Дед Архимед

 «Двадцать-восемнадцать, ответьте грифу…» — надрывается рация.
 
Опомнились, твари… Время 20:45, через 15 минут у водителя смена заканчивается.

«Восемнадцатая, внематочно вас…» — ответ уходит в пустоту.
— «Двадцать-восемнадцать, Саша, вы меня слышите? Ответим грифу двадцать…»
 
Как тебя не услышать. Тебя весь юго-восток целые сутки слушает и уже по голосу узнаёт. Как ещё не охрипла-то! С самого утра как выехали, так и прокатались без заезда. А обед!? А туалет!? А с девчонками в курилке потрепаться!? Вы там совсем обалдели!? Через пятнадцать минут героический водитель должен смениться и мчаться домой к маме. Какой ещё, к чертям, двадцать-восемнадцать!

— «Отвечаем, гриф двадцать…» — Голос Сашуши (доктора) тонет в многочисленных помехах.
 
Отвечаем-отвечаем, садись, покачаем... Дайте до подстанции доехать, гады. Там уже напарник с ума сходит. Рыдает, расстраивается, работать хочет, все ладони об домино отбил, а вы нам поменяться не даёте…

— «У вас вызов, почему не принимаем?»
— «У нас навигатор глючит...» — Саша морщится и нехотя вставляет в навигатор батарейку.
— «Я вот тебе заглючу. Я на тебя рапорт напишу, умник. Вызов пишем…»
Саня с опаской косится в сторону водителя и разводит руками. Мимикой лица при этом он как бы говорит: «Старик, судьбааа!»
— «Гриф двадцать, нам пополниться надо, у нас водитель несмененный…» — без всякой надежды в голосе Саня пытается отмазаться от вызова.
— «Двадцатая-восемнадцатая, ничего страшного, на вызов съездите, потом поменяетесь».

Ах, ты ж макака! Ничего тебе, видите ли, страшного! Да тебе там в твоей диспетчерской ещё полсуток ерундой маяться, а меня дома кот ждёт, и мама борща наварила. Не говоря уже о том, что в десять «Мяснов» закроют, и бутылочку португальского розового я взять не успеваю… Или успеваю!? Боже, ну сколько можно этот мир спасать!? Всё. Пропал вечер.

— «Наряд номер «…», срочность один, Люблинка шестьдесят один, подъезд один, этаж четырнадцать, мальчик, возраст семьдесят шесть, попытка самоубийства, травма спины, поражение электрическим током, удушение. Жена вызывает. Записали?»

Здрааасьте, гости понаехали! Попытка суицида. Это значит — Склиф, не меньше. Значит, пробка на Волгоградке, значит, центр в самый час пик. Садовое забито джипами, как бочка огурцами. Значит, сирена, нервы, матюгальник. Значит, смена продляется часа на полтора-два. Неоплачиваемых, кстати сказать, часа. Отличненько. Будем отрабатывать карму. За себя и за бестолкового деда.

Ну, вот это вот как!? Травма спины, поражение током, удушение… Как это всё можно совместить в одной мааааленькой попытке самоубийства? Не, ну вы видали? Дед, ты на четырнадцатом этаже живёшь. Зачем чего-то изобретать!? Нырьк в окошко — и порядок. И нечего скорую напрягать. Во, люди!

— «Приняли, полетели». — Саня откладывает ноут, откидывается на спинку кресла и сворачивает ноги крендельком, наподобие йога.

— «Не удалось, Славик, тебе от нас избавиться, придётся остаться на вторую смену», — выглядывает из салона хорошенькая Лилечка-фельдшер.

У Лильки хитрющие глаза, на щёчках абрикосовый пушок и глумливые ямочки. У неё миниатюрная девичья фигурка, и ей очень нравится Сашуша. Ростом она невеличка, и поэтому, когда на улице ветер, рыжий чемодан с лекарствами специально дают ей, чтобы ветер случайно её не унёс.
— «Я еееесть хочу, я пиииить хочу, я пиииисать хочу», — капризничаю я.

