Неудачная охота

Утро выдалось сырым и прохладным. Над болотом стоял туман, а с неба сеялась мелкая водяная пыль — самая подходящая погода для охоты на болотную дичь. Натянув старый брезентовый плащ и перекинув за плечо ружьё, я двинулся к топям.

Впереди, словно рыжий метроном, сновал мой спаниель. Он то и дело оборачивался, заглядывая мне в глаза, пытаясь угадать направление. Но по мере приближения к болоту его резвость сменилась деловой сосредоточенностью. Теперь пёс бежал лёгким галопом, высоко подняв голову, весь — слух и чутьё. Спаниель — подружейная собака: его дело — поднимать птицу под выстрел. Рыжик свои обязанности знал отлично.

Внезапно пёс замер и стремительно рванул к кочке. Из-под его лап вихрем вырвался бекас. Стрелять в такую дичь нужно навскидку — малейшая задержка грозит промахом. Я резко вскинул ружьё, спустил курок — но раздался лишь сухой щелчок. Осечка! Птица, отчаянно метнувшись в сторону, исчезла в серой пелене неба.

Не теряя надежды, я перезарядил ружьё и кивнул спаниелю: 
— Ищи!

Тот рванул вперёд и вскоре, учуяв новую дичь, подал голос. Из-за куста осоки выпорхнул гаршнеп. Он нёсся, причудливо порхая, словно ночная бабочка. 
«Уж этого-то я не упущу», — уверенно подумал я и, почти не целясь, нажал на спуск. Грянул выстрел, но гаршнеп, лишь вздрогнув, ускорил полёт. Промах. То ли помешал туман, то ли я поторопился. Птица скрылась в зарослях тростника, а грохот выстрела поднял всю окрестную живность. Охоту пришлось прекратить.

— Что ж, Рыжик, видно, не наш день, — потрепал я пса по загривку. 
Он виновато вильнул хвостом, словно извиняясь за нашу общую неудачу. 
— Ничего, друг, не подфартило сегодня. Айда домой.

На обратном пути мы с псом присели отдохнуть на ствол поваленной бурей берёзы. Я по привычке выбрал место с подветренной стороны, достал бутерброды и термос. Рыжику бросил кусок подсушенного хлеба — он ловко поймал его, помял во рту и неспешно проглотил.

Мы сидели в тишине, нарушаемой лишь шелестом листьев. Деревья пленяли разнообразием осенних красок, создавая поразительный контраст с тёмно-зелёным полотном елей. Вдруг впереди, метрах в пятидесяти, раздался отчётливый хруст ветки. Из чащи на опушку, величаво и неспешно, вышел лось.

Это был взрослый, могучий самец. Его тёмная шерсть отливала бронзой, а мощные рога напоминали корни старого дуба. Ветер дул в нашу сторону, и зверь не чуял опасности. Он стоял, поводя ушами и слегка раздувая ноздри, словно вдыхая ароматы уходящего лета. Внезапно он повернул свою царственную голову — и наши взгляды встретились. Его тёмные, умные глаза смотрели спокойно и внимательно. В них не было ни страха, ни злобы — лишь молчаливое, полное достоинства любопытство. На меня будто смотрели глаза человека. Казалось, время остановилось. Даже Рыжик замер и притих, испуганно прижавшись к моим ногам. Лось же плавно развернулся и в мгновение ока растворился в лесной чаще, словно привидевшийся нам дух леса.

Я проводил его глазами и вдруг с неожиданной ясностью понял: поднять на это великолепное создание ружьё — настоящее кощунство. По крайней мере, для меня.

Потрепав спаниеля по голове, я встал. 
— Домой, Рыжик! Завтра сходим на куропаток.