Ножницы

Утро 31-го. Тяжело и грустно. Тяжело думать, что завтра…а грустно потому что вчера…

Плетусь на кухню, там все – и мама у шкваркающей плиты, и папа с шелестящей газетой. Вчерашняя, Перечитывает. Свежая позже. У мамы – спина, у папы – тапочки.

- Руки!

Конечно, не мыл. Но идти не хочется.

-Мыл.


Не проверяют. Потеряли бдительность – у папы кубок кубков, а мама перебирает в голове поток несделанного, что надо успеть за день, хоть и нереально за день.

1. Стрижка

2. Костюм

3. Сумка…

- Зоя Федоровна, так мы придем?

Договаривается. У меня дрожит рука. Ложка скачет по тарелке. Брызки манки попадают на стол с горбушкой и масло.

Можно я не буду доедать? Никому нет дела – папа так и не вынырнул, мама повернулась, но только на мгновение:

- Быстро. Какао стынет.

Холодный. Всегда же так. И каша – соли больше чем сахара.

Парикмахерская через дорогу. Сегодня ветер. Листья вертятся в небе, как потерявшиеся.

- Отрастил, - ворчит мама. -  На бабушкиных харчах.

Не люблю это слово. Как будто что-то неприятное и мокрое. Лето я провел у бабушки в деревне, на сметане и водных процедурах. Еще залез на две горы, где поставил отметку о том, что был там.   

На входе сидел незнакомый сенбернар. Тоже стричься?

В комнате было три кресла. В первом сидел старичок, с редкой прической (количество волос можно было посчитать) – он все смотрел на себя и не верил, что может так выглядеть.

Во втором – бабушка. Она застыла, как будто для ее прически так надо.

В третьем – мальчик моих лет с русыми почти невидимыми волосами.

Над ними боги, обжигающие… головы. И только руки чик-чик. Взмахи лезвия, волосы, как брызги -  красиво, ловко. Только звуки кромсания… звонкие, жужжащие, бросающие в дрожь.   

- Подожди, - остановила меня одна из трех богинь – я так и не увидел, кто из них точно, как будто голос был записан. – Почитай пока.

Журналы предлагали купить стойкую крем краску, поехать в Китай и разобраться в отношениях с тещей. Еще я нашел рекламу гостиной. В картине мне понравился вид из окна. Там летел огромный дирижабль с надписью «Невозможно не заглянуть».

Мальчик встал, вежливо спросил, сколько с него. Ему назвали цену, он расплатился и вышел. Он был как я, только без мамы. Ему доверяют деньги, он сам переходит через дорогу, он не боится этого всчик…

- Давай же, - поторопила мама. В кресле была дощечка – для таких как я и просто низкорослых. Я сел на нее.  - Я скоро, - мама убежала, оставив меня один на один.

-Готов? – спросила Зоя Ф, женщина неопределенных взрослых лет. Я кивнул.

Огромные ножницы прокричали «ссыч». Я дрогнул. Хотелось закрыть уши. Я смотрел на огромный зеркальный квадрат и видел свое сморщенное лицо и две полоски вместо глаз. 

- Не дрейф. Мы просто отрежем все лишнее.

Успокоила…. Она была похожа на бочонок с вытекающим маслом – ее губы блестели, лоб лоснился, и руки тоже как будто выжимали масло. 

- Спину!

Я выпрямился.

-Голову!

Бочонок умел командовать. Два других клиента закончили одновременно. Они еще о чем-то посмеялись при выходе, и вышли. А заплатить? Наверное, у кого нет денег, отрабатывает шуткой.

Я стал вспоминать анекдот, чтобы сэкономить маме деньги, но мне ничего путного не приходило в голову.

- Не вертись!

Она силой повернула меня.

- Ты всегда такой?

- Какой?

- Нервный какой-то.

Сразу захотелось убежать, хлопнуть дверь, на прощанье крикнуть «Ну, вас!» Но я сдержался.

