Город на холме. 16

16. О вреде общения с неправильными девицами. Говорит Альдо Кавальканти
            
Как же хороша по осени дорога в город Бассано! Холмы ещё зелёные, а виноградники уже жёлтые и красные. На самом подъезде к городу деревья в одном месте сходились ветвями над головами путников и всадников. Насыпная дорога в этом месте приподнималась, а по бокам, в углублениях на скатах, между стрел зелёной травы лежали россыпи малиновых листьев.
Днём ещё было тепло, даже жарко, а по ночам уже холодно.

В то время, как мы с синьором ехали в Бассано, это был самый большой город, который я видел, поэтому мне он казался великолепным, полным чудес и манящих развлечений. Он манил меня, как кота манит подвешенная на кухне рыба, он являлся мне во сне. Ничто не могло помешать моему отличному настроению, даже то, что из-за наплыва гостей мы с синьором жили в небольшой комнате, а я спал на тюфяке, брошенном на пол возле его кровати.

Меня очень устраивало, что синьор целый день был занят. Он сидел в большом зале с синьором города и другими владетельными господами из нашей округи и целыми днями слушал, как они препираются по поводу, что следует делать, когда армия кардинала окажется в наших краях. Вечером синьор Джованни пересказывал всё, что слышал, нашим деятелям из городского совета, которых не пускали на собрание господ, и выслушивал их мнения. Все эти разговоры тянулись допоздна, так что к ночи у синьора Джованни так болела голова, что ему было не до меня.

Я же свёл знакомство с другими оруженосцами и стал изучать обстановку. Перво-наперво я уяснил, что среди них принято хвастаться господами, причем всё равно чем, лишь бы твой господин превосходил всех остальных. Однажды мы сидели у конюшни, и все похвалялись выходками своих хозяев.

Один оруженосец с длинным носом по имени Чекко рассказал, как он с его синьором были в походе. После того, как была одержана победа, они с весёлой компанией отправились из военного лагеря на постоялый двор в соседнюю деревню и знатно там набрались. На обратном пути синьор этого оруженосца принял хрюкающую в хлеву свинью за задирающего его черта, выломал дверь и вступил с ней в неравный бой. Проснувшийся хозяин тщетно умолял его успокоиться, а его жена рыдала и рвала на себе волосы. Поутру синьор этого оруженосца не мог понять, почему оказался в разгромленном сарае, в то время как он ясно помнил, что вступил в схватку с изрыгающим ругательства чертом в пылающем алым пламенем помещении под вой других демонов.

- Это вам ещё повезло, что мужики в той деревне оказались пугливые, - вмешался Бомболоньо, который, конечно же, тоже был здесь. – А вот мы с моим господином…
Дальше он рассказал, как граф Альдобрандески однажды был в гостях, а затем поздно ночью решил пешком отправиться домой. От выпи-того вина ему было жарко, в то время как тащившиеся за ним слуги, которые ждали его на улице, уже продрогли до костей. Когда отряд дошёл до моста, граф перегнулся через перила посмотреть, замёрзла ли уже река. Река, как назло, замёрзла. В этот момент в голове графа возник вопрос: если бы кто-нибудь поскользнулся и упал вниз, то что бы разбилось – лёд или тот, кто упал? Все стали уговаривать господина решить этот вопрос с утра, ведь в темноте всё равно толком ничего не будет видно. Граф, одна-ко, не унимался. К счастью, оглядев сопровождающих, он не счел достойными пережить опыт ни своих людей, ни лошадей. Спустившись с моста и пройдя квартал, граф увидел чью-то тележку, стоявшую возле дома, и решил сбросить её. Как его ни упрашивали, он схватил её и потащил обрат-но на мост. До дома, где он жил, было недалеко, поэтому все, кто уже представлял, как они будут греться у очага, с стенаниями и проклятьями потащились в противоположную сторону. На середине пути граф вроде бы передумал. Все воспряли духом, перекрестились и поблагодарили всех святых, но вдруг настроение графа переменилось, и все снова направились к мосту. Ночь была ясная, а воздух – прозрачный и чистый. В небе ярко горели звёзды. Всю дорогу граф шумел и буянил. Наконец все дошли до середины моста, и тележка с некоторыми усилиями была сброшена.

