03 07. Пятнадцатый пост

На фото территория Пятнадцатого поста, позиция КПВ, 1984 год, лето, Панджшер, левый хребет над ущельем Пьявушт высота 2903.


       Утром 14 сентября 1984 года в район высоты 3223 прилетели вертолёты, забрали тела бойцов, погибших 12 сентября. Душманов и их противодействия не наблюдалось, видимо, они «собрали свою скорбную жатву» и сбежали. Наша рота прикрывала эвакуацию тел на позициях отметки 3345, мероприятие прошло без стрельбы, как будто мы выгуливались в горах на территории Советского Союза, где всё спокойно и в походы ходят только туристы с пионерами. И никаких душманов.
Вертушки прилетели, затем улетели, нам дали команду возвращаться назад, но навозвращались мы не далеко, на Пятнадцатом посту получили приказ остановиться и ждать дальнейших распоряжений. Ну, ждать, так ждать, мы расползлись по окопам поста и рухнули без сил кто где смог.
  Полежали мы в окопах час. Полежали полтора. В моей голове начали шевелиться подозрения. Зачем мы здесь лежим? Чего ждём? Каких-то распоряжений. А какие распоряжения мы в принципе могли выполнить? Жрачки у нас было когда-то на трое суток, но на дворе уже пошли четвертые сутки от начала боевого выхода. Значит жрачка у нас должна закончится. Банка-другая у бойцов через одного, конечно, в виде НЗ в вещмешках могла оказаться заныкана, но это не должно приравниваться к полноценному продуктовому довольствию. Как воевать с таким харчём? Далеко ли мы уйдём с такой кормёжкой? Воды тоже почти ни у кого не осталось. После подъёма на трёхтысячник часть воды мы высосали, другой частью поделились с находившимися там бойцами, в таких условиях нормально было спуститься на высоту 2903 м и подождать каких-то там распоряжений. Какие распоряжения могли бы поступить в столь тревожное время? Нас направят на подъём без жрачки и без воды? Вот охренеть, как мы навоюем. Кто, блин, какой гений стратегии отдаёт такие приказы – ждать распоряжений? Хренля ждать? Уинстон Черчилль к душманам в Чимальварду приедет и нам надо будет кинуться на последний бросок, самим подохнуть, но гидру мирового империализма придушить, да? Если так, то это умный приказ. Если так, то я согласен. На последний бросок. Но, что будет, если Черчилль не приедет? Мы будем ждать и чего дождёмся? Санитаров с носилками? Нас отсюда на носилках будут выносить? Может лучше самим спуститься, пока спускалка работает?
       «Короче, ну их в пень, всех этих недоделанных стратегов», - подумал я и переполз под расставленный на позиции миномёт. Он находился в окопе. Если в горах дул ветер, то не пронизывал, как на открытом месте, а только бил «завирухой» (метелью, вьюгой – белорусский язык) из крупных песчинок по лицу. Всё лучше, чем куковать просто на голом бугре, поэтому я устроился прямо под двуногой миномёта, улёгся под неё, ещё обратил внимание на дату производства, выбитую на стволе: 1943 год. Мама дорогая, какое раритетное оружие до сих пор работает. Хотя, а что ему сделается? Конструкция несложная - труба да двунога, я улёгся под старинный миномёт на спину, подтянул брючный ремень, чтобы ветер не задувал песчинки в штаны, замотался в шмотки, как смог и попытался заснуть. На охране позиций «тащили службу» пацаны из гарнизона Пятнадцатого поста, нас, Седьмую роту, ни в наблюдение, ни на дежурство привлекать не должны, значит я постараюсь поспать и сэкономить энергию.
       Замученный, чумазый, я лежал в окопе на голой земле и пытался заснуть. Сон не приходил. В голове ворочалось чувство глубокой потери, осознание того, что уже ничего не исправишь из событий двух прошедших дней. Пока лазал по горам, пока дежурил на ночном посту, более насущные проблемы выдавливали из сознания простые человеческие чувства, я делал то, что должен делать, как машина, как будто железный. Но, стоило только остановиться, оказаться в покое, тут же во мне проснулся обыкновенный человек, в голову вползло чувство потери, вины и мысль – как же так получилось? Катал я в своей черепухе горошину мозгов. Катал-катал, и, таки, отъехал в страну дураков. Сколько времени спал, не знаю. А зачем знать? Хавчик не проспишь потому что его не будет. На построение не позовут, потому что в любую минуту такое построение мог обстрелять ДШК. Вот душману будет приятно пострелять в строй! Но кто же станет доставлять ему такое удовольствие? Ясен пень – никто, во всяком случае не Рогачев.
