Страх

...Не могла дышать в проклятой войной стране. Просто задыхалась в Грозном от разлагающихся трупов. Голодала, пила дождевую воду, ела лепестки роз, но кусочек кукурузной лепешки оставляла братику. Не поверите, когда братик просил сыр, я смачивала чурек солеными слезами. Обошла весь город, но Саида нигде найти не получалось. Каждый раз нам говорили, что его перевезли в другое место. Совершенно чужие люди предлагали мне остаться с ними или доверить им Ромку, но я не сдавалась. Вы думаете, я не боялась? Дикий страх просто душил меня. И только любовь к родному человечку вела  дальше по дорогам войны. Совру, если скажу, что победила страх. Нет, не победила. Просто он гнал меня быстрее и дальше. Несмотря на кровавые мозоли, рваное платье, озноб от ночного холода и пот от палящего солнца,  не могла оставаться на одном месте. Ангелы-хранители оберегали меня, а бесы преследовали. Особенно страшно становилось, когда наступала тишина. Война и тишина - несовместимые понятия. Тишина наступала перед чем-то ужасным. Пережив один ужас, казалось, что не может быть ничего страшнее этого. Но перед лицом другого просто забывала то, что пережила накануне. Я очень любила свою маму. Всегда ждала, когда она навестит меня. И каждый раз прощаясь думала, что не доживу до следующего нашего свидания. И чем реже ее видела, тем больше любила. Казалось, что сильнее, чем на данный момент, любить нельзя. Замечала каждую клеточку  кожи ее рук, каждую морщинку. Знала каждый волосок на ее голове. Входила в ее чрево силой мысли, а покидала через синь ее глаз. Я не сводила глаз с ее дышащей груди. Наблюдала как бюст поднимается и опускается при каждом ее вздохе и выдохе. И осознание того, что Ромка тоже из того же чрева, усиливало мою любовь к братику. В свои двенадцать лет я выглядела намного старше. У нас с Ромкой украли детство. Лишили материнской ласки. Но не отбирали жизнь. Мы голодали, мерзли, болели. Падали, опять вставали и шли дальше. Нас преследовали голодные собаки и кошки. Пьяные солдаты открывали огонь. Холенные тетки морщились и отворачивались в сторону.  Торговки на стихийных рынках протягивали печенье и жевательные резинки. А нам хотелось воды и хлеба. От дождевой воды болел живот. Вечерами я лепила из сланца свистки, сушила их, раздавала таким же сиротам, как и мы, которых мы встречали на дорогах войны. Свистом мы отгоняли свору собак. Знаю, что у многих нет матерей. Но моя мама - особенная. Верите, что она для меня жива? Даже, когда она погибла, я делилась с ней мыслями. Советовалась. Мысленно засыпала в ее объятиях, поэтому, наверное, не мерзла на сырой земле. Искала Саида, будто он мог сказать мне, где моя мама. Простила ему все обиды. Я его никогда не видела и рисовала его в своем воображении. Милый добрый человек с нахмуренными бровями в инвалидной коляске. Я очень люблю рисовать. Вместе с бабушкой я расписывала шелка и лепила гончарные изделия. Бабушка не разрешала лепить силуэты людей и животных. Говорила, что греховно подражать Богу.
- Все живое создано Аллахом. Не пытайся внучка сделать то, что тебе не под силу, - учила она.
      Я делала маски и лепила игрушки втайне от бабушки. Даже куклы, которые приносила моя мама,  прятала от нее, так как бабуля всегда ворчала.
- Лучше бы отложила деньги на черный день. Балует она тебя.
  И когда бабушка садилась читать Коран, я доставала свои куклы, переодевала их, укладывала спать, и рассказывала им сказки, услышанные от мамы...

Отрывок из рассказа " Украденное детство"