Дом ледяного сердца

Аннотация: про архитектора, который черпал вдохновение из своего сердца вампира

Зодчий творит своим сердцем, но что, если сердце остановилось?
Я мечтал стать архитектором. У меня было столько идей, что, когда я закрывал глаза, перед внутренним взором мгновенно появлялись очертания тонких шпилей и кружевной резьбы. Я бы вдохнул жизнь в зодчество прошлого, обратил бы унылые кварталы сего дня в сказочные города. Но жизнь покидала меня, струилась ручейками крови по шее, пока убийца мой отирал рот белым платком и смотрел не по-человечески, но и не по-звериному, а взглядом превосходства.
– Кем ты был? – спросил он, словно был судьей Страшного Суда и имел право спрашивать с убиенного.
– Творцом, – ответил я, готовясь отойти душой к небесам. Но душа потяжелела под взглядом преступника и вернулась обратно, в холодеющее тело. Убийца подал мне руку, холеную и холодную руку живого мертвеца, и таким же стал я сам.
Это было на окраине, у берега белой Томи, под медленно падающим снегом декабря. Укрытый им, как саваном, я успел забраться в одну из трущобных нор. Я тогда и сам не знал, что прячусь от солнца.
Первый луч в утлой каморке показался мне мечом архангела – я лишь бросил взгляд на светлую полоску на полу и понял, что та рассечет меня. Все же я попробовал коснуться ее, словно надеясь очиститься. Но светило отвергло меня, поразило болезненным выпадом, а плоть на пальцах задымилась и почернела. Ныне я был за пределами божьего взгляда, человеком ночи. У меня была шальная мысль – нужно бежать! Затеряться среди снегов этой дикой страны, поселится где-то на одиноком хуторе у тайги, чтобы никто не узнал моего секрета. Однако, когда стемнело, я ступил в многолюдный Томск и услышал биение его живых сердец, сильных и открытых, и просто не смог отправиться дальше. Почему я вообще должен отказываться от своих грез? Образы городов прошлого в моем воображении ничуть не померкли, желание стать известным – соразмерно моему таланту – по-прежнему жгло изнутри. Тогда, в темной комнате, я почувствовал, что мое сердце не совсем мертво. Оно живет теперь новой жизнью, не похожей на прежнюю, и само оно подобно кристаллу. С той ночи я заботливо огранял его вместе с обликом губернских улиц, оставаясь зодчим среди людей.
Я полюбил звезды над этим холодным городом. Они трогали меня, как ничто иное, и напоминали о том, что я еще могу чувствовать красоту. А может, только ее я и мог чувствовать, только она и занимала меня, когда я не испытывал жажды. Однажды, в особо морозную ночь, когда все ветви покрылись изморозью, я посмотрел на искрящееся небо и ощутил боль в груди. Странная дума настигла меня – вот мой внутренний кристалл достиг совершенства, я готов. Я прижал ладонь к груди, в замерзшем тереме которой застыло мертвое сердце, и вырвал его.
Сердце не было алым или почерневшим. Оно вправду стало кристаллом яркого зеленого льда, в смарагдовых гранях которого отражались сибирские звезды. Глядя на холодные отблески кристалла, на то, как он преломляет звездный свет, я вдруг понял, что держу в ладони величайший инструмент архитектора. Я уже слышал, что каждый вампир получает от своего небытия некий особый дар, присущий лишь ему одному. Видимо, настал мой час получить и понять свою неповторимую магию. Этим сердцем я мог менять сущность света и прожигать узоры в любой материи.
В тот же вечер я изготовил себе резную звезду на простой фанере, и повесил ее под окном своей каморки, впервые не занавесив окна. Когда солнце взошло, я сидел напротив стекол и смотрел на него, бросая вызов свету. Мое сердце не обмануло меня. Верный узор, верное преломление, верная магия могут вернуть нас, мертвых, в светлый мир живых.
Но меня принял и другой мир. В следующую ночь, словно в знак провидения, я встретил на улице другого вампира.
– Ваша тень – тень грешника, – сказал этот господин, слегка поклонившись. – Тот, кто коснется ее, почувствует холод могилы.
– Как и ваша, – отвечал я.
