История Пажеского корпуса ч. 9 Бутылочка казённого

История Пажеского корпуса ч.9

«Буль-буль-буль, бутылочка казённого вина…»

(Продолжение. Предыдущая глава:http://proza.ru/2025/10/10/630)


Как уже ранее говорилось, немалой проблемой для администрации Пажеского корпуса, да и всей царской армии,  была старинная русская беда: пьянство и различные безобразия, связанные с ним.

Тема неумеренного употребления спиртного (а попросту – пьянства) в нашей стране крайне сложна, болезненна и многогранна.
Эта пагубная привычка веками приносила и сейчас приносит России  неисчислимые страдания и несчастия.
О вреде этого социального зла написаны целые библиотеки книг, диссертаций и научных трактатов, но «воз и ныне там».


Вот и в Пажеском корпусе само по себе употребление «вина» (а под этим термином тогда понимались не только различные виды винной продукции, но и водка) НЕ ЗАПРЕЩАЛОСЬ, НО каждый должен был знать свою МЕРУ, а ГЛАВНОЕ – уметь, при этом,  прилично себя вести.

А вот с этими-то вопросами, нередко, у любителей спиртного возникали немалые проблемы, вплоть до совершения различных уголовных преступлений и самоубийств на почве пьянства.
Некоторые примеры этого ранее уже были приведены.


Порой случались и комические происшествия, связанные с пьянством  среди воспитанников.
 Так, 6 марта 1907 года Дисциплинарный комитет Пажеского корпуса, под председательством самого директора корпуса, Свиты его императорского величества генерал-майора  Епанчина, разбирал проступок камер-пажа Повалишина.

Было установлено, что отпущенный вечером 27 февраля в отпуск камер-паж Повалишин, отправился на бал в училище Правоведения.
Из отпуска он прибыл в корпус на следующее утро, в пьяном виде и в парадной каске без звезды (что являлось грубым нарушением формы одежды)!
   
Помещенный за это, под арест в карцер, Повалишин выломал «среднюю часть двери карцера» и требовал немедленно отправить его в лазарет.
Кроме этого, Повалишин выбил стекло в окне карцера и порезался при этом.
Вызванный для его успокоения фельдшер дал Повалишину лекарство, после чего тот и уснул, уже  в другом карцере.

Выяснилось, что вместе с ним на балу в училище правоведения были еще 4 пажа, а «правоведы» всех их угощали крюшоном в «особой комнате».
Все они, кроме Повалишина, вернулись в корпус вечером, а он, видимо ночевал где-то у правоведов, так как ничего толком не мог об этом рассказать.

Наутро паж князь Цицианов на занятиях «почувствовал себя слабо» и «был сменён с дежурства», а другой паж, Дюбрейль –Эшаппар и вовсе заснул на лекции генерала Бородкина, за что и был арестован на трое суток.

Как видим, ни их «благородное происхождение», ни «голубая кровь», ни дворянские и даже княжеские (!!!) звания не помешали этим обалдуям попросту «нажраться» крюшоном (или чем уж их там на самом деле правоведы поили?!) и бросить там своего приятеля на произвол судьбы.

По решению Дисциплинарного комитета Пажеского корпуса, камер-паж Повалишин был арестован на 20 суток, переведен из первого в третий разряд по поведению и оставлен без отпуска, «впредь до распоряжения».

Остальных участников пьянки у правоведов также понизили на один разряд по поведению, а пажа Дюбрейль –Эшаппара, заснувшего на лекции генерала Бородкина, дополнительно арестовали еще на 5 суток.


Примеров недостойного поведения пьяных пажей, увы, имеется большое число, и я не думаю, что стоит утомлять читателей их перечислением.

Важно отметить другое: попустительское и «либеральное» отношение к употреблениям алкогольных напитков на службе (для господ офицеров и приравненных к ним «благородий», разумеется) отнюдь не укрепляло дисциплину и правопорядок в царской армии и порой крайне негативно сказывалось на несении ими службы.


Давайте посмотрим, что вспоминал об этом воспитанник Пажеского корпуса (и будущий Военный министр Российской империи) Александр Федорович Редигер.

