Глава 21. О границе литературы и факта

Напишем военный роман? А может, исследуем складские книги? Или всё вместе сделаем?


Давайте так. У нас есть некий список материальных ценностей на неком складе. Какой же он? Вот —


Зерно — 100 кг.


Свинина мороженая — 200 кг.


Ну, склад и склад, скажете вы? Давайте немного промотаем время. Например, лет на 10.


Зерно — 10 кг.


Свинина мороженая — 20 кг.


Автоматы — 5 шт.


Патроны для автоматов — 10 коробок по 100 шт.


Так, а это уже интересно. О чём у нас говорит тот факт, что на складе появилось оружие? О том, что в окружении осуществляется некая логистика оружия. Ладно, идём дальше.


Зерно — 200 кг.


Свинина мороженая — 10 кг.


Автоматы — 40 шт.


Патроны для автоматов — 5 коробок по 100 шт.


Ого, у нас крупный приход зерна и небольшой приход автоматов. О чём это говорит? Пока не очень понятно. Давайте посмотрим вообще на логистику — например, у нас есть некая статистика.


Зерно — 100/200/100/50/0/0/0/500/300/300/100


Свинина мороженая — 200/10/100/100/200/300/0/0/0/0/0


Автоматы — 0/5/40/30/20/50/40/30/20/10/0


Патроны — 10/5/10/10/0/0/0/0/0/0/0


Что у нас получилось? Так, более-менее стабильно поступало зерно. Свинина под конец практически не поступала. Автоматы — равномерно. Патроны в дефиците. Кстати, что значит «в дефиците»? Это плюс сто и минус сто или плюс десять и минус десять?


Хорошо. Давайте некие заметки введём. Приходил запрос на свинину. Отказали — нет в наличии. Пришло десять запросов на свинину. Отказали — нет в наличии. Приходил запрос на патроны. Отправили сразу, без учёта — 200 коробок. Приходил запрос на патроны. Отправили сразу, без учёта — 300 коробок.


Видите? Уже что-то наметилось. А давайте перейдём на само поле боя.


Господи, как же хочется жрать! Разве может солдат нажраться пшеном? Пшено, пшено, пшено. Мутит уже от него. Хоть стреляй пшеном. Впрочем, стрелять нам приходится много. Очень много. Можно уже и пшеном. Задолбало, гребаное пшено. Даже самогонка — и та из пшена. Мяска бы.


Что мы только что сделали? Мы рассказали об одном и том же с помощью двух совершенно разных жанров. Сначала у нас учётные книги, потом рассказ от первого лица. Теперь самый главный вопрос. Что из этого является литературой? А что предметом для исторического исследования? Кажется, что рассказ — это искусство, а складские книги — это история.


Однако давайте зададимся вопросом. Пьют ли солдаты алкоголь? Книги нам однозначно скажут, что нет — нет его логистики. Рассказ — однозначно говорит, что пьют. Какую это роль имеет для рассказа? По виду — никакую. Имеет ли это роль для исторического исследования? Вроде бы нет. Но что, если мы исследуем историю алкоголя? Тогда имеет. А если историю национального костюма?


Таким образом, мы снова сталкиваемся с понятием тесноты — нам мало просто собрать набор неких фактов. Нам необходимо этот набор фактов как-то связать между собой. Например, мы описываем некий солдатский быт: много патронов, много пшена и нет мяса. Что это у нас такое? Бытовой роман? Фронтовой быт? А может, пропагандистский материал? «Солдата-то мясом не кормят, фронт вот-вот обрушится!»


Однако давайте немного присмотримся к нашим складским книгам. Что нам необходимо, чтобы показать, что нет мяса? Приводить вообще всю информацию? Кажется, что нет — будет слишком скучно. А что же нам надо? Опять же — зависит от наших целей, от некого руководящего принципа.


Предположим, что мы пишем пропагандистский материал. Что нам ещё нужно включить? Правильно — что-то негативное. Мясом не кормят, да ещё и самогон варят прямо на фронте. Точно, вот-вот фронт рухнет. А если с противоположной стороны? Зерна много, патронов много, автоматы поступают стабильно. Фронт стабилен, победа будет за нами. А имеем мы в наборе одни и те же факты.


К чему я это веду, спросите вы? Сейчас поймёте, а пока я лишь напомню про ещё два принципа целостности произведения — динамизацию и сукцессивность. Последнее — это когда мы воспринимаем произведение как произведение. И да, зависит это восприятие от динамизации — некой способности упорядочивания материала так, чтобы он передавал течение времени.


А значит, мы теперь можем ответить на вопрос: как с помощью учётных книг сделать роман? Мы берём и однотипные элементы как бы пропускаем. Какая разница, что у нас было десять килограммов свинины, а потом стало пять? Нам важен момент, когда не осталось ни одного килограмма. Почему? Потому что спортсмен Пётя очень скучный — он просто увеличивает нагрузку. Нам важны события, а не количественная их оценка.


Идеально будет показать, что мяса было много, потом мало, а потом не стало вообще. Совсем идеально будет, если было много, потом мало, потом не стало, а потом снова много. И опять не стало. Вот это уже не просто динамика, а некий выход из её ожидаемой формы. Настоящая интрига. А почему вдруг стало много — что же там произошло?


Таким образом, мы приходим к очень интересному и парадоксальному выводу. Складские книги и записки солдата на фронте ничем кардинально не отличаются друг от друга. Почему? Потому что всё это, если смотреть в основу, — некий акт коммуникации, способ сообщить информацию.


А вот форма этого сообщения, некий набор приёмов вокруг этого акта — это и есть тот водораздел, который вроде отделяет литературу от не-литературы. Или не отделяет? Что, если у нас есть некое общество, которое ведёт учёт через наши рассказы, а за литературу у них приняты складские книги?


А давайте поставим вопрос по-другому: что такое сказка? Образец для подражания? Культурный букварь? Складская книга? Пропагандистский материал? Всё это сразу?


Понимаете, в чём суть? Водораздела между жанрами на самом деле не существует. Всё это просто, так сказать, устоявшаяся традиция. И именно об этом нас спрашивает Роман Якобсон: на каком основании мы решили, что лингвистика — это что-то одно, а поэтика — это нечто совершенно другое?