Три эссе по роману Джеймса Джойса Улисс

Не поток сознания, а потоп сознания

Книга в целом мне очень не понравилась, читал ее через силу, оставила такое ощущение, словно прикоснулся к чему-то низкому и мерзкому. Попробую разобраться, почему.

Роман Джойса «Улисс» вовсю использует модернистский прием «поток сознания». Мне не по душе и прием в целом, и его реализация в этом романе в частности. Наверное, потому, что здесь изложены потоки сознания людей, которые мне не интересны и с которыми я не нашел точек пересечения.

Джойсовский поток сознания – это попытка воспроизвести хаос внутренней речи, ту бесконечную жвачку мыслей, которая крутится у нас в голове. Но поток сознания в этой конкретной книге – не река, несущая к морю, а мутный ручей, увязающий в болоте.

Это поток сознания, в котором нет места молитве, в нем нет места Богу и Его истине. Несколько раз в книге высказываются чуть ли не кощунственные идеи в адрес Создателя.

Думаю, я не против метода вообще: мне было бы действительно интересно прочитать книгу, изображающую поток сознания духовного человека. Честную книгу, в которой будет отражена его духовная борьба, его молитвы, его победы и падения. «Источник мудрости – струящийся поток», – говорил Соломон.

Августин в «Исповеди» тоже описывает поток мыслей, но его поток течет к Богу, ищет Творца во всем. Джойсов поток в «Улиссе» кружит по канализационным трубам человеческого ума. Поэтому эту книгу мне читать было неприятно и мерзко. Это не поток сознания, а потоп сознания.

Августин проводит тончайший анализ своего внутреннего мира, своих грехов и сомнений. Но куда ведет этот анализ? К покаянию и встрече с Богом. У Джойса анализ остается имманентным, замкнутым в себе. Это «Исповедь» без Бога, без искупления, без выхода из лабиринта собственного «я».

Есть великие книги мировой литературы, которые спорят с Богом, задают Ему вопросы. Эта книга пошла дальше. Она умалчивает о Боге, делает вид, что Его нет, а о Библии отзывается карикатурно. Это не богоборчество, а богозабвение. Самое страшное – не когда человек спорит с Творцом, а когда он больше не считает нужным упоминать Его.

Леопольд Блум – это блудный сын ХХ века. Только он не возвращается к Богу. Он идет по кругу, по улицам Дублина, не находя при этом Отца. У Джойса блудный сын не вспоминает отчий дом, а описывает маршрут к ближайшему пабу.

Давайте посмотрим на этот роман даже не с христианской точки зрения, а с общечеловеческой, литературоведческой. «Улисс» – это пародия на Одиссею: без богов, без эпоса, без цели. Это паломничество без святыни. У Гомера герой возвращается к Пенелопе, у Джойса – к жене, которая ему изменяет. Это символическая деградация любви: от брачного завета – к физиологии.


Книга Бытие, написанная Каином

В романе «Улисс» очень много бытовых деталей, в них просто утопаешь. В нем есть несколько очень длинных перечней, например, разных вещей, которые лежат перед героем, его книг, улиц, по которым он шел, и заведений, в которые заходил.

Этот прием длинных перечней в литературе неоднократно использовался, например, прямо сейчас я читаю книгу стихов Кушнера, где есть перечни. Еще мне вспоминается перечень кораблей у Гомера. Или родословия и списки жертвуемых предметов в Библии. Или «Большая элегия Джону Донну» Иосифа Бродского («Джон Донн уснул, уснуло все вокруг» – и дальше длинный перечень того, что уснуло).

Но в перечисленных мной примерах есть переход от быта к Бытию, в них после цепочек приземленных вещей всегда есть выход на что-то более высокое. В «Улиссе» же этого нет. Наоборот автор стягивает вниз, к быту, к низменному.

Это перевернутая лестница Ламарка – у Мандельштама есть стихотворение про эволюцию наоборот, про деградацию, когда низшие побеждают высших и общество скатывается в ряску.

Гомеров «Каталог кораблей» зовет к подвигу и пути, библейские родословия отсылают к промыслу Божьему, Бродский ведет от предметов к метафизике сна и смерти. А Джойс остается на кухне, подсчитывая ложки и запахи.