После блестящего окончания Пажеского корпуса он в чине подпоручика, попадает служить в прославленный Лейб-гвардии Семеновский полк.
Уж, казалось бы, в этом знаменитом полку несение службы должно было бы быть образцовым, верно?!

А вот что было на деле:
«Полком командовал князь Святополк-Мирский, большой барин, которого мы редко видели, так как он лишь раз в год обходил казармы; всесильным был, поэтому, полковой адъютант Викулин».

Надо бы сказать несколько слов об этом «большом барине».
Генерал от кавалерии, князь Николай Иванович Святополк-Мирский тоже в 1843—1852 годах учился в Пажеском корпусе.
Затем он участвовал в сражениях Крымской войны.
Высочайшим указом от 30 (18) апреля 1861 года отцу Н. И. Святополк-Мирского с сыновьями (самому Николаю и его старшему брату генерал-майору Свиты Д. И. Святополк-Мирскому) было разрешено, с их потомством, именоваться в России князьями.
В 30 августа 1865 года Н. И. Святополк-Мирский произведён в генерал-майоры с назначением в Свиту Его Величества.
В 1867 году он был назначен командиром лейб-гвардии Семёновского полка.
 
С 1873 года — командир 1-й бригады 1-й гвардейской пехотной дивизии.
Первая бригада1-й гвардейской пехотной дивизии  (её еще называли «Петровской») и состояла из двух старейших и самых прославленных гвардейских полков царской армии: Преображенского и Семеновского.

Похоже, что генерал-майор Н. И. Святополк-Мирский не слишком-то вникал в быт и внутренний порядок своего полка, раз имел обыкновение наведываться в его казармы один (!!!) раз в год.
 
Что, впрочем, не мешало ему «расти» по службе:
 В 1874 году назначен генерал-адъютантом.
С 1876 года — генерал-лейтенант, начальник 9-й пехотной дивизии.

Теперь, давайте посмотрим, как, по воспоминаниям А.Ф. Редигера была организована караульная служба в Лейб-гвардии Семеновском полку:

«Первый мой наряд был на Старший караул.
Туда шла рота со знаменем и оркестром при трех офицерах (ротный командир и два младших), там же должны были находиться дежурный на карауле 1-го отделения (полковник) и рунд (из ротных командиров), но на ночь многие полковники под предлогом объезда караулов уезжали домой.
 
На Старшем карауле кормили хорошо, от Дворца, и даже давали слишком много вина; впрочем, я не слыхал, чтобы офицеры злоупотребляли этим».


Вот тут сделаем короткий комментарий.
Шеф жандармов Российской империи, генерал В.Ф. Джунковский (который также был воспитанником Пажеского корпуса) в своих воспоминаниях говорил, что  офицерам, которые несли караульную службу в Зимнем Дворце, на весь день «от дворца» полагалось: 
« четверть бутылки водки, полбутылки мадеры, и по бутылке красного вина, а по праздничным дням полагалось еще по полбутылке шампанского». (Джунковский В.Ф. Воспоминания (1865-1904). М. 2016. С. 66)

Итак, в этом Старшем карауле находилось целых ПЯТЬ офицеров: «ротный командир и два младших», «дежурный на карауле 1-го отделения (полковник) и рунд (из ротных командиров)».

(Непонятное (и совершенно забытое ныне) слово «рунд» нам разъясняет «Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка»,  сост..Чудинов А.Н., 1910.):
«РУНД (нем., от фр. ronde - круг). Офицер, состоящий ближайшим помощником дежурного по караулам и исполнителем его приказаний».)
Иначе говоря, это - помощник дежурного по караулам, на современном языке.


Так вот, несложно подсчитать, что на этих пятерых офицеров полагалось:  бутылка, с четвертью водки, две с половиной бутылки мадеры и пять бутылок красного вина!!!

Мне представляется, что с такой изрядной дозы алкоголя, господа офицеры могли, в ходе несения караульной службы, изрядно «наклюкаться», и уж, во всяком случае, находясь в полупьяном состоянии, они отнюдь не проявляли служебного рвения.


