ПРАВОСЛАВНОЕ СЛОВО.
ПЕРИОДИЧЕСКОЕ ИЗДАНИЕ, ВЫХОДЯЩЕЕ РАЗ В ДВА МЕСЯЦА.
1970 Часть 6, № 3 (32)
Май – июнь.
Учрежден по благословению приснопамятного Высокопреосвященнейшего Иоанна (Максимовича), архиепископа Западно-Американского и Сан-Францисского, Русской Православной Церкви Заграницей.
Редакторы: Евгений Роуз, магистр искусств, и Глеб Подмошенский, бакалавр Богословия.
[Русский текст Вячеслава Марченко.]
Отпечатано Братством отца Германа.
Текст набран шрифтом Garamont, 10 пунктов, заголовки — Goudy Bold, 18 пунктов.
СОДЕРЖАНИЕ:
1. О канонизации преподобного и Богоносного отца нашего Германа Аляскинского. Слово митрополита Филарета.
2. Перед канонизацией преподобного Германа.
3. Житие во святых Отца нашего Давида Солунского.
4. Православные проблемы дня: «Скорбное послание» митрополита Филарета. Ответ отцу Александру Шмеману отца Михаила Эзкоула
5. Документы Катакомбной Церкви. Катакомбная Церковь. Профессор И. М. АНДРЕЕВ.
6. Мартиролог коммунистического ига. Епископ Максим Серпуховский, первый епископ Катакомбной Церкви. Профессор И. М. АНДРЕЕВ.
На обложке: Преподобный Герман в своем скиту на Еловом острове, картина архимандрита Серафима, 1928 г.
Авторские права 1970 г. "Православные христианские книги и иконы".
Издается раз в два месяца издательством Orthodox Christian Books & Icons. Почтовый сбор второго класса оплачивается в Реддинге, Калифорния.
Годовая подписка — 5 долларов США, двухлетняя — 9 долларов США. трехлетняя — 12 долларов; отдельные экземпляры 90 центов.
Все запросы следует направлять по адресу:
ПРАВОСЛАВНОЕ СЛОВО, ПЛАТИНА, КАЛИФОРНИЯ 96076
1. СЛОВО МИТРОПОЛИТА ФИЛАРЕТА.
О канонизации преподобного и Богоносного отца нашего Германа Аляскинского.
[В обратном переводе с английского.]
Возлюбленная паства наша! Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь (Флп.4:4).
Вспомните, с каким чувством мы пять лет назад встречали день прославления святого праведного Иоанна Кронштадтского. Приснопамятный митрополит Анастасий, участвовавший в прославлении святителя Гермогена (в 1913 году), в том 1964 году уже лишился физических сил и сложил с себя бремя церковного управления. Но Всевышний, некогда укреплявший святого Симеона Богоприимца, в тот день привлек нашего старца и отца в свой соборный храм для Богослужения и встречи с благодатью.
Апостол настаивает: И паки глаголю: радуйтесь! Приидите все просящие милости Божией и помощи Его, как именует Церковь всех нас.
Когда мы молимся об этой помощи на всенощном бдении, то в ходатаи за нас призываем угодивших Богу: Божию Матерь, ангелов Божиих, Предтечу, апостолов и т. д. Не имея возможности перечислить все множество святых, мы поминаем избранный список их. Этот священный список имен постоянно пополняется и обновляется. В течение последних трех четвертей века мы стали призывать преподобного Серафима и святителей Феодосия, Иоасафа, Гермогена, Питирима, Иоанна, Софрония и Иосифа. Наконец, в этих молитвах зазвучало имя святого праведного Иоанна Кронштадтского. И вот, чада, к этим священным именам мы присоединяем еще одно имя: преподобного и Богоносного отца нашего Германа Аляскинского.
Почитание преподобного Германа настойчиво зрело в лоне Русской Церкви. О нем писалось в книге «Подвижники Валаамские», в «Богословской энциклопедии», в «Очерке Русской духовной миссии в Америке», в книгах Е. Поселянина и, конечно, в известном труде епископа Белгородского Никодима, впоследствии замученного большевиками, «Подвижники Земли Русской в XVIII и XIX веках». В декабрьском томе последней книги есть отдельная статья о старце Германе; но чтобы показать, с какой силой сознание Церкви выделяло подвижнический труд Старца, хотя бы и по сравнению с другими подвижниками, приведем здесь слова этого же труда, но из февральского тома, из статьи о игумене Валаамском Назарии. Здесь повествуется о выборе игуменом миссионеров для Америки из числа иноков Валаама, а далее говорится: «Из сих избранных особенно выделялись: архимандрит Иоасаф, начальник Миссии, утонувший по возведении в сан епископа, — деятельность его, по Божиему Произволению, была кратковременна, но принесла великую пользу; ревностный иеромонах Ювеналий, заслуживший мученический венец; и преподобный Герман, сорок лет подвизавшийся в апостольском самоотвержении, являя дары прозорливости и чудотворений, и почивший в благоухании святости» (стр. 304).
Так было написано в начале нашего [XX] века, но даже в 60-х годах прошлого века, то есть через тридцать лет после кончины старца Германа, а это было в 1837 году, известный игумен Валаамский Дамаскин, услышав о почитании отца Германа на Аляске, начал собирать сведения о нем.
Житие Преподобного очень трогательно. И теперь вы, кто его не слышал и не читал, и услышите, и прочтете. Отец Герман был современником преподобного Серафима, был на три года старше его и пережил его на четыре года. Он был духовным сыном игумена Валаамского Назария, который принимал участие в издании «Добротолюбия» Паисия (Величковского) — этого откровения искусства искусств, внутренней молитвы. Так, в русском «Луге духовном» второй половины XVIII века переплетаются имена преподобного Серафима, старца Паисия (Величковского), игумена Назария (умершего в Сарове), преподобного Германа, и, конечно, многие другие имена, которые много значат для духовного человека.
Отец Герман, придя юношей в Троице-Сергиеву пустынь под Петербургом, был, как и преподобный Серафим, удостоен чудесного исцеления Божией Матерью. Отправившись вскоре на дивный Валаам, который он горячо полюбил, он уже там, по благословению своего старца, имел опыт отшельнической жизни. По послушанию он отправился с Миссией в Америку. Там не могло быть никакой монашеской общины, но сам Герман был носителем древнего духа аскезы: строгий пост, рубище вместо одежды, скамья вместо постели, бревно вместо подушки, доска вместо одеяла, вериги; строгость к себе, но удивительная кротость к ближним. Он построил приют для детей; не страшась эпидемии, отдался заботе о заразных больных. Вокруг него были нищета, опасность от туземцев и великая скорбь от своих соотечественников. Торговцы, и прежде всего начальник русской колонии, заботились о своей выгоде и колонизационных интересах, поступали с людьми жестоко, в духе своего времени. И вот здесь-то старец Герман, хотя по великому смирению своему и отказался от священства, явил себя образцом истинного сострадательного пастыря и, по его собственным словам, пожелал быть «кормильцем» для сих алеутов и других местных племен. Это рождало ответную любовь в сердцах простых, но чутких к добру, и Господь помогал Старцу благодатью и прозорливости, и чудотворения. Житие повествует об укрощении Старцем стихий огня и воды. И от преставления его и до настоящего времени призывающие его имя многократно получали исцеление или иную помощь. Житие также повествует о высоком характере наставлений этого, казалось бы, простого монаха Германа. Лучшим живым свидетелем этих благодатных наставлений Старца был схимонах Сергий, высокообразованный человек, в миру морской офицер С. Н. Яновский, после Баранова недолгое время также начальник русских колоний в Америке. Под единственным влиянием старца Германа этот выдающийся русский общественный деятель, а также его дети, приняли монашество. Его жизнь сама по себе полна назидания. Главные сведения о жизни преподобного Германа даны им; первое наглядное изображение Старца принадлежит его дочери-послушнице.
Кончина Старца была поистине овеяна святостью; он преставился, заранее зная день своей кончины, предсказав обстоятельства своего погребения в пустыне без людей; и отошел он ко Господу как бы накануне Пасхи, при зажженных по его просьбе свечах и при чтении Деяний Апостолов его учеником.
Русская Православная Церковь Заграницей, естественно, должна была бы без спешки подойти к канонизации святых. Так, несмотря на «неисчерпаемое чудес море» (Акафист святителю Николаю), о котором свидетельствуют о святом праведном Иоанне Кронштадтском, наши отцы колебались между желанием прославить его вообще и намерением прославить его в России. Только во время Собора 1964 года горячее желание молиться праведному Иоанну как прославленному святому превозмогло все другие мотивы.