Екклесиаст томился: «Все суета и томление духа» (Еккл.1:14). Джойс довел это томление до предела, создав энциклопедию суеты. И если Екклесиаст в конце своей книги показывает выход из суеты и просвет, то у Джойса такого просвета нет.

Списки «Улисса» не складываются в лестницу Иакова, ведущую на небо. Они создают эффект «энтропии смысла». Бесконечный перечень вещей в ящике стола Блума или заведений на улицах Дублина не открывает трансцендентное, а погребает под собой всякую возможность его узреть. Джойс не возводит лестницу от вещи к смыслу, он роет колодец вглубь бессмыслицы.

Это мир после «смерти Бога», объявленной Ницше, где божественное замещается нагромождением профанного. «Улисс» – это книга Бытие, написанная Каином, где мир есть, а Бога-Творца нет.

По моим наблюдениям это общая траектория движения искусства, оторвавшегося от религиозных, небесных, божественных корней. Такое искусство сначала сосредотачивается на человеке и проходит через стадии возвышенного романтизма и детализированного реализма.

Затем, утрачивая целостный образ, оно дробится на впечатления в импрессионизме, чтобы в итоге скатиться к намеренному огрублению форм в примитивизме и далее – к полному отказу от предметности и разрыву с реальностью в абстракционизме. В таком искусстве все меньше гармонии, все меньше самого человека, хотя, кажется, изначально он был поставлен в центр.

Т.е. без Бога у человекоцентричного искусства нет правильно представления и о человеке. Творчество скатывается в гротеск, в какие-то упрощенные геометрические фигуры. Потом картины содержат уже просто набор закорючек, несколько линий и мазков – и выдаются за шедевры.

То же и в музыке – послушайте атональные произведения, где нет центрального тона, нет гармонического строения, а есть лишь хаотичное блуждание звуков, отражающее ту же потерю онтологического центра. То же и в литературе – и роман Джойса с выгруженным на тысячу страниц потоком сознания нескольких человек тому яркий пример.


Книги-соборы и книги-лабиринты

Формально и стилистически роман построен очень сложно, в нем тонны ссылок, аллюзий и отсылок – прямых и скрытых. Автор гордился тем, что его роман еще долго будут разгадывать, как ребус. То есть это такой огромный гипертекст. Нет, это даже протогипертекст, возникший за полвека до Всемирной паутины, этакий сложный механизм бесконечных интертекстуальных связей.

Я не имею ничего против метода. Литературная игра, богатство подтекста и формальное новаторство могут быть как пороком, так и достоинством книги. Однако в случае «Улисса» мы сталкиваемся с феноменом, когда метод не обогащает содержание, но подменяет и вытесняет его.

Книга настолько перегружена кодами, подтекстами и шифрами, что ее становится практически невозможно читать как роман в его классическом понимании – как историю, вызывающую у читателя сопереживание и катарсис.

Современная культура унаследовала этот культ формы. Искусство стало играть в шифры, а не отражать истину. В такой парадигме художник превращается из пророка или летописца человеческой души в демиурга, творящего частную, герметичную вселенную, понятную узкому кругу посвященных.

«Божественная комедия» Данте – тоже невероятно сложный, насыщенный аллюзиями и символами гипертекст. Но вся эта сложность подчинена одной цели – описать путь души к Богу. Сложность здесь – не самоцель, а инструмент.

Каждая терцина, каждый образ, каждый символ служат проводником на этом пути. Форма служит содержанию. У Джойса же форма и есть содержание. Его «Улисс» – это не собор, а лабиринт, построенный для того, чтобы читатель в нем заблудился. Это горизонтальная, а не вертикальная структура.

Где Данте ведет читателя от Ада к Раю, к трансцендентному, Джойс оставляет его блуждать в имманентном мире городских улиц, случайных встреч и физиологических отправлений. В этом лабиринте нет ни цели, ни выхода, ни Минотавра в центре – лишь бесконечные коридоры собственного сознания.

Эта подмена знаменует глубокий духовный сдвиг. Искусство, утратившее связь с трансцендентным, с высшим смыслом (Логосом), теряет и представление о самом человеке. Оно перестает быть окном в вечность и превращается в зеркало, отражающее лишь собственную, замутненную сущность.

«Божественная комедия» – это симфония, где звучит мотив покаяния и надежды. А «Улисс» – как атональная партитура, где все инструменты играют одновременно и каждый сам по себе. Модернизм сделал диссонанс нормой.

12.11.2025