Мы представились друг другу, и новый знакомый немедля повел меня к братьям и сестрам во крови. Мы дошли до Магистратской, свернули в какой-то темный переулок, и там мой проводник ввел меня в каменный подвал, отмеченный тусклым символом трехглавого и рогатого зверя. Мы долго спускались по лестнице, кладка становилась все более древней. Странные символы покрывали камни, но мне было хорошо от этих знаков, словно оставила их некая сила, гостеприимная к таким, как я. В недрах земли обнаружилась подземная крепость, архитектура которой не походила ни на что ранее виденное мной. Было в ней что-то от старинных теремов, только сложенных из темного камня и покрытых тонким ледяным покровом, и по льду всюду были вырезаны лилии и лозы, а между ними – полузвериные лики – наши лики. Был бы я живым человеком, я бы сказал, что от каждой стены здесь веяло могилой, и мне ужасно хотелось расцветить тяжелый мрак этого потустороннего зодчества зеленым цветом, цветом новой силы и жизни.
Из стен выступили фигуры в капюшонах и обступили меня кругом. Я слышал –ни одно сердце не билось. Мои братья и сестры поприветствовали меня и приняли в свою Ложу Погасшего Светила. Эти благородные вампиры сообща искали способ выжить, не отказываясь от публичной жизни, ведь все они, как и я, были дворянами, а свое перерождение считали знаком признания своего благородства самою природой. Они сказали, что издавна собирают артефакты, позволяющие ненадолго появляться при свете дня – кольцо с камнем из иерусалимских стен, кулон с пером самоедского шамана-ворона, набалдашник трости с индийским диамантом, кушак пропавшего в танце теней дервиша... Но даже с такими подарками судьбы солнечный свет приносил ужасную боль, а следом и жажду, лишавшую нас человеческого облика и достоинства. Я понял, что моему недавно открывшемуся таланту здесь самое место. Я пообещал своим братьям и сестрам дома, в которых свет не тронет их. Лица мертвецов застыли в изумлении – хвастовство или обещание надежды? Вскоре я доказал правдивость своих слов и стал зодчим Погасшего Светила.
Открытый мною колдовской мотив я назвал "скрытой звездой". Она выглядела как обычная солнечная розетка среди прочих украшений томских домов. Я находил ироничным то, что мои вампирические звезды имитировали этот благой символ. Свет солнца, проходя через лучи моих розеток, становился подобным свету слабых звезд, его опасное действие сходило на нет, и владелец строения мог сколь угодно долго находиться на этом свету. Но только лишь в отмеченном звездою доме. Один шаг за порог, и солнце снова обрушивало на него свою ужасную силу, которую я со временем стал считать полной ненависти к нам, вассалам ночи.
Вампиры Ложи оказались щедры. Я не просто разбогател дарами из их старинных сокровищниц, я стал первым архитектором вампиров. Заказы посыпались на меня один за другим. Я стал известен среди людей дня и ночи, и стараниями Ложи скоро занял пост губернского архитектора, чтобы даровать ночным чадам по всей Томской губернии "скрытые звезды". Как я и мечтал с юности, я выбился из нищеты и безвестности и, наслаждаясь ниспосланными мне дарами, окунулся в роскошь и кутеж. Вместе с тем я начал грезить о совсем иной архитектуре, которую могли бы понять лишь мои братья и сестры во крови – об отражениях того темного подземного города, о наших ледяных теремах, вампирических щитах от солнца, и о том, чтобы мои ледяное сердце и холодный ум снова и снова творили что-то невероятное. И, конечно же, я хотел построить собственные покои, увидев которые и живые, и мертвые останавливались бы в немом восхищении.
Мой дом возвысился над благодатной землей, словно она была для него предначертана, а весь город возвысился лишь для того, чтобы встретить мой особняк. На стенах и кронштейнах расцвел ледяной сад подземных лилий, змеиных лоз и скрытых звезд. Под крышей я запечатлел в деревянных лучах лунные восходы и закаты, дорогие каждому порождению ночи. Морозящий пламень моего вдохновения взвился на шпилях языками ложного огня, и если человек наступал на тень шпиля, сердце его пронзала смертельная тоска. Металлическая черепица легла на крышу чешуей древних дракониц Калинова Моста, и днем она отливала светом скорее лунным, чем солнечным.
Скрытые звезды похищали солнечный свет, ночью превращая его в изумрудный покров. Под звездами особняк сиял собственным светом, и сложно было оторваться от созерцания его пиков. Дом будто превращался в мираж смарагдового города, на который невозможно насмотреться, от которого нельзя уйти, у которого хочется оставить в залог свою бессмертную душу. Может, ею я и расплатился за такой полет фантазии? Я велел окрасить особняк в цвета моего сердца, чтобы эта усадьба на Офицерской улице воистину стала изумрудным теремом. В завершение я заключил в подвале ларец с кристаллом из моей груди, потому что страшился потерять его больше всего на свете, а особняк был моей крепостью.
