Такси в один конец

— Яшенька, в кого ты такой шлемазл? — Сухая, как птичья лапка, рука, вывела ещё один штрих. — Папа — приличный человек, и в роду таких типешей не было. Ой-вэй!

Карл Юхимович положил кальмус из гусиного пера, на деревянную подставочку и коснулся пергамента. Через пару секунд он сокрушённо покачал головой.

— Прости, я несправедлив. Когда Бог раздавал мозги, твой папочка стоял в очереди за гордыней.

Он защелкал кнопками калькулятора, водя пальцем по знакам, выписанным на пергаменте.

— Ну конечно! — Карл Юхимович окунул кальмус в чернила и зачиркал, бормоча под нос: — Цере, а тут хатаф-камац, и кто таки тут шлемазл?

Коснувшись пальцами пергамента, он посидел несколько секунд, чувствуя, как нагреваются буквы под его рукой и довольно улыбнулся:

— Вот теперь порядок. Будь хорошим мальчиком, не подведи опять папу.

Он свернул пергамент, шаркая тапками подошёл к самому тёмному углу мастерской. Там он открыл дверку и сунул свиток внутрь.

— Я верю в тебя, мой мальчик, — сказал он, постучав по дереву.

* * *

Лёва не так богат, чтобы ездить на такси. Просто так случилось, что магазин электроники, в котором он работал, оптимизировал расходы чаще, чем продавал технику. Под последнюю оптимизацию попал грузчик, и, когда грузовик привёз кофеварки, разгружать их было некому.

Борец за равноправие Гуля вспомнила, что она девочка, а девочки кофеварки не таскают. У Мамеда пятница — священный день, и пусть скажут спасибо, что он и так целый день харамом занимается.

Лёва обречённо вздохнул. Дома его ждала любимая игра и единственный человек, с которым ему было легко: амазонка Фрейя. Ждал её голос: они никогда не встречались. Как выглядела Фрейя, Лев не знал: во всех профилях — одна и та же аватарка со стаканом кофе на фоне МГУ и ни одного личного фото. Судя по аве, у неё тонкие пальцы с розовым маникюром, потому что они попали в кадр, ещё она не выбирала выражения и разговаривала с хрипотцой, и Лёве это нравилось.

Он часто пытался представить себе Фрейю, и даже заходил в своих фантазиях очень далеко. Но только решался предложить ей встречу в офлайне, терял и голос, и перса. Лёва боялся, что она окажется уродиной, ещё больше боялся, что она окажется красавицей, и самым жутким ужасом было то, что она окажется обычной симпатичной девчонкой, и он ей не понравится. Тогда он говорил себе, что лучше остаться с её голосом и мечтами, чем потерять всё, и снова заходил в игру.

Лёва предпринял робкую попытку вырваться домой, к компу и наушникам с милым хрипловатым голосом.

— А... ты... — промямлил он, и чем ближе сходились брови директора, тем тише становился Лёвин голос. — мне... не поможе... те...?

Начальник возмущённо выкатил глаза.

— Вы и так на моей шее сидите, ножки свесив. Давай ещё туда кофеварок накидаем, чего уж там! Я ж железный, правда?

Поставив на место зарвавшегося юнца, он удалился в кабинет. Что оставалось делать? Лёва поплёлся к машине. Сверяясь с накладной, таскал он коробки с кофеварками на склад. Расставлял по полкам, зыркая исподлобья на отбивающего поклоны Мамеда. Казалось, молитва затянулась, но Лёва был не уверен, может она и должна быть такой длинной. Лёва вообще в своей жизни был очень часто не уверен.

Закончился рабочий день, временно-слабая девочка Гуля убежала на фитнес, Мамед свернул свой коврик, засейвился директор и выключил в кабинете свет, а Лёвушка выгрузил только половину товара.

— Лёва! — строго сказал управляющий. — У тебя большие проблемы с организацией. Я тебе дам книгу "Как эффективно настроить рабочий процесс", мне она очень помогла. Ну сколько можно копаться? Там груза-то... — Он посмотрел в накладную и запнулся, потом нахмурился ещё сильнее. — В общем, как всё перегрузишь, запри магазин и поставь на сигнализацию. На тебе... — директор пошуршал купюрами в кошельке. — Пятьсот рублей на такси. Ну что ты нос повесил? — Он хлопнул Лёву по плечу, и тот чуть не выронил коробку с кофеваркой. — Жизнь налаживается, домой с комфортом поедешь!

Моргнул сигналкой новенький «Поло», и директор, элегантно запахнув пальто, умчался отдыхать. Лёва проводил его грустным взглядом, посмотрел на штабеля коробок, на раздражённую рожу водителя, и у него возникло жгучее желание как можно быстрее нарушить заповедь, одну, но подходящую... Раза два, а может даже и четыре. Но он вздохнул и потащил коробку на склад. Лёва был добрый парень. Кто-то б сказал: "слабый", но мама говорила, что добрый.