-И что же разбилось, телега или лёд?
-Не знаю, - развёл руками Бомбольньо. – К этому времени на мосту возникли хозяева тележки в сопровождении своих соседей. Конечно, если бы это мужичьё знало, с кем имеет дело, они бы тихо отправились спать, но они не знали…
Ох и знатная схватка была на мосту! По словам Бомболоньо, потом она плавно переместилась к спуску с моста, и там участники завалили чей-то забор, а один мужик, которого толкнули на ветхий сарай, с размаху проломил в нём спиной дыру!
-Вот так-то, мой друг, - ядовито-учтиво сказал, обращаясь ко мне, Бомболоньо,  -  вам-то, боюсь, с вашим синьором нечего и вспомнить. Он ведь, наверно, крепче лечебных отваров ничего и не пьёт.

Он стоял, этот нахал, купаясь в восторженном изумлении публики, и тут я понял, что совершенно не собираюсь ему уступать
.
- Не спорю, скромно сказал я, приняв бесхитростный вид, - ваши истории заслуживают внимания и восхищения, однако ваши господа в обоих случаях имели дело с деревенскими мужиками да горожанами. А вот мой господин один противостоит целому городскому совету, состоящему из влиятельных и зажиточных грандов и пополанов. Другого синьора уже тысячу раз изгнали бы из города, но наш совет страдает и терпит.

И тут меня понесло! Я стал рассказывать, как синьор одним взглядом, а то и одним словом, включая угрозу своего гнева, довёл двух членов совета до сердечных припадков, одного до написания завещания, а ещё одного до отказа от должности с взятием клятвы с детей и внуков никогда не участвовать в общественной службе. В середине рассказа я заметил, что зрители глядят куда-то не туда и , обернувшись, увидел поодаль синьора Джованни, чьё выражение лица было очень красноречивым. Оно (это выражение) очень подходило для подтверждения моего рассказа, особенно когда синьор Джованни произнёс с нехорошим шипением:

-А пойди-ка сюда, мой добрый Альдо!
Когда я приблизился, синьор посмотрел на меня так, словно хотел прожечь насквозь, и спросил тихо:
-Ты что это там обо мне болтаешь, негодяй?
-Всё это исключительно ради вашей репутации, - так же тихо ответил я, изображая, что трепещу от одного его вида.
На самом деле я боялся только того, что он сейчас остынет и всё испортит, поэтому при ответе постарался встать так, чтобы он повернулся к остальным спиной. Теперь нужно было увести его отсюда, и я испуганно сказал, что заболтался и совсем забыл покормить лошадь.
-Так что ты тут стоишь? – рявкнул он, а я подпрыгнул, словно испугался звука его голоса, и задал стрекача.

После этого я отметил, что слуги и даже некоторые господа, посматривая вслед нашему синьору, удивлялись и покачивали головами, а также почтительно здоровались с ним при встрече. Сам он тоже удивлялся и не мог понять, что это все на него так глазеют. Я же поддерживал его репутацию строгого и грозного господина и дальше.

Другим предметом интереса для страдавших от безделья оруженосцев были, конечно, девицы. Каждого из нас дома матери предупреждали о страшных блудницах и распутных девицах, сбивающих с пути добродетели благонравных молодых людей. Все мы клялись, что будем обходить их за целый квартал и ни за что не дадим обчистить наши карманы, не допустим, чтобы они передали нас в бесчувственном состоянии в руки грабителей, и всегда будем помнить, что здоровье не купишь.

Исходя из воспоминаний о данном слове, сначала мы попытались флиртовать с молодыми девицами, которые прислуживали синьоре Бассано. Однако, все они происходили из хороших семей, а их хозяйка была очень строгой. Девицы все были неприступными, а одна прямо заявила мне: «Если вы имеете честное намерение жениться, то ступайте к моей госпоже». Естественно, жениться никто не собирался (мы все были нищими младшими сыновьями), поэтому мы обиделись и начали над ними насмешничать. Когда насмешки стали не совсем безобидными, к нам вышла старшая дама синьоры Бассано и сказала, что если мы не перестанем вести себя недостойно, то она пожалуется нашим господам. Не знаю, какая нечистая сила дёрнула меня за язык, но я нагло заявил под смех остальных, что не следует ей в её почтенном возрасте завидовать чужой молодости, если уж она сама в дни юности оказалась никому не нужна. Она остановилась на лестнице и посмотрела на меня долгим взглядом, так что хотя я и не показал внешне, но внутри мне стало очень не по себе.