       В такой обстановке я засыпал, просыпался, опять засыпал. Два или три раза подтягивал на штанах брючный ремень. Живот у меня впадал, я ворочался, а штаны оставались на месте и туда начинал забираться холодок. Поэтому я подтягивал ремень и снова засыпал. После двух суток такого полузабытья во мне потихоньку начало зарождаться бешенство. Чего я здесь делаю? Какого хрена нас здесь мурыжат? Если мы прикрываем батальон Пазина, который действует на соседнем хребте, дык мы его нисколечко не прикрываем. Мы торчим за ущельем, на стационарном посту, этот пост без нашего присутствия решает все вопросы с прикрытием. Лично я лежу под миномётом. Значит миномёт на посту есть. В соседнем окопе я видел позицию самого мощного в мире крупнокалиберного пулемёта КПВ, значит пост укомплектован мощными огневыми средствами, наша рота не имеет подобного оружия и не окажет большего огневого воздействия на противника. Ну и, кроме всего прочего, батальон Пазина сняли с хребта утром 14 сентября и направили в Руху, на ЦБУ это точно знали, разве что Кошкину не сказали.
       За прошедшие два дня физическое состояние у нас стало настолько плачевным, что никому на помощь с этого поста мы выдвинуться не смогли бы никуда, хоть бы вниз до Рухи доползли. Ну, или если командование желает, чтобы мы куда-нибудь сгоняли, кого-нибудь прикрыли, тогда нас следовало напоить водой и покормить едой. Вертолётная площадка имелась на посту, пусть бы прислали МИ-8 с сухпайками, хотя бы по одной коробке на двоих, и ещё желательны были хотя бы два центнера воды. Как там Суворов спрашивал у своих солдат: – «Патроны есть, в бане когда был?» Пусть бы наш Кэп задал мне такие вопросы, радиостанция Сто Сорок Восьмая, блин, у меня на боку висела, аккумуляторы я не угробил, связь работала, пусть бы Кэп Кошкин вызвал «Кольцо Два», да спросил у меня: - «Патроны есть, в бане когда был? Ты живой там хоть чуть-чуть?» Но хрен там! Никто на связь со мной не вышел, никаких вопросов не задал, нас тупо держали на высоте 2903 без воды и продовольствия. После того как время пошло на третьи сутки, бешенство мне перекосило хлебало, и я подумал: - «Если выживу, всенепременно расскажу об этом эпизоде. Кошкин, сволочь отвратительная, зачем ты трое суток морил жаждой и голодом горнострелковую роту? Чего ты хотел достичь? Какую задачу мы могли в таком состоянии выполнить? Если у тебя нет технической возможности прислать вертолёт, отдай подразделению приказ – пусть выделят 10 амбалов с фляжками и автоматами. Пусть валят в ущелье, пятеро прикрывают сверху, другие пятеро спускаются за водой. Потом наоборот. Кончится всё тем, что все живые и здоровые, отопьются и вернутся на пост, груженые полными фляжками. Чё в этом хренового? Почему не отдаёшь такой приказ? Отдай приказ, и охмуряй дальше библиотекаршу, весь полк знал, что Кэп её охмуряет».
       На третий день лежания я уже почти не просыпался, находился в какой-то полудрёме, в полу коматозном состоянии. Бывало, кто-то приходил, что-то говорил, вроде базарили, будто местные пацаны тайком уходили с поста в ущелье Пьявушт, приносили воду, и кто-то из них предлагал купить кружку воды за деньги. Мне такие поступки непонятны. Организовать группу, взять с собой фляжек, принести воды – это мне понятно, а такой недоделанный бизнес я не приемлю. Полагаю, подобному «бизнесмену» следует нанести ранение и предложить перевязку за деньги. По-другому дебилов не научишь.