Когда кузов опустел, была глубокая ночь. Ни одно такси не захотело везти его усталое тело домой. Они плели свои кружева маршрутов вдали, не приближаясь к границам мёртвой зоны вокруг Лёвушкиного магазина. Шатаясь от усталости, Лёва вышел на почти пустую улицу.

Почти, потому что прямо напротив его подворотни, на обочине, мигая аварийкой, стояло такси: старая "Волга ГАЗ-24" с помятым передним крылом. У задней дверцы опирался обеими руками на палку пожилой мужчина в потёртом коричневом костюме. Ветер развевал жидкие волосёнки, прикрывавшие обширную лысину.

Мужчина приветливо улыбнулся Лёве:

— Такси нужно, молодой человек? — во рту серо блеснула металлическая челюсть.

— Нужно, — ответил Лёва, недоверчиво осматривая машину и водителя. — Только мне далеко ехать, денег всего пятьсот рублей, а я знаю, как вы, частники, дерёте.

— Я не частник, — ответил тот, совершенно не обидевшись, — и пятьсот рублей хватит.

— Вы даже не спросили, куда ехать, — напрягся Лёва.

— А куда вам ехать? — как ни в чём не бывало, спросил водитель.

— В Тёплый стан, — с вызовом ответил Лёва.

— Я так и знал, — обрадовался таксист, — а я живу в Видном, нам по дороге. Пятьсот хватит. — Он по-птичьи склонил голову к плечу и хитро посмотрел на Лёву. — Вы напрасно беспокоитесь, молодой человек. Что я, калека, — он постучал палкой по ноге, и она отозвалась деревянным стуком, — могу сделать молодому и сильному юноше? Садитесь, садитесь, всё равно в такое время вы такси не поймаете.

Лёва оглядел вымершую улицу, освещённую редкими фонарями и решился. Он залез на заднее сидение. Водитель угнездил клюку и щёлкнул тумблером счётчика.

— А это зачем? — насторожился Лёва.

— Привычка. Мне просто нравится этот звук. Он делает время видимым.

— Это как?

Такси вырулило на пустую дорогу и медленно покатило на юг. Москва спала: ни людей, ни машин. Только пятна от фонарей ползли по рукам Лёвы, сменяясь темнотой, да тихо щёлкал старый счётчик.

— Вы очень молоды... Как вас зовут, извините?

— Лев, — нехотя ответил Лёва. Слушать старческие разглагольствования ему не хотелось, но хорошее воспитание не позволяло об этом сказать.

— Лев, — повторил водитель с уважением, — сильное имя. Отважное, грозное, безрассудное. С таким именем не сомневаются, а идут напролом и побеждают. Вам очень повезло с именем, Лев, родители сделали вам ценный подарок. А меня зовут Яков Аронович.

— Очень приятно, — вежливо сказал Лёва. Всё это настолько было не про него, что вызывало глухое раздражение.

— Так вот, вы очень молоды, Лёва, и, как все молодые, думаете, что будете таким вечно, но это не так. И я тому живое подтверждение.

Яков Аронович подмигнул в зеркало заднего вида, и Лёва, насупившись, отвернулся.

— Когда-то время было материальным: песок, текущий из одной колбы в другую, или вода, да хотя бы тиканье часов. Люди его чувствовали, они слышали, как тихо шуршат чешуйки, когда оно ползёт мимо. Люди знали, что наступит день, когда этот звук скроется вдали, и для них всё кончится, потому что они не успели. Сейчас механические часы стали редкостью. Люди носят умные часы, которые не тикают. Время стало сменяющимися цифрами: девятка сменяется нулём, и всё начинается по новой, циклично. Но жизнь-то не циклична! Вы больше не чувствуете, что время конечно и невосполнимо, живёте в иллюзии того, что девятка сменится нулём, и всё начнётся по новой, а нуля-то и нет. За девяткой — пустота. Конец времени. Смерть.

Опровергая слова старого таксиста, на фитнес-браслете Льва "01:59" сменилось на "02:00", и он с кривой улыбкой уткнулся в смартфон. Такси свернуло на пустой проспект Мира. Не было ни машин, ни людей, только колхозница с рабочим проводили удивлённым взглядом единственную движущуюся точку: старую помятую волгу.

С приборной панели донёсся какой-то писк, и водитель расстроенно вздохнул.

— Вы извините, Лёва, эта колымага жрёт столько бензина, что я не успеваю подливать. Я заеду на заправку, вы не против? Всего пять минут.

— Делайте, что хотите, — устало сказал Лёва, — только отвезите меня домой. Очень спать хочется.

— Конечно-конечно. Простите великодушно за эту задержку.