Во-первых, не поймет мама. Папа, может быть, поймет, он сам по юности носил пятьдесят три сантиметра.

Во-вторых, школа.

В-третьих, дурацкая привычка – обязательно коротко, и сменка в школе, и домашка сделанная, и все… эти привычки просто так из себя не выкинешь.

Ножницы просвистели. Они срезали первый ряд, пробежались по прямой, сместились на десять градусов, волосы взлетали, как будто ветер был не только на улице, но и здесь, и тут же слепленными полосками падали вниз.

Сыч.

Хы-хы…

Два лезвия превратили мое утро в кошмар. Время замерло, только ножницы половинками смыкались в противном звуке.   

- Глаза не закрывай.

Почему не закрывать?

Зоя Федоровна видимо считала, что я слишком мал, чтобы все объяснять. Она включила телевизор, там ведущий  в рябом экране рассказывал о пользе молока.

- Молоко сейчас не из молока.

Она не смотрела на ножницы, ее глаза вцепились в экран. Я следил за ее рукой, которая двигалась произвольно. Ее рука как в фильме ужасов несла в себе зло.

Ведущий попрощался, и запрыгали буквы начинающей передачи «Учим итальянский»

- Попробуем, а вдруг меня занесет.

Ножницы шаркнули около уха, немного защемив мочку.

-А, - крикнул я.

- Я тут, - сказала она, продолжив лязгать с удвоенной силой.

Я зажмурился.

- Глаза не закрывай.

Но я уже не слышал, ни это ссыч, хы-хы, мне было хорошо, я спасся, единственное, что я видел губы, повторяющие быстро-быстро «волосыкостюмсумка».

- Волосы? Костюм? Сумка? 

Я открыл… и увидел лицо мамы…и голос ЭТОЙ С НОЖНИЦАМИ.

- Я же ему говорю, не закрывай. А он голову опустил, поспать решил.

Но это был не сон. Страх меня загнал в обморок. Все это поняли.

Мама шуршала пакетами, волосы были сбиты – она не хочет сделать прическу?

- Не позавтракал, - пожала плечами мама. - Какао надо было выпить.

- Я пил.

- Аривидерчи, Аванти…. , -повторяла «угроза», продолжая смотреть куда угодно, только не на мою голову.

- Я хочу уйти.

- Он очень чувствительный.

- Мама, мне нужно на воздух.

- В автобусе его часто укачивает. У него всегда в кармане мятные леденцы.

- Мне нужно.

- Растет смена слабаков.

- Я хочу…

Меня никто не слышит?

- Надо закончить, - извиняющимся тоном шептала мама.

Но я уже был на улице. Ждал, пока мама переговорит, заплатит, и как-то успокоит Зою Федоровну.

- Ладно, - согласилась мама, осмотрев «результат». - Пойдет.

Если мама сказала, что пойдет, то…действительно пойдет. А может быть, поняла, что ее знакомая не такая, какой она знала. А я помог ей в этом понять. И пусть у меня не все срезано и уложено, зато мы ушли… ура.

Красный глаз. Стоим. Троллейбус замер на повороте, прогнувшись в косую дугу.. Реклама «Доширака» уговаривала есть и улыбаться всей семьей.

- Кто ест доширак, тот заработает рак, - проворчал прохожий с синими ушами.   

Меня била дрожь.

- Да что с тобой?

- Н-не з-на-ю-ю.

Я стал заикаться. Мне было холодно. Ветер не был таким холодным. Но дрожь была другая.

- Скажи ножницы.

- Почему ножницы?

- Нормально… вот и порядок…. Домой обедать. А вечером нас тетя Лара позвала.

- А костюм?

- Костюм я тебе тоже купила. И сумку.

Конечно, костюм на мне висел. Сестра смеялась. Она по-обезьяньи ходила по коридору.