Трудно было приступить к настоящей канонизации, пока откладывалась канонизация всемирно известного чудотворца Иоанна Кронштадтского. Но еще на Соборе 1939 года в Сремских Карловцах при рассмотрении этого вопроса митрополит Анастасий пояснил, что старец Герман почитается на Аляске как святой, и что вопрос о его канонизации уже возник в Америке. Тогда было решено написать епископу Алексию Аляскинскому о подготовительном процессе, необходимом для канонизации. Это было тогда, когда Американская митрополия входила в состав нашей Зарубежной Церкви. В том же году на Соборе епископов в Америке председательство в комиссии по подготовке канонизации было поручено архиепископу Тихону, который впоследствии заложил новый Сан-Францисский собор Пресвятой Богородицы Всех скорбящих Радосте, где и постановлено ныне совершать прославление святого.
Особое почитание памяти старца Германа оказал преемник архиепископа Тихона архиепископ Западно-Американский и Сан-Францисский Иоанн. В его келье и по сей день висит портрет старца вместе с иконами. В Сан-Франциско по благословению покойного владыки Иоанна было организовано Братство преподобного Германа Аляскинского, которое занялось ответственной миссионерской и издательской деятельностью. Большим тиражом на английском языке, а также на русском языке братия знакомили своих читателей с жизнью и чудесами Старца, который духовно питал и развивал начатки Православия в Америке. В праздник преподобных Сергия и Германа Валаамских и в день преставления старца Германа со времен архиепископа Иоанна совершалась панихида по старцу Герману в типографии братии; затем пелось Величание перед его иконописным изображением в чаянии и ожидании его канонизации Церковью. На Соборе 1964 года в связи с прославлением святого праведного Иоанна Кронштадтского мы задали себе вопрос: а канонизируют ли нового Чудотворца те, кто не входит в ограду Русской Зарубежной Церкви?.. В то же время, в связи с подготовкой Американской митрополии к канонизации преподобного Германа (о чем уже тогда шли разговоры), мы сказали себе, что никакая инициатива в этом деле не помешает нашей собственной канонизации старца Германа.
И так тому и быть. Это прославление преподобного Германа зародилось в сердцах современников Старца, простых алеутов, которых он нежно любил, вынашивалось сначала в недрах нашей общей со старцем Родины, а затем в Америке, когда Американская митрополия еще была с нами. И когда теперь эта митрополия первая сделала свой вывод, мы нисколько не поколебались сделать и свой вывод о почитании старца Германа и назначить ту же дату для прославления, что и митрополия. Это было еще до последних церковных событий, о которых мы скорбим; но о них, ради прославления Преподобного, мы здесь говорить не будем. Вывод сделан о том почитании, которое существует уже более ста лет; и также около ста лет назад была основана первая кафедра Русской Церкви в Америке, которая тогда была в Сан-Франциско.
И вам, возлюбленные, как и всем, кто призовет на помощь преподобного Германа, мы желаем всего того утешения, которое кроткий новопрославленный угодник Божий Герман силен испрашивать и ныне, и в будущем. Да будет это прославление благодатным и освящающим для каждого верующего, для многострадального русского народа, из которого пришел Преподобный, на Аляску и для всей Америки, на суровый Северо-Запад которой преподобный Герман с соработниками принес свет Христов. Аминь.
Митрополит Филарет,
Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви.
–––
— Полное описание Богослужений канонизации будет представлено в следующем выпуске «ПРАВОСЛАВНОГО СЛОВА».
2. ПЕРЕД КАНОНИЗАЦИЕЙ ПРЕПОДОБНОГО ГЕРМАНА.
До своей канонизации святой обычно проявляет себя как особенно близкий к земле, более внимательный, чем когда-либо, в своих небесных ходатайствах за тех, кто имеет благоговение перед ним. Последующие, полученные незадолго до канонизации, только подтверждают верующих в близости святого Германа к тем, кто на земле.
I. БЛАГОДАРСТВЕННОЕ ПОСЕЩЕНИЕ ПРЕПОДОБНОГО ГЕРМАНА.
Дух дышит, где хочет.
—Иоанн 3:8
В СВЯТО-ТРОИЦКОМ МОНАСТЫРЕ близ Джорданвилля подвизался монах, носивший имя преподобного Никодима, святого просфорника Киево-Печерского монастыря. В юности он полюбил монашество, совершил паломничество на Валаам, некоторое время прожил в Псково-Печерском монастыре и много лет служил и был келейником новомученика Иоанна, епископа Рижского (ум. 1934). Когда Никодим был рукоположен и направлен на новое послушание в монастырь преподобного Иова Почаевского в Мюнхене, его игумен, отправляя его в путь, дал ему тайное поручение: отправиться в Новый Валаам в Финляндии и причастить там нескольких старых монахов, которые много лет не причащались из-за своей верности церковному календарю; ибо на Валааме был насильно введен неканонический новый календарь, и многие монахи, во главе с впоследствии схимником Михаилом, святой жизни, не признали его, хотя и остались в Валаамской братии. Отец Никодим преподал этим исповедникам Святые Христовы Таины, а одного из них, который, дождавшись этого момента, немедленно преставился ко Господу, он и соборовал. Исполнив свое послушание, он вернулся в свой Свято-Троицкий монастырь, и через несколько лет Господь призвал и его. Он скончался, будучи на послушании монастырского пекаря и был похоронен так, по монастырскому обычаю, с тестом на руках. Его мать, подавленная горем, приехала доживать свои дни близ монастыря, чтобы быть рядом с могилой сына. Там она живет и поныне.
Но о Господе все живы. И благодарный, готовящийся к канонизации преподобный Герман, приняв труд отца Никодима для своей валаамской братии, стяжавшей себе венцы славы подвигом исповедничества, не оставил без утешения скорбящую мать Никодима и тайно навещал ее и утешал небесной радостью накануне его канонизации. «Вчера я читала житие преподобного Германа, — пишет она, — и полюбила его прекрасный лик, приложилась к его образу. И вдруг я почувствовала некое благоухание. Я стала нюхать страницу, книгу, смотреть, нет ли поблизости цветов. Но они слабо благоухали, так как в последнее время каждый день шел дождь. Но я, конечно, недостойна этого». Позже она добавила: «Иногда, когда я одна, это снова случается». (Подпись: Раиса Гавриловна Земмеринг, 3/16 июля 1970 г.)
Перевод из RUSSIAN LIFE Daily, Сан-Франциско, № 7075, 1970 г.)
Архимандрит Герасим перед ракой с мощами преподобного Германа в часовне преподобных Сергия и Германа на Еловом острове, чья икона (со святителем Николаем, по валаамской традиции) находится над мощевиком.
II. ПОУЧЕНИЕ ПРЕПОДОБНОГО ЧЕРЕЗ ЕГО ИСТОЧНИК
В ГОРОДЕ Кадьяке до настоящего времени живет некто В. К., протестант по вероисповеданию, женатый на одной из внучек приснопамятного протоиерея Николая Кашеварова, весьма ревностной дочери святой Православной Церкви. Господин В. К. любит выпить, однако, никогда не напивается допьяна. По натуре своей он любит рыбалку и охоту. Каждый год, независимо от того, был ли улов хорошим или плохим, он непременно отправлялся на Еловый остров, чтобы, как он говорил, побывать у блаженного Германа и архимандрита Герасима, который в то время жил на острове и был хранителем мощей и предметов, связанных с отцом Германом. Непременно В. К. посещал часовню, построенную на месте кельи отца Германа, и любовался и удивлялся хранившимся там веригам старца, его сохранившейся камилавке и другим предметам, связанным с жизнью старца; входил в церковь, в которой были обретены останки Преподобного, и, хотя он не был православным, кланялся гробнице Преподобного с его образом, покрывавшим ее, и ставил свечу. Затем он отправлялся в гости к отцу Герасиму, а перед отъездом шел к источнику, чтобы напиться холодной, чистой воды, брал эту воду домой по указанию жены и отправлялся в обратный путь. На этот раз В. К. был не один, а с другими жителями Кадьяка. По дороге к источнику В. К. вспомнил просьбу жены привезти воды святого Германа. Но у него не было никакой бутылки, кроме бутылки с вином, которую он приберегал на обратный путь. Недолго думая, В. К. выпил содержимое, предложив ополоснуть бутылку и наполнить ее водой отца Германа...
Однако, подойдя к источнику, В. К. увидел, что вода как бы кипит, поднимая на поверхность разного рода грязь, и пока В. К. ждал, вода продолжала бурлить, становясь мутной и непригодной для питья. И так он и отправился на Кадьяк, не выпив воды и не привезя ее домой.
«Долгое время, — рассказывал мне В. К., — я никому об этом не рассказывал, но не переставал думать о случившемся, пока снова не отправился на Еловый остров». На этот раз он не взял с собой «провизии». Высадившись на Еловом острове, он сразу же отправился к источнику. Вода была прозрачной, чистой, как слезы! «Я долго пил воду и уверовал, что Старец, явивший мне такой знак, был действительно человеком святой жизни», — рассказывал он мне. Вернувшись домой, он рассказал, что с ним произошло. И с того времени никто больше не осмеливался ходить на Еловый остров без должного почтения, но шел туда поклониться Преподобному и освежиться его святой водой.
