Асиель. Часть 6

– Отец, ты должен сделать всё, зависящее от тебя, чтобы не допустить расправы над Иешуа! – спустя несколько дней, требовал от Аврелия добравшийся домой Джакомо. – И если сам не понимаешь этого, то хоть один раз в жизни послушай меня, отбросив глупое убеждение в своей правоте только лишь потому, что ты мой отец, а я твой сын. Убийство Иешуа никогда не простится людям. Оно станет самым страшным, самым грязным преступлением и вечным позором. Всю историю существования мы, как дикие, взбесившиеся звери, набрасываемся на истину, ниспосланную нам Свыше, но всегда лишь для того, чтобы попрать её, разорвать, выпустить из неё кровь и перепачкаться ею с ног до макушки! Она не смывается, отец, слышишь! Так и ходим вымазанные, помеченные изуверством! На наших руках не успевает высыхать кровь! И пусть даже очень глубоко в себе, пусть даже на мгновение, изредка, но всякий сознает это и страшится своей собственной трусости и мерзости. И тогда, вместо того чтобы пасть на колени и сердцем воскликнуть: «Простите!», мы придумываем тысячи оправданий, неуклюже выстраивая их в громкие слова о законе, о долге, о необходимости жертвовать малым ради большого, заражая друг друга дьявольской одержимостью и приготовляя себя к очередной резне!
– Я римлянин! – не выдержав, вскричал Аврелий. – Я воин великой империи!
– Вот и подумай хотя бы о Риме, – не давая отцу продолжить, снова заговорил Джакомо, – подумай и послушай, что я тебе скажу. Именно Риму, империи, придётся отвечать за убийство Иешуа. Допустив это злодеяние, она обречёт себя на неминуемую гибель. Да, отец! Заявляя себя носителем цивилизованных начал и культуры, империя не может уподобиться варварам. И если она отступит от этого правила, то варвары завладеют ею, а завладев, – разрушат до основания, не оставив камня на камне.
– Что ты несёшь, Джакомо? Или ты тоже стал пророком? – наливаясь злостью, прошипел Аврелий.
– Да открой же глаза, отец! Неужели нужно быть пророком, чтобы увидеть очевидное. Загляни в историю. Так было во все времена, так остается и сегодня. Разве неясно?
– Мальчишка! Что за безумие поразило тебя?! Кого ты из себя возомнил?! – снова закричал Аврелий.
В этот момент зелёные глаза Джакомо окаменели и он, направив левую руку в сторону позолоченной тумбы с мраморным бюстом Кесаря Тиверия, неведомой силой опрокинул её на пол. Последовавшее за этим очередное резкое движение той же левой руки образовало в воздухе вспышку огня, которая обрушилась на мраморную голову Кесаря, облизывая её языками пламени. Аврелий перепуганными глазами смотрел на происходящее, прижавшись к стене.
– Так будет гореть Рим. Но это будет лишь первое наказание и самое незначительное по сравнению с трагедиями, ожидающими его впоследствии. Помни об этом, римлянин Аврелий.
Джакомо вышел из комнаты и, спустившись вниз по лестнице, покинул дом. Аврелий продолжал стоять возле стены, пока огонь не исчез так же внезапно, как и появился, оставив после себя на полу покрытый копотью бюст императора. В дверях появилась Медея, вернувшаяся вместе со служанкой из гончарной лавки с купленными кувшинами для вина, и с ужасом посмотрела сначала на пол, а потом на мужа.
– О боги, что здесь произошло? – сложив руки на груди, спросила она.
– Радуйся, – металлическим голосом ответил Аврелий, – твой сын колдун.

 Джакомо, узнав от людей, что Симон по прозвищу Маг третий год живёт в Иерусалиме, разыскал его, и после дружеской встречи они вместе поднялись на Елеонскую гору, предполагая дождаться там Иешуа на Его пути в Святой Город.
– Два дня назад меня навещал человек, сказавший, что Иешуа с двенадцатью учениками идёт в Вифлеем, а из Вифлеема направится сюда. До праздника остаётся три дня, поэтому, если не сегодня к вечеру, то завтра до полудня Он появится здесь, – рассуждал Симон, омывая водой из кружки руки перед тем, как достать из мешка съестное.
– Скажи мне, зачем Он поступает так? Ведь мы оба знаем, чем это кончится. Неужели недостаточно отрубленной головы Иоанна Крестителя? Я пытался хоть что-нибудь сделать, чтобы остановить Его путём вмешательства римской власти, но всё тщетно. Сначала никак не мог добиться получения для Него охранного свитка от Кесаря, а когда это удалось, то не успел на пристань ко времени отплытия галеры с курьером к Пилату Понтийскому. Добравшись до пирса, я понял, что судно уже не вернуть, и видел вокруг него знак смерти. А позже, уже в Кесарии, получил отказ прокуратора вмешаться по причине отсутствия того самого свитка, канувшего в воду вместе с галерой и всеми, кто на ней был. Всё. Круг замкнулся.