А.Ф. Редигер тактично «обходит» этот вопрос, говоря, что не «не слыхал» чтобы г.г офицеры «злоупотребляли», но рассказывая о своем карауле сам невольно подтверждает это.
Продолжим его рассказ:

«В собственном его величества дворце караул тогда помещался не против подъезда, а около ворот с Невского; там тоже кормили хорошо, от Дворца; в прочих же караулах питание было обставлено плохо.
 
При каждом карауле наряжался вестовой, который нес офицеру подушку и кое-какую мелочь, а когда в караулы заступали в мундирах, то и пальто.
По приходу в караул тот же вестовой командировался купить восьмушку чаю, фунт сахару, булки и обед из ближайшего трактира…

Серьезное было происшествие в карауле при Комендантском управлении 16 октября 1872 года.
Этот караул охранял военных арестантов, размещенных в разных этажах здания Комендантского управления, и тотчас по приходу разбивался на несколько отдельных частей, вроде отдельных караулов под начальством унтер-офицеров; караульный же начальник сидел один в среднем этаже, рядом с помещением арестованных офицеров.
 
При приеме караула я с прежним караульным начальником и унтер-офицерами обошел все камеры для пересчета арестованных и затем сидел в своей комнате.

Вечером, после переклички, я услышал какие-то крики в доме. Откуда они шли я не знал, чинов караула при мне не было и я решил не идти на поиски, а ждать, пока из соответствующего караула прибегут ко мне с докладом, и тогда приведут, куда следует.

Никто из караула не пришел, а ко мне прибежали от коменданта, который меня требовал в такое-то помещение, где арестанты перепились.
 
Из камер (их было две-три проходных с одной выходной дверью, у которой стоял караул) неслись дикие крики пьяных людей.
Я приказал открыть двери и с несколькими нижними чинами вошел туда, причем вынул револьвер.
Вслед за мною вошел комендант, генерал Бонаш фон дер Кейт, увидев у меня в руке револьвер, он спросил: «Зачем это?» и приказал его спрятать.

Буяны были убраны, и затем началось выяснение — откуда они добыли водку?
 
Сначала арестанты не говорили, но когда комендант заявил, что он их лишит кипятку, то языки развязались и выяснилось, что водку пронес Карл Стасюк, ефрейтор моего караула, который незадолго перед тем сам сидел здесь же под арестом, как подсудимый.
 
Оправданный по суду, он вернулся в полк и попал в мой караул, а встретив товарищей по заключению, не мог устоять против их просьбы и добыл им три бутылки спирта.
Я сейчас же отослал его под конвоем в полк, с просьбой выслать на смену другого.

Все это заняло много времени.
Вернувшись в свою комнату, я написал рапорт дежурному по караулам и послал его в Зимний Дворец. С нетерпением я ждал приезда его или рунда, чтобы с ними переговорить.
Прождал я напрасно всю ночь, никто не приехал».


Итак, что же мы видим?! 
В караул при Комендантском управлении (а ныне это – знаменитая гауптвахта на Садовой, в которой сиживали знаменитые арестанты, от Лермонтова, до Чкалова) назначается некий ефрейтор Карл Стасюк, который совсем недавно был под следствием (!!!) и сидел на этой же гауптвахте.
 
Оправданный по суду (что само по себе тогда было незаурядным явлением) он, почему-то не был отправлен в один из захолустных провинциальных полков, а  возвращен в тот же знаменитый Лейб-гвардии Семеновский полк и направлен в караул, охранять своих бывших сокамерников.
 
Он с ними вновь быстренько «скорешился», сумел незаметно выбраться из здания гауптвахты, сбегать в аптеку и принести своим арестантам целых ТРИ бутылки спирта.
Они оперативно «нажрались» и, по «доброй» российской традиции, принялись орать и буянить, тем самым «подставив» и себя и их «благодетеля».

(Обратите внимание, что арестанты, с помощью Стасюка, успели нажраться и начать буянить уже ВЕЧЕРОМ, т.е. спустя короткое время после смены караула.
Скрываться и ждать для своей пьянки ночи, они не стали.)

Сам по себе подбор людей для Старшего (!!!) столичного караула в Семеновском полку, конечно «восхищает».
Похоже, этим вопросом там вообще никто не занимался.