Этот случай, столь похожий на случай с преподобным Серафимом Саровским и декабристом у источника, чьи внезапно помутневшие воды, как рассказывал Святой, были знаком злой сущности замыслов этого революционера, никогда ранее не появлялся в печати. Дивен Бог во святых своих!
Протоиерей Александр Попов.
III. ПОСМЕРТНЫЙ ГОЛОС ХРАНИТЕЛЯ СВЯТОГО ГЕРМАНА.
В бумагах покойного доктора Н. Н. Александра, декана Свято-Троицкой семинарии в Джорданвилле, штат Нью-Йорк, был обнаружен его сборник материалов об отце Герасиме Аляскинском. Он был передан в Братство преподобного Германа и получен накануне канонизации Святого. Содержание одного из документов поразительно актуально: крик, раздающийся от человека, который больше, чем кто-либо другой, служил Преподобному и который чувствовал всю скорбь предательства единства Русской Зарубежной Церкви со стороны соперничающих «юрисдикций», возникших после 1927 года. (Русский текст опубликован в ЦАРСКОМ ВЕСТНИКЕ, февраль 1931 г.)
ПЕРЕБИРАЯ периодические издания и книги в своей личной библиотеке, я нашел старое письмо, присланное мне из России в 1922 году одним другом-монахом. Вот что он мне пишет:
«Мой дорогой друг, отец Герасим!
«Наш монастырь в Туле закрыли, и всех нас выгнали. Сначала я жил в своем родном городе и принял приход в городе N. Но когда вся Тульская епархия была занята еретиками-безбожниками Живой Церкви, мне пришлось бежать из прихода. Теперь я живу в Москве с епископом Феодором. Евдоким (епископ) тоже звал меня в Нижний Новгород, но я к нему не поехал, так как он теперь тоже еретик Живоцерковный.
Сейчас в России Церковью управляет еретическое духовенство.
Я также посетил Патриарха Тихона, который сейчас живет в Донском монастыре. Я рассказал ему о том, что вы мне написали из Америки. На это он мне ответил: «За Церковь за границей я спокоен: она управляется синодально и иерархами, мне хорошо известными».
Вы слышите, все вы, раскольники Церкви Христовой, Православной Церкви, что сказал Святейший Патриарх Тихон о Высшей Церковной Власти Зарубежной Церкви?
Вы слышите, что он сказал?»
Архимандрит Герасим (Шмальц) Афогнак, Аляска.
3. «ПРАВЕДНИКИ ЖИВУТ ВЕЧНО».
ЖИТИЕ ВО СВЯТЫХ ОТЦА НАШЕГО
ДАВИДА СОЛУНСКОГО,
память которого празднуется 26 июня.
Перевод с греческого Свято-Преображенского монастыря в Бостоне.
ПРЕПОДОБНЫЙ ДАВИД СОЛУНСКИЙ.
Умер ок. 540 г.
КОНДАК, ГЛАС 1
Сад присноцвету;щ, доброде;телей плоды; принося;й,/ яви;лся еси; на садо;вне дре;ве, я;ко благопе;снивая пти;ца;/ рай же па;че, жи;зни дре;во, Го;спода, в се;рдцы твое;м прие;м,/ я;ко возде;лав, Богому;дре,/ и;мже пита;еши нас благода;тию;// при;сно моли; о нас, Дави;де всеблаже;нне.
С Давидом древним ныне соединен ты, о новый Давид; ибо ты убил плотские страсти, как иного Голиафа. В двадцать шестой день июня Давид прошел вратами жизни.
ДАВИД, ОТЕЦ НАШ великой славы, земной ангел и Небесный человек, родился и воспитывался в славном и великом граде Солуни. Отрекшись от мира и мирских вещей, он оставил друзей и родственников, временную честь и славу, деньги, имущество и всякую другую преходящую радость и даже свою собственную жизнь, согласно евангельскому увещанию. Следуя за Учителем, он взял Крест от юности своей, ибо сердце его было глубоко пронзено Божественной любовью.
Он был пострижен и подвизался в монастыре святых мучеников Феодора и Меркурия, который был известен как Кукулиатон [поскольку его монахи носили плащи с капюшоном (кукулий)], и там он подвизался в священном молчании способом, превосходящим пределы человеческой природы. Он соблюдал каждую добродетель самым прилежным образом; прежде всего он хранил добродетели воздержания и смирения, хорошо зная, что пресыщение желудка изгоняет духовную бдительность и целомудрие, и что тщеславие совершенно уничтожает всякую добродетель. Посему, как мудрый человек, он старался стяжать смирение.
Читая Священное Писание днем и ночью, праведник дивился добродетелям святых, как тех, которые жили при Законе, так и тех, которые были после [ветхозаветного] Закона. Он наблюдал, как Бог прославлял их за то, что они соблюдали Его заповеди и были угодны Ему достодолжно. Бог соделал Авеля дивным его жертвами, Авраама — его верой, Иосифа — его целомудрием, Иова — его терпением. Он показал Моисея как Законодателя и сохранил Даниила и трех отроков невредимыми от огня и львов. Размышляя о примерах этих мужей, дивный Давид усердно подражал им всем сердцем и силой, чтобы вместе с ними стать сонаследником Царствия Небесного.
Читая жития праведников, подвизавшихся после спасительного Воплощения Спасителя и совершивших столь дивные подвиги, он дивился — особенно житию Симеона Дивногорца, и другого Симеона, и Даниила и Патапия Столпника, которые проводили жизнь свою под открытым небом, без крова, терзаемые ветрами, дождями и снегами. Читая жития этих мужей, он плакал и приходил в такое сокрушение, что решил претерпеть подобную жизнь в страданиях так долго, как он, приснопамятный, мог, чтобы обрести покой со святыми после смерти.
Однажды он так воспылал рвением, а его сердце так наполнилось умилением, что он взобрался на миндальное дерево, которое стояло с левой стороны церкви. Он оставался там на ветке дерева, где сделал небольшую скамейку, как мог, и там подвизался в аскетических трудах с удивительным терпением, терзаемый ветрами, дождями и снегами, обжигаемый палящим летним солнцем и претерпевая многие другие невзгоды. О, как же стоек был этот многострадальный мученик, он, присно памятный, должен был претерпеть такие трудности! Другие столпники имели некоторую безопасность, потому что их столпы были построены и стояли прочно, и, более того, когда они спали или имели какую-то потребность, столпы были неподвижны. Но этот адамантовый человек всегда качался на ветвях дерева и никогда не имел покоя, но был терзаем дождями и ветрами и сильно страдал от снега.
Перенося все это, мужественный сердцем не ослабел в своей дисциплине, и никоим образом не струсил, и не был побежден скукой, и его ангельское лицо не преобразилось и не изменилось, но оставалось таким же красивым, словно роза. Действительно, в этом трижды благословенном исполнилось пророческое изречение: «Праведник цветет, как пальма, возвышается подобно кедру на Ливане» (Пс. 91:13). Ибо в своих делах он также расцвел, как пальма, и принес Богу приятный плод, более сладкий и полезный, чем миндаль или финиковая пальма. Ибо дерево приносит тленные цветы и плоды для услаждения и наслаждения человека; но праведник радовал нашего милосердного Бога плодами Божественного видения и святой жизни, и он непрестанно хвалил и прославлял Его.
У праведника были ученики, которые были чрезвычайно благочестивы и христолюбивы, и они подвизались и трудились вместе с ним в монашеской дисциплине. Много раз они просили и умоляли его сойти с дерева, чтобы они могли построить ему келью, где бы он ни хотел, в каком-нибудь тихом месте, чтобы он мог руководить ими и пасти их, как своих овец, и приводить их на пажити спасения. Но он отвечал, говоря: «Братия мои и чада, я грешный и недостойный человек; но Христос Учитель, Добрый Пастырь, Который положил Свою жизнь за Своих овец, защитит вас от козней диавола, и поскольку Он в высшей степени благ, Он сделает вас достойными Своего Вечного Царства. Но что касается меня, то, как жив Господь мой Бог Иисус Христос, Сын Божий, я не сойду с этого дерева, пока не исполнится три года, и даже тогда я сойду только по Его Собственному повелению; ибо если на то не будет Его воли, я никогда не сойду отсюда». Когда они увидели, что его решимость непоколебима, они больше не беспокоили его по этому поводу.
А КОГДА ПРОШЛО ТРИ ГОДА, ему явился святой Ангел и сказал: «Давид, Господь услышал твою мольбу и дарует тебе эту милость, о которой ты просил много раз, то есть, чтобы ты был смиренным и скромным, и чтобы ты боялся Его и поклонялся Ему с должным почтением. Поэтому сойди с дерева и живи в священном молчании в своей келье, благословляя Бога, пока не совершишь еще один акт любви; тогда ты найдешь утешение души и покой от телесных мук». Все время, пока Ангел говорил с ним, праведник слушал со страхом и трепетом. Когда явившийся исчез, праведник возблагодарил Бога, говоря: «Благословен Бог, помиловавший меня».
