Куратор пустоты

   Арсений  был «куратором нематериального наследия» в Музее Антропоцентра. Его отдел собирал не артефакты, а эмоции, снятые через нейросканер. Восторг от первого поцелуя, горечь утраты, тихую радость утреннего кофе — всё это можно было пережить, надев шлем. Человечество, победившее голод и скуку, стало коллекционером чувств.

  Но всё чаще в  работе Арсения попадались аномалии или подделки.
Сначала единичные случаи. «Экспонат № 781-А: Чувство легкого удовлетворения от проекта, 2041 г.» При прослушивании зритель сообщал о «лёгком онемении» и «фоновом гуле». Затем «Экспонат № 902-К: Восторг от найденной купюры, 2038 г.» — та же история. Вместо восторга — смутное беспокойство.

  Глубокий анализ показал: это не поломка. Это была эрозия. Он назвал это ФФШ («Феноменом Фонового Шума») — незаметным, но неуклонным выцветанием эмоционального спектра. Самые яркие, острые, спонтанные переживания из прошлого становились блёклыми, размытыми, словно сквозь них просачивался мощный, всепоглощающий сигнал бессмысленности. Экзистенциальная фрустрация не просто мучила людей — она материализовалась в их нейроследах, как плесень на произведении искусства.

  В отчаянии Арсений пошёл на нарушение. Он запустил поиск по закрытым, «сырым» архивам — тем, что не прошли цензуру и не были отполированы для массового потребления. Он искал хоть что-то, что сопротивлялось эрозии. И нашёл.
Это был частный дневниковый нейрослед, помеченный тегом «Неформат». Дата — всего полгода назад. Владелец — неизвестная женщина. Арсений надел шлем с трепетом первооткрывателя.

И его ударило.

  Это не была одна эмоция. Это был каскад. Сначала — раздражение от сломанного лифта. Затем — усталость от подъёма по лестнице. Вдруг — луч заходящего солнца в грязное окно на пятом этаже, осветивший пылинки, танцующие в воздухе. Миг чистой, незамутнённой благодати. Ничем не обоснованной. Ни к чему не привязанной. Потом — запах чужой готовящейся еды, вызвавший острое воспоминание из детства. Грусть. Ностальгия. И в конце — приступ безудержного, почти истерического смеха над всем этим абсурдом.

  Это было хаотично, нелогично, не упаковано в формат «переживания-продукта». Это было настоящее. И оно сияло в цифровой тьме, как алмаз, не поддаваясь Фоновому Шуму.

  Арсений нашёл источник антиэнтропии. Спонтанность. Нерациональное, искреннее внимание к миру.

  Он стал собирать такие «неформатные» следы. Проливной дождь, породивший единство со стихией. Глупая минута молчания с незнакомцем в лифте. Мимолётная улыбка ребёнка. Он создал тайную коллекцию — «Антологию Подлинности».

  Люди начали её находить. По наводке, по странному хэштегу. Они приходили и плакали. Не от горя, а от узнавания. Они видели в этих вспышках чужого восприятия возможность чувствовать.

   Однажды утром Арсений получил уведомление. Его тайную комнату посетил миллионный пользователь. Система предложила оформить её как официальный платный продукт.Арсений отклонил запрос.

  В этот момент пришло другое сообщение. Анонимное. Встреча. Ему было нечего терять.

  В лишённой мебели комнате его ждала женщина в строгом костюме без опознавательных знаков.

  — Мы из Службы Информационной Гигиены, — сказала она. — Мы наблюдаем за вашими действиями... .

  Арсений приготовился к худшему.

  — Мы не можем победить Шум, — продолжила она. — Система слишком велика. Но мы можем её заражать. Ваша «Антология» — идеальный штамм.

  Ему предложили стать «главным садовником». Не коммерциализировать подлинность, а превратить её в вирус. Вшить патчи восприятия в обновления операционных систем миллионов девайсов. Короткие, неформатные цитаты из нейроследов будут рассылаться как случайные уведомления.

  «Посмотри на узор трещин на асфальте».
  «Прислушайся к тому, о чём молчит твой сосед».

  Арсений согласился.

  Через месяц система отчиталась о миллионах «неудачных» рассылок. 99% людей просто удалили его как спам. Но 1%... Один процент оставался... Искал эти трещины... Слушал тишину...интересовался его «Антологией Подлинности»

  Арсений смотрел на статистику. Его война с Фоновым Шумом была проиграна. Но он больше не был куратором пустоты. Он стал садовником, тайно разбрасывавшим семена.
  И теперь он знал, что некоторые из них, пробиваясь сквозь асфальт стерильного мира, заставляли миллионы одиноких сердец сбиваться с ритма. И в этом сбивчивом, живом ритме был единственный смысл, который стоило собирать.