Ну, а что же старшие начальники этого караула, сидевшие в Зимнем дворце?! (Напомню, что там, как минимум, были ротный командир, дежурный по караулам  (полковник) и рунд.)
Об этом рассказывает А.Ф. Редигер:

«Как я потом узнал, дежурный по караулам, полковник Цурмилен, уехал спать домой, в казармы.
Когда вестовой пришел в Старший караул, офицеры уже спали и их не стали будить, тем более что пакет был адресован дежурному по караулам, который уехал.
Вестового направили на квартиру Цурмилена, которого тоже не стали будить, а пакет положили ему на стол, где он и нашел его утром, встав от сна.


Дежурный по караулам сейчас же пошел к командиру полка, генерал-майору князю Святополк-Мирскому, с докладом; было это очень кстати, так как Мирского уже требовали к начальнику Штаба округа, графу Шувалову, для объяснений по этому делу, о котором Шувалову донес комендант.

В этом происшествии выяснились полковые непорядки и халатность: ночевка Цурмилена дома; отказ будить как офицеров Старшего караула, так и его; наряд в Комендантское управление ефрейтора, который недавно сам сидел там.
 
Мои действия были признаны правильными, но все же кто-то должен был быть виновным и понести наказание».

Думаю, не сложно догадаться, по какой-такой причине ВСЕ офицеры Старшего караула в Зимнем дворце уже ВЕЧЕРОМ спали таким богатырским сном, что их не решились будить, не смотря на прибытие вестового с рапортом о ЧП в карауле при Комендантском управлении.

Полковник Цурмилен, вместо проверки караулов, тоже мирно «почивал» у себя дома, да так, что и его будить не стали (или не смогли).

Ну и как вы думаете, кого же наказали за все эти безобразия?!


«По неписаным правилам службы виноват всегда младший, то есть в данном случае я, меня и обвинили в недонесении командиру полка.
По гарнизонному уставу я и не должен был доносить никому, кроме дежурного по караулам, но в шестидесятых годах было приказание по Округу (которого я не мог знать), чтобы караульные начальники о чрезвычайных происшествиях доносили также командиру полка, в штаб дивизии и чуть ли не в штаб Округа.
 
За неисполнение этого приказа я был арестован на сутки гауптвахты на Сенной площади.
 
Церемония ареста (применявшегося тогда очень широко) была такова: арестуемый ехал в Арестантское управление (в сюртуке) в сопровождении батальонного адъютанта (в мундире); там отбиралась сабля и указывалась гауптвахта, куда оба офицера и ехали, и адъютант сдавал  узника караульному начальнику.

По миновании срока ареста на гауптвахту присылались предписание об освобождении от ареста и сабля».

Вот подпоручик Редигер и отсидел на гауптвахте за беспробудный сон своих хмельных начальников…


Можно сказать: «Подумаешь, какие «мелочи»!
Ну обходил «большой барин» командир Семеновского полка свои казармы лишь раз в году, и что? Для этого есть ротные и батальонные командиры, они должны вникать в детали службы и быта, а ему не до этого.
Не будет большим грехом и если господа офицеры не станут проявлять служебного рвения и «немного выпьют» на службе, или в карауле.
В случае чего, их фельдфебели с унтерами «подстрахуют» и все будет отлично».


Давайте посмотрим, к чему порой приводило такое верхоглядство и наплевательское отношение к службе.

 Ранее мы говорили об интересных дневниках генеральши А.В. Богданович.
Ее муж,  Евгений Васильевич Богданович, был заметной  фигурой: генерал от инфантерии, член совета министра внутренних дел.
С конца XIX века он состоял старостой Исаакиевского собора, был почетным членом правления "Исаакиевского братства" и т.д. и т.п.
В их петербургском салоне, хозяйкой которого и была генеральша А.В. Богданович, на протяжении почти четырех десятилетий конца XIX – начала ХХ века, собирался весь цвет «высшего общества» той эпохи, там обсуждались политические новости и наиболее животрепещущие события, которые генеральша аккуратно записывала в свой дневник.


Вот её запись от 6 февраля 1892 года:
«   В казармах Конногвардейского полка найдено было, по одним рассказам, 6, а по другим - 8 трупов.