Затем, созвав своих учеников, он открыл видение и велел им приготовить келью, как повелел Учитель. Они тотчас же сделали, как им было благословлено, и сообщили также святейшему митрополиту Дорофею. Митрополит обрадовался, услышав эти вести, и взял с собой наиболее благочестивых клириков. Подойдя к Праведнику, он поцеловал его, и они с великим благоговением сняли его с дерева. После литургии его поместили в его келье и отпраздновали этот великий праздник. Так они вернулись, радуясь, а Праведник остался в своей келье, подвизаясь в священном молчании. Как и прежде, он непрестанно и непрерывно благословлял Господа, Который даровал ему такую благодать, что он обращал демонов в бегство, даровал зрение слепым и исцелял все другие неизлечимые болезни, призывая имя Христово. Из многих знамений, которые он совершил, мы упомянем только два или три в доказательство остальных; ибо лев узнается по его когтям, а одежда — по ее подолу.
Некий юноша был одержим демоном, и однажды он пришел в келью Праведника. Стоя, таким образом, за дверью, он закричал, причитая: «Освободи меня, Давид, раб вечного Бога, ибо огонь исходит из твоей кельи и сжигает меня». Тогда праведник протянул руку из небольшого окна, взял юношу и сказал: «Господь наш Иисус Христос, Сын Бога Живого, повелевает тебе выйти из Своего создания, о нечистый дух!» Сказав это, он запечатал юношу знамением Честного Креста, и тотчас бес вышел из юноши, и он выздоровел. Увидев такое чудо, все присутствовавшие прославили Бога, Который прославляет тех, кто прославляет Его Богоугодными делами.
Но послушай еще одно подобное чудо.
Была женщина, которая была совершенно слепа и не могла видеть вообще ничего. Услышав о добродетели праведного и дивного Давида, она была приведена в его келью. Упав на землю за дверью, она плакала и с великим смирением восклицала такие слова: «О раб благословенного Христа, помоги мне. Подражай благости Христа и избавь меня от этого мучительного мучения и просвети мои очи; ибо сила зрения есть радостная и самая сладостная вещь для всех людей». Это и многое другое она произнесла со вздохами и горячими слезами. Праведник также плакал от сострадания к ее боли и скорби; ибо он был сострадателен и добр. После того как он много молился пред Господом, он велел ей подняться с земли, где она лежала, рыдая, и подойти к окну его кельи. Затем он протянул свою правую руку из окна и, запечатав глаза страдающей женщины знамением Честного Креста, снова умолял Господа, говоря: «Господи Иисусе Христе, Сын Бога Живого, воплотившийся от Приснодевы Марии и Святаго Духа, чтобы Ты мог избавить человека от тьмы, о Друг человеков, и чтобы Ты мог привести их к вечному свету, и Который просветил слепого от рождения человека, Ты и теперь, Владыка, просвети эту рабу Твою, ибо Ты всемогущ. Ибо Ты еси просвещение душ наших, и мы всегда славим Тебя со Отцом и Святым Духом Твоим».
Когда праведник помолился этими словами — о чудо! — тотчас женщина, которая была слепа, ясно и отчетливо прозрела, и она благодарила праведника и прославляла Господа. Когда солунцы услышали об этом великом деле, весь город оказал ему великое почтение и почитали его, как Божественного Ангела.
Кто бы ни имел какую-либо болезнь, приходили к нему, и как только Преподобный возлагал свою десницу на больного, тотчас всякая болезнь отступала и рассеивалась, как тьма рассеивается светом. Сотворив бесчисленные чудеса, он был весьма прославлен людьми и почитаем всеми.
СПУСТЯ МНОГО ЛЕТ скончался Дорофей, митрополит Солунский, и другой, по имени Аристид, человек столь же добродетельный, занял его место. В то время варвары причинили большой урон и много смятения во всей Фессалии. Поэтому епарх Иллирика написал митрополиту, прося его ходатайствовать перед Императором или послать какого-нибудь другого добродетельного человека, чтобы тот попросил его избрать епарха для Солуни из-за смятения, вызванного варварами; ибо в то время в Солуни не было епарха, а был только местоблюститель, который подчинялся епарху Сирмия. Когда святейший Аристид, митрополит Солунский, прочитал письмо епарха в присутствии духовенства и знати города, он сказал им выбрать способного и ученого человека, чтобы послать его к Императору по этому вопросу.
И когда все собрались в церкви, они единодушно возопили, чтобы был послан праведный Давид, ибо благочестивейший Император почтит его как добродетельного и святого мужа и таким образом исполнит их просьбу. Это было сделано по устроению Божественного Провидения, чтобы пророчество Ангела могло исполниться; ибо Ангел повелел Праведнику спуститься с дерева, чтобы он мог совершить еще одно дело любви, а затем отправиться к Господу.
Тогда епископ взял благочестивейшего из духовенства и народа и пошел к Праведнику, и рассказал ему о деле, и умолял его пойти к Императору с вышеупомянутой просьбой. Сначала Праведник извинился, сказав, что он не может пойти из-за старости. Потом, видя, что все принуждают его идти, согласился, чтобы не показаться непокорным епископу и любящим Христа людям, которые его уговаривали.
Тогда Праведник вспомнил пророчество Ангела и сказал митрополиту такие слова: «Да будет воля Господня, святый владыка. Но да будет тебе известно, что по твоим молитвам и с Богом, как моим Помощником, Император даст мне все, о чем я его попрошу; но Давида ты уже не увидишь живым, чтобы поговорить с ним. Ибо по возвращении к тебе из дворца, когда я буду еще в ста двадцати шести стадиях от моей бедной кельи, я отправлюсь к своему Учителю».
Думая, что Праведник говорит это в оправдание, чтобы его не заставили идти, митрополит снова увещевал его, говоря: «Тогда подражай нашему Пастырю и Учителю, Который предал Себя на смерть как человек и умер за нас. Отдай свою жизнь за людей твоих, чтобы получить благодарение от людей и славу и безграничную хвалу от Христа Учителя как подражатель Его Страстей».
И Блаженный вышел из своей кельи, и все поклонились ему; ибо вид его был дивный; локоны его волос ниспадали до пояса, а борода — до ног; его почтенное лицо было красиво и миловидно, как у Авраама, и все, видевшие его, дивились. Он взял с собою двух своих учеников, Феодора и Димитрия; эти мужи были благочестивы и добродетельны и были подобны Давиду не только благообразием души, но и телом.
Когда они достигли Византии, весть о Праведнике разнеслась по всему городу. В то время Императором был благочестивый Юстиниан. Так как Император отсутствовал, когда прибыл Преподобный, Императрица Феодора послала камергеров и сопровождающих, чтобы приветствовать его, и она приняла его с большим почетом и почтением. Увидев его сияющее и ангельское лицо и его почтенную белую бороду, она изумилась и поклонилась ему с большим смирением, и попросила его молитв и благословения. И Святой молился о Императоре, Императорском городе и каждом городе. Благочестивая Императрица приняла его с такой радостью и с таким дружеским гостеприимством, что я не могу полностью описать почтение, которое оказала ему приснопамятная; ибо она думала, что приняла Ангела Господня, а не человека. Когда Император вернулся, Августейшая Императрица рассказала ему о праведнике, говоря: «Всеблагой Бог сжалился над нами, владыка, и послал Своего Ангела к твоему Величеству в этот день из города Солуни; и, воистину, мне показалось, что я видела Авраама».
На следующий день, когда собрался весь сенат, Император повелел пустить к нему Праведника. Когда Святой вошел, он держал в своих руках горящие угли и ладан и вместе со своими учениками кадил Императора и весь сенат, и его руки не обожглись от огня, хотя он кадил более часа, пока не окадил всех людей. Все были поражены, увидев это чудо. Поднявшись со своего Престола, Император принял его с радостью и большим почтением, и, в свою очередь, принял дары митрополита Солунского из рук Преподобного. Благочестивый и христолюбивый Император выслушал просьбу Святого и постановил, что место епархии должно быть изменено с Сирмия на Солунь. Он не только выполнил письменные просьбы солунцев, но с большой охотой выполнил и другие просьбы Праведника, и, согласно обычаю, подписал их киноварью. Своей собственной рукой он передал их Праведнику и сказал ему: «Помолись обо мне, достопочтенный отец». После этого он отпустил его и отправил в путь с большим эскортом, как и надлежало.
