Политическая подоплека заполярной эпопеи АДД

42-ой. Участие Авиации Дальнего Действия в обеспечении ленд-лиза по Северному пути. Хроника и воспоминания.

Мой сосед по даче Андрей Николаевич Воронов, капитан второго ранга в запасе, военный пенсионер. У него на дачной веранде летом вывешивалась небольшая картина, но особого внимания я на ней не заострял. Висит себе и пусть висит. Но…  однажды я просто уткнулся в нее. Екнуло что-то внутри, родным каким-то это место показалось… хотя, чего тут сказать… никогда я в тех местах не был.  Спрашиваю:
   
- Андрюха! Что за шедевр у тебя на стене? Лицезрю уж который год сей угрюмый пейзаж, и в толк не возьму, про что это?
      
- Да, дружок моего зятя Владимира ему подарил, когда он в Североморске прибывал. Художник–любитель, Евгений Бондарев. Он даже заграницей выставлялся. Знаешь певицу Ваенгу? Так это с тех мест, Североморск когда-то Ваенгой звался…
      
Вот те на! Что мне до певицы!  Это же Ваенга! Та самая, с аэродромов которой в 42-ом полярным днем и полярной ночью взлетали Илы оперативных групп 36-ой авиадивизии на блокировку немецких аэродромов на территории Финляндии и Норвегии, дабы дать возможность пройти морским караванам союзников в Мурманск. И с осени 43-го по весну 44-го вновь и вновь повторяли те же боевые задания, что и в 42-ом. Штурман Прокудин, участник всех трех заполярных оперативных групп, вспоминая об третьей своей командировке в Ваенгу, говорил, что в составе последней старожил осталось всего несколько человек, остальных уже в живых не было…
 
Прошло некоторое время и как-то по случаю беседовал с историком Сергиенко Анатолием Михайловичем. Речь зашла о боевой работе оперативных групп 36 авиадивизии в Заполярье. Анатолий Михайлович тогда рассказал о своей встрече с главным маршалом авиации Александром Евгеньевичем Головановым, которая случилась при следующих обстоятельствах. В 1973 году в Иркутске отмечалось тридцатилетие создания 8-го Смоленского авиационного корпуса дальнего действия. К тому времени 8-ой Смоленский особый дальнебомбардировочный авиационный корпус ВВС СССР был действующим. В Иркутске располагался его штаб. Командир 8-го отдельного бомбардировочного авиационного корпуса генерал авиации Агурин Л.И., начальник политотдела корпуса генерал Бжезовский М.В. и лектор политотдела корпуса майор Сергиенко А.М., решали вопрос в «тесном кругу», как и с кем это мероприятие проводить.

Было принято решение пригласить главного маршала авиации Голованова А.Е. на данный юбилей, а в качестве «гонца» с «пригласительным билетом» отправить в столицу майора Сергиенко, который особо и не возражал…

Прибыв в Москву, Анатолий Михайлович направился в комитет ветеранов Дальней авиации, где и заполучил маршальский телефон. Позвонил, представился, доложил о причине беспокойства главного маршала и договорился о встрече, которая и состоялась в комитете ветеранов.

Беседа, как вспоминает историк, продлилась минут тридцать и основное время в ней уделялась выяснению вопроса: почему именно полкам 36-ой ад ДД, а затем и 8-го ак ДД выпала честь участия в обеспечении прохождения морских караванов союзников по программе ленд-лиза в северные порты Мурманска и Архангельска в период 1942-1944 годов. Как поведал маршал, 36-я авиадивизия дальнего действия в тот момент по месту базирования оказалась самой северной, и только по этой причине была и выбрана для осуществления Авиацией дальнего действия задания, поставленного самим Верховным главнокомандующим, а затем, заполучив опыт заполярных боевых действий, ей уже замены не было…

К маю 1942 года на фронтах Второй мировой войны сложилась критическая ситуация для СССР, Великобритании и США. Нацистская Германия с союзниками и Япония достигли значительных успехов на театрах боевых действий.

На советско-германском фронте противник оккупировал территории с населением более 70 миллионов человек. Контрнаступление Красной Армии под Москвой (декабрь 1941 – январь 1942) стало явным стратегическим переломом, ошеломив вермахт. В рамках зимнего наступления Красная Армия стремилась окружить группу армий «Центр». К марту 1942 года боеспособность немецких танковых дивизий на Восточном фронте значительно снизилась. Но закрепить этот успех РККА не удалось.

С мая 1942 года ситуация на советско-германском фронте резко изменилась в пользу Германии. Серьезные стратегические просчеты военного руководства привели к тяжелым последствиям для Красной Армии под Керчью и Харьковом и открыли путь для немецкого наступления на Кавказ и к Сталинграду.

Великобритания столкнулась с трудностями на заморских территориях. В Северной Африке наступление 8-й армии было остановлено контрнаступлением противника. В Восточной Азии и Тихоокеанском регионе Великобритания потеряла свои владения, включая Сингапур. Угроза распространилась на Индию и Цейлон.

После нападения Японии на Пёрл-Харбор США потеряли стратегические позиции в Тихом океане и Восточной Азии. Япония оккупировала огромные территории, включая Гонконг, Малайю, Индонезию, Бирму, Филиппины и Соломоновы острова. Оборона Филиппин длилась более четырех месяцев, завершившись капитуляцией крепости Коррехидор. Германия продолжала атаковать американские суда у берегов США. Но несмотря на временные успехи, надежды Японии и Германии на слом воли США не оправдались.

Переписка и дипломатические контакты, которые в то время интенсивно проводились между руководителями союзных держав, Уинстоном Черчиллем, Франклином Рузвельтом и Иосифом Сталиным, отразили их стратегическую оценку текущей геополитической ситуации и планы на будущее. Они также раскрывают сущность трех различных подходов к достижению интересов сторон в решении глобальной проблемы, связанной с перераспределением контроля за мировыми ресурсами и определением доминирующей державы. Но прежде всего необходимо было разгромить нацистскую Германию, милитаристскую Японию и фашистскую Италию, которые также стремились к мировому господству.

Великобритания, вступившая в войну с гитлеровской Германией 3 сентября 1939 года и милитаристской Японией 8 декабря 1941 года, весной 1942 года стремилась минимизировать угрозу для своих берегов, сосредоточив основные сухопутные операции против Германии в Северной Африке. В то же время, столкнувшись с японской агрессией, она была вынуждена защищать свои отдаленные колониальные владения, включая Индию и Бирму, что требовало значительных усилий и ресурсов.

Советский Союз, подвергшийся вероломному нападению нацистской Германии и ее европейских союзников 22 июня 1941 года, мобилизовал все свои силы для защиты Родины. Напрягая внутренние ресурсы и привлекая помощь союзников, Советский Союз стремился не только остановить продвижение врага, но и перейти в контрнаступление, призывая союзников открыть второй фронт в 1942 г., что привело бы к положительному изменению хода войны как для него самого, так и для союзников.

Соединенные Штаты, вступившие в войну с Японией 8 декабря 1941 года после нападения на Пёрл-Харбор, 11 декабря того же года объявили войну Германии и Италии. Этот шаг был продиктован не сколько солидарностью с Великобританией и Советским Союзом, а стремлением США к доминированию в послевоенном мире. Приняв участие в конфликте, Вашингтон, защищенный с запада и востока океанами, активно использовал ленд-лизовскую программу, чтобы не только укрепить союзников, но втянуть их в экономическую зависимость, подготовив тем самым почву для будущего своего лидерства.