Между найденными один скелет с английским молитвенником в зажатой руке.
Думали, что это труп молодой англичанки, которая безвестно пропала год тому назад.

Кольцо этой девушки найдено было на рынке, и, по сведениям, оказалось, что оно туда попало от солдата этого полка.

Но полиция опровергает нахождение трупа с молитвенником.

Говорят, что днем солдаты грабят прохожих по тому переулку, где манеж и казармы, вырывают кошельки и т.д., а дежурные офицеры отказываются привлекать их к ответственности.
 
Возмутительные дела делаются».



Какие именно трупы (мужские, или женские) были обнаружены в казармах Конногвардейского полка, в этой записи не говорится, но вполне возможно, что там были и женские тела, иначе не очень понятно, для чего грабителям было затаскивать тела своих жертв в казармы....


А ведь это вовсе не «богом забытый» полк где-нибудь в «медвежьем углу» Российской империи, а самый знаменитый и прославленный, Лейб-гвардии Конный полк!!!

С 1831 года Шефами этого полка были ТОЛЬКО российские императоры: Николай Первый, Александр Второй и с 1881 по 1894 годы – Александр Третий («Миротворец»).
Потом – до 4 марта 1917 года – Николай Второй.

А командовал Конногвардейским полком с ноября 1890 по  август 1896 г.г. - великий князь Павел Александрович, впоследствии генерал-адъютант, и генерал от кавалерии.
Он был шестым сыном императора Александра II, стало быть, являлся родным дядей Николая Второго.

Казалось бы, при таких-то шефах и командирах этого Конногвардейского полка, в нем должна быть образцовый порядок и железная воинская дисциплина, а не неизвестные скелеты в казармах…

Конечно же, всю эту историю «замяли».
 



Вернемся к вопросу о пьянстве «господ офицеров».
Нельзя сказать, что никто не замечал этого явления и не предвидел его драматических последствий для судеб царской армии, да и всей России.

30 августа 1900 года тогдашний военный министр империи А.Н. Куропаткин  направил в Главное управление Военно-учебных заведений записку, в которой говорилось:

«Продолжаются… весьма нежелательные явления:
1)молодые офицеры, выходя в части войск, не обладают достаточною стойкостью, дабы противиться вредному влиянию худших элементов части и быстро втягиваются в излишнее употребление спиртных напитков.
2) молодые офицеры, выходя в части войск уже приносят п р и о б р е т е н н о е  в   ш к о л е пристрастие к спиртным напиткам.
 
Второе особенно тревожит меня.
Помню представление по Пажескому корпусу, где просили исключить из корпуса пажа Бискупского, как неисправимого пьяницу.

Кто же был, прежде всего, виноват в этом невероятном результате?! Конечно, сама школа».

(Фрагмент данного письма размещен в качестве иллюстрации к этой главе).



Обратите внимание, что Куропаткин убежден в том, что многие молодые офицеры приобретают привычку к пьянству, уже во время нахождения в военно-учебных заведениях России и даже прямо обвиняет в этом руководство Пажеского корпуса.
Конечно, по результатам этой записки военного министра были разработаны соответствующие мероприятия, но на деле мало что изменилось, что и подтвердила, грянувшая вскоре, русско-японская война.


Кроме череды горьких поражений царской армии и флота, она продемонстрировала крайне низкий уровень подготовки военных кадров и состояния дисциплины в войсках и на флоте.



Надо бы, хотя бы кратко, остановиться на состоянии царской армии и военных действиях, в  начале ХХ века.



В 1899 году в феодальном и полуколониальном Китае вспыхнуло «боксерское восстание», направленное против западных колонизаторов и местных китайцев-христиан.
21 июня 1900 года императрица Цы Си объявила войну всем иностранным державам.
Этот шаг превратил стихийные бесчинства "боксеров" в официальную политику государства. Регулярные китайские войска присоединились к "боксерам" в их нападениях на иностранцев и христиан.

