ищи, - говорил дед. - Я твою бабулю тоже не сразу нашел.

Дедушка все делал в лоб. Бабушка всегда говорила, что дед очень прямолинейный, только в туалете все делает мимо.

Он родился уже после войны, потом с ним случился инсульт, он потерял память и вечерами он любит рассказывать как воевал с Кутузовым.

И так выходит правдоподобно, что завидуешь его помешательству.

Раньше он историю не знал и не любил. Только в поллитровках хорошо разбирался. Да в анекдотах. А после болезни – он герой войны, а не какой-то там забулдыга-похабник.

Деда уже нет, бабки тоже, прошло много лет. Я живу далеко от семьи, от тех соседей.

Сейчас у меня другие соседи: девушка с двумя собаками в трешке, восемь человек в однушке и рыжий молчаливый парень с котом. Они все ничего, только в гости за пирогами к ним не хожу.

Может быть дело в том, что  сейчас я нормальный.

Бегаю вдоль кладбища. Просто по дорожкам не очень. Собачники, они сами ничего, но собачки реагируют. Мамаши гуляют с детьми. Качают в коляске а тут я… тяжело дышу, кроссовки по асфальту. То еще зрелище.

К тому же воздух…

Вот я и выбрал себе место поспокойнее.

Потом я приду и буду варить кофе. Поставлю суп без мяса.

И наконец, пойду на работу.

Я работаю бухгалтером.

Кто-то скажет, что это женская профессия. Но я так не считаю. Среди нас очень много мужчин. К тому же бухгалтеры лучше всех понимают письма.

По понедельникам я хожу в магазин.

У меня есть жена. Спим мы отдельно.

И что главное никто не считает меня странным.

Может быть дело в том, что когда я был странным, был более счастлив.