- Лохнесское чудовище.

- Ничего, подошьем, - успокаивала мама. Не буду же я тебе каждый год новый покупать.  - Где в этом доме ножницы?

Мама хотела подшить костюм. Эта вечная борьба продолжалась уже долго… Сперва сестра резала себе платья для кукол. Потом были анкеты, куда она вкладывала вырезанные из журналов машины, квартиры, яхты. Теперь фенечки.

А ножницы почему-то, как и градусник, на весь дом одни.

Папе тоже нужны были НОЖНИЦЫ. Папа подстригал усы. Каждый день. Делал это тихо, зная, что всеми ножами, ложками, вилками, и ножницами в том числе, владела мама.

Поэтому брал их каждое утро, пока мама спала, и сразу же клал на место. Через час просыпалась сестра, резала свои веревочки, и тоже возвращала.

Но сегодня жизнь закипела на час раньше. Завтра первое сентября, волнение, все такое…

Ножницы оказались в руках Жанки. Она ловко резала очередные феньки, знаки дружбы.

Как только я увидел как сестра…

Ссыч

Хы-хы…
 
Мне стало дурно. Я даже присел. Выпил воды, добавил лимон и сахар.

Она все резала…

- Я погуляю.

Во дворе копошились  трехлетки. Мамаши трещали на скамейке, взмахивая руками с длинными, сверкающими, как лезвия ногтями.

Вернулся я вовремя. Папа нервно похаживал по квартире. «Это не дом, а бермудский треугольник».

Сестра доказывала, что мама не виновата. Что папа слишком многого от нее требует. Она женщина. Нахваталась где-то. Эти журналы из парикмахерской… зло!

Через мгновение я был у нее в комнате. Спор не затихал. Еще через мгновение  ножницы… в моей комнате далеко под кроватью. С пылью и потерявшимся тапочком.

Я знал, что делаю. Решение у меня возникло автоматически. Если они ругаются из-за ножниц, то нужно просто избавиться от них. Не будет ножниц – не будет спора.

А папа пусть отрастит бороду, мама не подшивает, а просто поменяет костюм на мой размер, а сестра перестанет резать эти бесполезные полоски.

И правда – они успокоились, потому что нам нужно было идти в гости.

- Ларочка, ну мы придем?

Тетя Лара жила близко, поэтому в гости мы ходили часто. Только там было ужасно скучно. Когда кончались печенье и конфеты, я зевал.

Вот я сижу и зеваю, а тетя Лара гостеприимно меня развлекает, показывая какие-то старые альбомы.

- Это чье? – продолжаю зевать я.

- Моего сына. Он давно уже отдельно живет. А все это осталось. Иногда достаю. Вспоминаю.

Я в детстве собирал книжки, склеивал их вместе. Только вместо обычных марок или фотографий, здесь были… смешные картинки.

- А что это?

- Карикатуры.

- Он собирал в детстве. А я ему помогала. Покупала. Оказывается этих коллекционеров также много как филателистов или нумизматов.

Не знаю, как это произошло. Дома я достал ножницы из-под кровати. Взял в руки папину газету, вырезал картинку про спящего лыжника и вклеил в свежую тетрадь, которую мама только сегодня купила.

Гром прошел скоро. Папа решил дочитать газету перед сном.

- Кто это сделал?

В одном я был точно прав – его сейчас точно не интересовали усы. За ним бежала мама, которую не интересовали мои брюки, в стороне  стояла сестра, которая напрочь забыла про феньки, все ждала, когда же она сможет включиться в новую перебранку.

Я забыл, что завтра 1-е сентября. И я увижу Ленку. Из-за нее я вторую ночь не сплю. У бабушки я про нее только один раз думал, а как приехал, то раз в день точно. Сегодня она у меня из головы не выходит.

На часах ноль ноль. А домочадцы все бегают. Им невдомек, что я буду сонный. Ну и что.