Глава 3. О машинном языке и поэзии

Есть ли художественность у списка? У словаря? У полицейского протокола? Сегодня будем говорить про такую тему, а заодно покажем, что иногда словарь — это просто словарь, а иногда — приём, который делает художественное произведение произведением.


А начнём мы с повторения уже пройденного. Разница между поэзией и прозой. В чём она заключается? Виктор Шкловский считал, что основная функция поэзии — это отстранение, выход за пределы языка постоянного описания, постоянной классификации.


Но тогда у нас получается очень интересная картина. Да, мы вводим новый приём, тем самым как бы заставляя наш разум остановиться и задуматься. «Трижды схваченная дверь». Что это? Это просто способ сказать «стоп» нашему разуму. Не более. Тут нет каких-то специальных смыслов, тут нет каких-то сложных теоретических построений. Это просто белиберда, разгон кота до массы молекулы.


Именно это и является основным достижением формалистов — выявление того, что литературное произведение — это просто определённый набор приёмов, определённый набор белиберды, которая нам по каким-то причинам нравится. Отстранение, усложнение текста. Просто для того, чтобы мы затерялись в классификациях. С этой точки зрения «трижды сожгли её, трижды рождённую» ничем не лучше разбойников, которые остановили героя на пути к принцессе.


Это просто способ остановки, раздвижения начала и конца. «Жил простой мужик, потом он пошёл в лес, там его сварили, он воскрес, убил недруга, вернулся и женился». Вот и вся сказка, по своей сути. Однако мы будем недовольны такой сказкой. Может ли художественное произведение уместиться на клочке бумаги?


Ну а теперь мы поговорим о другой интересной вещи. Привычная нам сказка является художественным произведением? Нет, не является. Почему? Потому что она привычна. Машинное мышление уже переварило сказку — «жили-были» нам уже известно, глаза сами пробегают мимо. Это мы уже видели. Так что же делать?


Изобретать новые приёмы. Именно это и является основной движущей силой литературы. Новые приёмы, чтобы рассказать то, что уже было сказано. Зачем? Ну потому что вы знаете много способов жениться? Я — нет. И культура наша — нет; общие сюжеты уже много лет как исчерпаны.


Так значит, мы обречены на постоянное убегание от машины, постоянное изобретение всё нового и нового способа отстранения? Нет. Почему? Потому что мы можем сделать круг. Что может быть прозаичнее списка? Формального языка отчёта?


Согласно ведомости № 7662347/3/4/67.1 было выписано со склада:


Железных сапог — 34 пары


Медных хлебных караваев — 23 шт.


Посохов глиняных — 13 шт.


Претензии к качеству полученного не имею. ФИО, подпись.


Иными словами, мы как бы имеем некую форму круга: машинный язык поглощает поэтический, однако сам становится основой для поэзии, основой для нового приёма. Старые формы устаревают, да — становятся привычными, нас уже этим не удивишь. Или удивишь?


Жили-были дед да баба,


Ололо и трололо.


Что это? Это ирония по отношению к уже существующему. Новый приём. Который, как вы уже поняли, точно так же безнадёжно устареет. Повторенная многократно шутка становится уже пошлостью.


Суммируя вышесказанное: формализм интересен тем, что с одной стороны как бы отвергает старые подходы — историю, биографию, мораль, философию, быт народа и так далее. Но только в этом свете мы начинаем замечать, что всё это является не ключевым в произведении. А просто ещё одним приёмом.