Переписка лидеров союзных стран и дипломатические документы тех лет являются значимым историческим источником, позволяющим также понять причинно-следственные связи последующих событий, о которых будет рассказано далее. В частности, рассматривается политическая и дипломатическая подоплека, которая привела к началу боевой деятельности Авиации дальнего действия в Заполярье в рамках обеспечения безопасности морских конвоев по программе ленд-лиза в период с 1942 по 1944 годы.

А начнем с того, что 7 марта 1942 г. Рузвельт получил послание от Черчилля, фрагмент которого приводим:

«…Все предвещает возобновление весной широкого немецкого наступления в России, а мы очень мало можем сделать для того, чтобы помочь единственной стране, которая ведет тяжелые бои с германскими армиями.

Что касается ваших переговоров со штабами относительно моей длинной телеграммы, то мне хотелось бы сказать Вам, только Вам одному, что я ни в коем случае не исключаю усилий отсюда для снятия бремени с России, поскольку Гитлер определенно начнет там наступление. В настоящее время мне совсем не хочется обсуждать это с объединенными штабами. Надеюсь, это останется между нами…»

 9 марта 1942 г. Рузвельт направил Черчиллю следующие стратегические предложения:

«…мне бы хотелось, чтобы Вы рассмотрели следующие изменения, направленные на упрощение операционной структуры.

Вся ответственность за операции в районе Тихого океана ложится на Соединенные Штаты...

Верховное командование в этом районе будут осуществлять США, местное оперативное командование на Австралийском континенте — Австралия, в Новой Зеландии — новозеландцы, а в Голландской Индии — Голландия, если в дальнейшем этот район будет освобожден от японцев в результате наступательных операций...

За средний район, простирающийся от Сингапура до Индии, Индийского океана, Персидского залива, Красного моря, Ливии и Средиземноморья включительно, будет непосредственно отвечать Англия. Все оперативные вопросы в этом районе будут решаться вами...

Деятельность в третьем районе, предусматривающая обеспечение обороны в водах Северной и Южной Атлантики, будет также включать разработку конкретных планов создания нового фронта на Европейском континенте. За это будут одновременно отвечать Англия и Соединенные Штаты...

Конечно, предполагается оказание всей возможной помощи России...

Организация больших стратегических операций в этих трех районах останется такой же, как и сегодня, то есть они будут изучаться и решения по их проведению будут приниматься союзными штабами здесь и в Лондоне; будут, как и сегодня, продолжать функционировать объединенные комитеты по судоходству, сырьевым материалам, снаряжению, и все решения по этим вопросам должны получать наше совместное одобрение.

…такая система… упрощает существующие оперативные трудности…  австралийцы, новозеландцы, голландцы и китайцы будут приветствовать ее».

12 марта 1942 г. посол СССР в США М.М. Литвинов был принят президентом США Рузвельтом. Отчет о состоявшейся между ними беседы был в тот же день направлен телеграфом в Народный Комиссариат иностранных дел СССР:

«Сов. секретно

Сегодня президент пригласил меня к себе и беседовал со мной о следующем:

1. Сказав в виде предисловия, что с англичанами и Форин офисом трудно иметь дело и что ему гораздо легче сговариваться со Сталиным и со мной, так как мы с ним говорим на одном языке он заявил, что вопрос о Прибалтике, Бессарабии и Буковине причиняет ему некоторое беспокойство. По существу, у него нет никаких расхождений с нами, никаких затруднений он не предвидит в связи с желательными нам гра¬ницами после войны. Но заключение секретного соглашения вызывает у него некоторые опасения*...
 
{{*В декабре 1941 г. в Москве на переговорах А. Идена с И.В. Сталиным СССР предложил проекты договоров о союзе в войне против Германии и о послевоенном сотрудничестве. При рассмотрении проекта договора перед А. Иденом был поставлен вопрос о подписании секретного протокола с общей схемой реорганизации европейских границ после войны, включая признание границы СССР 1941 года. Советская сторона настаивала на признании границы 1941 года. Англичане предложили свой проект, но согласовать их не удалось. Переговоры продолжились до мая 1942 г., и главным вопросом оставался отказ Великобритании признать границы СССР 1941 года по требованию США. 23 мая 1942 г. А. Иден передал В.М. Молотову новый проект, объединявший военные и послевоенные вопросы, но без упоминания западных границ СССР. После поправок 26 мая 1942 г. в Лондоне был подписан Договор о союзе и взаимопомощи.}}

Оговорившись, что я не в курсе переговоров с Англией, я спросил Рузвельта, против чего он, собственно, возражает и идет ли речь о каком-либо нашем секретном соглашении с Англией. Рузвельт ответил, что не возражал бы против такого соглашения, если бы оно оставалось секретным и от него самого. Рузвельт явно клонил к тому, что соглашение должно быть лишь устное, не формальное. Я заметил, что такие соглашения обычно связывают лишь договаривающихся лиц и не обязательны для их преемников и что Черчилль и Иден не вечны. Рузвельт понял намек и, смеясь, сказал, что он надеется досидеть на своем месте до конца войны. Он просил меня передать Сталину его соображения и предлагает считать вопрос в стадии изучения.

2. Президент сказал, что ему приятно каждый день заниматься вопросом о нашем снабжении и что он всех подталкивает и подгоняет. Вчера, например, в кабинете министров ему указывали на затруднения, создаваемые нашими спецификациями и чрезмерными требованиями. Он упомянул при этом в качестве примеров колючую проволоку, которую мы требуем с пятью шипами, в то время как они считают достаточным четыре, и хромовую сталь, которую мы требуем особого качества. Я сказал, что мне об этих двух случаях ничего не известно, я знаю много других случаев, когда, убедившись в невозможности получения точно по нашим спецификациям, мы снимали свои требования и принимали американские стандарты. Руз¬вельт сказал в ответ: возможно, что его военные пользуются каждым поводом для придирок, но мы не должны предоставлять им поводов. Я обратил внимание президента на чрезвычайную важность своевременного удовлетворения нашей последней заявки на 3000 резиновых лодок, нужных нам, очевидно, в связи с нашим наступлением и вскрытием рек. Президент заинтересовался этим вопросом и записал себе.
   
3. Американское правительство получило сведения, что Гитлер сильно нажимает на Японию, чтобы та приурочила свое нападение на нас к его весеннему наступлению, но что Япония отвечает, что ей необходимо перевезти свои войска из Малайи и Бирмы. 

4. Президент сообщил, что он нажимает на англичан с целью создания второго фронта или по крайней мере, если это невозможно, усиленной бомбардировки на континенте для отвлечения германских самолетов с нашего фронта. «Нужно было бы - сказал он, - послать еще американские войска в Англию, но затруднением является тоннаж. При нынешнем состоянии тоннажа они не могут послать больше 300 тыс. в год, а англичане на Ближний и Средний Восток не могут послать больше 30-40 тыс. в месяц, что явно недостаточно».

Рузвельт вновь повторил то, что он мне говорил почти при каждой встрече: как он хотел бы встретиться со Сталиным, с которым ему легко было бы договориться, так как они оба реалисты. Он еще надеется на встречу, может быть после войны где-нибудь на Алеутских островах. Я ему шутя сказал, что в Берлине лучше климат. Президент, по-видимому, ждет какого-то ответа от нас по поводу Прибалтики.