КАК ТОЛЬКО праведник выполнил свою миссию, он отплыл в Солунь. Но, как сам пророчествовал, он не достиг города. Когда они проходили мимо маяка, сказал своим ученикам такие слова: «Дети мои, пришло время моей кончины. Похороните мои останки в монастыре, где я жил. Позаботьтесь о своих душах, чтобы вы могли обрести вечный покой». Произнося эти и другие назидательные слова, они прибыли на мыс, который называется Эмволос, откуда был виден его монастырь. Он посмотрел в его сторону и помолился, и после того, как поцеловал своих учеников, трижды блаженный предал свою душу Богу.
Когда Праведник почил, дул сильный ветер; и хотя они плыли очень быстро, в тот самый момент лодка надолго остановилась, несмотря на ветер (о чудо!) и вообще не двигалась. Более того, раздался дивный аромат, как от неописуемого ладана, и в воздухе послышались голоса, мелодично воспевавшие хвалу Господу. Спустя долгое время голоса затихли. Тотчас же лодка снова двинулась в путь, но не вошла в гавань, как обычно, а помчалась к западной стороне города, к тому месту, где нечестивцы бросили святые мощи святого Феодула и святого Агафопода.
Когда народ услышал о кончине и прибытии Праведника, весь город вышел вместе с митрополитом. Неся его святые мощи с большим почтением, они пришли в монастырь и сделали ему гроб из дерева, в котором положили его и с честью похоронили. После этого, согласно Императорскому указу, они перенесли местопребывание епарха из Сирмия в Солунь. Что касается Праведника, то его память праздновалась всем народом каждый год в вышеупомянутом монастыре.
По прошествии 150 лет настоятелем монастыря стал некий добродетельный муж по имени Димитрий. Он питал большое почтение к Праведнику. Движимый желанием взять часть святых мощей Преподобного, чтобы иметь их для освящения, он призвал людей и велел им начать копать могилу. Тотчас же плита раскололась на четыре части. Видя, что Святой не желает, чтобы они продолжали, настоятель отказался от своего плана. Ученик этого настоятеля, человек по имени Сергий, который также стал настоятелем, а за свои добродетели позже митрополитом Солунским, очень почитал Преподобного. Много раз он просил его в молитвах позволить ему взять небольшую часть его святых мощей. Когда он был извещен Богом, что Святой согласен на это, он открыл гробницу, и оттуда разнеслось дивное благоухание. Видя, что мощи Преподобного целы и невредимы, он не осмелился взять никакой части, кроме нескольких прядей волос с его головы и бороды. Они были сохранены с заботой и лобызаются в праздник Преподобного христолюбивым народом. Праздник совершается ежегодно 26 июня с большой радостью, во славу праведника и во славу Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.
4. ПРАВОСЛАВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ДНЯ.
"Скорбное послание" митрополита Филарета.
ВОЗРАЖЕНИЕ ОТЦУ АЛЕКСАНДРУ ШМЕМАНУ.
Автор: ОТЕЦ МИХАИЛ ЭЗКОУЛ.
В последние месяцы умножились усилия, особенно со стороны Американской митрополии и ее "богословов", по дискредитации Русской Зарубежной Церкви, которая открыто и бескомпромиссно выступила против православного отступничества в целом и недавней "автокефалии" митрополии в частности. Несправедливость этих нападок была замечена и теми, кто находится вне положения Русской Церкви, и указанием на признаки этого времени является наиболее полный ответ на самые серьезные из этих нападок, который пришел от священника Сирийской архиепископии.
Отец Михаил Эзкоул имеет Богословскую степень Свято-Владимирской семинарии в Нью-Йорке и докторскую степень по древней и средневековой истории Мичиганского государственного университета. Он является редактором журнала The Logos, директором Института византийских исследований и автором статей по патристике в нескольких научных журналах. Рукоположенный в священники покойным архиепископом Антонием Баширом в 1958 году, он с тех пор занимал пастырские должности в нескольких приходах на Среднем Западе. Его статьи в журнале THE LOGOS и других православных периодических изданиях отличались прочной патристической основой и трезвой логикой; среди них было несколько статей в защиту Русской Зарубежной Церкви.
В мае этого года сам отец Михаил последовал примеру «Куда ведет истина» (см. его статью в журнале THE LOGOS за январь 1970 года), получив каноническое освобождение от Сирийской архиепископии и присоединившись к Русской Зарубежной Церкви. Этой осенью он будет преподавать в районе Сент-Луиса и организует там приход. Однако данная статья была написана, когда он еще был в Сирийской архиепископии, и поэтому она должна быть тем более голосом для тех, кто находится за пределами юрисдикции Русского Синода.
ПОСКОЛЬКУ ВЛИЯНИЕ Русского Синода все больше ощущается среди православных, критика в его адрес, похоже, также растет. Последнее вышло из-под пера выдающегося православного богослова, отца Александра Шмемана, декана Свято-Владимирской православной семинарии. Прошло более полугода с момента появления его полемической статьи в The Orthodox Church (ноябрь 1969 г.), официальном издании Русской митрополии, и на нее не было дано никакого ответа на английском языке. Ответ должен быть дан, поскольку замечания отца Шмемана несправедливы и направлены на сестринскую Церковь.
Прискорбно, что богослов с его репутацией решил критиковать Русской Синод, Высшее управление Русской Православной Церкви Заграницей, и что он решил использовать «Скорбное послание» митрополита Филарета, ее Первоиерарха, как повод для своей полемики. Однако мне интересно, имеет ли значение, что его немилосердный упрек появился накануне раскрытия информации о том, что Митрополия тайно вела переговоры с Московским Патриархатом об автокефалии. Мне интересно, имеет ли значение, что отец Александр никогда не отвечает на критику Уппсалы митрополитом Филаретом. Мне интересно, имеет ли значение, что обвинения против Синода, которые так часто выдвигались и опровергались ранее, навязчиво повторяются. Мне интересно, связаны ли эти три вопроса.
Более чем в трех тысячах слов отец Шмеман стремится прижать Российский Синод, возмутительного «овода», который надменно жужжит вокруг великого тела православного экуменизма. Действительно, с самого начала своей статьи автор предполагает, что его положение налагает на него ответственность за ликвидацию этой неприятности. Таким образом, он никогда не признает, что вызов Синода нынешнему курсу православного экуменизма – и его глупости – имеет какую-либо обоснованность, и позиция «другой стороны» никогда не приводится. Его целью, кажется, является не истина, а отрицание всякого противодействия тому религиозному идеалу, которому он и ему подобные посвятили себя.
Читателю не сообщается, что до недавнего времени каноничность Синода не подвергалась сомнению никем (кроме Москвы); что только во времена правления Василия III и Мелетия Метаксакиса Константинопольский Патриархат когда-либо сомневался в этом. И Василий, и Метаксакис поддерживали так называемое движение «Живой Церкви» в России, а последний, как и Афинагор I, был масоном. Более того, верно, что Его Высокопреосвященство Хризостом Пападопулос, архиепископ Афинский, был недоволен противодействием Русской Зарубежной Церкви новому календарю; однако он состоял в дружеской переписке с Синодом. Отец Шмеман даже не упоминает знаменитый Указ Патриарха Тихона 362, ни Правило 39 Пято-Шестого, ни Правило 34 Апостольское, которые давали Синоду право на существование; или Сремско-Карловецкий Конгресс, который дал ему форму.
Тем не менее, отец Шмеман отрицает каноничность Синода. Он ссылается на бегство русских епископов перед большевиками как на «покинувших свои епархии... и, следовательно, формально лишенных своих юрисдикционных прав, которые епископ может осуществлять только в пределах своей епархии, но, конечно, не на всей ее территории...». Он был бы прав, если бы при обычных обстоятельствах эти епископы «покинули» свои епархии; но, как мы уже говорили, каноническое право признает возможность епископов и церквей в изгнании1 – точно так же, как гражданское право признает правительства в изгнании. Он еще более несправедлив к Синоду, потому что знает, что епископы, покинувшие Россию, во многих случаях увозили с собой свою паству. Он также знает, что епископы часто изгонялись и невольно отрывались от своих епархий. И он неправ, когда говорит, что эти епископы обязательно могут считаться не имеющими «юрисдикционных прав» на те паствы, которые они оставили. Разве святитель Афанасий больше не был епископом Александрийским, потому что его пять раз изгоняли римские власти? Разве святитель Иоанн Златоуст больше не был патриархом Константинопольским, когда его отправил в ссылку Император? Разве святитель Мартин I больше не был патриархом Римским, когда его по приказу Императора Константа II привезли в Константинополь, а затем заключили в тюрьму в Херсонесе, где он впоследствии умер (653)? Другими словами, исторические и политические обстоятельства, как свидетельствуют Отцы и каноны, действительно изменяют обычное понимание тех отношений, которые обычно существуют между епископом и его епархией.
___
1. Глава «Святой Украинской Автокефальной Православной Церкви в изгнании» архиепископ Палладий является членом Постоянной конференции канонических епископов в Америке. Очевидно, Постоянная конференция признает «церкви в изгнании», вопреки мнению отца Шмемана.
