Асиель. Часть 5
Таким образом, Джакомо добился своего, но огорчала невозможность самому отплыть первой же галерой в Иудею по причине собрания ученого совета, который намеревался посетить Кесарь. В этих случаях на совете обязаны были присутствовать все в него входящие, без исключения. Следовательно, отбытие из Рима в Иерусалим задерживалось на двадцать дней. Успокаивало лишь то, что указания Пилату Понтийскому были отосланы немедленно с офицером императорской курьерской службы. Джакомо очень торопился на пристань в день отплытия галеры с находящимся на ней курьером, но не успел. Ко времени, когда он добрался на место, судно уже отчалило от берега и, отталкиваясь от воды веслами в руках полусотни рабов-галерщиков, уходило в море. Оно уходило в него навсегда, и только Джакомо видел красное свечение, сопровождавшее галеру на её пути навстречу смертоносному шторму на вторую ночь плавания. Подавленный своим бессилием что-либо изменить, он стоял на пирсе и, закрыв глаза, проклинал себя за непредусмотрительность. «Если бы не утренний доклад перед советом о моей последней работе по превращению металлов, я бы успел уберечь людей от гибели», – думал он. Оставался только один выход, дававший надежду успеть в Иерусалим до начала роковых событий. Решение было принято. Спустя три дня, Джакомо договорился с хозяином торгового судна и тайно покинул берег сердца Римской империи в направлении земли Иудейской. После изнурительного плаванья он, наконец, добрался до резиденции прокуратора Пилата Понтийского в Кесарии и, получив аудиенцию, поведал наместнику, что его заставило спешно, без позволения и без объяснений, покинуть Рим. Пилат, внимательно выслушав Джакомо, ответил, что даже если рассказанное ему является абсолютной правдой, то и в этом случае он не видит необходимости вмешательства в дела иудейского синедриона до тех пор, пока не получит на это высочайшего повеления. Выразив своё сожаление по поводу гибели императорского курьера, Пилат пообещал, не откладывая, сообщить об этом Кесарю и запросить повторные письменные указания в отношении Философа. Прокуратор видел, что сын его троюродного брата Аврелия не лжет. Но, по сути, это ничего не меняло до получения из Рима бумаги с оттиском императорской печати.
– Это всё, что я могу сделать, – подытожил Пилат. – Кстати, я через два дня отправляюсь в Иерусалим на время иудейского праздника Пасхи, и, если желаешь, можешь составить мне компанию в дороге.
– Но, прокуратор... – настойчиво заговорил Джакомо, пытаясь вернуться к разговору судьбе Иешуа.
Пилат прервал его.
– Я всё сказал тебе! Ты и так позволил себе непростительную дерзость, покинув Рим не испросив разрешения. Так что советую лучше подумать над тем, как будешь оправдываться перед советом. Знаешь, как это могут расценить? А я тебе скажу. Как оскорбление императорской чести. Об этом думай и благодари богов за то, что мы родственники. Так ты будешь сопровождать меня в Иерусалим?
– Прошу простить, прокуратор, но я очень давно не видел отца и матушку. И если это не оскорбит Вас, я отправился бы в Иерусалим немедленно, – глядя Пилату в глаза, ответил Джакомо.
– Знаю я, как ты соскучился, – усмехнулся прокуратор. – Побежишь спасать своего гениального иудея собственными силами. Смотри, не сломай себе шею, учёный муж, и не наделай глупостей. Ты понимаешь, о чём я? Достаточно одного твоего опрометчивого поступка, который ты уже совершил. Не торопись делать следующий.
– Хорошо, прокуратор, – ответил Джакомо.
– Тогда ступай, – с показной строгостью произнёс Пилат.
«А он дерзок и смел, – подумал он про себя, провожая своего родственника взглядом. – Следует за ним присмотреть».
Свидетельство о публикации №225110901852