Реакция западных держав на «боксерское восстание» была быстрой и жестокой. Великобритания, Франция, Германия, Россия, США, Япония, Италия и Австро-Венгрия сформировали военный союз, известный как "Альянс восьми наций".
Союзники быстро собрали экспедиционный корпус численностью около 20 000 человек и двинулись на Пекин.

14 августа 1900 года союзные войска вошли в Пекин и сняли осаду с посольств. Императрица Цы Си и весь императорский двор бежали.

Пекин, Тяньцзинь и другие города были отданы на разграбление союзным войскам.
В захваченном Пекине союзники устроили массовый грабеж: в порты шли целые эшелоны, наполненные золотом и предметами искусства из императорских дворцов.

В сентябре 1901 года иностранные державы и Китай подписали «Заключительный протокол», по условиям которого последний должен был извиниться за причинённый державам ущерб, обеспечить им ряд новых льгот и привилегий и выплатить огромную контрибуцию.


Давайте посмотрим, что вспоминал об этом восстании и участии царских войск в его подавлении военный министр Российской империи (1905-1909 г.г.) А.Ф. Редигер:

«…осложнения в Китае свалились буквально как снег на голову.
Первую весть о них я получил 27 мая; Сахаров мне писал, что предвидится надобность занять Пекин, для чего надо отправить с Квантуна два стрелковых полка, одну батарею и одну сотню с заменой их наполовину войсками из Приамурского округа; начальник Квантунской области просит разрешить отряду дополнительное довольствие и отпустить деньги.
В тот же день был представлен всеподданнейший доклад о довольствии и переведен аванс в 50 тысяч рублей.

Вот в каком скромном масштабе тогда рисовалась предстоящая экспедиция!
 
Но уже 10 июня пришлось объявить мобилизацию Приамурского округа, 24 июня решено отправить в Китай 3-ю и 4-ю стрелковые бригады, а 1 июля решено еще отправить 1-ю, 2-ю и 5-ю стрелковые бригады с их артиллерией, а равно и единственную тогда скорострельную батарею, и мобилизовать сибирских казаков; затем, 4 июля, решено было мобилизовать Сибирский округ и сформировать в нем два корпуса.
 
Расходы на первые четыре месяца уже исчислялись в 34 миллиона рублей.
Вот как постепенно выяснились истинные размеры требовавшегося напряжения.


О войне на Дальнем Востоке в Петербурге никто серьезно не думал; война же с Китаем представлялась просто немыслимой, так как мы со времен Пржевальского держались убеждения, что с одним батальоном можно пройти через весь Китай.

Поэтому и мобилизация была подготовлена лишь на всякий случай, в предположении, что работа эта, собственно говоря, праздная; самое качество сибирских войск представлялось гадательным, так как сибиряки уже с незапамятных времен не участвовали в боевых действиях…

Во время Китайской экспедиции творилось много грязных дел, и молва обвиняла наших начальников, со Стесселем во главе, во всяких грабежах и воровствах.
К сожалению, Куропаткин все эти дела положил под сукно, испросив повеление государя не давать им ходу».


(Обратите внимание на эту фразу Редигера: «… мы со времен Пржевальского держались убеждения, что с одним батальоном можно пройти через весь Китай».
Ох уж эта высокомерная похвальба и «шапкозакидательские» настроения, веками царившие в умах некоторых наших высших военных руководителей…

Сто лет спустя, один «лучший министр обороны России» с помпой обещал своему полупьяному начальнику «взять Грозный силами одного парашютно-десантного полка».
В какую трагедию вылилось это напыщенное пустозвонство, все мы хорошо помним.)

В усмирении Боксёрского восстания участвовало 13 200 русских солдат и офицеров, а все боевые операции коалиционных войск проходили с использованием судов Русского императорского флота
Во главе русских войск был известный генерал Н.П. Линевич.
 14 августа 1900 года  корпус Н. П. Линевича штурмовал Пекин, и русская колонна первой вошла в город, понеся потери в 140 человек.
После взятия Пекина генерал Линевич принял ряд мер по уничтожению остатков китайских войск и отрядов повстанцев в окрестностях столицы.

Другим, печально знаменитым, впоследствии, военачальником при подавлении «боксерского восстания» был выпускник Пажеского корпуса (1866 года) генерал Анатолий Михайлович Стессель, который являлся командиром 3-й Восточно-Сибирской бригады и участвовал в штурме Тяньцзыня, где был ранен.