Лучше бы я молчал! Лучше бы я пошёл с утра в церковь или подмёл конюшню! Лучше бы я взялся помогать носить воду на кухню! Да мало ли что полезного я мог бы сделать в этой жизни, но меня занесло от безделья к подножию той лестницы и дёрнуло открыть рот! Да ещё и оскорбить собственную будущую тёщу! Не зря говорят: Бог шельму метит. И ещё: молчание – золото.

В то время как нам не везло, Бомболоньо очень хорошо устроился. Он встретил в городе одну подружку, которая была дочерью крестьянина, арендовавшего землю у его отца. В городе она три года как вышла замуж за хозяина оружейной мастерской. Прекрасная эта оружейница провела Бомболньо в дом и представила мужу как сына благодетеля её семьи. Бомболоньо расположил к себе всё семейство и стал часто ходить к ним бесплатно обедать. Муж гордился, что его дом посещает сын такого знатного и уважаемого отца, тем более что Бомболоньо для отвода глаз что-то у не-го заказал. Вскоре даже соседи прониклись к Бомболоньо такой симпатией, что считали его близким родственником и не удивлялись, что он бывает у оружейницы не только, когда её супруг дома, но даже в его отсутствие. Однажды, когда хозяин был в отъезде, посреди ночи жена подняла крик, взбудоражив всю округу. Она объявила, что в дом кто-то пытался проникнуть через заднюю дверь. Все горячо одобрили, а муж даже от всего сердца поблагодарил Бомболоньо по возвращении, когда тот на правах родственника остался у оружейницы на ночь, чтобы она не пострадала от очередного грабителя

-До чего везёт этому негодяю, – пожаловался мне длинноносый оруженосец Чекко, - устроился на чужих харчах, так ещё и подружку себе удобную нашёл! В случае чего и жениться на ней не нужно, главное, чтобы явно не попасться.
Я был с ним абсолютно согласен, тем более, что еда с кухни синьора Бассано, предназначавшаяся слугам, мне абсолютно не нравилась. Мы с Чекко, бывало, по нескольку часов болтались по городу в надежде тоже встретить какую-нибудь заботливую и весёлую подружку, но нам не везло.

Однажды синьор Джованни, выбравшись раньше обычного со своих совещаний и застав меня за чисткой своего коня (Астро в тот день был в духе и вёл себя хорошо), решил, что я ужасно устал, находясь в тяжёлых трудах на заднем дворе целыми днями. Особенно в этом его убедили ведро, полное свежей воды, кормушка, засыпанная доверху овсом, а также девица с кухни, которая, стоя снаружи, спросила, не помогу ли я ей наносить воды. Конечно, я ответил «да» (а где бы я брал хлеб с солью, чтобы умилостивить Астро, и дополнительную еду для себя и товарищей?). Синьор Джованни остался очень доволен моим усердием, велел сильно не перетруждаться, дал денег и посоветовал развеяться в городе. Я всегда внимательно относился к добрым советам со стороны своего господина. Сказано развеяться – сделано!

Мы с Чекко отправились на рынок, чтобы купить себе еды и вина, а потом отпраздновать удачу. Когда мы, нагруженные свёртками с окороком, колбасой и бережно охраняемым кувшином, возвращались обратно, нам повстречался Бомболоньо. Этот прохиндей всегда чуял, когда у людей заводились деньги! Он поприветствовал нас, спросил, откуда и куда мы идём, а затем сделал предложение немыслимой щедрости. Бомболоньо сказал, что сегодня идёт к своей подружке на ужин, вскользь упомянув, что муженёк её в отъезде. Он предложил нам пойти к ней вместе. Нашим вкладом будет еда, а его оружейница пригласит ещё двух подружек. Не знаю уж, какая нечистая сила нас попутала, но нам показалась смешным похозяйничать за столом у старикана, которым нам представлялся оружейник (ему было за тридцать лет, наверно).