       Трёхдневное сидение роты на Пятнадцатом посту закончилось командой на спуск. Видимо до Кошкина дошло, что Черчилль уже не приедет. Пыльные, грязные, замученные жаждой, голодом и ночным холодом бойцы кое-как выбрались из траншей и потелепались по тропе с горы. Больше я так не спускался никогда. Склон, по которому мы поднялись пять дней тому назад, превратился в одну большую полосу препятствий. Из центра колонны я не видел всю роту, а лишь только десяток-полтора бойцов перед собой. Они не бежали вниз и даже не шли, они, в буквальном смысле слова, телепались из стороны в сторону. Азамат Султанов несколько раз падал, скорее всего, терял сознание. Он не ныл, не скулил, не издавал никаких звуков, под ним подгибались ноги, как ватные, и он вещмешком об камни – дзынь! Там одно железо осталось в том вещмешке, человек шел-шел и тут только – хрясь железом об булыжники. Не знаю кто ещё падал или не падал, но думаю, падали. Потому что Азамат пацан упёртый и накачанный, он не курил, ухаживал за своим здоровьем, в Баграме каждый вечер вместе с Рузи Байназаровым бегал кросс, подтягивался, поднимал самодельную штангу, плечики себе раскачал, ручки-ножки, сердечно-сосудистую систему укрепил, совместно с дыхалкой. Если уж Азамат начал падать на спуске, что говорить про остальных? Азамат, это имя в переводе с узбекского языка обозначает – Воин, Витязь, как говорится, как корабль назовёшь, так он и поплывёт. Но он упал.  К нему подошли шатающиеся бойцы, те, кто ближе всех находился от места падения, попытались взять у Азамата автомат. Тот пришел в себя и не отдал автомат. Его поставили на ноги, он снова пошагал, качаясь из стороны в сторону. Ну кто, какой долбаный стратег, собирался силами настолько измотанного подразделения выполнить хотя бы какую-нибудь задачу? А санитаров прислать на Пятнадцатый пост он не хотел?
       В полубессознательном состоянии наша рота приковыляла в расположение, там меня и «накрыло». Едва я вынул из вещмешка аккумуляторы от радиостанции, хотел сдать их на подзарядку во Взвод Связи, но почувствовал, как под ногами вращается планета Земля. Картинка перед глазами смазалась, и я «поплыл». Володя Ульянов подошел ко мне, что-то говорил. То ли спрашивал плохо ли мне, то ли ещё чего-то бормотал. Думаю, именно вращение планеты испытывал Азамат на высоте 2903, в таком состоянии прошел весь спуск и сам пришел в расположение. Это трындец, конечно. Не операция, а полный трындец. И ещё я думаю, что очень правильно поступил с миномётом, правильно сделал, что нигде не шарился, не курил, а лежал и экономил энергию, будто впал в зимнюю спячку. Если бы я так не поступил, то хрен бы дошел обратно. Но я ещё во время службы на посту Зуб Дракона заподозрил, война — это не столько беганье в атаку со штыком наперевес, сколько тяготы и лишенья, вызванные глупыми решеньями скверно подготовленных начальников. У плохого командира личный состав обречен на лишенья, никчемные мытарства и подставу под пули противника. Мастер своего дела подполковник Суман за девять дней прошел Панджшер от Входа (от Гульбахора) до Барака без потерь в нашем Третьем батальоне. А подполковник Кошкин несчастное боковое ущелье Пьявушт не смог пройти, потому что командирами назначил непонятно кого, наших два взвода отдал плохо подготовленному незнакомому офицеру, в сапёры отправил кого попало: водоснабженцев, «молодых», солдат, не разговаривающих по-русски, закономерно они не смогли обнаружить минную цепочку, чуть не погубившую Пятую роту.  Седьмую роту на Пятнадцатом посту мурыжил трое суток, это треть времени, за которое Суман выполнил Боевую Задачу. Верните нам Сумана, отцы-генералы с дедами-маршалами! Но хрен там, не вернули, оставили слабака Кошкина. Хрен его знает, как теперь дожить до дембеля.