И еще одним участником подавления этого восстания, которого надо упомянуть,  был начальник штаба войск Забайкальской области  генерал-майор П.К. Ренненкампф.

Отрицательной чертой Ренненкампфа, и ранее была, склонность к казнокрадству.
Так, в 1899 г. разразился скандал в 36-м драгунском Ахтырском полку.
Будучи его командиром Ренненкампф попытался украсть казенные деньги. Скандал удалось замять, однако с полком пришлось попрощаться и отправиться… в Сибирь, на должность начальника штаба войск Забайкальской области.

Забайкальский отряд царской армии, возглавил П.К. фон Ренненкампф. Здесь он проявил себя как отважный боевой офицер и решительный командир.
Во главе отряда в июле 1900 года он очистил от противника район Благовещенска, а затем взял Цицикар, за что удостоился высокой награды — ордена св. Георгия 4-й степени.

Как писал генерал Н.И. Гродеков в донесении военному министру: «Взятием Цицикара бли¬стательно выполнена задача, указанная генералу Ренненкампфу. Быстрота исполнения ее превысила всякие ожидания…

 За время рейда отряд потерял 30 человек убитыми и 85 ранеными. Трофеи составили 74 орудия, около 470 пудов серебра в слитках и 1 4675 монет».

На этом Ренненкампф не остановился. Во главе отряда (922 казака при 6 орудиях) он совершил дерзкий рейд по китайской территории, взяв несколько городов и успешно продвигаясь к Мукдену.
 
За этот рейд он – единственный офицер за всю кампанию — удостоен ордена Св. Георгия 3-й степени. В 1901 г. ему было присвоено звание генерал-майора.

Правда, китайская кампания принесла генералу не только славу и повышение, но и многочисленные предметы китайского искусства, награбленные им в Китае.
 
Эта китайская «коллекция» Ренненкампфа в Петербурге вызывала зависть и восхищение современников.

(В настоящее время её остатки находятся  в краеведческом музее во дворце Арфелаки в Таганроге, на родине его четвертой жены, куда в 1917 году Ренненкампф бежал из «красного Питера»… ).


Бог с ними, награбленными в Китае ценностями, и прочими «грабежами и воровствами», в которых, по свидетельству Редигера, «молва обвиняла наших начальников, со Стесселем во главе».

Намного хуже было то, что успехи царских войск, в борьбе с плохо вооруженными, не обученными и недисциплинированными шайками  «боксеров», были «раздуты до небес» и крайне не критически оценивались высшим военным руководством Российской империи, во главе с Николаем Вторым.

Все это привело к их высокомерно-презрительному отношению к армии и флоту Японии и сыграло свою трагическую роль в череде поражений, постигших наши вооруженные силы в русско-японской войне.


Я не буду тут касаться хода той войны, отметим лишь вопрос боевой подготовки и морального состояния русой армии.
Вот что об этом вспоминал А.Ф. Редигер:

«Обучение нижних чинов в войсках было поставлено отвратительно.
 
Систематически они обучались несколько месяцев первого года службы до постановки их в строй, а после того большая часть времени уходила на всякие наряды, на хозяйственные работы в полку и на вольные работы.

В материальном отношении армия была чуть что не нищей.
Нижние чины получали продовольствие недостаточное, и чтобы сколько-нибудь улучшить его, их отпускали на вольные работы, причем треть заработка шла в артельную сумму; им не полагалось ни одеял, ни постельного белья, а сапожный товар отпускался такого качества, что нижние чины все носили собственные сапоги.

Хозяйственные работы в войсках, ради экономии, выполнялись самими нижними чинами. Благоустроенных казарм было совершенно недостаточно…

Нищенская обстановка солдата, который бывал сыт лишь при особой распорядительности и честности его начальников.
Жалование его было ничтожно до смешного: рядовой в армии получал 2 рубля 10 копеек в год!
 
Белье и сапожный товар отпускались такого дрянного качества, что нижние чины продавали их за бесценок и покупали взамен собственные вещи; отпуск на шитье сапог был ничтожен и на это приходилось им доплачивать рубля два из своего же кармана.
 