Яков Аронович свернул на ярко освещённую заправку и подкатил к колонке. Пока он заливал в бак бензин, Лёва выбрался размяться. Он зевнул так, что чуть не вывихнул челюсть, на зажмуренных глазах выступили слёзы, а, когда он их открыл, увидел старика прямо перед собой. Палка больно упёрлась Льву в ногу. Он хотел сказать что-то резкое и обидное, но застыл с открытым ртом.

Лицо водителя расплылось и и превратилось в хмурую физиономию начальника, потом в хитрое лицо Мамеда, недовольную мину Гули, поджатые губы мамы, презрительная улыбка начальника, отвращение в глазах Гули, комп, наушники, голос Фрейи в них, и снова: директор, Гуля, Мамед, отвращение, мама, наушники, поджатые губы, мама, Гуля, презрение, Мамед, директор…

Угрюмые, презрительные, хитрые, злые, недовольные лица мелькали всё быстрее и быстрее, размываясь, размазываясь, сливаясь в одно блекло-серое пятно. Лёва моргнул ещё раз, и по щеке потекла горячая капля. Яков Аронович стоял, склонив голову и смотрел на него с сожалением. Так смотрят на умершего дорогого человека, очень близкого, а не случайного пассажира такси. Старик убрал свою клюку и поковылял к машине.

— Садитесь, Лёва, скоро сможете отдохнуть. Простите, что задержал вас.

Лёва залез на заднее сидение. Он, наверное, очень устал, если возникают такие видения. Мутная серость… Разве такого цвета должна быть жизнь у Льва, отважного и грозного победителя?

Они выехали на Кремлёвскую набережную. Над башнями сияли рубиновые звёзды, изумрудным маяком горел светофор. На дуге моста зажглась яркая сапфировая полоса с надписью: "Вау! А кто у нас тут такой красивый гуляет?". Кругом столько драгоценных красок, а в Лёвиной жизни, получается, только серый? Водитель молчал, изредка бросая взгляд на затихшего Лёву, но тот, погружённый в невесёлые мысли, этого не замечал.

Зазвенел телефон. Яков Аронович достал из кармана древнюю нокию и нажал на кнопку.

— Да, я на заказе. — Помолчал, слушая собеседника, потом сказал: — Хорошо, понял, — и отбился.

— Вы извините, Лёва, тут такое дело... — сказал он смущённо. — Это из диспетчерской звонили. Девушка оказалась в том же положении, что и вы: машин нет, уехать не может. Стоит посреди улицы ночью, одна. Это на Волхонке, нам по дороге. Я её подберу, и, сначала отвезу вас, потом её. — Он помолчал, ожидая ответа, но Лёва его не услышал. — Вы не против? — переспросил Яков Аронович.

— А? — вскинулся Лёва. — Мне всё равно.

Такси вырулило на Волхонку. Под стеной дома стояла полноватая девушка в чёрном. Увидев такси, она подбежала к машине и села на заднее сиденье, неприветливо бросив: "Здрассте".

— Вы зачем это сделали? — спросил вдруг Яков Аронович.

— А это типа... — подала голос девушка.

— Типа, — перебил её старик.

— И мне типа теперь что? Исповедоваться надо? — она нервно потеребила фенечку на запястье.

Лёва переводил недоумённый взгляд с девочки на водителя, но на него никто не обращал внимания.

— А этот… Кто? — спросила она, мотнув головой в Лёвину сторону.

— Пассажир, — ответил Яков Аронович, — такой же, как вы.

— Ясно... — протянула девушка. — И чё, прям при нём?

— А что такого? — удивился водитель. — Неужели стесняетесь? Вы же приняли осознанное решение, очень долго его обдумывали…

— Да ничего я не стесняюсь! — вспылила она. — Только зачем? Вы всё равно не поймёте.

— Главное, чтобы вы понимали.

— Ну, ок. Из-за любви. Вот вы любили когда-нибудь? Ну, давно, когда ещё не были…

Она запнулась, и Яков Аронович закончил за неё:

— Дряхлым стариком. Любил, всю жизнь, и не прекращаю любить ни на секунду. Отца своего люблю, творца всего сущего люблю, людей люблю. Вас люблю, и этого молодого человека тоже люблю.

— А-а-а, — протянула она презрительно, — вы из этих, сектантов? — и сразу осеклась: — Простите... Ну, ок. Я влюбилась в парня из нашего подъезда.

— Понимаю, — сказал Яков Аронович.

— Да что вы понимаете? — огрызнулась девчонка. — Таких, как он просто нет, это — любовь всей моей жизни… И полный отстой.

— Почему?

— Потому что безнадёжно! Если б вы его видели! Хотя, что вам… А я… — Девчонка всхлипнула, захлебнувшись воздухом, и зарыдала. — Вы посмотрите на меня. Он даже не смотрит!

