Глава 23. О поэзии и её мимикрии

Почему мы можем понять письмо неграмотного человека? И как с этим связана поэзия? Сегодня будем говорить на эти темы. И заодно внимательнее посмотрим на одно проклятое сокровище.


А начнем мы с отчета. Просто в силу того, что к нам в редакцию поступил запрос от некой космической цивилизации с просьбой помочь их исследователям провести полевые работы в рамках словесности.


Долг, как говорится, красен платежом, поэтому раскрытие тайны об астерисотусе обязывает помочь. Итак, начнем.


Что нам нужно для отчета? Очевидно, что статистика. Кто, где и как часто. Хорошо, скажите вы, но как нас поймут инопланетяне? Вы правильно рассуждаете, поэтому мы им просто подсунем анализ сказки. Благо, Владимир Пропп это уже сделал.


Итак, нам осталось дело совсем за малым. Напишем краткую аналитическую записку.


Исходя из анализа сказочной традиции человечества, можно сделать вывод, что земляне предпочитают упорядоченные, структурированные рассказы. Поскольку цели и предпочтения цивилизаций совпадают, рекомендуется не вторжение, а торговый контакт с последующим включением Земли в состав торговой федерации.


Фуф, можно выдохнуть. И человечество спасли, и просьбу выполнили. Однако давайте внимательнее присмотримся к самой идее, которая лежит в основе "Морфологии волшебной сказки". Пропп выяснил, что у волшебной сказки есть некая базовая структура. Которая как бы постоянно отражается от сказки к сказке. А любые изменения структуры — это, в сути своей, не изменения, а просто искажения.


Ладно, давайте тогда рассмотрим следующую фразу —


Мы сегдня пшли в лес за грбами.


Что мы видим? Вроде это обычная фраза с ошибками. Ну подумаешь, пропустили несколько букв в спешке. Так, стоп. Мы пошли за грибами? Или за гробами?


Вчера закончились опята. Поэтому мы сегдня пшли в лес за грбами.


За грибами, значит.


Мертвецов было много. Поэтому мы сегдня пшли в лес за грбами.


Или гробами?


Кажется, что мы нашли какую-то незначительную мелочь. Ну подумаешь, из-за одной буквы смысл поменялся, казус не более. Так скажите вы. И будете в корне не правы. Просто в силу того, что этот казус меняет все и стирает все границы.


Вот смотрите, почему мы вообще понимаем фразу "сегдня пшли"? Потому что у нас есть образец, шаблон — "сегодня пошли". Правильнее писать "сегодня пошли". Примерно тот же механизм описывает Якобсон, когда анализирует стихи. Если мы как бы считываем ритмический план стиха, то некая ошибка нами не воспринимается как причина для отказа от шаблона.


Трут-трум-трум


Трам-трам-трам


Парям-парям-парям


Брям-брр-брям


Тут мы видим, что "брр" — ну что-то не то. Однако мы не строим каких-то новых схем, мы просто воспринимаем это самое "брр" как ошибку. Причуду, если угодно.


Однако такие ошибочные формы оказываются на удивление устойчивыми. Помните Паскаля Буайе и онтологический сдвиг? Разговаривающие статуи, прыгающие стулья и плачущие окна у нас, по какой-то причине, намертво врезаются в память. Но разговаривающую, прыгающую и плачущую статую мы забудем очень быстро.


Кажется, мы зашли в тупик. Если нам так важна структура, некий скелет произведения, то почему мы так хорошо запоминаем выходы из этой структуры? У нас, что, на самом деле нет структуры? Внимательный читатель тут вспомнит про то, с чего вообще все начиналось — поэзия это отстранение, как писал Шкловский. Давайте это запомним и перейдем немного дальше. К другому вопросу.


Чем занимается поэзия? Хорошо, тут мы помним, что поэзия это некая форма, когда важно то, как говорится. Якобсон называет это поэтической функцией сообщения.


Хорошо, идем дальше. Что будет, если мы используем стих в рекламе, будет ли это поэзией? Вы скажите, что нет. Основные функции рекламы — это скорее апеллятивные функции — некий тщательно замаскированный приказ. Купи. Выбери именно нас.


Однако есть одно существенное возражение. Первый человек, который использовал стих в рекламе, что именно он делал? Правильно, он делал нечто странное. Занялся отстранением. Но, погодите, отстранение это же как раз форма поэзии. Да. Поэтому тут уместно говорить не просто о поэзии, а о чем-то типа метапоэзии. Применение приемов поэзии там, где мы не ожидаем поэзии.


Что максимально во всем этом интересно, это то, что термин метапоэзия мы ввели только при помощи метаязыка. Но сделали это только для поэтической функции. Ради красоты. Ради построения как такового. И, таким образом, мы как бы стерли границы между поэзией и метаязыком. Удивительно, да?


Суммируя вышесказанное. Язык снова оказался очень крепким орешком. И мы снова не смогли разгадать тайну проклятого пиратского золота. Однако сегодня мы немного продвинулись в понимании самой природы этого проклятья.


И да, после публикации пришло два ответа от инопланетной цивилизации. Первое примерно переводится как —


Большое спасибо за вашу работу, это очень интересно, мы непременно передадим ваше сообщение нашему правительству.


Второе было более лаконично —


Мы астерисотус. Вы будете ассимилированы. Сопротивление бесполезно.