Когда начало смеркаться, Бомболоньо провёл нас на тихую улочку, и мы незамеченными проскользнули в калитку, которая находилась в тупичке, с трёх сторон окружённом глухими стенами. Подружке его было лет восемнадцать, и она показалась мне премиленькой. Муж её, судя по всему, был скряга, потому что в доме, кроме нашей еды, ничего путного из съестного не было. Лавка в связи с отъездом хозяина уже закрылась, а подмастерья, жившие в отдельном помещении, не теряя времени, удрали со двора в поисках приключений. Единственная старая служанка оказалась глухой как пень, да к тому же рано ложилась спать. В общем, мы закрыли ставни поплотнее, зажгли одну свечу и разложили угощение. Вскоре в калитку поскреблись и заявились ещё две красотки. Сначала все сидели, как будто кол проглотили, но потом мы выпили и завели разговоры.

Прекрасная оружейница поведала нам, как муж держит её в ежовых рукавица и лишает всяких развлечений, и как она умирает дома со скуки. Никому из нас не было девятнадцати лет, и все мы любили развлечения, а потому сразу встали на её сторону. В общем, нам даже стало казаться, что мы, сидя в отсутствие хозяина за его столом, поступаем справедливо, мстя ему за то, что этот дряхлый старикан посмел жениться на таком цветочке и губить её молодые годы!

Из двух подружек хозяйки одна мне очень понравилась, да и я ей не был противен. Звали её Тереза. Когда, благодаря обильной еде и хорошему вину, все мы почувствовали себя как самые близкие люди, она рассказала мне, что живёт с восемью братьями-ткачами, которые держат её в строгости и черном теле, изнуряя заботами по хозяйству, а также собираются выдать замуж за какого-то богатого вдовца, ещё более старого и страшного, чем оружейник. В преддверии этого печального события ей хотелось немного повеселиться. Тот, кто не проникался сочувствием к бедствиям красотки в юности, тот никогда не был молод! Я, конечно, тут же почувствовал горячую симпатию к Терезе и презрение к её братьям.

Единственным, кто был мрачен в нашей компании, оставался Чекко. Ему его дама не понравилась, хотя ему ли было ковыряться с его длинным носом! Впрочем, девчонка проявила хитрость. Она так заботливо угождала Чекко, не взирая на его уксусную физиономию, так внимательно слушала его нытьё и брюзжание, что, в конце концов, он снисходительно нашёл её вполне сносной.

Когда наступило время расходиться, подружка Бомболоньо попросила меня проводить Терезу, тем более что это было недалеко. Когда мы вышли из калитки, она подошла к противоположной стене ограды и … просто стала влезать по ней по выемкам в камнях. Эту дорогу, как она сказала мне позже, сделали для себя в юности её старшие братья, чтобы незаметно сбегать из дома. Стена была не очень высокой, но, когда девица была почти наверху, одна нога её сорвалась, и я поймал её, а потом под-ставил ладони, чтобы она могла опереться получше. К стене ограды примыкала стена дома с окном, так что, забравшись наверх, Тереза просто села на подоконник и перенесла ноги внутрь. Когда мы стали прощаться, она спросила, не хотел бы я завтра прийти под это окно, чтоб поговорить с ней. Не хотел бы я прийти? Да, конечно хотел!