Я предпочитал охотиться на людей подальше от Томска, чтобы не вызывать подозрений, и излюбленным моим местом была Петуховская тайга во многих верстах от города. Я даже состоял в обществе Правильной охоты и действительно бил медведей и лосей из ружья, но это смертоубийство были лишь отвлечением внимания от моей подлинной страсти вампира. Я знал, как загонять в ночном лесу зверя, и знал, как загонять человека. Однако порой такие выезды были невозможны, а я страшился, что голод лишит меня человеческого облика и раскроет секрет перед людьми. Оттого я запланировал сделать на первом этаже особняка доходный дом, где всегда мог найти ночной источник пропитания. Также среди комнат дома одна стала кабинетом, чтобы мне не было нужды таиться в конторе. От греха подальше я не сделал комнат для ночлега прислуги – они лишь приходили и уходили, ничего не подозревая о своем нанимателе. В каретной я занялся еще и экипажем, зачаровав его так, чтобы даже в дальних поездках по губернии солнце ни разу не оставило на мне пепельного следа от своего поцелуя.
Как каждому небосводу нужна луна, так и каждому дому нужна хозяйка. Я решил жениться не ради приличий. Еще до того, как возвести дом, я начал искать ему госпожу. На эту роль подошла дочь губернского секретаря, Вера. Мне казалось, ее мягкие черты и смирный характер как нельзя лучше подчеркнут красоту моего будущего шедевра. Ее отец был против, но очень кстати скончался. Последним лицом, которое он видел перед смертью, был мой истинный звериный лик. Вера вошла в мою обитель покорно, и эта покорность развратила меня. Я часто пил ее кровь, даже слишком часто, и бедняжка скончалась уже через четыре года. Я обставил это как чахотку, при бледности и затворничестве Веры это было легко сделать.
Я собирался выдержать траур. Мне нравилось изображать из себя вдовца, поскольку многие жертвы сочувствовали мне и было легче к ним подобраться. Но снова вмешалось провидение. Я увидел Ольгу. Меня сразил взгляд ее серых глаз, печальный и сразу жестокий. В тот же миг я представил, как Ольга держит в руках мое сердце и сама украшена каменьями его цвета, и понял, что не видел женщины холоднее и прекраснее. Если и будет у моего дома хозяйка, то только она. Судьба благоволила нашему браку, и брак был для меня подарком судьбы, ведь Ольга была богатой невестой, и матушка ее подарила мне землю для строительства дома. Мое видение воплотилось – от земли поднялся потусторонней зеленью особняк, и править в нем стала Ольга, моя жена.
Я не заходил к Ольге как вампир, откладывая сладкий момент истинного единения. Но однажды звезды в небе были слишком ярки, особняк слишком полон торжественной тишины, а Ольга слишком прекрасна своей гордой красотой, что я не удержался. Мне казалось, к утру она не вспомнит ничего, но, возможно, Ольга обладала слишком сильной волей, чтобы поддаться вампирическому дурману. После той ночи что-то изменилось в ее взгляде, и любовь супруги исчезла как дым. Сначала Ольга только хмурилась, глядя на меня, потом без объяснений переселилась из нашей спальни в другую комнату, став запирать дверь на ключ, словно какой-то замок мог остановить меня.
Все это забавляло меня и словно ничего не меняло. Какие бы романы ради удовольствия и крови я ни крутил, Ольга оставалась пленницей моего дома, красивой спутницей высокого происхождения, согласной выходить в свет во всем своем великолепии. Я никогда не слышал от нее ни слова упрека, хотя она просто не могла не слышать о моих похождениях в ресторане «Европа» или той истории с приезжей артисткой, которая так и не вернулась в северную столицу. Я был ветреным, но по-своему оберегал Ольгу, ведь нигде и никогда не встречал подобных ей женщин. Ее молчание меня более чем устраивало. Жена безропотно принимала мои дары – то изумрудное кольцо, то малахитовую брошь, то зеленую бархатную шаль. Ольга будто согласилась быть еще одним символом моего кристального дома. И все же взгляд ее становился все холоднее, словно она вот-вот превратится в одну из нас, бессердечную хозяйку льда и смерти. Мне были странно приятны ольгины ледяное презрение и неприязнь. Еще холоднее! Мы живем на морозных землях, мертвый и его ледяная жена! Брак, заключенный в полном равнодушии небес.