Короче, без помощи из дому солдат не только бедствовал, но почти не мог существовать!

Подмогой ему являлись вольные работы, но даже из заработанных грошей он сам получал лишь треть, другая треть вычиталась в артельную сумму на его продовольствие(!), а еще треть шла в пользу не бывших на работах.

Что нижние чины бедствуют, знали все и даже жалели их; но при громадном составе армии, прибавка лишь одной копейки в день на человека вызывала расход в 4 миллиона рублей в год, а поэтому сожаление оставалось совершенно платоническим и все привыкли смотреть на нищенское положение солдата, как на нечто нормальное или, по малой мере, — неизбежное, к серой безропотной массе относились свысока и считали, что если издавна она находилась в таком положении, да беды от этого не было, то нечего разорять финансы на улучшение ее быта.
 
Одеяла и постельное белье были заведены лишь в немногих частях, особо заботливыми и распорядительными начальниками.

Чайное довольствие в мирное время давалось лишь в местностях, особенно неблагоприятных в климатическом отношении».



Эти свидетельства военного министра А.Ф. Редигера  особенно полезно прочитать любителям россказней о «величии» «России, которую мы потеряли», богатой и расчудесной  жизни подданных Николая Второго и невиданной мощи его армии…

Ну и приведем еще одну цитату из его воспоминаний, о моральном климате в офицерской среде, в годы русско-японской войны:

«Главнокомандующего армиями, генерала Линевича, я вовсе не знал и у меня с ним не было никаких прямых сношений, так как в моем ведении было лишь пополнение и снабжение армий, а по этой части главные и полевые управления сносились между собою.
По закону, главнокомандующему никто, кроме государя, не имел права давать какие-либо указания.
Тем не менее, я решил обратиться к Линевичу, хотя бы с просьбой по некоторым, озаботившим меня вопросам; для того же, чтобы Линевич не имел ни малейшего повода к обиде, я ее написал, хотя и не на бланке, но собственноручно и без номера, обратив его в получастное…
 
В письме я коснулся двух вопросов: необходимости экономить офицеров и прекратить кутежи и дебоши в тылу армий.
В армии была уже отправлена масса офицеров из войск Европейской России, которые от этого все более и более расстраивались; между тем, в армиях офицеры широко раздавались в громадные и бесполезные управления, созданные Куропаткиным, в разные тыловые учреждения и на импровизацию новых войсковых частей.

Наконец, о кутежах и разврате в тылу армии, особенно в Харбине, ходили гомерические рассказы, также как и о распущенности офицеров, там служивших или туда приезжавших; ничего хорошего это не предвещало.
 
Письмо было послано Линевичу с фельдъегерем, выезжавшим к нему 20 июля; ничего по моим просьбам Линевич не сделал и никакого ответа я по ним не получал…»


Кстати, при изучении трудов А.Н. Куропаткина, я наткнулся на один интересный факт, объясняющий происхождение  популярной у россиян фразы «он с бодуна», (или «я с бодуна»), означающую, как известно то, что человек пребывает в состоянии тяжелейшего похмелья, после большого «перепоя».
 
Оказывается, один из  городов  Манчжурской армии, в котором тогда находились крупные тыловые склады и учреждения русской армии так и назывался: БОДУНЭ (!!!).
Там, например, находились крупнейшие хлебные запасы  Манчжурской армии.
 
(Для справки: «БОДУНЭ (китайск. Синь-чен), город в Манчжурии, в провинции Гирин, на правом берегу р. Сунгари. Расположенный в узле грунтовых дорог и на судоходной реке, Б. служит торговым посредническим пунктом между областью степного скотоводства на Западе и земледельческим районом на Востоке.» Из энциклопедии).

Пьянство и кутёж в тылу, увы, процветали, это вынужден был признать и сам Куропаткин, говоря о многочисленных «скорбных для всей читающей России известиях из тыла — о пьянстве, кутежах, распущенности…».

Так что, скорее всего, это выражение и появилось для описания состояния тех, кто прибывал из командировок в этот замечательный Бодун.)