Глава 4. О комической природе Шинели

Проблема маленького человека. Или, лучше сказать, комедия маленького человека? Что же на самом деле лежало в основе этой знаменитой литературной загадочной русской души? Сегодня поговорим на такую тему.


И начнём мы, пожалуй, с очень неожиданного заявления. Вы же помните расхожие фразы про то, что «всем мы выросли из гоголевской „Шинели“»? Так вот, произведение вообще не о том, как страдает маленький человек. Он не страдает, его вообще не существует. «Шинель» — это длинно расписанный анекдот. Почему?


Потому что вся структура анекдотична. Имена — как каламбур. События — как каламбур. Даже их развитие — это каламбур. Тогда что же такое трагическая часть? Тоже каламбур. Сочетание комического и трагического — это как бы каламбур в квадрате: мы смеёмся не просто над ситуацией, стереотипом или забавным созвучием слов. Мы смеёмся над смешением стилей.


Нечто подобное упоминал Владимир Пропп: нам никогда не будет смешно, если речь идёт про что-то сакральное. Следовательно, трагедия маленького человека, смешанная с остальным, комичным фоном, — это просто стилистический приём для смеха. Мы выдумали маленького человека, как мы выдумали куклу в кукольном театре, и именно над этим мы смеёмся — над подобием. Которое Гоголь сделал ещё и максимальным гротеском.


Теперь мы немного отойдём от самой статьи Эйхенбаума, просто для того, чтобы продемонстрировать иной способ написания, когда в произведении одновременно присутствует и максимальная абсурдность, и нам при этом совершенно не смешно. И посмотрим на «Красный смех» Леонида Андреева.


О чём там речь? Про войну. Ужасную, кровопролитную войну, когда сама «земля сходит с ума». И да, сам рассказ тоже содержит очень много абсурда. Земля рождает мертвецов, мёртвый пишет мёртвому. Однако мы даже на мгновение не можем предположить, что речь идёт про что-то комическое. Почему? Потому что абсурд сам по себе не смешон.


Ему обязательно нужна рамка. И только глядя на эту рамку, мы видим саму суть произведения. «Шинель» смешная, потому что у неё смешная рамка. «Красный смех» ужасен, потому что он включён в ужасную рамку. Каким же образом нечто одинаковое — абсурд — может оказаться и смешным, и совсем не смешным?


При помощи того, что формалисты называют приёмом. Грубо говоря, это когда всё произведение является как бы отражением самого себя. Сказка повторяет сама себя три раза внутри сказки. Комичное повторяет анекдот, как видно из статьи выше. Трагичное повторяет страшилку. Впрочем, последнее — это лишь моё предположение.


А над всем этим бал правят повторы. Всё как и писал Шкловский.


Суммируя вышесказанное, можно допустить очень интересную идею. Если всё является повтором, отражением чего-то внутри себя, то, значит, можно предположить, что даже у волшебной сказки Проппа есть некая базовая структура, из которой она и произрастает.


Можно пойти ещё дальше и предположить, что эта базовая структура, макет, основа для повторения, есть вообще у любого произведения. И даже уйти дальше. Базовая структура есть вообще у любой формы коммуникации. Как суд является базой для публичной речи, о чём мы говорили, когда разбирали Цицерона.