М.Литвинов»  {{ АВП РФ, ф. 059, on. 1, п. 368, д. 2506, л. 232-234.}}


18 марта 1942 г. Рузвельт делится следующими соображениями с Черчиллем в очередном послании:

«…Бесполезно больше думать о Сингапуре и Голландской Индии. Они потеряны. Австралию необходимо удержать… и… мы готовы предпринять этот шаг. Необходимо удержать Индию, и это должны сделать Вы. … я не беспокоюсь об этом так сильно, как многие другие. Японцы могут высадиться на побережье к западу от Бирмы. Они могут бомбардировать Калькутту. Однако я не представляю себе, чтобы у них было достаточно войск, чтобы сделать что-либо большее, кроме незначительного вклинивания на границах, и я думаю, что Вы можете удержать Цейлон. Я надеюсь, что Вы пошлете туда больше подводных лодок — они ценнее, чем более слабый надводный флот.

Я надеюсь, что Вы определенно усилите Ближний Восток по сравнению с теперешним положением. Вам надо удерживать Египет, канал, Сирию, Иран и дорогу на Кавказ. И наконец, я предполагаю направить Вам через несколько дней более определенный план совместного наступления в самой Европе.

К тому времени, когда Вы получите это послание, Вас известят о моем разговоре с Литвиновым, и вскоре я жду ответа от Сталина. Я знаю, что Вы не будете возражать против моей грубой откровенности, если сообщу Вам, что, как я думаю, я лично могу столковаться со Сталиным лучше, чем ваше министерство иностранных дел или мой государственный департамент. Сталин не выносит надменности ваших высших руководителей. Он исходит из того, что я ему нравлюсь больше, и я надеюсь, что он будет продолжать так думать».

1 апреля 1942 г. Черчилль пишет Рузвельту:

«Я с нетерпением жду Вашего плана. Мы здесь работаем очень напряженно не только над планами, но и в том, что касается приготовлений...

Теперь все зависит от колоссальной русско-немецкой битвы. Кажется, крупное немецкое наступление не начнется до середины мая или даже до начала июня. Мы делаем все возможное, чтобы помочь, а также ослабить удар. Мы должны будем вести бой за каждый конвой, идущий в Мурманск. Сталин доволен нашими поставками. Они должны возрасти на 50% после июня, но будет очень трудно сделать это ввиду новых боевых действий, а также из-за нехватки кораблей. Только погода сдерживает наши непрерывные интенсивные бомбардировки Германии. Наши новые методы бомбардировок весьма успешны. Бомбардировки Эссена, Кёльна и прежде всего Любека проводились на уровне бомбардировок Ковентри. Я уверен, что весьма важно продолжать эти бомбардировки все лето, громя Гитлера в тылу, в то время, когда он борется в схватке с «медведем». Все что вы можете послать для усиления наших ударов, будет иметь величайшее значение. На Мальте мы также сковываем напряженными боями около 600 немецких и итальянских самолетов. Интересно было бы знать, будут ли эти самолеты переведены на южный русский фронт в близком будущем».

Ответ Рузвельта был получен Черчиллем 3 апреля 1942 г.:

«Дорогой Уинстон, все, о чем Вам сообщат Гарри и Дж. Маршалл, отражает мои чувства и намерения. Ваши и мои люди требуют открытия фронта, чтобы ослабить давление на русских, и эти люди достаточно благоразумны, чтобы понимать, что сегодня русские убивают больше немцев и уничтожают больше боевой техники, чем мы с вами, вместе взятые. Даже если не будет достигнут полный успех, то будет поставлена большая цель.

Действуйте! Сирия и Египет окажутся в большей безопасности, даже если немцы узнают о наших планах».

17 апреля 1942 года Черчилль, отвечая на письмо Рузвельта, намеренно сформулировал свои разъяснения нечетко, откладывая принятие конкретных решений на неопределенный срок:

«Мы полностью согласны с Вашей концепцией концентрации сил против главного врага и искренне принимаем Ваш план с одной существенной оговоркой. …весьма важно, чтобы мы не допустили соединения японцев и немцев. Поэтому часть наших объединенных сил и средств необходимо в данное время выделить, чтобы остановить японское продвижение. Этот вопрос был в полной мере обсужден на нашей встрече, и Маршалл выразил уверенность, что вместе мы сможем обеспечить все необходимое для Индийского океана и других театров военных действий и одновременно непосредственно выполнять Ваш главный план.

Кампания 1943 г. ясна, и мы немедленно приступаем к выполнению совместных планов и к соответствующей подготовке. Однако мы, возможно, будем вынуждены действовать в нынешнем году. Ваш план предусматривает такую вероятность, но наметьте в качестве самой ранней даты середину сентября. Возможно, что обстановка вполне сложится и раньше.

Маршалл объяснил, что Вы не были расположены торопиться с предприятием, чреватым таким серьезным риском и ужасными последствиями, до тех пор, пока Вы не сможете обеспечить значительный вклад авиацией; однако он не оставил у нас сомнений в том, что если было бы сочтено необходимым действовать раньше, то Вы, г-н президент, искренне высказали бы намерение ввести в дело без остатка все имеющиеся в распоряжении людские и материальные ресурсы. Исходя из этого мы приступаем к выполнению плана и приготовлениям. Вообще говоря, наш согласованный план — это крещендо (наращивание) активности на Европейском континенте, начиная со всевозрастающего воздушного наступления ночью и днем и все более частых и крупных по масштабу налетов, и рейдов, в которых примут участие войска Соединенных Штатов.

Я согласен с предложением, содержащимся в Вашей телеграмме от 2 апреля, о том, что Вам следует просить Сталина немедленно прислать двух специальных представителей для встречи с Вами по поводу Ваших планов.

Во всяком случае невозможно будет скрыть огромные приготовления, которые потребуются, но, поскольку все побережье Европы — от мыса Нордкап до Байонны — открыто для нас, мы должны ухитриться ввести врага в заблуждение относительно масштаба, времени, метода и направления наших ударов. В самом деле, следует обсудить, не следует ли сделать публичное заявление о том, что наши две страны полны решимости вместе двинуться в Европу в благородном братстве по оружию в великой борьбе за освобождение измученных народов*. 

{{*Лучезарный оптимизм послания Черчилля, как это вскоре доказали события, не был полностью оправдан. 12 апреля Маршалл сообщил заместителю начальника штаба армии США генералу Джозефу Т. Макнарни, что «фактически все в принципе согласны с нами», однако «многие, если не большинство», имеют «оговорки относительно того или другого».
Как пишет биограф начальника имперского штаба сухопутных войск генерала Алана Брука, он и его коллеги не «связали» себя с операцией по вторжению в Европу через Ла-Манш в 1942-м или даже в 1943 г., а просто согласились с желательностью произвести высадку, если — и только если — условия того времени позволили бы считать возможным ее успех.
То обстоятельство, что Черчилль и его партнеры не смогли сделать его оговорки до конца ясными, привело позже к значительным затруднениям.
Как вспоминает его начальник штаба Хастингс Исмей: «Наши американские друзья, удовлетворенные, отправлялись домой под ошибочным впечатлением, что мы приняли на себя обязательства [по операции вторжения через Ла-Манш]... Ибо, когда после весьма тщательного изучения вопроса мы должны были сказать им... что мы, безусловно, возражаем против этого, они сочли, что мы нарушили данное им слово».}}

12 апреля 1942 г. Сталин получил личное послание от Рузвельта с предложением направить наркома иностранных дел Молотова в Вашингтон:

«К несчастью, географическое расстояние делает нашу встречу практически невозможной в настоящее время. Такая встреча, дающая возможность личной беседы, была бы чрезвычайно полезна для ведения войны против гитлеризма. Возможно, что, если дела пойдут так хорошо, как мы надеемся, мы с Вами сможем провести несколько дней вместе будущим летом близ нашей общей границы возле Аляски. Но пока что я считаю крайне важным с военной и других точек зрения иметь что-то максимально приближающееся к обмену мнениями.