– Зачем ты сокрушаешься над тем, чего нельзя изменить? Ход этих событий может изменить только Воля Творца. Ведь ты понимаешь, что Иешуа сильнее нас. Как же ты намереваешься остановить Его? Он знает всё, Ему предназначенное, с точностью до мгновения. Ты прошёл то же посвящение мудрецов, что и Он, так же, как шесть столетий назад проходил их Пифагор. Только это ничего не значит, потому что Иешуа рождён Именем Бога и, не зная сомнений, следует Указанной Дорогой. Ты знаешь это, так для чего противишься, навлекая гнев Всевышнего? Слова Иоанна про глас вопиющего в пустыне объясняют то, что может вместить в себя смертный. Мы лишь понимаем речённое, Иоанн знал больше, а Иешуа знает Всё. Сейчас Его не слышит никто, даже его ученики. Пойми, Джакомо, Его учению не было и нет равных, ибо оно даёт возможность открыть путь к спасению всякому смертному, а не только избранным. Мы на пороге рождения новой религии, и снова беда людей будет в том, что они начнут отрезать её от корней, которые есть Тайны Священного Писания, и пройдёт не так много времени, прежде чем великое учение покроется заскорузлой скорлупой догматов, подменяющих веру суевериями, а истинные знания – домыслами невежд. О том, что будет дальше, не хочется даже думать. И так до того дня, пока не явится в мир Следующий. Он вновь мечом истины разрубит скорлупу и освободит чистый родник знаний. И сие будет во все века до момента, когда Волей всевышнего прекратится движение Колеса Необходимости. Так не смешно ли и не жалко ли выглядят твои потуги остановить то, что подвластно лишь Богу? Иешуа говорит: имеющий уши, да слышит. Не забивай свои уши прахом, Джакомо. Ты учился в Кротоне науке великого Пифагора и прошёл посвящения жрецов в разных местах Земли. Или забыл слова мудреца из Сидона? «Выйдя из своего дома, не возвращайся, иначе в нём будут обитать фурии». Помни это, Джакомо. Тебе не нужно было высиживать два года в Риме ради бессмысленного и беспомощного клочка пергамента с печатью Кесаря, который проглотила морская пучина. Ты стал смешивать свои удивительные способности и большие знания с суетностью и чрезмерными эмоциями. Подобная практика непременно приведёт к чёрному колдовству. Оберегайся соблазна, дабы не упасть в бездну.
– Но, Симон, сердце моё переполняется скорбью и не даёт покоя. Оно противится и восстаёт против холодного разума, – с отчаянием произнёс Джакомо.
– Сочетай в гармонии зов сердца, голос разума и внутренний мир свой, и приблизишься к истине. Или не знаешь сего?
– Знаю, – последовал ответ.
– Так поступай по сему, – назидательно произнёс Симон.
Джакомо опустил глаза и вдруг вздрогнул, повернул голову в сторону дороги, вглядываясь в даль.
– Симон, – взволнованно заговорил он, – Он приближается. Его ещё не видно, но я знаю, что Он близко и вскоре пройдет здесь.
Через некоторое время, увидев Его в сопровождении учеников, Джакомо поднялся с камня и пошёл навстречу. Расстояние между ними сокращалось, и он уже видел смуглое лицо с большими, распахнутыми в мир глазами. Стройный, высокорослый, твёрдой поступью Он шёл в Иерусалим, выполняя Волю Отца, и для Джакомо стало совершенно ясно, что не существует на земле силы, способной остановить Великого Человека, достигшего Единения с Богом и несущего людям Радость Исцеления и Чистоты. Всё внутри Джакомо сжималось от переполняющего чувства отчаяния и горести за то страшное и безысходное непонимание людьми всей Его бесконечной Любви к ним и того, что всю боль и все страдания их Он вмещал в Своё огромное сердце, в котором хватало места для всех без исключения. Но они через несколько дней в ослепляющем приступе фанатизма будут кричать прокуратору: «Распни Его!». Джакомо истязала мысль о том, что даже такое чистое учение Его, Божественно чистое учение, способное вознести человека до высот Истинной Любви, люди всё равно запачкают своими алчными руками. Зальют кровью ближних и превратят в закоснелые правила, порождённые их собственным недоумием, эгоизмом и религиозным фанатизмом, взращивающими неприязнь, враждебность, ненависть. Тогда для не принимающих эти правила, уже ничего общего с Великим Учением не имеющие, Слово заменят мечом, заповедь «Не судите, да не судимы будете» – пыточными и живыми кострами, а Его превратят в идола для оправдания своих мерзостей и в патоку для многогрешников. И станут гнать иудеев, не помня, что и Он был иудей. И будут слать на иудеев проклятия, не разумея, что явись Он среди них самих, то так же скоро кричали бы «Распни Его!», ибо не знают, что поклоняются слепо совсем не тому, чему учил Сын Божий Иешуа. О, Господи! Прости нам, смертным, что в воинствующем безумии своём собираем повсюду глупость и, вмещая в себя, выдаём её за мудрость, а мудрость истинную попираем. Как больно видеть это, как страшно нести это в сердце, в опасности возненавидеть тёмное стадо овец Твоих!
