В эфире

   За стеклом студии царит сосредоточенная тишина.

   Чуть слышится лишь предстартовый шепоток ассистентов режиссёра.

   Щелчок включаемого микрофона.

   Двое собеседников обмениваются последними, ободряющими взглядами. В этом мгновении есть что-то магическое, наверное такими взглядами обменивались алхимики, готовящиеся к важному опыту.

   Они не просто сидят за столом — они заняли места у портала в невидимый океан, который накрывает города и континенты, планеты и галактики.

   И вот оно, точка отсчёта  — загорается алая неоновая надпись: «В ЭФИРЕ !».

   В этот миг и начинается самое большое чудо, которое мы давно перестали замечать, превратив его в рутину. Невидимая сила подхватывает тихий вздох, шуршание бумаги, робкую мысль, только что рожденную здесь, и, не оставляя ей ни секунды на раздумье, на правку, на исправление, разбрасывает их на миллионы невидимых целей. Эти цели — наши уши и сердца, разбросанные по квартирам, машинам, наушникам в метро. Мы становимся свидетелями таинства, когда частная беседа, не успев закончиться, уже становится достоянием всех.

   Это реальная магия. Но у всякой магии есть свой механизм, своя физика.

   И имя этой физике, этому невидимому океану, который делает чудо возможным, — Эфир.

   Мы так привыкли к этому слову, что перестали слышать в нем отзвук великой научной драмы. А между тем, эта алая надпись «В ЭФИРЕ» — прямой потомок той самой, первой охоты на призрак. Охоты, которая началась в рациональном мире XIX века, где ученые были уверены: для каждой волны должна быть своя среда. Для морской волны есть вода океана, для звука есть воздух, а для радиоволн такой средой должен был стать мировой эфир.

   И вот тогда, чтобы поймать этот эфир, доказать реальность океана, вмещающего в себя всё вокруг, двое ученых, Альберт Майкельсон и Эдвард Морли, затеяли свой знаменитый эксперимент. Они были уверены, что сейчас, вот сейчас, их прибор почувствует дуновение эфирного ветра...

   Они провели безупречно поставленный эксперимент. Безупречный с точки зрения механистического взгляда на природу вещей. Экспериментт показал отрицательный результат, а его безупречность похоронила надежды многих естествоиспытателей на получение объективной природы мира. Ссылаться на эфир с этих пор стало признаком дурного тона, само это понятие было объявлено лженаучным, примерно в то же время был отменён нулевой элемент таблицы Менделеева (Ньютоний), предполагавший описание того самого эфира, которого не смогли поймать Майкельсон и Морли.


   Это великая драма, и чтобы понять её масштаб, попробуем погрузиться в самый маргинальный аспект современной науки, в понятие ЭФИРА.


   Эфир - некогда величественный, ныне практически изгнанный из храма физики призрак. Эфир – это та сцена, которую разобрали до начала спектакля, но актеры до сих пор выходят в пустое пространство, ощущая под ногами незримые доски.

   В XIX веке ученые были уверены: Вселенная не терпит пустоты. Чтобы световые волны могли распространяться, нужна среда, нужен был некий всепроникающий, невесомый, упругий "эфир". Его представляли себе тончайшей субстанцией, заполняющей космос и пронизывающей все предметы.

   И когда первые радисты, сумев искривить пространство вокруг своих громоздких искровых передатчиков, посылали в антенны ток, они буквально «взбалтывали» этот эфир, примерно так же, как взбалтывает воду круговыми волнами брошенный камень...   
   Они создавали возмущение, рябь, которая должна была расходиться в этой гипотетической среде, чтобы где-то далеко, другая антенна, как чуткий поплавок, уловила эти колебания. Передача шла «в эфир» – в эту самую универсальную среду.