Я имею в виду весьма важное военное предложение, связанное с использованием наших вооруженных сил таким образом, чтобы облегчить критическое положение на Вашем западном фронте. Этой цели я придаю огромное значение.

Поэтому я хотел бы, чтобы Вы обдумали вопрос о возможности направить в самое ближайшее время в Вашингтон г-на Молотова и доверенного генерала. Время имеет большое значение, если мы должны оказать существенную помощь. Мы предоставим в их распоряжение хороший транспортный самолет, и они смогут совершить перелет туда и обратно в две недели.

Предлагая эту поездку, я не хочу действовать, каким бы то ни было образом минуя моего друга г-на Литвинова, как он это сам поймет, но предлагаемый мною визит поможет нам выиграть время.

Я предлагаю такую процедуру не только из соображений секретности, которая является столь необходимой, но и потому, что мне нужен Ваш совет, прежде чем мы примем окончательное решение о стратегическом направлении нашей совместной военной акции.

Я послал Гопкинса в Лондон в связи с этим предложением.

Американский народ в восторге от замечательной борьбы Ваших вооруженных сил, и мы хотим Вам оказывать помощь в уничтожении гитлеровских армий и материальных сил лучше, чем мы это делали до сих пор.

Шлю искренний привет. Рузвельт.»

Вспоминает Главный маршал авиации Голованов А.Е., в тот момент командующий Авиацией дальнего действия:

«Как-то в середине весны 42-го Сталин спросил:

— Как вы думаете, сколько понадобится времени, чтобы слетать в Квебек и обратно с двухдневной остановкой?

Прикинув среднюю скорость самолета и расстояние, отделяющее Москву от Квебека, я ответил, что при самих благоприятных условиях на это потребуется, как минимум, десять-двенадцать суток. 

— А при не совсем благоприятных? — спросил Сталин.

— Вряд ли можно ответить на этот вопрос, товарищ Сталин. Ведь даже летчика, умеющего летать в любых погодных условиях, могут не принять на закрытый туманом или еще по каким-либо причинам аэродром.

Не знаю, удовлетворил ли Сталина мой ответ, но к вопросу о полете в Квебек он в разговорах со мной не возвращался. Вскоре, однако, Сталин осведомился у меня:

— Как лучше и быстрее попасть в Вашингтон самолетом?

Ответить сразу я, естественно, не мог и попросил время для прикидки всяких возможных вариантов. Получив согласие и указание никого в это дело не посвящать, я уехал…

Пришлось надлежащим образам потрудиться, прикинуть все возможные и невозможные варианты по разным направлениям и на разных самолетах. Вопрос о полете на восток через Аляску сразу отпал, так как он занял бы много времени и был бы сопряжен с длительной подготовкой — завоз горючего и т. д. Трасса полета через Иран и далее проходила по территории государств, которые неизвестно еще как отнеслись бы к такому полету, к тому же время полета тоже получалось немалым. Лично мне наиболее выгодной и безопасной казалась трасса из Москвы на Лондон и далее через Исландию и Канаду в Вашингтон. Этот маршрут, хотя и через линию фронта, мне представлялся наиболее безопасным, даже если при всей секретности такого полета немцы через свою агентуру узнали бы, что кто-то из советского руководства собирается лететь в Вашингтон. Наверняка немцы примут всяческие меры для диверсий по возможным маршрутам этого полета, но вряд ли они подумают, что руководители государства рискнут лететь через линию фронта. Для перелета в Лондон из Москвы на самолете ТБ-7 (Пе-8) требовалось в то время около семи часов. Далее шел участок трассы, где немецкие самолеты не летают. К тому же Исландия, Канада и Америка находятся в состоянии войны с фашистской Германией, и, таким образом, самолет будет под защитой и охраной правительств этих государств.

Как я и ожидал, при докладе о разных вариантах полета в Вашингтон вариант с полетом через линию фронта вызвал некоторое недоумение. Но когда я высказал Сталину соображения, которыми я руководствовался, он признал их обоснованными. Обсуждение закончилось тем, что Сталин сказал:

— Мы вам верим и на вас полагаемся. Действуйте, как найдете нужным, так как вы в первую очередь несете за все ответственность. Но об этом полете никто знать не должен. Нужно только что-то придумать, чтобы найти для него легальный повод...

В ту пору англичане выражали готовность передать нам некоторое число боевых самолетов. «Албимайл» — так, кажется, назывался тип этого самолета. Кстати, скажу, что самолет этот оказался по своим летно-тактическим данным очень плохой, и, несмотря на то, что некоторое, очень небольшое количество этих самолетов мы взяли, они так и остались нигде не использованными. Под видом ознакомления с ними я предложил совершить в Англию первый полет. Предложение было утверждено, и началась подготовка к проведению его в жизнь. Прежде всего нужно было решить вопрос о составе экипажа. Выбор остановился на Сергее Андреевиче Асямове, которого я хорошо знал по совместной работе и полетам в Восточной Сибири. По характеру Асямов был человеком чкаловского «покроя», безупречно владеющим полетом в любых условиях и не теряющимся в самой сложной обстановке. Три года проработали мы вместе на Севере, и я не знал ни одного случая, когда в чем-либо можно было упрекнуть Асямова, разве только в том, что он был весьма напорист в полетах, но никогда эта напористость не была причиной каких-либо происшествий. Перед войной он работал в полярной авиации. Она ему, как видно, была больше по душе. Вторым пилотом к Асямову мы определили более спокойного по характеру, тоже полярного летчика Пусэпа, а штурманами назначили Штепенко и Романова.

Когда с нашей стороны приготовления закончились, мы связались с англичанами и, получив от них все данные, необходимые для полета, через несколько дней ожидания подходящей погоды отправили экипаж Асямова по намеченной трассе. Командир корабля Асямов и его экипаж были уверены, что следующим рейсом они повезут в Англию экипажи ГВФ для перегонки английских самолетов. Казалось, все до мелочей было предусмотрено. Руководство АДД, никакого особого участия в подготовке полета намеренно не принимало. Даже все данные для полета мы получали через ГВФ. Все вопросы решал командир дивизии полковник В. И. Лебедев, в дивизию никто из нас не выезжал. Одним словом, внешне какого-то особого внимания к этому полету никто не проявлял, ибо специальные полеты были для нас явлением повседневным.

Но случилось непредвиденное... Вылетев 28 апреля в 19 часов 05 минут, экипаж Асямова, как и ожидалось, через семь часов десять минут полета 29 апреля прибыл к месту назначения.  Было еще темно, самолет в воздухе дождался рассвета и благополучно произвел посадку на аэродроме Тилинг в 4 часа 00 минут по Гринвичу. В 6 часов 25 минут семь человек, включая четверых из состава экипажа, на приготовленном для них самолете вылетели с аэродрома Тилинг в Лондон, где и приземлились в 9 часов 05 минут, о чем мы получили сообщение из посольства в Англии. О благополучном прилете нашего экипажа в Англию мною было доложено Сталину. Мы были довольны тем, что наши предположения оправдались. Но наша радость оказалась преждевременной. Видимо, в Лондоне те, кому следует, узнали об истинном назначении прилета нашего самолета.

На следующий день майор С. А. Асямов в сопровождении членов нашей военной миссии полковника Пугачева, инженера 2-го ранга Баранова и помощника военного атташе по авиации майора Швецова в 9 часов утра вылетел из Лондона в Тилинг на английском самолете типа «Фламинго». На самолете, кроме наших товарищей и четырех членов английского экипажа, находились офицер связи воздушного министерства Вильтон и офицер связи подполковник Эдмондс, оба — разведчики. Самолет благополучно прибыл в Тилинг, а затем вылетел в Ист-Форчун (как впоследствии сообщило воздушное министерство, для осмотра аэродрома и самолетов). Из Ист-Форчун самолет вылетел в Лондон. В районе Йорка, в 200 милях от Лондона, с ним произошла авария, в результате которой все десять человек, находившиеся в самолете, погибли.