В связи с этим же вопросом отец Александр утверждает, что Российский Синод был «оспорен и не признан другими российскими юрисдикциями, которые возникли из той же трагедии» (т. е. Коммунистической революции и ее последствий). Другие «юрисдикции», на которые он ссылается, — это парижские эмигранты под руководством митрополита Евлогия, Митрополия и, конечно, восстановленный Московский Патриархат. Оставив в стороне последнее на данный момент, за границей в конце концов только Синод возник из-за революции. Оба митрополита, Евлогий Парижский и Платон Североамериканский, изначально были членами Заграничного Синода; и фактически Митрополия была не более чем североамериканской администрацией Синода с 1921 по 1926 и с 1935 по 1946 годы. В 1927 году другие «юрисдикции» попытались подчиниться Москве, но, посчитав советские требования невыносимыми, Евлогий в 1930 году перешел под власть Константинопольского патриарха (после отстранения митрополитом Сергием), а Платон принял решение об автокефалии. В 1935 году сербский патриарх Варнава взялся за примирение русских церквей, и в Сербии состоялась конференция. Результатом стало то, что и Феофил (новый митрополит Северной Америки), и Евлогий поклялись в верности Русскому Зарубежному Синоду. Их соглашение было изложено в письменной форме и подписано. О воссоединении русских изгнанников объявил митрополит Феофил на Питтсбургском Соборе 1936 года1 и в 1937 году в Нью-Йорке. Вернувшись в Париж, Евлогий нарушил свое обещание, и одиннадцать лет спустя, на Кливлендском Соборе, митрополия последовала его примеру.
___
1. В 1936 году в Питтсбурге был созван Архиерейский Собор, на котором было объявлено: «С великой радостью, возлюбленные, сообщаем вам, что единогласно принимаем временный статус Русской Зарубежной Церкви. Все наши архипастыри во главе с нашим митрополитом (Феофилом) присоединяются к Архиерейскому Собору Русской Православной Церкви Заграницей, который является высшим церковным органом для всей нашей Русской Православной Церкви Заграницей, остающейся в то же время неотъемлемой частью Всероссийской Церкви» (Цит. по «Историческому пути Русской Православной Церкви в Америке», Новое Русское Слово, 7 февраля 1970 г.).
Поэтому Зарубежный Синод считает и парижских эмигрантов, и Митрополию «раскольниками». Многие гражданские суды США согласны с утверждениями Синода. Например, Мнение Высшего суда штата Калифорния в округе Лос-Анджелес (судья Джозеф В. Викерс) в 1949 году относительно Митрополии гласило: «В ноябре 1946 года на Всеамериканском Соборе, состоявшемся в Кливленде, была принята резолюция, которая подразумевала прекращение Временного соглашения 1935 года и разрыв всех отношений с Зарубежной Церковью. Результатом резолюции было объявление Североамериканского округа (Митрополии) автономным и подчиняющимся только таким отношениям, которые он мог установить с Патриархом Алексием и его Священным Синодом в Москве». В другом месте Мнения продолжается: «Если бы митрополит Феофил и Собор считали, что Патриарх Алексий и его Синод являются Высшим церковным управлением, у них не было бы выбора в этом вопросе, и они не признали бы, что до этого они не подчинялись ему или не пытались бы поставить какие-либо условия для признания его верховенства. Кроме того, Священный Синод Церкви за границей неоднократно заявлял, что каноническое Верховное управление в России не восстановлено. Поскольку из судебных прений, доказательств и признаний и утверждений всех сторон следует, что свободная церковная жизнь в России не восстановлена, суд должен постановить, что Церковь за границей по-прежнему является Высшим управлением в России». В Заключении Мнения Митрополия упоминается как «раскольническая и незаконная фракция или группа». Следовательно, Синоду была присуждена церковь Святого Преображения. Даже если бы мы решили не принимать это Мнение, по крайней мере, важно, что незаинтересованная третья сторона высказалась в пользу Российского Синода. Картина, которую рисует отец Шмеман, является несколько искаженой.
Если Синод «все еще является Верховным управлением России», то парижские эмигранты-евлогиане также являются «раскольнической и незаконной фракцией или группой». Конечно, Заграничный Синод никогда не признавал ни Сергия, ни Алексия законными преемниками Патриарха Тихона. Есть некоторые основания полагать, что она права, если эти люди являются марионетками советского правительства. Сергий действительно опубликовал соглашение 16 июля 1927 года, в котором он обещал быть верным советскому режиму как «на словах», так и «по доброй совести». То, что Алексий когда-либо отклонялся от этого обещания, не может быть доказано фактами. Он поддерживал коммунистическую политику почти в каждом случае, и есть некоторые основания полагать, что многие священнослужители Московского Патриархата являются агентами или, по крайней мере, избранниками коммунистического правительства. По словам митрополита Сан-Францисского архиепископа Иоанна (Шаховского), «Московский Патриархат не может свободно выражать голос Церкви Христовой» (см. Д. Григорьев, «Исторический фон православия в Америке», Saint Vladimir's Seminary Quarterly, т. V, 1-2 (1961), 44). При таких обстоятельствах отец Шмеман неправ, и только Синод может судить о «русской церковной проблеме», поскольку она является единственной свободной частью Матери-Церкви, в то время как другие «юрисдикции» являются диссидентами. Более того, похоже, что весь вопрос был вырван из их рук, поскольку Московский Патриархат официально намерен давать Святое Причастие римо-католикам.1 Его статус в Православии открыт для пересмотра.
___
1. Святые Отцы запрещают причащать инославных. «Поэтому будем всеми силами остерегаться, чтобы не принимать причастия от еретиков или не давать его им. Не давайте святыни псам, говорит Господь, и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы не стать нам участниками их бесчестия и осуждения. Ибо если истинно единение со Христом и друг с другом, то мы непременно добровольно соединяемся и со всеми, кто принимает участие с нами...» (св. Иоанн Дамаскин, De Fid. Orth., IV, 13)
Я не думаю, что сам отец Шмеман может сделать какой-либо другой вывод из фактов. Он учил нас в семинарии, что «взаимное общение» должно предполагать общую веру и жизнь. Если он все еще верит в то, чему учил нас, он должен далее признать, что «взаимное общение» без этого императива подразумевает экклезиологию, которой православные не могут придерживаться. Каковы же тогда последствия для Митрополии, которая стремится к автокефалии от Москвы? Но что важнее этого семилетнего обмана, следует ли отрицать, что в основе его лежит «дух времени»? Разве экуменизм не является порождением духа времени? Разве не пагубное влияние экуменизма на Православие сблизило Москву и Митрополию и отдалило от Русского Зарубежного Синода? Разве это не настолько ослабило совесть православных, что «прощение» стало предлогом для игнорирования христианских доктрин, канонов и моральных предписаний?
Я думаю, отец Шмеман осознает роль экуменизма в новом соглашении между Митрополией и Москвой. Он знает и негодует на упрекающую критику Синода этого «соглашения». Например, разве «секретная встреча» между Митрополией и Москвой в Женеве не проходила под эгидой ВСЦ? Разве представители ВСЦ не присутствовали на недавней встрече в Нью-Йорке? Из этого следует, что его защита экуменического движения должна была включать роспуск синодальной оппозиции к нему. Более того, он должен был предвидеть те серьезные и неловкие вопросы, которые зададут люди Митрополии, услышав, что Москва предоставит автокефалию — почему после стольких лет Московский Патриархат внезапно стал приемлемым для нас? Как мы можем верить, что он теперь может действовать независимо от своих коммунистических хозяев? Почему мы не получили автокефалию в 1946 году? Что мы отдали, чтобы получить ее? Тогда люди могут начать верить, что ответы на эти вопросы как-то связаны с изменением настроения обеих иерархий. Они могут подумать, что экуменическое движение и ВСЦ, вовлечённые в это, могут быть переоценены, что Синод может быть прав во всём, что 1946 год был ошибкой.1 Два прихода Митрополии уже вернулись в Синод, а другие грозятся сделать то же самое.
___
1. Не подлежит сомнению, что Митрополия была частью Русского Зарубежного Синода, но отделилась от него в 1946 году. Кливлендский Собор, пишет Димитрий Григорьев, «провозгласил выход Американской Митрополии из состава Русского Зарубежного Синода. С тех пор Синодальная группа снова стала отчетливо отделенной церковной организацией в Америке» («Исторический фон Православия в Америке». Saint Vladimir's Seminary Quarterly, Ibid., p. 41. Г-н Григорьев не приводит никаких причин для «выхода».