   Но вот парадокс. Гениальный эксперимент Майкельсона-Морли в 1887 году не поймал эфирного ветра, который должна была ощущать летящая сквозь него Земля. Но так ли безупречен был тот эксперимент? Ведь задачи и условия, поставленные экспериментаторами вполне могли не не соответствовать природе искомого. 
   Эксперимент не «опроверг эфир» в прямом смысле. Он дал нулевой результат в попытке обнаружить движение Земли относительно эфира.

   Безупречность эксперимента не вызывала никаких сомнений, но вот никто не подумал, что если эфир может оказаться не статичной средой, а  потоком, движущимся  быстрее скорости света, то поймать его в эксперименте с лучами света просто невозможно, как невозможно закидывая сеть в океан поймать летающую по воздуху птицу.

   Эксперимент Майкельсона-Морли был заточен под обнаружение ламинарного эфирного ветра. Ученые того времени по умолчанию предполагали, что эфир статичен и однороден. Это была самая простая и логичная модель для проверки. Если эфир — это «мировой океан», то Земля должна в нем плыть и ощущать ветер.


  Тем не менее, с точки зрения учёных тех времён, эксперимента хватило, чтобы его отрицательный результат перевернул всю науку.

   Эфир стал считаться несуществующим. Эйнштейн своей теорией относительности вынес ему окончательный приговор: «Для света не нужно упругое тело среды, он сам себе и частица, и волна, и ему не нужен эфир для путешествий в пустоте».

   А что, если эфир — это не океан в состоянии штиля, а бушующая буря? Что если он не ламинарен, а турбулентен? Что если он не неподвижен относительно «абсолютного пространства», а увлекается гравитацией Земли, но не полностью, а образуя сложные вихри? В таком случае «эфирный ветер» в лаборатории мог быть нулевым не в принципе, а локально. Эффект мог усредняться до нуля, «зашумляться» самой средой.

   Теперь можно смело заявить, что эксперимент по поимке эфирного ветра в интерферометре Майкельсона похоронил не собственно сам эфир, а всего лишь указал, что механистическое отношение к нему – неправильно, и нужно искать другие концепции и другие эксперименты.
   С тем же успехом, можно было поставить абсолютно безупречный эксперимент по поиску обычного ветра, но искать его в комнате с закрытыми окнами, а после получения отрицательного результата заявлять, что воздух не существует.

   Недаром же и самый известный «убийца» эфира, Альберт Эйнштейн в своих поздних работах, утверждал: «Согласно общей теории относительности, пространство немыслимо без эфира». И хотя это был уже не механический эфир времён Морли-Майкельсона, а релятивистская структура пространства-времени, которая может деформироваться и колебаться в виде гравитационных волн, тем не менее пришло время вернуть истинное имя этой структуры - «Эфир».


   Мы по-прежнему выходим «в эфир». Но что это сейчас? Это уже не гипотетическая жидкость викторианских физиков. Это сам космос. Вакуум, который, как выяснила квантовая механика, отнюдь не пуст. Он кипит. В нем рождаются и исчезают неизвестные частицы, которые физики называют виртуальными, потому что математически они как бы должны иметь место, а реально их поймать не могут. Вакуум, который обладает энергией, он полевая структура, ткань пространства-времени. Наши радиоволны, телесигналы, цифровые потоки данных – это рябь на поверхности этой ткани. Мы по-прежнему взбалтываем некую незримую среду. Просто теперь мы называем ее не эфиром, а «физическим вакуумом» или «полем».

  Так что, глядя на горящую красную надпись «В ЭФИРЕ», знайте: это не просто предупреждение о том, что нельзя войти и сделать паузу. Это напоминание о том, что мы, люди, научились создавать мгновенные мосты через саму ткань мироздания. Мы выходим в самый что ни на есть настоящий ЭФИР – в тот первичный океан бытия, из которого когда-то родилось все. И в этот миг студия, ведущий, его слова и миллионы зрителей – всего лишь единое, колеблющееся целое, в великом и неумолимом прямом потоке реальности.