Что же это была за авария?

Оказывается, самолет воспламенился в воздухе и развалился на части. Наши товарищи были опознаны лишь по остаткам одежды.

Как в таких случаях водится, в советское посольство в Лондоне явились бригадир Файербрас, другие английские официальные лица для выражения сочувствия от имени имперского генерального штаба и предложили главе нашей военной миссии адмиралу Н. М. Харламову или назначенному им лицу принять участие в работе комиссии по расследованию причин гибели самолета». {{Голованов А. Е. Дальняя бомбардировочная. /Гл. Миссия в Америку/ — М.: ООО «Дельта НБ», 2004. — 630 с.}}

Из доклада заместителя заведующего 10-м отделом НКИД М. Юнина:

«К месту катастрофы на автомобиле выехали товарищи Харламов, военные атташе Скляров, Стукалов и советник посла Новиков. Товарищ Харламов сообщил посольству, что самолёт воспламенился в воздухе и начал разрушаться на части. Очевидно, что-то произошло в баках с горючим. Все 10 человек, находящиеся в самолёте, сгорели. Тела сильно обезображены, и установить личность погибших очень трудно. Товарищ Харламов и его спутники опознали наших товарищей по остаткам одежды и другим признакам. Тела погибших завтра будут доставлены в Лондон и преданы кремации. Приезжавший в посольство бригадир Файербрес для выражения сочувствия от имени Генерального штаба, предложил Харламову лично или назначенному им лицу принять участие в комиссии по расследованию причин гибели самолёта... {{ ЦАМО, ф. 39, оп. 11515, д.2, л. 59}}

Товарищ Харламов, вернувшийся с места катастрофы, доносит следующее. «1 мая лично расследовал обстоятельства катастрофы. Опросом свидетелей установлено: В 17:25 30 апреля двухмоторный пассажирский самолёт типа «Фламинго», на котором летели члены миссии, был замечен на высоте 400 – 500 метрах в районе аэродрома Линтел, близ Йорка. В момент, когда самолёт находился в нормальном полёте, появилась струя дыма со стороны левого мотора. Лётчик сделал разворот в сторону аэродрома, очевидно, пытаясь дотянуть до него. Во время разворота произошло воспламенение центрального бака, в результате чего отвалилась целиком левая консоль. Неуправляемый самолёт перешёл в крутое пикирование и с разворотом, с углом близким к 90 градусам, ударился о землю и сгорел. Весь экипаж в составе десяти человек погиб. Оторванное крыло упало на расстоянии 500 метров от места катастрофы. С момента появления дыма до начала разрушения самолёта, по показаниям очевидцев, прошло не более пяти секунд. Причину воспламенения бензина можно установить только предположительно, так как самолёт сгорел дотла». {{ ЦАМО, ф. 39, оп. 11515, д. 1, л. 61}}

Вот что поведал писатель Ф. И. Чуев:

«В 1971 году вместе с маршалом Головановым мне довелось быть на тридцатилетнем юбилее дальнебомбардировочного авиационного полка, в списки которого навечно зачислен майор С. Асямов. Там я познакомился с Энделем Карловичем Пусэпом, седым, усатым ветераном… Был торжественный ужин, и я сидел за столом рядом с Пусэпом. Энедель Карлович – маленький, собранный, он и за столом всё делал как-то по-особому аккуратно, тщательно.

— Мы среди экипажа решили разыграть на спичках – сказал он мне, – кому лететь с англичанами в Тилинг. Я вытащил спичку с головкой, и это означало, что полетит Серёжа Асямов. А то бы сейчас он тебе рассказывал об этом, а не я...». {{ Чуев Ф. И.  Ветер истории. Роман-газета – 1999, № 14. – С. 39.}}

Вернемся к воспоминаниям Голованова А.Е.:

«Стало очевидно, что некоторые высокопоставленные лица в Великобритании знали о готовившейся встрече руководителей нашего государства с президентом Соединенных Штатов Америки и явно не желали ее. Поскольку пресечь или отдалить эту встречу обычными дипломатическими путями (а этих путей в дипломатии всегда имеется великое множество) уже оказалось невозможным, эти лица пошли на крайние меры, надеясь если не сорвать, то во всяком случае поелику возможно оттянуть ее. Ведь эта встреча должна была решить вопрос об открытии второго фронта в Европе в 1942 году, к чему склонялся президент США Рузвельт и против чего категорически возражал премьер Великобритании Уинстон Черчилль.

Все было сделано по всем правилам искусства: погиб экипаж английского самолета, погибли два представителя английского государственного ведомства. Для расследования происшествия назначена специальная комиссия, в которой предложено принять участие и нам. Простые люди в Англии могли искренне поверить в происшедшее несчастье. У нас такой веры не было... Было достаточно обоснованное мнение, что свидания руководителей Советского государства с президентом США наши английские коллеги не хотят и пытаются всячески отдалить встречу Сталина с Рузвельтом. В истории Англии, как мы знаем, подобные «случаи» бывали не один раз. Уверенность в безопасности нахождения наших советских людей на территории союзного государства оказалась преждевременной.

Самолет без своего командира, казалось, был обречен на длительную стоянку на аэродроме Тилинг, так как доставка туда другого летчика, которого теперь не хватало в составе экипажа, потребовала бы немало времени.

Не стало нашего прекрасного, широкой русской души товарища... Сколько раз летал он в бой, в глубокие тылы гитлеровской Германии и беззаветно выполнял свой воинский долг! Сколько энергии вложил в разгром фашистских полчищ под Москвой, и думал ли он когда-нибудь, что погибнет в небе у наших союзников, лишенный возможности защитить себя!

Известие о гибели Асямова произвело сильное впечатление на Сталина. Он долго молчал, а потом, покачав головой, сказал:

— Да, хорошие у нас союзники, ничего не скажешь! Гляди в оба и во все стороны. — Вновь помолчал и спросил: — Ну что же нам теперь делать? Встреча с Рузвельтом должна обязательно состояться! Вы еще что-нибудь можете предложить?

— Могу, товарищ Сталин, — ответил я, так как вопрос этот нами уже был продуман. — Летчик Пусэп, находящийся сейчас в Англии, является командиром корабля. Он полярный летчик, привыкший по многу часов летать на Севере без посадки, да и во время войны ему приходилось подолгу быть в воздухе, поэтому он один приведет самолет домой. Здесь мы пополним экипаж, и можно будет отправляться в путь.

— Вот как! А вы уверены в этом?

— Да, уверен, товарищ Сталин.

— Ну что же, действуйте!

Велико было удивление англичан, когда тяжелый четырехмоторный бомбардировщик с одним летчиком поднялся в воздух, лег курсом на восток и через несколько часов благополучно приземлился на своем аэродроме.

Вскоре после возвращения самолета я был у Сталина. Он спросил, можно ли лететь к Рузвельту, и, получив утвердительный ответ, дал указание готовить самолет для полета в Вашингтон. Взглянув внимательно на меня, сказал, что в Америку полетит Вячеслав Михайлович Молотов.

— Этого никто не должен знать, — продолжал Сталин. — Чем быстрее будет организован полет, тем лучше. Ответственность за этот полет лежит лично на вас».{{ Голованов А. Е. Дальняя бомбардировочная. /Гл. Миссия в Америку/ — М.: ООО «Дельта НБ», 2004. — 630 с.}}

20 апреля 1942 г. И.В. Сталин ответил Ф. Рузвельту на его послание от 12 апреля 1942 г.:

«Разрешите поблагодарить Вас за послание, которое я на днях получил в Москве.