Сашуша в этот момент открывает лохань с так и не тронутым обедом и делает меганадкус на холодной котлете величиной с лапоть. Почти не жуя, натужно проглатывает её, помогая себе при этом глазами. Потом делает страдальческое лицо и нерешительно протягивает мне половину.

Лилька тоже человеколюб: — «У меня есть яблочный сок и «Барни». Будешь?» На свет появляется детский пакетик сока и крошечная печенька в виде медвежонка.

Господи, Лиленька. Святой ты человечек. Как же трогательно. Мне этого твоего сока на полглотка. Я бы с удовольствием сейчас освоил запечённую свиную ногу, нашпигованную чесноком, а сверху бы залил литра три сухого португальского. Для пищеварения.

Подъезжаем. Вернее даже так: на всех парах подлетаем к дому. Естественно, подъезд оказывается не там, где я ожидал его увидеть, и приходится с воем разворачиваться по встречке и протискиваться с противоположного угла дома. Саня с Лилькой навьючивают на себя всевозможное барахло и вываливаются из машины. Александр, обвешанный дефибриллятором, кардиографом, реанимационным набором и ещё какой-то ерундой, в неизменных летних шлёпанцах старательно перепрыгивает сугробы. Лилька, скрючившись, волочет рыжий чемодан. Чемодан в два раза больше неё, и при желании она сама с лёгкостью бы туда поместилась. При виде их у меня наворачивается скупая слеза. Под настороженными взглядами бабулек и алкашей процессия скрывается в разрисованных дверях подъезда. Я остаюсь грустить и мечтать о запечённой свиной ноге.

Впрочем, мечтать приходится недолго. Я едва успеваю развернуться и, втихаря, не вылезая из машины, выкурить цигарку.

Двери подъезда торжественно распахиваются, и из него выводят неудачливого самоубийцу. Высокого, благообразного старика. Под руки его выводят жена, дама средних лет, и Лилька. Следом, весь обвешанный, как новогодняя ёлка, приплясывает улыбающийся доктор. Счастье на его лице подтверждает все мои наихудшие прогнозы.

Дед вышагивает, высоко поднимая колени и сильно запрокинувшись назад. Идёт он медленно, отчего проход его делается торжественным. Параллельно он что-то выговаривает супруге и косит взглядом на хорошенькую Лильку.

История оказалась проста, как морковка. Её нам рассказала дедова жена. Оказывается, она у него пятая по счёту. Младше его на сорок лет. Дед всю жизнь прослужил в органах, «о которых не говорят». Бабник при этом был отменный. Про таких говорят: большой жизнелюб. Всю жизнь чего-нибудь да отчебучивал. И вот нате, подкралась старость со своими проблемами. Друзья, кто остался, давно на каталках передвигаются, девчонки на шею не бросаются. Исчезли рыбалки и охоты. Спиртное врачи запретили. Да и силёнок на прежние чудачества стало не хватать. И задумал дед свой последний салют.

Он оголил два провода. Крепко-накрепко сжал их в ладошках. Мысленно приготовился. И смело вонзил их в розетку.

«Мосэнерго» такую жертву не принял. Розетка коротко полыхнула, и деда отбросило. Уж больно большое у старика оказалось сопротивление. Но наши люди так не сдаются. Дед взял стул, накинул тот же самый провод на люстру, обмотал им шею и повторно попытался шагнуть в вечность. Но то ли день сегодня был неудачным, то ли дед ещё не отработал свою карму, но кронштейн у люстры не выдержал, и люстра вместе с дедом полетела вниз. Дед рухнул спиной прямо на стул, а сверху его накрыла люстра.

На грохот явилась жена и прекратила все эти мытарства. Заодно вызвала скорую.

В общем, чему в детстве научишься, никогда не разучишься.

По дороге старый ловелас вовсю клеился к хорошенькой Лильке прямо в присутствии супруги.

В Склифе деда внимательно выслушал добрый психиатр, бравый хирург осмотрел багровую ссадину на шее, пощупал спину, и благородная чета отправилась домой на такси. Мы же поехали на подстанцию. Вот тебе и дед-Архимед.

В «Мяснов» я так и не успел.