Осенний день

Уже второй час я сижу над проклятым листом. Казалось, он смотрел на меня. Казалось, он смотрел прямо в меня. Половина листов была перечеркнута, а в некоторых местах виднелись небрежные остатки вырванных листов. Я откинулся на стуле и закрыл глаза. Чувствовал гадкое, вязкое, тягучее ощущение внутри. Я пошел на кухню выпить воды. В раковине лежало много немытых кружек, и как будто с ними в комплекте — чайные ложки. Совсем рядом стоял пустой чайник, внутри которого лежала холодная, влажная, пустая заварка. В фильтре воды не оказалось, поэтому пришлось пить воду из-под крана. Выпивая ледяную воду, за окном я видел пустые деревья без листьев, что напоминали те самые деревья на кладбищах в дешевеньком фильме. Осень казалась пустой. Стоя со стаканом воды в руке, я чувствовал, как он морозил ладонь, и казалось, я трогал лёд. Поэтому я, потеряв чувствительность ладони, с дребезгом выронил стакан. Он разбился на сотни маленьких частей, а вода разлилась по полу, пробудив меня, когда я почувствовал, как мои носки впитали ледяную воду. Я отшатнулся, так и оставив валяться сотни осколков, что некогда были стаканом, которые плавали в холодной воде. Я надел свое старое пальто и вышел на улицу. Не имел я и малейшего понятия, куда я иду, но я знал, что мне надо. Холодный осенний ветер бил мне в спину, и когда он бил, казалось, что в меня вонзаются тысяча крошечных иголок. И этот же ветер шептал мне в уши, из-за чего они были красными, и видимо, что-то грустное, ведь у меня становился влажным нос. Глупо было выходить в одном пальто, и надо было вернуться домой и одеться потеплее. Но я не мог идти домой. Не знаю как и почему, но я дошел до старой гимназии. В этот момент я остановился у самых ступенек, что вели к воротам школы, рассматривая ее, и как будто вспоминая; в этот момент было ощущение, что что-то теплое пробежало во мне. Но я продолжал смотреть на ржавые, слезающую черную краску на громоздких воротах; на пустые бесцветные скамейки, что когда-то блестели лакированным лаком; на неровно выложенную плитку; и на прямоугольной формы школу, что виднелась вдали и что размывалась от плохого зрения. Я пошёл дальше. Идя, вспоминал, как шел по этой прямой дороге и... не мог вспомнить, и выстроить цельную картину в голове. Прикусив губу, я перешел дорогу. Я посмотрел на ухоженные, красивые, поставленные в ряд скамейки, где идет такая игра: скамейка > фонарный столб > скамейка > фонарный столб > скамейка > фонарный столб. Это была красивая, широкая улица. Там были рестораны, большие изящные здания, да и вообще все было опрятно и цивильно. Сев на скамью, я вспомнил, что сидел тут с кем-то. И по мне снова мягкой, спокойной волной пробежала какая-то теплота. Я долго смотрел на одно высокое спортздание, будто бы говорил о нем с этим человеком. Встав, я пошел дальше. Идя, я встретил маленькие ступеньки, что вели чуть вниз. Такие крохотные, однако. Но, перейдя их, меня встретила узкая дорожка, а вокруг в ряд магазинчики, лавочки и мелкий мусор. Но было ощущение, что на этой улочке что-то случилось. Но полностью вспомнить мне было не дано. Чуть дальше я увидел маленький прилавок с блинами. Что-то мягкое, спокойное, умиротворяющее было в нем. Подойдя, я купил один блин. Получив его, я почувствовал, что он был очень горячий и согревал мои ледяные руки, которые я уже не чувствовал. Укусив его, я вспомнил. Сильно забилось моё сердце. Я вспомнил, как в юности, идя по этой узкой улочке, ко мне подошла одноклассница Клара. Как она взяла мой левый белый, теплый наушник, и мы вместе слушали музыку. Как я покупал нам блинчики в моменте, когда она меня смешила. Как приятным, родным и... ласковым голосом она сказала: «Ты бы видел свое лицо, когда покупал блины». Как на уроке мы сидели вместе и, хихикая, слушали музыку, а учитель для нас был серым фоном. Как, гуляя, она сказала, что Алексей (наш третий друг в компании) такой котик и милый, и смотрела на мое спокойное лицо. А я сказал, что это ее выбор, и рад за нее, и в этот момент в тайне почувствовал легкую серость внутри. Как она спросила: «И ты не ревнуешь?» Хотя, я уже и не знаю, может, я это и придумал... Как мы прогуляли урок вместе и сидели на скамейке, на той опрятной улочке. Как мир казался красочным, мягким и теплым. Как она своим голосом говорила: «Сегодня же пятница. Классный руководитель за два дня успокоится». И, придя домой, он нам звонил и говорил, как они всем классом нас искали, что даже аж директору обращались, хотя только дурак не поймет, что он придумал про директора. Но мир показался мне немного тусклее, когда Клара рассказала, что родители запретили ей общаться со мной. Но мы все равно общались, жаль, что реже. Как я не мог оторвать глаз от ее черного каре, ее выразительных глаз, ее милой, крохотной юбочки и приятного голоса. Как она резво, искренне смеялась и выражалась. Как я потратил все накопленные деньги на подарок ей, оправдываясь перед собой, что это в честь прошедшей первой четверти. Как с колотящимся сердцем упаковывал вкусности в красивую коробочку. И ждал. Ждал. Пока все уроки закончатся, и вручить этот подарок. И как безжизненно смотреть, что она меня везде заблокировала. Как с пустотой внутри видеть, что она меня открыто избегает. Как с живостью наблюдать, что после очередных ругательств в мой адрес (а я не отставал от нее с вопросами), ударила она меня по спине и как тихо, искренне, словно раскрывающаяся роза, сказала она: «Извини...» — и убежала в класс. А может, я и это придумал, не знаю... Как я понимал, что не могу поговорить с ней. И как я скрывал, прятал, старался быть незамеченным, смотря на нее, на ее одежду, что не повторялась ни у кого, и как она притягательна была в них. Как я хотел убить ее лучшего друга, когда он с ней смеялся и был рядом. Как я начал общение с другими одноклассницами, но после чувствовал небрежность и тусклость внутри. Как я обдумывал и представлял, как подойду в последний день года и выговарюсь. И в итоге смотрел, когда она была на другой стороне дороги и уезжала в автобусе, смотря ей вслед, замечая, как все дальше уезжает автобус, тем все теряет краски. Как смотрел в стену, узнав, что она перевелась. Выкинув блин, я ушел домой и никогда туда не возвращался.