Советское Правительство согласно, что необходимо устроить встречу В. М. Молотова с Вами для обмена мнений по вопросу об организации второго фронта в Европе в ближайшее время. В. М. Молотов может приехать в Вашингтон не позже 10-15 мая с соответствующим военным представителем.

Само собой, понятно, что Молотов побудет также в Лондоне для обмена мнений с Английским Правительством.

Я не сомневаюсь, что удастся осуществить личную встречу с Вами, которой я придаю большое значение, особенно ввиду стоящих перед нашими странами больших вопросов по организации победы над гитлеризмом.

Примите мой искренний привет и пожелание успеха в борьбе с врагами Соединенных Штатов Америки. И. Сталин»

22 апреля 1942 года И.В. Сталин направил У. Черчиллю очередное послание, в котором сообщил следующее:

«2. На днях Советское Правительство получило от г. Идена проекты двух договоров между СССР и Англией, существенно отличающиеся в некоторых пунктах от текста договоров, фигурировавших во время пребывания г. Идена в Москве. Ввиду того что это обстоятельство ведет к новым разногласиям, которые трудно исчерпать в порядке переписки, Советское Правительство решило, несмотря на все трудности, направить в Лондон В. М. Молотова для исчерпания путем личных переговоров всех вопросов, тормозящих подписание договоров.

Это тем более необходимо, что вопрос о создании второго фронта в Европе, поставленный в последнем Послании Президента США Рузвельта на мое имя с приглашением В. М. Молотова в Вашингтон для обсуждения этого вопроса, требует предварительного обмена мнений между представителями наших правительств.

Примите мой привет и пожелание успеха в борьбе с врагами Великобритании. И. Сталин»

В этот же день Рузвельт отвечал на послание Черчилля от 17 апреля 1942 г.:

«…сообщаю, что я восхищен соглашением, достигнутым между Вами, Вашими военными советниками и Маршаллом и Гопкинсом. Они доложили мне о единодушии во мнениях относительно предложения, которое они привезли с собой, и я очень ценю Ваше личное послание, подтверждающее это.

Я считаю, что это мероприятие приведет Гитлера в большое уныние и, вполне возможно, станет средством, с помощью которого будет достигнуто его падение. Я весьма ободрен такой перспективой, и Вы можете быть уверены, что наша армия приступит к делу с большим энтузиазмом и энергией.

Я хотел бы немного обдумать вопрос о публичном заявлении. Вскоре я дам Вам знать о моем отношении к этому вопросу...

Я получил сердечное послание от Сталина, в котором говорится, что для переговоров со мной он посылает Молотова и одного из генералов. Я предлагаю, чтобы до того, как поехать в Англию, они прибыли сюда. Дайте мне знать, если у Вас имеется другая точка зрения на этот счет.

Я весьма доволен посланием Сталина.

Хотя у нас много общих трудностей, я откровенно скажу, что сейчас мое настроение в отношении войны лучше, чем в любое другое время за последние два года.

Я хотел бы поблагодарить Вас за сердечный прием, оказанный Маршаллу и Гопкинсу».

Черчилль 24 апреля 1942 г. отреагировал на предыдущее послание Рузвельта следующим образом:

«Что касается той части Вашей телеграммы <от 22 апреля 1942 г.>, где говорится о поездке Молотова, то я получил послание от Сталина о том, что он направляет сюда Молотова для обсуждения некоторых расхождений в текстах проекта нашего соглашения, которые он хочет урегулировать как можно быстрее. Возможно, что он даже находится уже в пути. Вы поймете, что я не могу в данное время предложить ему изменить порядок его визитов. Поэтому, если и когда Молотов прибудет к нам, я предполагаю согласиться на обсуждение наших проектов и надеюсь расчистить путь от основных трудностей. Однако я предложу ему, чтобы затем он направился в Вашингтон и встретился с Вами до того, как что-либо будет окончательно подписано».

А 25 апреля 1942 г. У. Черчилль благодарит И.В. Сталина в короткой телеграмме:

«Весьма Вам благодарен за Ваше послание от 23 апреля. Мы, конечно, будем приветствовать визит г-на Молотова, с которым, я уверен, мы сможем проделать много полезной работы. Я очень рад, что Вы находите возможным разрешить этот визит, который, я уверен, будет весьма ценным».

26 апреля 1942 года президент США Ф. Рузвельт выразил через океан недовольство премьер-министру Великобритании У. Черчиллю в связи с невыполнением ранее согласованных объемов и сроков поставок для русских:

«Сегодня утром я ознакомился с Вашей телеграммой, адресованной Гарри, относительно доставки грузов в Россию.

Я весьма обеспокоен этим, потому что опасаюсь не только политических отзвуков на это в России, но еще более — того обстоятельства, что наши поставки не попадут туда быстро. Мы приложили огромные усилия, чтобы начать наши поставки, и их задержка, за исключением случаев, вызванных совершенно непреодолимыми препятствиями, кажется мне серьезной ошибкой.

Я все же очень надеюсь, что Вы сможете пересмотреть вопрос о количественном составе ближайших конвоев, с тем чтобы материалы, скопившиеся в Исландии, могли дойти до места назначения, и я надеюсь, что при любых разговорах, которые Иден, возможно, будет иметь с русским послом, они будут ограничены тем, что он скажет ему о трудностях и будет просить о сотрудничестве в обеспечении движения конвоев, вместо того чтобы твердо заявлять об ограниченном числе кораблей, которые могут быть включены в состав конвоев.

Я могу внести и внесу здесь некоторые срочные коррективы, однако я решительно предпочел бы, чтобы мы в данное время не искали нового взаимопонимания с Россией относительно объема наших поставок ввиду неизбежной атаки на ее войска. Мне кажется, что любое сообщение Сталину в данное время о том, что наши поставки по какой бы то ни было причине приостанавливаются, будет иметь самый неблагоприятный эффект».

28 апреля 1942 г. Черчилль уже оправдывался перед Рузвельтом:

«На ваш <от 26 апреля 1942 г.> …  Каждый рейс этих конвоев сейчас требует крупной операции флота. При самых лучших намерениях число конвоев не может быть больше, чем 3 в 2 месяца. Один конвой (PQ 15) в ограниченном составе 25 торговых судов только что отправился. Принимая во внимание то, о чем Вы говорите мне, мы готовы в свете опыта, полученного от этого конвоя, рассмотреть вопрос о том, можно ли в составе будущих конвоев увеличить число торговых судов до 35. Конвой должен прибыть в северные русские порты примерно через 10 дней. А пока мы уславливаемся, чтобы для следующего конвоя (PQ 16), который должен выйти из Исландии 17 мая, были загружены 35 торговых судов. Однако 35 судов — это абсолютный максимум в пределах допустимого риска, когда еще нет опыта в отношении масштаба вражеского нападения...*

{{* Главнокомандующий флотом метрополии адмирал Джон Товей считал, что «до тех пор, пока [немецкие] аэродромы в северной Норвегии не будут нейтрализованы или пока темнота не окажет некоторую помощь, конвои не должны направляться». 18 мая первый морской лорд (начальник штаба военно-морских сил) Дадли Паунд писал адмиралу Эрнесту Дж. Кингу, что «все это дело является в высшей степени ненадежной операцией, в которой мы уязвимы со всех сторон». Адмирал Кинг отнесся к этому с полным пониманием}}.