— А вы сами подходили к нему? — спокойно спросил Яков Аронович.

— Зачем?

— Просто познакомиться. Как соседка. Побыть рядом, узнать его получше.

— Да какой в этом смысл? — закричала она, разбрызгивая слёзы.

Яков Аронович остановил машину на обочине у ограды Нескучного сада. Вдруг он схватил свою клюку и упёр резиновый набалдашник в грудь девчонки, её глаза закатились, и она обмякла. Лёва, нервно сглотнув, спросил:

— Вы кто такой?

Яков Аронович его не услышал.

— Ну так что? — спросил он у девушки, убирая палку.

Девчонка открыла глаза и потрясённо пробормотала:

— Боже, какой придурок.

Яков Аронович молча отвернулся и вывел такси на дорогу. Девчонка затравленно посмотрела на Лёву, дёрнула ручку двери, но она не открылась.

— Выпустите меня отсюда! — зарыдала она. — Я не хочу! Я передумала!

— Почему? — спокойно спросил Яков Аронович.

— Господи, я же не знала! Я бы не стала из-за такого урода резать вены!

— Вы кто, блин такой? — закричал Лёва. Он схватил водителя за плечи, и пальцы соскользнули: тело старика под тканью твёрдостью напоминало манекен. Яков Аронович невозмутимо вырулил на Ленинский проспект и помчался дальше.

Девчонка рыдала, чёрные дорожки размытой туши текли по её щекам.

— Пожалуйста, я всё поняла!

— Мне жаль, — ответил водитель. — Правда, очень жаль, но вы приняли осознанное и обдуманное решение закончить жизнь раньше срока. Мы уважаем ваше желание и ничего изменить не можем. Это не в наших силах. Вы доедете до конечного пункта.

— Зачем вы тогда мне это показали? — спросила она сквозь всхлипывания.

— Это не для вас, а для вашего попутчика, — ответил Яков Аронович. — У него есть шанс, он ещё может выйти из этой машины.

— Я что, умер? — потрясённо спросил Лёва.

— Ваше тело сейчас лежит на складе магазина, придавленное рухнувшим стеллажом.

— П-почему?

— Потому что вам подарили время, целую жизнь времени, но вы не хотели пользоваться этим подарком. Вы безучастно смотрели, как оно ползёт мимо. Время слишком ценно, чтобы выбрасывать его на помойку. Раз оно не нужно вам, мы передадим его другому человеку. Тому, кто потратит его с пользой.

— И... Что теперь?

— Закройте глаза и представьте свою будущую жизнь. Всё зависит от того, какой она будет в вашем воображении.

Лёва зажмурился и услышал голос Якова Ароновича:

— Не жмурьтесь, девочка, вам это не поможет. Мне очень жаль.

Затих звук мотора, тиканье счётчика, всхлипы бедной девчонки. Дерматиновое сиденье стало жёстким. Лёва открыл глаза. Он сидел на скамейке возле своего дома. Вдали гасли красные огоньки такси. Лёва рванул дверь подъезда. Он бежал по лестнице, прыгая через две ступеньки. Он больше не будет бояться. Каким бы ни был ответ Фрейи, какой бы она ни оказалась в реальности, он узнает, примет. Настоящий Лев не должен думать о последствиях. Глупо бояться жизни, когда за ней приходит смерть. Серого цвета больше не будет, не для Льва!

* * *

— Карл Юхимович, ну шо таки опять? Никогда такого не было, и вот вам снова здрасьте. Ваш водитель потерял пассажира. У вас не такси, Карл Юхимович, а какой-то проходной двор! Ходят все, куда хотят, не думая о приличиях.

— А шо я могу поделать? Их много, а я один. У меня одна голова, две руки, и те не очень крепкие. И шоб я этими руками удержал молодого сильного мальчика? Да он бегает быстрее, чем я думаю. У юноши проснулась тяга к жизни, шо мне насильно его к вам тащить? Получите с задержкой, шо за кипиш на ровном месте?

Он повесил трубку и подошёл к своей точной копии в углу.

— Ай-яй-яй, Яшенька, ты меня в могилу сведёшь, — покачал он укоризненно головой. Голем бессмысленно пялился стеклянными глазами в темноту за его спиной. — Заморочил голову мальчику, опять не довёз пассажира. — Он поцокал языком. — Ну ничего-ничего, Яша, отобьёмся. Бог даст, не пришлют вместо меня какого-нибудь шмендрика с кипиаями. Тут же люди, правда? Они живые. Думают, чувствуют, страдают, радуются. Думают только не всегда. — Карл Юхимович посмотрел ему в глаза. — Ты, Яшенька, из дерева, а человеческого в тебе больше, чем в них. — Он с опаской глянул вверх и добавил, понизив голос: — Выкрутимся, не бойся.