Зарисовки из хрущевки. Ваза

У моей бабушки была любимая Ваза.
Нет, не антикварная, как вы наверное решили, не семейная ценность, передаваемая поколениями женщин из рук в руки, как младенец. Обычное такое произведение полёта фантазии советского периода, но почему-то синяя, огромная и с золотыми цветами по синим бокам.
Кто и когда подарил ей этот шедевр стеклодувов, уже и не спросить и не узнать, не выведать за чашкой чая уютным вечером.
Но Ваза гордо стояла посреди лакированного стола в гостинной. Называя проходной зал в хрущевке этим модным словом, я конечно же отдаю дань уважения современникам. Иначе не поймут. Не прочувствуют. Гостинная была по форме как вагон трамвая, но уютная, любимая, с диваном у стены, на котором я так сладко засыпала под боком у любимой бабушки, рассматривая рисунок на ковре. Всем же понятно, что на стене висел ковер? По-другому и быть не могло, ведь у стены спал ребенок, стена была холодной. Да и красиво это было. Ковер был узбекский, где-то и когда-то приобретённый, добытый, ещё в период жизни во Владивостоке, где мой дедушка служил военно-морским офицером, капитаном судна.
Но я отвлеклась...
Над столом с Вазой висела чудесная полка с книгами, верными моими друзьями и свидетелями всех дождливых маятных вечеров, когда телевизор показывал разве что Съезд ЦК КПСС или прелестный "Сельский час ", с захватывающими рассказами о достижениях сельского хозяйства и честными тружениками полей и нив.
Поэтому полка - моя верная соратница, подруга и портал в другие миры. Конечно же за новыми впечатлениями, пахнущими старой бумагой, тайной, типографской краской, я с упорством обезьяны лезла по столу. Опасное соседство Вазы, а большая буква здесь не случайна, меня ничуть не беспокоило. Что мне Ваза, когда меня ждет Вальтер Скотт с его рыцарями, карликами, воздушными дамами!
И вот, в жаркий летний полдень, загнанная со двора как упрямый баран, с целью быть накормленной и спрятанной от зноя, ну и соблюдения режима ради, я маялась и протестовала против тихого часа - верного спутника всех бестолковых и не понимающих своего счастья детей.
Спать я конечно же отказывалась. Ну помилуйте, какой дневной сон , когда тебе 10 лет! Ты полна сил, в тебя немыслимыми усилиями впихнули суп за обедом, потом второе и компот. Ты уже выстояла, выдержала битву , пряча хлеб под тарелку и за щеку, умудряясь не прожевать и не проглотить его, отстаивая факт его наличия в твоем рационе. А тут спать!
И вот, я, карабкаюсь на стол, в поисках книги, дабы скоротать ненавистный тихий час и потом с новыми силами выпорхнуть во двор к таким же как и я бунтаркам, свободным и лёгким, открытым новым впечатлениям и эмоциям.
Лезу, игнорируя Вазу. С большой буквы пишу я это слово неспроста. В то счастливое время любая посуда , стоявшая в гостинной - была не просто посуда. Это была реликвия, это был предмет, с которого бережно стиралась пыль, который нёс в себе столько смысла. Да, вот, смотрите, у нас на столе Ваза, она прекрасна, величественна и горда. В праздник она наполнена цветами и венчает собой стол. А в будни она самодостаточна и говорит вам, случайным гостям, заглядывающим в комнату с жадным любопытством, что мы умеем видеть красоту в мелочах!
И, конечно, как в дурном кино, Ваза от моих гимнастических потуг, зашаталась и... грохот, звон стекла и необратимое случилось.
Как же мне было стыдно, о это чувство стыда, которому нет конца и края!
Грустные глаза бабушки, вбежавшей в комнату, понимание необратимости и какого-то неподдельного горя.
- Марина, ну скажи, ну зачем ты ползала по столу? Почему ты не попросила достать тебе любую из книг? Почему, наконец, не убрала Вазу, залезая на стол?
Что я могла ответить на это?
Конечно же я начала выть. На одной протяжной ноте, громко, душевно, так чтоб весь район слышал в открытые окна насколько мне стыдно и горько от содеянного.
Спать мне, как вы помните, не хотелось абсолютно. Расстроенная бабушка попросила меня :
- Уйди, пожалуйста, в другую комнату и просто молча полежи. Дай мне время успокоиться.
Я ушла, побрела, с ощущением груза стыда и сожалений, но почему-то не прекращая выть.
Мне казалось , что если я заткнусь хотя бы на мгновение, она - моя любимая, чудная, звонкая и такая нестрогая бабушка не поймет насколько я расскаиваюсь в содеянном.
В тот полдень я провыла в общей сложности час или больше. Откуда только исторгались эти противные, немелодичные, трубные вопли? Откуда хватало сил каяться в процессе, на все лады, применяя достаточно богатый словарный запас?
- Простииииии меняааааа! Я не хотелааааааа! Бабулечкаааааа! - самозабвенно орала я из спальни.
- Ты же добраяаааа, я же люблю тебяааааа! Мама купиииит тебе новую вазу, еще красивеееееее!
И так далее...
Бедная моя бабушка. Как ты выдержала эту покаянную арию малолетней идиотки так долго?
Вазу склеили, повернули к зрителям целым боком, но она превратилась в постоянного свидетеля моего позора. Я конечно же снова и снова лезла на стол, но уже бережно снимая с него жертву своей скуки и дурости.