Глава 26. О поэте и безумце

А знаете, как сделать что-то по-настоящему страшное? Кто больше всего внушает нам ужас? Монстры? Нет. По-настоящему страшны для нас те, кто чем-то похож на нас. Итак, сегодня мы будем исследовать безумцев.


Представьте зачин рассказа — бравый полицейский останавливает подозрительного человека. А у того в руке нож.


— Немедленно остановитесь и бросьте оружие на землю!


— Оружие? А, это. Это не оружие, это нечто другое. Забыл слово. Ну, знаете, резать мясо. Или скот. Да, скот им определенно режут. Знаете, берут скот и хрясь по горлу. Кровь потом слить надо. Да, бескровный должен быть скот. Что потом? Потом, конечно, надо резать уже. Берешь скот и режешь. Понимаете меня? Нож, вспомнил. Не оружие, да.


Жутко? Выглядит как речь безумца? Кажется, что так. Однако как именно это происходит, почему мы автоматически считываем, что тут что-то не то? Кажется же, что человек просто забыл слово, с кем не бывает?


Однако это далеко не так. Что у нас тут еще, кроме явного забывания слова? Резать. И скот. Эти слова слишком часто повторяются в речи предполагаемого преступника. Итак, у нас есть забывчивость и упрямое повторение одного и того же слова. Как будто что? Правильно, как будто у человека есть некое нарушение понятия метафоры.


И да, вы правильно угадали. Человек просто теряет способность к называнию одной вещи другим именем. Как будто смысл синонима для него ускользает. Так вот, такой вид нарушения речи называется нарушением селекции. Помните про селекцию? Это способность к подбору синонимов.


Рассмотрим еще один пример.


— Какого цвета была на тебе одежда вчера?


— Цвета травы.


Что тут имеет в виду? Зеленая? Нет. И это для нас максимально интересно. Забывчивый человек действует примерно так:


— Так, какой же был цвет, как же он называется? Ну такой, как овца. А что делает овца? Ест траву. Значит, цвет он как трава.


Любопытно? Забывчивый человек хотел сказать белый, а сказал, что зеленый. Но как именно он это сделал? В нормальной жизни мы бы назвали это метафорой. Мы сначала заменяем белый на овца. Соглашусь, что метафора не столь поэтична, однако для наших целей этого достаточно.


А значит, в норме обычный человек бы сказал, что одежда была цвета овцы. Но психически больной на этом не останавливается, он идет дальше. Он вводит еще одну цепочку. Овца и трава. Теперь одежда это не как овца, одежда это как овца, которая как трава. Иными словами, безумец пользуется метафорой, просто не может ее контролировать.


Где поэт бы сказал, что "одежды подобны тучам грозовым", психически больной скажет, что "одежды мокрые". Понимаете суть? Безумец не контролирует метафору. Темный — гроза — дождь — мокро. Так бы сказали мы. Но безумец скажет сразу мокрые, все промежуточные вещи его не интересуют.


Это дает нам право утверждать, что поэт и безумец говорят примерно об одном и том же. Просто первый сознательно нарушает правила, а второй — невпопад.


Но подождите, у нас же есть некая противоположность поэтике — метаязык. Способность объяснять одни слова через другие и строить некие "правильные" предложения. Что будет, если сумасшедший забудет, как именно делать правильно?


— Немедленно остановитесь и бросьте оружие на землю!


— Бросить. Магазин. Жена. Плохо. Ужасно. Плохая жена. Бить. Отдать нож. Нет. Бить. Пойдем.


Ого, тоже жутковато. А человек всего лишь хотел сказать, что купил этот нож в магазине и не отдаст его, потому что его за это отругает жена. А полицейскому надо просто пойти с ним, чтобы жена могла все это подтвердить. Метаязык недоступен, и правильность речи от нас ускользает.


Однако рассмотрим еще один пример.


— Слушай, а что такое безумный?


— Не знаю. Читает много. Знает много. Умный.


Почему произошло такое смещение смысла? С того, кто без ума, на того, кто с умом? Точно по такому же принципу — человек не понимает построения фразы. Для него безумный — это отдельно "без" и отдельно "умный". Но не вместе.


"Без" что-то означает? Вроде нет, значит, особого смысла тут нет. А вот "умный" — это "читает" и "знает". Да, вы правильно поняли, способность к селекции у нас сохранилась, но принцип комбинации нарушен. Поэтому такой тип отклонения так и называется — нарушение смежности.


Но где у нас еще используется подобная игра со смежностью, с комбинацией? Правильно, при метонимии. Это когда мы пьем стакан, а не стакан воды. Вроде бы так строить предложение нельзя в норме. Например, мы не можем сказать, что "пишем на столе" вместо "пишем письмо на столе".


Однако в ряде случаев писатель вполне может сделать замену. Например, "город праздновал" вместо "люди в городе праздновали". К чему я это веду?


Вы правильно поняли. Использование метонимии на максималках — это и есть суть нарушения формы смежности. Да, мы можем использовать замену объекта на его свойства в поэтических целях. Но когда заходим в этом чересчур далеко, то получается безумие.


Что нам дает это в сумме? Очень интересный и очень неочевидный вывод. Мы как бы исследовали речь психически больного человека. И нашли там точно такие же механизмы, которые используют поэты.


Впрочем, не только поэты, но и вообще всякие люди; поэтика — это скорее сознательный акт, нормальное поведение — бессознательный, но в рамках договора мертвецов. А вот нарушения, в данном случае — афазия, — это бессознательный акт, но уже в обход существующим правилам. В обход договора мертвецов.