Я не ожидал, что в Ольге есть не только лед, но и пламень действия.
Осенним утром, в темноте, я приблизился к дому и остановился, пораженный. Его ярко-зеленые стены побледнели, словно из прежней драгоценной оправы кто-то вынул изумруд и вставил светлый берилл. Моя магия все еще жила в нем, но она выступила против меня. Я метнулся за железные ворота, еще сияющие моими инициалами, к дверям черного входа, но и там не сумел переступить порога. Дом обжег меня, как обжигает солнце. Я не закричал, но скорчился от боли и, оправившись, посмотрел вверх. За порогом, по ту сторону незримой границы, стояла Ольга, и взгляд ее был еще холоднее, чем обычно.
– Что ты натворила? – воскликнул я.
– То, что должно. Тебе больше нет места в этом доме и этом городе. Слишком долго ты пил здесь кровь.
Я расхохотался и еще раз бросился вперед. Боль снова остановила меня. Что хуже, Ольга убедилась в этом.
– Ольга, – начал я ласково, – я сделаю, как ты хочешь. Я покину город, а если хочешь, и страну. Но в доме есть кое-что навеки мое. Я должен это забрать, иначе не смогу покинуть эти места, – солгал я.
– Ты мертв и ни к чему не привязан, – твердо отвечала она. – Сердце тебе ни к чему.
О, как много она узнала! Я просил ее, угрожал ей, молил о милосердии, но Ольга осталась непреклонна. Мне пришлось уйти, чтобы не стать пеплом на собственном пороге. Я затаился в чужом дому и, попировав кровью на славу, в следующую ночь снова отправился к Ольге. Дом оказался пуст, и я даже обрадовался, надеясь, что без жены защитные чары ослабнут. Увы! Мой дом, так надежно защищавший меня годами, теперь так же надежно отторгал меня.
Тогда я понял, что сделала Ольга. Мое сердце было внутри, в особняке. Ольга как-то изменила магию, обратила ее вспять. Я быстро измыслил новый способ. Если я найду нужного человека, живого человека, что мне эти преграды? Он найдет сердце и украдет его для меня, а дом... Что ж, я построю новый. Я даже целый город могу построить, свою собственную смарагдовую страну, если только верну сердце.
 Но ни один вор не сумел найти его. Подвал был пуст, хотя своим голодным чутьем я ощущал – именно под землей хоронится заветный камень. Я мог бы просить помощи у братьев и сестер из Ложи, но слишком хорошо понимал нашу природу — искушение заполучить столь могущественный артефакт, и страх, что он попадет в руки людей, желающих зла нашему народу. Не знаю, чего я сам боялся больше, что другие получат сердце и его творческую мощь или что мой особняк может быть сожжен вместе с ним. Обе вещи были слишком мне дороги – до наваждения. И в наваждении я решил – пусть этот город останется Ольге, как она того желает! Мне почему-то показалось, что с ее гибелью чары могут ослабнуть, ведь и Ольга, должно быть, вложила в них магию свою алого живого сердца. Я возвращался в город каждый год, прячась от живых и мертвых, и имел своих агентов, следивших за Ольгой и ее новой семьею. Однажды настал час моего торжества, когда душа благоверной отлетела в рай, такой чужой и неподходящий для меня край. Но дом вновь не пустил меня, словно Ольга все еще продолжала стражем стоять за порогом и смотреть так, словно вся сибирская земля смотрит ледяным осуждением – на меня, убийцу ее людей, их надежд и чаяний в быстротечной жизни.
«Кем же ты была, Ольга?» – повторял я, уже и сам не помня ее обычной земной женщиной, а только лишь силуэтом грозной земли, чей дух сплетен из болотных туманов, лесного аромата и искрящегося мороза. Могло ли быть так, что сама земля остановила меня? И не лестно ли это?
Жизнь без сердца сковала меня ледяными цепями. Я тосковал по своему сердцу, ведь без него я более не мог творить. Вся моя фантазия струилась под гранями этого кристалла. Без творческого дара и спасительной силы я стал не нужен вампирской братии и никогда больше не сумел добиться высокого положения ни среди людей, ни среди мертвецов. Я то проклинал этот город, ларец для моего особняка, ставшего ларцом для моего сердца, то возвращался к нему, ведомый желанием добыть колдовской кристалл. Лишь земля ведает, сколько еще лет я буду отлучен от сокровища своей души и не останется ли от меня лишь бледная тень – или один лишь камень в холоде сибирских недр.



Изумрудном дому посвящается