4 мая 1942 г. Черчилль в очередном послании жаловался Рузвельту о тяжелом положении, в котором оказалась Великобритания и что ждет ее в дальнейшем, если русские дрогнут:
 
«Когда я вспоминаю, с каким нетерпением ожидал и молился, чтобы Соединенные Штаты вступили в войну, мне трудно понять, как сильно ухудшилось положение Англии в результате того, что случилось после 7 декабря. Мы потерпели величайшую в нашей истории катастрофу в Сингапуре, и нас ожидает масса других несчастий…

Весь левантийско-каспийский фронт теперь полностью зависит от успеха русских армий. Боюсь, что весной немцы нанесут России самый страшный удар. Непрерывно растет угроза Мальте. В Триполи Роммелю поступают крупные подкрепления на его пути в Киренаику...

Вы знаете, что случилось с армией, которую мы надеялись собрать на левантийско-каспийском фронте, и как почти вся она была переброшена в Индию и Австралию, и, безусловно, поймете, в каком затруднительном положении мы окажемся, если русская оборона Кавказа будет сломлена».

А товарищ Сталин продолжал настойчиво требовать обещанного союзниками, направляя У. Черчиллю очередную просьбу 6 мая 1942 г.:

«Секретно.

У меня просьба к Вам. В настоящее время скопилось в Исландии и на подходе из Америки в Исландию до 90 пароходов с важными военными грузами для СССР. Мне стало известно, что отправка этих пароходов задерживается на длительный срок по причине трудностей организации конвоя 2 английскими морскими силами.

Я отдаю себе отчет в действительных трудностях этого дела и знаю о жертвах, которые понесла в этом деле Англия.

Тем не менее я считаю возможным обратиться к Вам с просьбой сделать все возможное для обеспечения доставки этих грузов в СССР в течение мая месяца, когда это нам особенно нужно для фронта.

Примите мой искренний привет и пожелания успеха. И. Сталин».

Ответ Уинстона Черчилля Иосифу Виссарионовичу Сталину был доставлен 11 мая 1942 года. Премьер-министр Соединенного Королевства выразил требование к советскому лидеру повысить уровень ответственности за обеспечение безопасности морских конвоев при их следовании по Северному морскому пути:

«Я получил Вашу телеграмму от 6 мая и благодарю Вас за Ваше послание и приветствия. Мы решили пробить путь к Вам с максимальным количеством военных материалов. Вследствие наличия «Тирпица» и других вражеских надводных кораблей в Тронхейме проход каждого конвоя стал серьезной морской операцией. Мы будем про¬должать делать все, что в наших силах.

Несомненно, Ваши морские советники уже указали Вам на опасности, которым подвергаются конвои от нападения вражеских надводных сил, подводных лодок и с воздуха с различных находящихся во вражеских руках баз, расположенных вдоль всего пути следования конвоя.

Из-за неблагоприятных условий погоды масштабы нападений, которые немцы пока в состоянии осуществлять, значительно меньше, чем те, которых мы можем с достаточным основанием ожидать в будущем.

Мы бросаем все наши пригодные ресурсы для разрешения этой проблемы, ослабив с риском для себя наши эскорты конвоев в Атлантике для этой цели, и как Вам, несомненно, известно, мы потер¬пели тяжелые морские потери при проведении этих операций.

Я уверен, что Вы не будете возражать против моей полной откровенности и против того, что я обратил особое внимание на необходимость увеличения помощи, оказываемой военно-морскими и военно-воздушными силами СССР в обеспечении безопасного прохода конвоев.

Для получения Вами значительной части материалов, которые грузятся на пароходы в Соединенном Королевстве и в США, важно, чтобы военно-морские и военно-воздушные силы СССР ясно понимали, что они должны быть в значительной мере ответственными за конвои, будь то прибывающие или возвращающиеся, в районе к востоку от меридиана 28° восточной долготы в водах, которые находятся за пределами видимости мурманского побережья.

От вооруженных сил СССР требуются следующие виды дальнейшей помощи:

а) усиленная и более решительная помощь со стороны надводных сил СССР;

b) предоставление бомбардировщиков с радиусом действия, достаточным для того, чтобы подвергать сильным бомбардировкам во время прохождения конвоев в зонах Нордкапа аэродромы, используемые немцами;

c) выделение истребителей дальнего действия для прикрытия конвоев в той части пути, когда они приближаются к Вашим берегам;

d) авиационные и судовые патрули против подводных лодок.

Когда я завтра вечером (в воскресенье) буду выступать по радио, я намерен сделать заявление, предупреждающее немцев о том, что, если они начнут химическую войну против русских армий, мы, конечно, сразу же отплатим Германии тем же».

И. В. Сталин уже на следующий день, 12 мая 1942 года, ответил У. Черчиллю:

«Я получил Ваше послание 11 мая и приношу Вам благодарность за обещание принять меры по максимальной доставке военных материалов в СССР. Мы вполне понимаем, какие серьезные трудности при¬ходится преодолевать Великобритании и какие тяжелые морские потери Вам приходится нести, осуществляя эту большую задачу.

Что касается Вашего предложения относительно принятия более крупных мер со стороны воздушных и морских сил СССР для охраны транспортов на указанном Вами участке, то можете не сомневаться, что все возможное с нашей стороны будет незамедлительно предпринято. При этом, однако, надо учесть, что наши морские силы, как Вам известно, весьма ограничены, а воздушные силы в своем громадном большинстве поглощены работой на фронте.

Примите мой искренний привет. И. Сталин»

Из воспоминаний Главного маршала авиации Голованова А.Е.:

«...В одну из майских ночей позвонил А. Н. Поскребышев и передал, что мне нужно приехать в Кремль. Я поинтересовался, кто сейчас у Сталина.

— Моряки, — ответил Александр Николаевич.

За семь минут дороги я так и не смог себе представить, зачем я понадобился Сталину при докладе моряков.

Войдя в кабинет Верховного, я увидел там наркома Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецова, командующего военно-морской авиацией генерала С. Ф. Жаворонкова, командующего ВВС генерала А. А. Новикова, В. М. Молотова, Г. М. Маленкова и некоторых других товарищей. Было видно, что меня ждали.

— Нужно помочь морякам, — обратился ко мне Сталин. — Караваны судов, идущие из Англии, несут большие потери от авиации противника. Нужно пресечь ее деятельность.

Пока я мало что понял, так как у моряков была своя авиация, и в чем я должен помогать, мне было не совсем ясно.

— Что мы должны делать, товарищ Сталин? — спросил я.

— Вам нужно использовать свои тяжелые четырехмоторные самолеты для нанесения ударов по аэродромам противника, расположенным на территории Норвегии и Финляндии, перебазировав самолеты на северные аэродромы. Есть у вас желание помочь в этом деле?

— Конечно, товарищ Сталин, но я хотел бы знать, откуда эти самолеты будут работать.

— Пойдите вместе с Маленковым, Новиковым и моряками в другую комнату, ознакомьтесь со всем и дайте нам ваши предложения.

Мы вышли, и меня ознакомили с задачами, которые предстояло выполнить, ознакомили также и с аэродромами, откуда должны были летать наши самолеты. К моему удивлению, на названных аэродромах длина летного поля была всего лишь 800 метров и подходы к ним закрыты сопками. О полетах тяжелых кораблей с таких аэродромов не могло быть и речи.

— Кто же посоветовал товарищу Сталину использовать тяжелые воздушные корабли на аэродромах, на которые они не могут сесть и с которых им с боевой нагрузкой не взлететь? — спросил я у Г. М. Маленкова.

Ответа не последовало.

— Предложение это несерьезное, — обратился я опять к Маленкову, — и нужно об этом прямо сказать товарищу Сталину.