Я прилетел к дому синьора Бассано прямо перед тем, как на ночь закрыли ворота. Настроение у меня было самое отличное, и его не мог испортить даже сарказм в голосе синьора Джованни по поводу того, что я, по-видимому, отлично провёл время. Сам-то он целыми днями изнывал на своих скучных советах и поэтому был обижен на меня за то, что я не спросил, как там его дела. Мы, как я упоминал, в то время жили в одной комнате, так как из-за гостей всё в доме синьора Бассано было забито людьми. Синьор Джованни спал на кровати, а я спал на тюфяке рядом с его кроватью. При этом из-под двери по ночам немилосердно дуло. Однако в эту ночь я не мог уснуть, и меня мучил жар. Я впервые был так близко от девицы и упивался воспоминаниями об ощущении рёбер через одежду и о тяжести ступни Терезы, когда я подсаживал её на стену. Я никак не мог успокоиться, ворочаясь с боку на бок. Все скрытые в душе моей кривые помыслы дали бурные ростки, а бесы, следившие за тем, как я сбиваюсь с праведного пути, торжествовали и ликовали. Я был горд собой как петух, впервые взлетевший на забор. Кончилось это тем, что синьор Джованни швырнул в меня подушкой и приказал либо дать ему поспать, либо идти на конюшню.
В общем, в следующие дни мысли мои были заняты этой Терезой и, чуть дело начинало клониться к вечеру, я сбегал к ней. Встречались мы в сумерках. Сначала я стоял под стеной, потом стал сидеть верхом на стене. Болтали мы обо всякой ерунде, но с каждым днём расставались всё труднее. Между тем, на дворе была осень, и ближе к ночи становилось доволь-но холодно. В один из дней начал накрапывать дождик. Тереза, видя мои страдания, предложила мне подняться к ней в комнату. К чести моей сказать, я на мгновение засомневался, что мне стоит лезть в чужой дом в ком-нату к незамужней девице, а потому сказал:
- Но будет ли это прилично?
- Но вы же человек благородный, - возразила Тереза. – Разве вы способны на что-нибудь неприличное?

Я подумал и решил, что нет, тем более, что я не особенно представлял, что мне делать дальше. Я думал, что мы посидим рядом и поговорим. Ну, постоим вдвоём у окна, и я её приобниму под предлогом защиты от ночной прохлады…
В комнате царил полумрак. Напротив было ещё одно окно, сквозь ставни которого пробивалось слабое свечение. Я спросил, что за окном, и Тереза сказала, что там река. Справа темнел опиравшийся на столбики полог кровати. Я в темноте на что-то наткнулся и чуть не упал. Тереза испуганно сказала: «Т-с-с-с! Тише!» - и предложила мне во избежание дальнейшего шума сесть на кровать. Тут благоразумие последний раз слабо воззвало ко мне, но я утешил себя тем, что не собираюсь делать ничего плохого, а потому ничтоже сумняшеся сел. Тереза пристроилась ко мне под бок, и мы завели свой обычный разговор ни о чём. Когда я вполне освоился и успокоил свою совесть, в дверь внезапно заколотили, и грубый мужской голос потребовал её открыть. Я вскочил как заяц, намереваясь метнуться к окну, через которое влез, но Тереза испуганно повисла на мне всей тяжестью. Этого было достаточно для того, чтобы дверь вышибли, и в комнату ввалились все восемь братьев девицы, держа кто факел, а кто свечу. В одно мгновение в комнате стало светло, как днём. Я увидел, что все братья кряжистые здоровяки, и вид у них недружелюбный.

-А кто это у нас тут бродит по спальням чужих сестёр? – угрожающе воскликнул самый старший, тыкая факелом мне в лицо. – И как ты собираешься, негодяй, смыть позорное пятно, которое нанёс чести нашей семьи?
Под его напором я отступал и отступал назад, пока не наткнулся на кровать и не сел на неё.
-Да знаешь ли ты, что мы имеем право убить тебя прямо на месте? – продолжал старший брат, склоняясь надо мной, в то время как остальные полукругом зловеще  сгрудились за его спиной.
Конечно, я знал, поэтому ноги мои ослабели, а голова стала совершенно пустой.
-Но мы не сделали ничего непоправимого, - пробормотал я.
-Да? – ухмыльнулся старший брат. – А это что? – и указал на кровать.
Я посмотрел и подскочил как ужаленный. Покрывало с кровати было сдёрнуто, а одеяло откинуто.
-Ну что, красавчик, - сказал самый мелкий и корявый из братьев, - ты застигнут на месте преступления, и только твоя кровь может смыть наш позор.
-Постой, Никколо, - вдруг вмешался второй брат, - негоже вот так сразу нападать на человека. Возможно, у него есть совесть и намерение исправить свою ошибку. Что скажете, синьор?
Я был так ошарашен, что не знал, что сказать. Ясен пень, что искупить свою вину я мог бы только женитьбой. Однако, если бы я только намекнул отцу, что собираюсь жениться на сестре ткачей, он сам убил бы меня на месте. В общем, смерть мне грозила с обеих сторон…