Джакомо подошёл к Иешуа, пал на колени и, взявшись за полы Его белого хитона, направил на Него умоляющий взгляд.
– Наставник, я слеп и глух. Дай силу мне, укрепи, дабы прозрел и стал слышать. Дьявол искушает меня, и страшусь ввергнуть себя в соблазн. Злоба и ненависть кружат возле меня и трудно устоять пред наваждением. Голгофу вижу я, и предатель среди спутников Твоих, помыслы одного из них отравлены. Могу ли безропотно наблюдать за убийством? Знаю, что на Голгофе будет Крест. Но ведь они, люди, всё равно исковеркают Великое. Так ради кого?
– Не сметь, – запретил ему Иешуа, – на языке твоём яд. Выплюнь отраву, дабы не вошла она в сердце твоё. Говорил уже, что узки врата Царствия Небесного, и немногие войдут. Тебе ли, посвященному, не знать сие. Пусть один на целый век уразумеет и постигнет, и найдёт врата войдет, и встанет у трона, но свет звезды путевой всем дарую, ибо сей Дар от Отца моего и для всех чад Его. Всякому стучащемуся да отворят, всякому просящему дадено будет. Чему печален ты? Тому ли, что Сын Человеческий к Отцу своему возвращается? Так возрадуйся. И пусть каждый возрадуется, и скажет в сердце своём «Осанна!», ибо каждый в сердце своём имеет путь к Отцу.
Сказав это, Иешуа зашагал по тропе. Джакомо видел, как Он приблизился к Симону Магу и, сказав ему что-то, пошёл дальше. Он видел Его спину и спины учеников, следовавших за Ним, и знал, что несущий ящик с деньгами для нуждающихся, по Имени Иуда, помышляет о предательстве. Проводив Иешуа взглядом до тех пор, пока Он не скрылся из вида, Джакомо подошёл к Симону.
– Он прогнал из меня глупость. Этот Человек истинно от Бога. А что Иешуа сказал тебе?
– Тебе нужно укрепить веру, и тебе труднее многих, ибо находишься ты под покровительством Духа Асиеля, который хоть и относится к тебе бережно, но при этом преследует свои цепи, как и все могущественные духи.
– В чём для тебя заключается эта новость, Симон? – спросил Джакомо.
– Только в имени Асиель. Я всегда знал, что твоё рождение – игра стихий, щедро одаривших тебя сверхъестественными способностями. Теперь мне известно, что ты обладаешь ключом к силе величайшего Духа, властелина сокровищ и всевозможных вещей. Тебе следует остерегаться.
– Чего же?
– Если ты позволишь соблазну ещё хоть раз одержать над собой победу, то потеряешь дар Преобразования, – ответил Симон.
– Я не смогу умереть? – невесело усмехнулся Джакомо.
– До тех пор, пока не завладеешь другим ключом, Ключом Ангелов.
– Симон, ведь тебе известно, что секрет Ключа был утерян тысячи лет назад.
– Поэтому остерегайся. Вспомни закон Жрецов.
– Но кто сказал, что я утеряю дар Преобразования? – возмутился Джакомо.
– Так сказал Иешуа.
– Получается, что у меня нет больше права даже на ошибку, как у миллионов других...
– Ты не миллионы других, – не дал ему договорить Симон, – мы оба, хоть и в разное время, прошли Посвящения, и тебе совершенно понят но, о чём я говорю. Отправляйся в уединение, стряхни с себя суетность и скопление эмоций, восстанови равновесие. Два года жизни в Риме изрядно засорили тебя.
– Я не могу уйти сейчас, не дождавшись окончания Крестного Хода Иешуа, – возразил Джакомо.
– Поступай как знаешь. А мне пора возвращаться домой. Сейчас начнут приходить больные. Я должен их лечить.
Симон ушёл, а Джакомо ещё долго оставался на Елеонской горе и глядел на раскинувшийся внизу Иерусалим. Чувствовал, как дрожат каменные его стены и как вопиют они, тщетно пытаясь упредить народ свой о начале заключительного действия трагедии, последний акт которой тяжким бременем ляжет на плечи сотен и сотен последующих поколений детей Авраамовых.

Продолжение следует