Поэтому отец Александр должен защищать экуменизм и дискредитировать Синод. Первым шагом должна стать минимизация его претензий на неповрежденное Православие, на Отцов, Библию и, в особенности, на каноны. Как ни странно, в его статье явно отсутствуют ссылки на эти источники, за исключением одной одинокой цитаты из Нового Завета (1 Иоанна 2:18). Он даже не удосуживается привести современные авторитеты в поддержку своих аргументов. Странно также, что он намеренно избегает упоминания о том, что отношение Синода к экуменизму как таковому никогда не было закрытым, например, его представители присутствовали на заседании «Вера и устройство» 1937 года. Он отвергает только ересь, которой стал экуменизм. Хотя он намекает на тот факт, что «Скорбное послание» митрополита Филарета допускает условия, при которых возможно участие в этом движении, в его статье нигде не обсуждаются ни эти условия, ни аргументы Синода против участия без этих условий. На самом деле, он не решается признать что-либо без оговорок – «он может быть прав или неправ, но...». Всякий раз, когда вопрос становится щекотливым и кажется, что ему, возможно, придется сдать пункт Синоду, он поспешно отступает к удобному церковному клише: «это должна решать вся Церковь». На протяжении всей его атаки на Синод и Послание митрополита Филарета поражает явная предвзятость отца Шмемана.
Тем не менее, отец Александр вынужден признать, что следует различать «хороший» и «плохой экуменизм». Но он не дает определения ни тому, ни другому. Он не делает этого, потому что не может. Он уже утверждал, что «нет консенсуса по экуменизму». Противоречие вопиющее: если нет вообще консенсуса, то он не может отличить «хороший» и «плохой экуменизм». Отсутствие консенсуса означает отсутствие критерия. Опять же, если нет никакого консенсуса, то нет и консенсуса по экуменизму. Зачем же мы тогда вступили в ВСЦ? На каком основании? Зачем ругать митрополита Филарета, как будто его оппозиция экуменизму была неправильной?
В любом случае, консенсус существует, и митрополит его использует. Можно утверждать, что формального пространственного консенсуса нет, но есть доступный временной консенсус, суд истории. Слова святого Викентия Леринского должны быть поучительны:
«В самой же вселенской Церкви всеми мерами надобно держаться того, во что верили повсюду, во что верили всегда, во что верили все… Мы будем, наконец, верны, только если будем следовать всеобщности, древности, согласию. Следовать всеобщности значит признавать истинной только ту веру, которую исповедует вся Церковь на всем земном шаре. Следовать древности значит ни в коем случае не отступать от того учения, которого несомненно держались наши святые отцы и предки. Следовать, наконец, согласию – значит в самой древности принимать только те вероопределения и изъяснения, которых держались все, или, по крайней мере, почти все пастыри и учители. … Как, поэтому, поступил бы теперь православный христианин, если бы какая-нибудь частичка Церкви отделилась от общения вселенской веры? Не иначе, конечно, как предпочтя здравость всеобщего тела вредоносной зараженной части. А если новая какая-нибудь зараза покусится запятнать не частичку уже только, но всю одновременно Церковь? Тогда, значит, надобно пристать к древности, которая, разумеется, не может уже быть обольщена никаким коварством новизны. А если в самой древности окажется заблуждение, которого держались два-три человека, пожалуй – целый город, или даже какая-нибудь целая область? Тогда, без сомнения, следует упорству или безрассудству немногих предпочесть те определения, которые в древности постановлены были всей Церковью с общим согласием… А если в будущем встретится какой-нибудь такого рода вопрос, что в древности нельзя найти на него решения, постановленного по общему согласию? Тогда надобно постараться разобрать и сличить мнения Отцов… И если окажется, что не один, или двое только, но все вместе единогласно что-либо такое содержали, писали, преподавали, открыто, часто, неизменно, то следует принять, что и мы так же должны в это веровать без всякого сомнения» (Commonitorium II: 3–III: 4).
Итак, существует консенсус, который следует предпочесть пространственному консенсусу: консенсус времени. На его весах экуменизм стоит в историческом суде, суде, который демонстрирует Послание митрополита Филарета. Он апеллирует к православному епископату, «прекрасно знающему» консенсус исторического Православия.
Но предположим на мгновение, что созван Православный Собор, чтобы определить отношение Церкви к экуменизму. Каким будет его критерий в оценке этого движения? Разве это не будет свидетельство Священного Писания, Святых Соборов и Отцов и, конечно, недавних заявлений наших представителей в Ламбете, Амстердаме, Эванстоне и т. д.? Если нет, то по какому стандарту суждения? Будет ли он внецерковным? По какому принципу будет выбран этот внецерковный стандарт или критерий? По другому принципу, который сам по себе внеправославен? Если новый Собор найдет новые стандарты, то он должен либо принять теологический и/или культурный релятивизм, либо исповедовать новое Откровение от Бога. В любом случае он сделает свои решения относительными, открытыми для постоянного пересмотра и, следовательно, дискредитирует себя и вечные истины Христовы. Затем он также внесет ужасающее множество новых проблем, таких как демонстрация своих причин для релятивизации нашего прошлого и, в то же время, оправдание истины, необходимости и применимости новых теологических критериев и категорий.
С другой стороны, если Собор примет наше Православное наследие с честью, доверием и послушанием, его выводы не могут быть ничем иным, кроме того, что уже было провозглашено Русским Синодом. Таким образом, протестанты и паписты являются еретиками, потому что, используя слова святителя Василия Великого, их различие (he diaphora) с нами напрямую относится к «вере в самого Бога» (peri tes autes tes eis Theon pisteous. Канон I). Отец Александр, несомненно, знает о бесчисленных Соборных решениях и патриарших посланиях (например, Три ответа Иеремии II, Confessio Dosithei, Окружное послание Восточных Патриархов (1848), Константинопольский Собор (1872) и т. д.), которые побуждали инославных вступать в Православную Церковь, «Ковчег Спасения» (Святейший Русский Синод, 1904). Действительно, наше отношение ко всем еретикам во все времена было ясно обозначено Священным Писанием (Еф. 4:14, 2 Тим. 2:15-18, Тит. 2:9-10, Гал. 1:8-9 и Евр. 13:9); канонами (Апостольские правила 10, 11, 45, 65; св. Тимофей Александрийский, правило 9 и т. д.); и писания Отцов, таких как Св. Ириней, Adversus H;resus; Св. Киприан Карфагенский, De Unitate Catholic; Ecclesi;; Св. Афанасий, Orationes contra Arianos и т. д. Другими словами, консенсус во времени определил и должен определить консенсус в пространстве, если Православие должно оставаться верным своему духовному и доктринальному наследию. Существует суд над нынешним экуменизмом, и «призыв» митрополита Филарета к своим епископским братиям — это не более чем призыв подтвердить, формально и публично, их послушание этому суду.
Требование этого «суда», утверждает митрополит, заключается в том, что экуменическое движение, как оно есть, должно быть осуждено. Конечно, существует «хороший экуменизм», то есть противопоставление инославным Апостольской традиции, чтобы объяснить и защитить ее. Хотя мы можем собираться с неправославными для этой цели, ни общая молитва или поклонение, ни духовная близость невозможны. С другой стороны, «плохой экуменизм» — это участие в этом движении с малым или полным отсутствием уважения к предписаниям православной жизни, закона и учения. Поэтому мы можем участвовать в этом движении только на основе того, что наше присутствие будет пониматься как свидетельство, миссия, а не как диалог между равными. Однако ВСЦ и НСС, все «экуменическое движение» стало чем-то несовместимым с православной экклезиологией. Например, ВСЦ постепенно секуляризуется, т. е. предлагает человечеству «социальное Евангелие» вместо спасения в Иисусе Христе. В своем поведении, высказываниях и литургиях ВСЦ ясно указывает на то, что он перешел от начальной стадии определения или «формы» к нынешней стадии «функции».
В качестве примера этого утверждения можно привести Экуменическую службу At-One-Ment, состоявшуюся в Первой объединенной пресвитерианской церкви в Талсе, штат Оклахома (26 января 1969 г.). Литургия начинается с органной прелюдии, затем следует Призыв к богослужению, Процессиональный гимн, Инвокация, Гимн, Офферторий и Славословие. Вся служба протестантская по структуре и межконфессиональная по духу. Создается четкое впечатление, что все «церкви», входящие в ВСЦ, составляют Церковь. Таким образом, «Лидер», как его называют, зачитывает список имен — некоторые из них являются православными отцами, исповедниками и мучениками — но затем следуют такие «экуменические святые», как Данте, Микеланджело, Бах, Мартин Лютер, Жан Кальвин, Фома Аквинский, Кранмер, Джон Нокс, Мильтон, Фокс, Уэсли, Вальтер Раухенбах, Альберт Швейцер, Кагава, Иоанн XXIII, Мартин Лютер Кинг, Юджин Карсон Блейк, Джулиан Бонд, Карл Барт, Харви Кокс, Ганди и т. д. Затем следуют слова ответа Народа: «Реформируй свою Церковь, Отец, и дай ей мужество быть, следовать за тобой и исполнять твое слово». «Пусть она прекратит свои попытки доминировать над людьми». «Пусть она больше не будет предъявлять требований и претендовать на привилегии, а только попытается внести свой вклад в счастье людей». «Пусть она не отталкивает и не исключает никого словами, которые она использует, или идеями, которые у нее есть, но будет открыта для всех, кто стремится жить счастливой и творческой жизнью...». После еще нескольких подобных стихов Лидер и Народ вместе провозглашают: «Я видел град Божий, новый святой Иерусалим...». Затем проповедь М. М. Томаса, гимн, заключительный гимн, благословение, молитва-рецессия и органная постлюдия «Построенная на камне, стоит Церковь».