-Что ты задумался? – снова стал наступать на меня старший брат. – Или честные ремесленники вам, недобитым аристократам, в родственники не годятся? Наша честь для вас ничего не значит? Да знаешь ли ты, как наш дед крушил ваши башни во времена коммуны?
Отступая под напором старшего брата, я упёрся спиной в подоконник окна, выходившего на реку.
-Дело не в том, что я отказываюсь, - начал я, - но есть одно препятствие.
-Не вздумай хитрить! – закричал самый мелкий и корявый брат.
-Альдо, - подала голос откуда-то из-за спин своих родственников Тереза, - если ты откажешься, то они меня убьют! Они нас обоих убьют!
-Никто не обязан скрывать в своём доме прелюбодеев! – заявил из задних рядов кто-то из братьев.
-Да я не отказываюсь, - попытался я протянуть время, - просто мой отец, синьор Кавальканти…
-Кто твой отец? – спросил старший брат.
-Уголино Кавальканти.
- Кондотьер? Его ещё нанимал несколько раз капитаном городской совет Кастель-дель-Пьяно?
-Он самый, - подтвердил я, полагая, что сейчас всё как-нибудь разрешится.
-А ты ему кто? – продолжил допрос старший брат.
-А я ему сын.
-Который из трёх?
-Младший.
-Это тот болван, который бежал в конюшню, и которого отец лишил денежной поддержки?
-Да, это я…

В комнате наступила тишина. Потом братья, как по команде обернулись к сестре, и я наконец смог рассмотреть её из-за их спин.
-Тереза, - сказал старший, - где ты подцепила этого нищеброда? Как, по-твоему, он может нам помочь решить наши денежные проблемы?
-Я не виновата, - ответила девица, нимало не смутившись, - это вы поспешили. Если бы вы дали нам поговорить как следует, я бы успела узнать всё о его семье. Но вы ввалились, как снег на голову…
-Я так понимаю, никакой пользы от этого парня не будет? – спросил второй брат.  - И что нам теперь с ним делать?
-Почему не будет? – встрял самый мелкий и корявый из братьев. – Посадим его в подвал, напишем отцу, где он был пойман, и пусть выкупает своего отпрыска.
-Кто? Уголино Кавальканти? -  усмехнулся старший брат. – Да он со своей спесью скорее даст умереть опозорившему его отпрыску, чем заплатит за него деньги.
-И что нам тогда с ним делать? Он ведь уже здесь, в спальне нашей сестры. И теперь мы должны по закону убить их обоих…
-Только попробуйте! – воскликнула Тереза. - Это вы влезли в долги, а я, можно сказать, ради семьи пожертвовала честью! И теперь вы собираетесь меня убить? Я сейчас буду кричать, и сюда сбегутся все соседи.
-Успокойся, сестра, - вмешался второй брат, - никто тебя не тронет. Однако, этого парня так просто отпускать нельзя. В конце концов, он залез в чужой дом. Случается, что те, кто ушёл из дома, идут по кривой дорожке. Мы просто убьём его и предъявим властям его тело как грабителя.
-А может, лучше его в подвал и сообщить родне?

Услышав о грозящих мне перспективах, я прижался спиной к ставням и понял, что их держит только один крючок. Я и сам не успел ничего подумать, как скинул этот крючок и вскочил на подоконник. Снаружи была темнота, а под самым окном слышался шум воды. Слева на некотором расстоянии виднелись смутные очертания арки городского моста. Днём мы с Чекко бывали на этом мосту, и вроде бы дома на набережной были возведены на остатках каких-то старых укреплений прямо впритык к воде. В общем, я рискнул и прыгнул, погрузившись с головой в ледяную воду. Впрочем, на том, что я не отбил спину, не сломал ни руку, ни ногу удача и заканчивалась, потому что я не особенно умел плавать. Забарахтавшись, я кое-как выплыл на поверхность и почувствовал, что меня несёт сильным течением. Берег справа был ближе и угадывался по темному ряду построек, тянувшихся вдоль него. В этот момент меня двинуло по затылку, и я вновь погрузился в воду, почувствовав, как руки царапнуло тонкими ветками. Я вцепился в них и снова попытался подтянуться наверх, чтобы глотнуть воздуха. По лицу задело мокрыми листьями. Я открыл глаза и увидел, что рядом со мной несёт сломанную ветку дерева. По-видимому, где-то выше по течению прошли дожди, река взбухла и притащила в Бас-сано всякий сорванный ветром и смытый с берегов мусор.
Вцепившись в ветку, я забултыхал ногами и попытался повернуть к берегу, но сначала ничего не получалось. Когда меня проносило под вторым мостом, на нём раздались крики людей. Каменный мост был старым и более низким, так что по правой стороне плывущий речной мусор частично застрял. Моя ветка ткнулась в гору таких же веток и остановилась. Крики людей раздавались уже на берегу. Я повернул голову и увидел факелы, лошадей и тёмные фигуры.

