Ночной дом

Много буковок узнали,
Добрались до буквы «Ц».
Много слов где «Ц» в начале,
Много слов где «Ц» в конце…
Детский стишок.

Циан, переходящий в черноту. Жуткое московское небо над крышами. Ведьмин час. Трещина между мирами. Уже не день, но ещё и не ночь.

Я сижу в машине и нагло разглядываю окна ночного дома.

На втором этаже переодевается женщина. Уже скинут халат, отстёгнута заколка, стянуты колготки. Вот изогнутая рука начинает плавно преодолевать застёжки на лифчике… Бац! Штора решительно задёргивается, и свет гаснет. Всё. Кина не будет.

С третьего этажа несётся нестройный ряд голосов. Они выводят какую-то народную песню. Слов не разобрать.

С пятого этажа яркой искоркой полетел бычок. Он описал красивую дугу и рассыпался, встретившись с лобовым стеклом припаркованной машины.

Я работаю водителем на скорой и в этот момент жду бригаду с вызова. Меня томит абсолютное безделье. Все форумы прочитаны, по радио ничего толкового, горькие и не очень думы давно передуманы по сотому разу. Осталось тупо считать часы до конца смены.

В общем, редкий момент побыть наедине с собой.

Озноб. Видимо, начинаю приболевать. В голове звенит. Даже печку включить лень. Сижу, нахохлившись, как скворец.

Внезапно распахивается дверь подъезда. Из неё вываливается здоровенный детина. В руках — ребёнок, завёрнутый в одеяло, словно большая кукла. Ноги болтаются в такт шагам. На мужике нет лица, слёзы градом, говорить не может от спазм.

Следом, чуть ли не одновременно, из дверей вываливаются доктор, фельдшер и супруга. Вся кавалькада несётся к машине.

Сон — как рукой сняло. Вечер мгновенно перестал быть томным.

Едва хлопнула дверь, я рванул. Пока будем выбираться из двора — адрес успеем узнать. Док просунул голову в проём и сказал вполголоса:
«Вторая Боткинская. Слав, гони!»

Чтобы док сказал «гони» — это большая редкость. Обычно всё спокойнее: «Пациент стабилизирован, чуть побыстрее». А тут — «гони!» Но по лицу отца я и так всё понял.

Ребёнку три года. Задержка дыхания. Стабилизировать не удалось. Не дышит. Дышать его заставляет фельдшер через вент-мешок.

Малышка играла под присмотром деда и случайно глотнула каких-то капель из аптечки. Дед проворонил момент. Ну, бесилась девка, да и заснула прямо на игрушках. «Пусть поспит». Пришли родители — а дочка не просыпается и синеет на глазах. Дёрнули ближайшую бригаду. Хотя мы — даже не реанимация. И даже не детская. Но тут уж кто ближе.

Понеслись.

Боткинская — это Садовое кольцо. Значит, Волгоградка. Самый час пик. Всё забито под завязку. Десять баллов. Москва стоит колом. Вот как хочешь, так и лети. Хоть на крылышках. Ну, мы же ангелы, чё…

Как это всё прошло — не помню. Как в тумане. Щёлкнуло что-то — и переключилась программа.

Помню набегающие огни фар. Туннельное зрение. Чёткий расчёт траектории с учётом встречных и попутных тел. Плач матери. Отец, который пытается не дать девчонке окончательно залипнуть: теребит, поёт песни. Док колдует. Я и так впечатлительный, а тут — совсем мрак.

До Пролетарки пролетели на одном дыхании. Баланс между встречкой и разделительной. Впереди — стена машин. Вспомнил «тропу Хошимина» через Яузу. Вылетаем по трамвайным путям в районе Курского. Опять стена. Бока дорогих иномарок блестят под фонарями. Все навороченные, сука. Дорогие, блин, как моя молодость.

С разгона — вбиваюсь в монолит. Как-то расступились. Опять на разделительную. С воем. С карканьем. Чтобы влезть в тоннель под Тверской, объехал поток прямо по клумбам с экзотикой. Прости, Сергей Семёныч, но сегодня мне очень-преочень нужно.

Поворот головы постового. Удивлённый. Навсегда в памяти.

Ремарка. Бывает, скорая едет с мигалкой. Ну, протиснулись, пропустили. Едет и едет.

Но бывают моменты… Когда — край. У «скорой» истерика. И сразу понятно: ей надо! Братцы, миленькие, очень-очень надо! Я проеду-пролечу-проползу, и лучше уступи. Тут не до мелочей.

Тут — наш давний спор со Смертью. Не с нормальной смертью, как у обычных людей. А со смертью нелепой, случайной, несправедливой. Детской, в конце концов.

А спорщики мы упрямые. И если уж на принцип — то за ценой не постоим. Когда надо — и электричку подрежем, и с дороги спихнём. Разбираться потом будем.

И в общем-то… иногда мы вытягиваем. Выскребаем. Вытаскиваем с того света тех, кто оказался за чертой случайно. Не ко времени. Ну, или по глупости.

Это наше служение. И Ей приходится с нами считаться.

В Боткинскую я влетел как шар в лузу.

Всё обошлось.
И мы молодцы.
И они молодцы.
И родители молодцы.
В общем, все молодцы.

Дед — особенный молодец.