Осанкой можно регулировать рост

Она лежала на диване, а я сидел на полу, прислонившись спиной к тёплой батарее, в которую впивался какой-то шуруп, но двигаться было лень, и чтобы отвлечься, смотрел в окно: на балконе соседский кот пытался поймать свой хвост. Это было самое осмысленное действие, которое я видел за последнюю неделю, а может, и за всю жизнь.

В голове крутилось одно имя - Иннокентий, почему - непонятно, просто мозг выдал рандом из оперативной памяти.

- Ну, на самом деле, осанкой ты можешь регулировать свой рост, - сказал я, отдирая спину от батареи, и полоска кожи на мгновение прилипла к чугуну. - Вот скажи, ты способна расщеплять сознание, когда пися сухая?

Она сидела на краю кровати и чистила апельсин, до этого мы три часа смотрели в потолок, а сейчас она посмотрела на меня так, будто я только что вынул из кармана и положил на стол дохлую мышь. Не с испугом, а с научным интересом, как на эксперимент.

- У тебя опять тот день? - спросила она без раздражения, лишь с констатацией факта.

- У меня все дни "тот день", просто в некоторые я это сильнее осознаю, в другие - просто живу в этом, как рыба в воде, а сегодня я как раз увидел воду.

Она перевернулась на живот - это был знак. Ритуал запущен. Воздух сгустился, стал вязким, как слюни во рту в жаркую погоду. Я подошёл, сел на край дивана, и моя рука сама легла ей на поясницу - кожа была горячей, и это контрастировало с остывающим за окном осенним вечером.

- Мне кажется, секс затормаживает развитие, - начал я, чувствуя, как ладонь потеет у неё на спине, - это социально одобренный наркотик, самый изощрённый.

- Угу, - она отломила дольку, - а ты уверен, что у тебя есть развитие, чтобы его затормаживать?

- После него наступает опустошение, - прошептал я сорвавшимся голосом, - замкнутый круг: желание, поиск объекта, опустошение... Прямо как с этим апельсином - съел, и нет его.

- У тебя из носа течёт, - заметила она, - вытри.

Я полез за телефоном, чтобы сфотографировать своё отражение и поставить аватарку в соцсетях.

- Продолжай, - тихо сказала она в подушку, - мне нравится, как у тебя дрогнул голос на слове "опустошение".

Я убрал руку, как от иноагента, внесённого в реестр нежелательных организаций, чьё случайное прикосновение грозит обвинением в шпионаже и требует срочного заседания с участием вооружённых сил, и рука повисла в воздухе, никому не нужная, как демилитаризованная зона.

- Деньги я люблю, конечно, - сказал я, чтобы заполнить пустоту, оставшуюся от прикосновения, - это плата за вход в цивилизацию, где альтернатива - голодная смерть или рабство, и я хочу стать её осознанным паразитом - не бороться, а просто тихо сосать ресурсы, не притворяясь благодарным.

- Ты уже стал, - она доела апельсин, - ты паразитируешь на моём терпении и на этом диване.

В дверь постучали. Я открыл и увидел мужчину в халате с рисунком - пёстрые попугаи, от которых рябило в глазах.

- Извините, я ваш новый сосед, хотел познакомиться... - его взгляд упёрся в неё, сидящую на кровати в одной футболке.

Меня что-то кольнуло в груди - не ревность, а скорее чувство долга.

- Здравствуйте, это моя супруга, её зовут... забыл, - ответил я, пытаясь заслонить её собой.

Мужик попытался заглянуть за мою спину, будто я был не человек, а занавеска.

- Но это нормально! - продолжил я, находя наконец твёрдую почву под ногами, - она тоже не помнит, как меня зовут, у нас просто память на имена плохая, у обоих: бывает, сидим, а она мне: "Гриша, как у тебя дела на работе?" А я ей в ответ: "Да ничего, Марина..." У нас свой небольшой бизнес - я продаю ношеные трусики Марины, Василисы... опять забыл, как звать, да неважно, имена - это просто социальные метки, вы же понимаете.

Она продолжала чистить второй апельсин, не глядя на нас, но уголки её губ нервно дрогнули, будто она подсчитывала, сколько ещё минут придётся терпеть гостя.

Тот медленно попятился, не закрывая рта, и исчез в своей квартире, унося с собой попугаев, а я вернулся в комнату, где воздух снова стал разреженным.

- Когда я вспоминаю наши с тобой диалоги, начинаю дрочить от философской глубины, - сообщил я, садясь на пол, потому что силы стоять не было.

- А я вчера увидела на асфальте трещину, похожую на тебя, - сказала она, наконец глядя на меня, - плевала на неё, пока не кончилась слюна, не помогло - трещина никуда не делась, а слюни закончились.

Потом она встала, подошла к окну и начала рассказывать про птицу за стеклом, говорила минут десять - про её оперение, про то, как она смотрела прямо на неё, про чувство полного взаимопонимания, хотя птицы не было, а за окном был только грязный кирпич стены соседнего дома.

- Иногда кажется, что мир - это черновик, который кто-то начал писать с середины, а потом бросил, - сказал я, чувствуя, как эта мысль накрывает меня с головой, - а мы здесь - просто запятые в предложении без глагола.

- У тебя штаны расстёгнуты, - перебила она, - надень и уходи, у меня завтра работа.

Я пошёл на кухню, чтобы забрать свои вещи. Посуды не было. Только три пустые пачки из-под сигарет и один носок в раковине, мокрый и безнадёжный. Я снял его с раковины, подержал в руке, а потом, без особой злобы, насрал в него. Не для протеста, а просто чтобы был хоть какой-то осязаемый результат этого вечера, получилась тяжёлая, тёплая скульптура, которую я поставил на стол.

Через час я ушёл, не попрощавшись, с чувством, что мы наконец-то поняли друг друга - поняли, что нихрена мы друг друга не поняли. И как-то даже спокойнее от этого стало.