-Парень, держись, мы тебя вытащим! – крикнула одна фигура и ткнула в меня  тупой стороной древка копья, в которое я немедленно вцепился.
Меня подтянули к суше, взяли под мышки и подняли на ноги. Я посмотрел перед собой и увидел одного человека. Это был блестящий кавалер, одетый по последней моде, близкого со мной возраста. Он сидел верхом на породистой лошади, украшенной не хуже хозяина. Остальные люди, как я сразу понял, составляли его свиту.
Лицо у кавалера было таким благородным и светлым, что сразу мне понравилось. Я не мог отвести глаз, потому что он выглядел точь-в-точь как хотел бы выглядеть я, если бы все мои мечты сбылись.
-Парень, что с тобой случилось? – спросил он.
Не успев подумать, я ляпнул:
-Я пошёл на свидание к своей девушке, но неожиданно вернулись её восемь братьев…
Кавалер засмеялся, и его открытый и добродушный смех мне тоже понравился. Люди его тоже отнеслись ко мне простосердечно и благожелательно.  Кавалер велел посадить меня на лошадь и завернуть в сухой плащ, а после этого спросил, куда меня отвезти.
-Отвезите к дому синьора Бассано, если там не закрылись ворота, - ответил я.

Когда мы ехали по одному из кварталов, я вдруг услышал голоса, которые не мог не узнать. Увидев, как я напрягся, кавалер спросил:
-Что случилось?
-Это её братья, - ответил я. По-видимому, они бежали по улице вдоль реки, высматривая, не выбрался ли я на берег.
-Надень капюшон поглубже и ничего не бойся.

Я не ошибся. Эти головорезы  выбежали нам навстречу, причем некоторые держали в руках ножи, а двое – факелы.
-Эй, синьор, не видали ли вы тут кого-либо, похожего на мокрую крысу? – крикнул один, в чьём голосе я сразу узнал старшего брата. – К нам в дом забрался грабитель. Когда мы почти поймали его, он сиганул в окно.
Я затрепетал. Только бы он им не поверил!

-Нет, мы никого подобного не встречали, - спокойно ответил кавалер.
-А это кто у вас там под тряпкой? – крикнул, судя по голосу, второй брат.
-Это моя девушка, - ответил кавалер.
Плащ, конечно, был очень широким, и скрывал меня полностью, однако я сидел по-мужски и хорошо чувствовал, как по бокам лошади стекает вода с моей одежды.
-Синьор, не в обиду будь сказано, не могли бы вы показать нам лицо человека под плащом?
-Лицо моей девушки? – невозмутимо спросил кавалер. – Конечно, вы можете посмотреть, но за такое оскорбление вам придётся умереть.
Судя по стуку лошадиных копыт и лязгу железа, люди свиты подъехали и окружили меня вплотную.
Подумав, старший брат сказал:
-Если вы поклянётесь именем Богоматери, что это не мужчина, которого вы выловили из реки, мы разойдёмся мирно.
-Однозначно это не грабитель, которого вы ищете.
-Хорошо, - сказал старший брат, и они уступили отряду дорогу.