— Решение уже фактически принято, и вам нужно подумать, как его выполнить, — услышал я в ответ. — Товарищу Сталину доложено, что ваши самолеты могут летать с этих аэродромов, если вы этого захотите. Поэтому вам нужно продумать все и не спешить с заключениями.

Я понял, что, говоря так, Маленков как бы предупреждал меня, что этот вопрос уже докладывался Сталину и тот поставлен в известность, что Голованов, видимо, будет отказываться от выполнения данной задачи, начнет приводить всякие доводы, к чему нужно быть готовым.

— Могу ли я знать, кто внес это предложение? — осведомился я. Ответа опять не последовало.

— Ну что ж, пойдемте докладывать, — сказал я.

Войдя к Сталину и встретив его вопрошающий взгляд, я сразу доложил, что названные аэродромы не могут принять тяжелые самолеты.

— Вы что, шутите? — спросил Сталин. — Товарищи же говорят, что предложенные аэродромы годны для этих самолетов!

— Аэродромы, товарищ Сталин, для этих самолетов непригодны, — ответил я.

Все молчали.

— Вы хотите, чтобы караваны судов дошли до нас?

— Хочу, товарищ Сталин.

— Так в чем же дело?

— Дело в том, что на предложенные аэродромы эти самолеты сесть не могут, не смогут также с них и взлететь.

— Зачем же мы тогда строим такие воздушные корабли? Придется отобрать у вас и завод и самолеты.

— Ваша воля, товарищ Сталин...

— Мы видим, вы просто не желаете бить фашистов? — услышал я. Разговор принимал нехороший оборот. Таким тоном Сталин со мной еще ни разу не разговаривал.

— Я могу сам пойти на первом корабле на указанный аэродром и разбить машину при посадке, товарищ Сталин, — отвечал я. — Но я не имею права бить людей и самолеты и не принять мер, зависящих от меня, чтобы этого не случилось. Я не знаю, кто мог внести вам такое безграмотное предложение.

Наступила длительная пауза. Решительные ответы возымели свое действие. Нужно было или отдавать приказ о перебазировании тяжелых воздушных кораблей, или отказываться от этой неразумной затеи. Желающих взять на себя ответственность за проведение этой операции не находилось. Еще раз подтвердилась истина, что куда легче давать всякие советы и предложения, да еще такие, в которых дающий советы не разбирается, чем самому их выполнять.

Ни к кому не обращаясь, Сталин сказал:

— Что же мы будем делать?

Ответа не последовало.

«А почему все-таки решили, что эту работу должны выполнять тяжелые самолеты? Почему уперлись в невозможное, когда есть возможное?» — думал я.

— Вы сами можете что-либо предложить? — услышал я голос Сталина, обращенный ко мне.

— Мне не совсем понятно, товарищ Сталин, почему все уперлось в тяжелые корабли.

— У вас есть другие предложения? — спросил он.

— Я считаю, что поставленную задачу вполне можно решить самолетами Ил-4. Все аэродромы, где базируется авиация противника, находятся в радиусе действия этих самолетов. Аэродромы, которые предлагаются, для базирования Ил-4 подходящие.

— Вы убеждены, что Ил-4 выполнят поставленную задачу?

— Да, убежден. Они выполнят ее лучше, чем тяжелые корабли.

— Вы берете на себя ответственность за это?

— Да, беру.

— Ну что же, тогда давайте так и решим, — заключил Сталин.

Ни единого возражения присутствующими не было высказано. Так закончился столь неприятно начатый разговор, предотвративший неоправданные потери.

Во исполнение решения Ставки к 20 мая 26 лучших экипажей из дивизии полковника В. Д. Дрянина перебазировались на один из северных аэродромов, где и была сформирована оперативная группа, приступившая к выполнению поставленных задач: уничтожению самолетов противника на аэродромах Лакcельвен, Хейбугтен, Луостари, Киркенес и других. В связи с важностью поставленной задачи группу возглавил командир дивизии полковник В. Д. Дрянин. Надо сказать, что эффективность работы этой группы была весьма высокой. Пробыв на Севере около месяца, группа возвратилась в свои части. Однако в сентябре эта группа вновь была перебазирована на Север, где опять обеспечивала проводку караванов союзников в течение месяца. Эта работа велась и в последующие годы».

А вечером 19 мая 1942 года бомбардировщик ТБ-7 (Пе-8) под командованием майора Э. Пусепа взлетел с подмосковного аэродрома Раменское. На борту находился заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров и Нарком иностранных дел В. М. Молотов. Он направлялся в Лондон и Вашингтон, чтобы обсудить с Премьер-Министром Великобритании У. Черчиллем и Президентом США Ф. Рузвельтом ключевые вопросы совместной борьбы против нацистской Германии. Сталин отказался от предложения президента США Ф. Рузвельта использовать американский транспортный самолет для трансатлантического перелета советской делегации.

Пролетев над линией фронта южнее Старой Руссы, советский самолет направился к Швеции, а затем к берегам Шотландии. Утром 20 мая, благодаря британским радионавигационным службам, экипаж успешно приземлился на аэродроме Тилинг. Э. Пусеп уже бывал здесь ранее, когда вторым пилотом летел с капитаном С. Асямовым, погибшим в этом полете.

Из Тилинга В. М. Молотов и сопровождающие отправились в Лондон на поезде. В тот же день Молотов отправил в Москву первое сообщение.

Телеграмма В. М. Молотова из Лондона, полученная в Москве в 7:40 21 мая 1942 года.

«1. Самолет благополучно приземлился в Тилинге в 8 часов по московскому времени. Перелет занял 10 часов 15 минут. Приходилось обходить грозовые облака.
2. Поездом прибыли на станцию Брунсман Парк, под Лондоном, где были встречены Иденом.
3. Принял предложение английского правительства и остановился в Чекерсе (под Лондоном), в загородной резиденции премьера, где останавливался Гопкинс и другие.
4. При встрече с Иденом условились начать с утра 21 мая переговоры в кабинете Черчилля, из разговоров заключаю, что с самого начала Черчилль вступит в переговоры.
5. Не обошлось без почетных караулов в Тилинге и Чекерсе. Были и киносъемки. Но обещали не допускать публикации раньше времени.
6. Сегодня же свяжусь с Литвиновым о подготовке перелета в США предположительно через 3–4 дня.
7. Придется за это время проверить состояние моторов на нашем самолете, так как за полтора часа до посадки один мотор дал течь; и эта течь продолжалась и при посадке.

Молотов. 20.05.1942»

20 мая 1942 года товарищ Сталин читал очередное послание У. Черчилля:

«Конвой, состоящий из тридцати пяти пароходов, отбыл вчера с указаниями пробить себе дорогу к Вам. Располагая приблизительно сотней бомбардировщиков, немцы подстерегают эти пароходы и ох¬ранение. Наши советники считают, что в случае если нам опять не будет благоприятствовать погода, затрудняющая действия немецких воздушных сил, то нам следует ожидать, что большая часть пароходов и военные материалы, находящиеся на них, будут потеряны.

Как я отметил в своей телеграмме от 9 мая, очень многое зависит от степени, в какой Ваши бомбардировщики дальнего действия могут бомбардировать между 22 и 29 мая аэродромы противника, включая и находящийся в Бардуфоссе. Я знаю, что Вы сделаете все, что окажется в Ваших силах.

Если счастье не будет сопутствовать нам и конвой потерпит весьма большие потери, то единственное, что мы можем сделать, — это задержать дальнейшую отправку конвоев до тех пор, пока мы не будем располагать большим морским пространством, когда лед отступит в июле к северу».