он

«Есть мужчины, в обществе которых любая дама чувствует себя неудобно. Неуютно..

Теряет самоуверенность, нижеет апломбом. Смущается, краснеет. Как девица.

При том, что мужчина ничего особенного не делает. Смотрит - а точнее, разглядывает. Беседует - скорее, расспрашивает. Ведёт себя, как оценщик на базаре. Видимо, это и беспокоит дам.

Если про женщину он всё уже понял, то и не стесняется сие показать. Понравилась - пытается заарканить. Не понравилась - отшивает..

Такая откровенность гасит всякую заинтересованность, казалось бы. Ан нет, напротив - усиливает. Женщины падки на сильную руку - голос, взгляд, манеру. И быстро подчиняются. Им нравится, что кто-то уже решил за них - подходят или нет.

Я не раз наблюдала со стороны за подобным действием - как «лев разделывает антилопу». Зрелище жалкое и завораживающее. Он словно на дудочке играет и гипнотизирует змею. А она трепыхается, но танцует.

Сама - грешница - на всё постороннее взираю сквозь прищур. И не то, чтобы становлюсь «тем самым мужчиной». Но и к себе «ничего такого» не терплю.

Свойство быть подчиняемой - оно не женское, в целом. Но индивидуальное.

И с «пол-пинка» его не разглядишь. Иная мадам производит впечатление самодостаточной, волевой. А попался молодчик - и поплыла.

Мужчины этим развлекаются? Бывает.

Или живут так - от одной до другой.

Прочие представители сильного пола - случается - завидуют этаким персонажам. Им мнится - вот оно счастье. Вот он рецепт всеобщего покорения.

Однако, в чём секретик таких типажей? Такого самца, таких самок?

Ни в чём. Люди, застрявшие в полигамности. Им ещё тяжело вычленить изо всего человеческого стада «ту, единственную». Они и перебирают. И девицы пока не разобрались - «где он, любимый на всю вечность!» Потому позволяют быть выбранными.

Когда Бог резал яблоки в Своём саду. И делил на половинки. Он знал - так будет. Всё соединится в нужный срок. Но сад большой и урожаи хорошие. Вот хаос и продолжается..»

~~~

Когда он в себя погружён и замкнут,

никто не видит его лица.

Не сторожит, не встречает.

Не щупает пульс, не касается лба

сухими от боли губами.

Не спрашивает - двадцати раз на дню -

как дела, не надо ли хлеба и чая?

Как, если бы все были здравы…

А он льёт дробь из податливого свинца -

чтоб издалёка слышна пальба.

Созывает лихую родню,

в сто медных врат барабаня.

Сомкнуть, оберечь частоколы, рвы,

себя - в анфас. И гранитные замки.