Когда мы подъехали к городской площади, кавалер сказал, что я могу уже выглянуть из-под капюшона. Обернувшись ко мне, он спросил строго (и лица его людей вокруг тоже мне показались очень суровыми):
-Скажи мне, парень, должен ли я на исповеди каяться в грехе клятвопреступления?
-Синьор, всё вообще было не так, как они сказали! Мы виделись с этой девушкой всего три-четыре раза, причём я всегда сидел на ограде её дома. А сегодня она сама из-за дождя пригласила меня внутрь. Я-то думал, что у неё доброе сердце, но тут ввалились её восемь братьев и, приняв за богатого наследника, хотели принудить на ней жениться. У них большие долги. Узнав, что у меня нет нужных им денег, они заявили, что не могут меня отпустить и вынуждены будут убить, чтобы никто не узнал об их семейном позоре.
-Значит, я могу не каяться? – спросил кавалер смягчившимся голосом.
-Однозначно. Я душой своей клянусь, что говорю правду!

Глянув через площадь, в сторону дома синьора Бассано, кавалер сказал:
- Тебе повезло. Хоть и поздно, но калитка в воротах ещё открыта. Не тебя ли там ждут в столь поздний час? Поспеши.
Я поблагодарил его и спросил, кого мне поминать в своих молитвах. Он улыбнулся и сказал, что рад мне помочь и без молитв. Я быстро соскочил с лошади, перебросил через её седло чужой плащ и побежал через площадь. Было странно, но калитка действительно была открыта. Вход изнутри подсвечивался алым светом факелов, в котором были заметны тёмные фигуры стражников. Влетев в калитку, я нос к носу столкнулся с синьором Джованни и Руджери.

Синьор Джованни стоял, сложив руки на груди. Увидев меня, он медленно подошёл, посмотрел на меня в упор, так что я замер, а затем так с размаху ударил по лицу, что я отлетел к противоположной стене и сильно ударился спиной о камни. Стражники, запиравшие калитку, замерли. Продолжения, однако, не последовало. Синьор Джованни развернулся и пошёл прочь. Зато ко мне подошёл Руджери. Впервые в жизни я видел на его лице ярость.
-Знаешь, как я хочу тебя ударить? – прошипел он сквозь зубы. – Но не буду, тебе и так досталось. Надеюсь, ты не расстроился. Теперь тебе есть, чем похвастаться на конюшне.
После этих слов он хотел было уже идти, но обернулся и сказал:
-Мы ведь думали, что тебя зарезали грабители, болван!

Видя, что я впал в немилость, я потащился к нашей комнате и поскрёбся в дверь.
-Пошёл вон на конюшню! – отозвался синьор Джованни.
-Синьор, я замёрзну насмерть в мокрой одежде, - сказал я как можно жалобнее.
-Ладно, входи, - помолчав, отозвался он. – Переоденься где-нибудь в тёмном углу и ложись спать, чтобы я до утра тебя не слышал.
Я вошёл и увидел, что он сидит за столом и смотрит, не сводя глаз, на горящую свечу. Пока я возился в углу, он не шелохнулся.  Переодевшись, я завернулся в одеяло и улёгся на тюфяке. Однако, из-под двери дуло, и вскоре я застучал зубами.
-Если тебе холодно, можешь лечь поперёк кровати у меня в ногах, я всё равно ложиться не стану, - обронил синьор, и слова его упали как камень в глубокий колодец.

Если вы подумали, что он проявил ко мне великую милость, то ошибаетесь. Дома в ногах у него обычно спала его черная собака Нера, которая в то время была ещё щенком. Впрочем, я был не гордый, а потому забрался на кровать, но не затем, чтобы спать. Приглядевшись к синьору, я понял, что причиной его настроения является не только моё поведение. Мне стало стыдно, что, занявшись своими делами, я совершенно пренебрёг делами своего господина. Выждав некоторое время, чтобы он успокоился, я спросил:

-Синьор, что случилось?
-Завтра мы едем домой, - ответил он, не двигаясь.
-А что решили?
-Ничего. Всё это время все только ругались и выдвигали друг другу претензии. В итоге решили, что каждый будет выживать как может. Интересно, выставит ли городской совет меня за ворота при приближении армии кардинала к городу?
-Синьор, всё обойдётся, - попытался подбодрить его я.
-Конечно, ты просто потеряешь службу и поедешь домой, а у меня, может быть, первый раз в жизни над головой была собственная крыша.