Как любит говорить отец Шмеман, lex orandi, lex credendi «закон поклонения или молитвы есть закон веры»; или, по-другому, поклонение есть «богоявление» веры. Если он прав, то экуменическое служение Единения, в котором участвовали православные, есть lex orandi экуменического lex credendi. Следовательно, его утверждение о том, что «единство «экуменизма» — миф, делающий невозможным использование для него термина «ересь»» — бессмыслица. Отсутствие «единства» ничего не доказывает. Ни «единство», ни «разобщенность» секты не имеют ничего общего с ее гетеродоксальностью. Ни древние гностики, ни современные протестанты не были едины, как и древние несториане или (до этого десятилетия) папизм не были без единства. Более того, отсутствие «единства» в экуменизме может быть самой природой ереси. (Мы должны подождать и посмотреть, станет ли это чем-то иным, чем попурри из конфессий.) Экуменизм сейчас напоминает масонство: общее божество, общая мораль и поклонение, особые теологические убеждения каждого члена предоставлены самому себе. Результатом, конечно, является религиозный субъективизм.
Экуменизм, однако, имеет различимую субстанцию – это сотериологическая ересь, которая является одновременно контекстом и вершиной всех тех ересей, которые ей предшествовали. Триадологическая, христологическая, мариологическая, космологическая, экклезиологическая и антропологическая ереси каждая в свою очередь выдвигались, чтобы соблазнить Церковь, и потерпели неудачу. Теперь, однако, они перегруппированы и объединены, ведомые в своем нападении экуменизмом, религиозным потомком долгого западного эпистемологического кошмара. К аналогичному выводу приходит архиепископ Монреальский и Канадский Виталий:
«Экуменизм есть ересь ересей, потому что до сего времени каждая отдельная ересь в истории Церкви стремилась сама стать на место истинной Церкви, а экуменическое движение, объединив все ереси, приглашает их всех вместе почитать себя единой истинной Церковью. Тут древнее арианство, монофизитство, монофелитство, иконоборчество, пелагианство, и просто всевозможные изуверства под совершенно другими названиями современных сект объединились и идут приступом на Церковь. Это явление безусловно апокалиптического характера...» («Экуменизм», Православное Слово, июль-август 1969 г., стр. 155.)
Поскольку экуменизм является всеобъемлющим извращением Христианского учения, он бьет в самое сердце христианской икономии: спасение; и поскольку он является антитипом Кафолической Церкви, он иронически связывает «спасение» и «Церковь». Но это «спасение» и «Церковь» без Истины. Конечно, это отрицает Православие и само себя в обладании Божественной и спасительной Истиной. Сказать, как было сказано, «Искать Истину, которую мы не знали...» (Invoc.. Prayer, Uppsala, 1968) — значит утверждать веру, совершенно чуждую православному опыту. Это равносильно отрицанию Церкви Ее обожествляющей силы. Это предлагает эволюционную, виталистическую и утопическую экклезиологию, отменяет суть Церкви и готовит «Церковь» к ее мирским поискам.
Однако отец Шмеман отказывается называть экуменизм ересью, а тех «православных», которые стали органической частью ВСЦ, отступниками. Он довольствуется осуждением митрополита Филарета и Синода за то, что они называют архиепископа Иакова и патриарха Афинагора псевдоепископами. Он утверждает, что митрополит Филарет «предвзято» их осудил и, следовательно, характеризует свое Послание как «лицемерное». Зачем, спрашивает отец, призывать к суду над этими людьми, когда вы уже осудили их? «Сама цель апелляции — именно призвать братиев-епископов судить и оценивать действия другого епископа», — заявляет он. Но митрополит нигде в своем Послании не говорит, что он ищет голоса от своих «братиев-епископов», а только согласия с православной традицией. Его «апелляция», таким образом, не является подведением итогов перед жюри; это призыв к послушанию. Митрополит Филарет хочет согласия с общим консенсусом, а не своих личных интуиций. Любой, кто учит, как это делает Вселенский Патриарх, что Церковь должна быть «возрождена» (Рождественское послание, 1967) или поддерживает теорию крипто-ветвей Церкви, такую как та, которую выдвинул архиепископ Иаков (The Orthodox Observer, апрель, 1961), подлежит осуждению. Митрополит Филарет их не осуждает.
Тем не менее, отец Александр признает только то, что эти люди «вызвали серьезные споры» в Церкви. Ценность их мнений (и мнения митрополита Филарета) должна дождаться соборного решения, на котором, как он говорит, настаивает митрополит, в то же время «предрешая» вопрос. Опять же, отец Шмеман ошибается, поскольку он не принимает во внимание явное учение Церкви о том, что Собор не нужен, когда епископ «публично проповедует ересь и открыто учит ей в Церкви». И, конечно, те, кто от него отрекаются или разрывают с ним отношения до синодального разъяснения, «не подлежат каноническому наказанию» и «не раздробили единства Церкви расколом, но от расколов и разделений усердно старались избавить ее» (Константинопольский Собор 861 г., правило XV). То, что одобряется и санкционируется этим правилом, — это немедленное согласие с мирским консенсусом и отделение от «лжеепископа». Митрополит Филарет явно действовал в духе этого правила.
Но кого отец Шмеман обвиняет в «расколе»? – Синод. Как странно, что Церковь, «верность учению Православной Церкви... Апостольское преемство... благочестие духовенства или мирян», которых нельзя отрицать, как писал профессор Св.-Владимирский Боголепов в своей книге «К Американской Православной Церкви» (Нью-Йорк, 1963), должны подвергнуться остракизму со стороны православных ради экуменизма и еретиков. И разве не любопытно, что те «православные», которые открыто и нагло нарушают каноны, отстаивают «теорию ветвей» или какую-то ее форму, которые предлагают Святое Причастие неправославным, почитаются как великие христиане и добрые сыны Церкви? Теперь отец Александр, не без ведома верности Синода Православию, ловко пытается обойти настоящую проблему. Он не утверждает, что Синод был объявлен «раскольническим» и, следовательно, неканоническим, но что он «по своей воле» вышел из Вселенской Церкви — я предполагаю, что он имеет в виду Православную Церковь. Затем он сравнивает Синод с донатистами 4-го века, аналогия, которая неприменима. Донатисты были фактически еретиками, потому что они отошли от традиционной сакраментологии Церкви и идентифицировали себя как Кафолическую Церковь. Блаженный Августин сделал то же самое замечание и опроверг их в одиннадцати различных трактатах.
Еще одним указанием на «раскольнический менталитет» Синода, по словам отца Шмемана, является презумпция, с которой она «перекрещивает» еретиков, приходящих в Православие. Он говорит, что «руководители «Русской Зарубежной Церкви» прекрасно знают, что Русская Церковь, чью традицию они, как они утверждают, поддерживают, за последние триста лет не перекрещивала инославных, чье крещение во имя Святой Троицы она могла бы подтвердить...». Его утверждение вводит в заблуждение по многим причинам: (1) то, что Синод может «перекрещивать» обращенных христиан, допустимо, поскольку, как отец «прекрасно знает, инославные не имеют «крещения». Так, святой Кирилл Иерусалимский писал: «Никто, кроме еретиков, не перекрещивается, потому что их прежнее «крещение» не было крещением» (Прокат., 7); и (2) то, что «Русская Церковь» не «перекрещивала» инославных за триста лет, не имеет значения. Православная Церковь России «перекрещивала» еретиков в прошлом — канонический и Богословский прецедент существует; (3) то, что «Русская Церковь» принимала еретиков без погружения, не то же самое, что принимать их без крещения, ибо, как отец Александр «прекрасно знает, весь обряд посвящения, сакраментальный обряд включения в Церковь — крещение — включает не только освященную воду, но также миро и Святое Причастие; (4) Православная Церковь применяла принципы канонической акривии (строгости) и икономии (уступки) в соответствии со своими потребностями. Эти принципы не всегда применялись единообразно; таким образом, Православная Церковь Греции может использовать один, в то время как Православная Церковь России использует другой. Во времена наибольшей опасности Церкви неизменно обращаются к акривии, как это сделали Вселенские Патриархи Кирилл V и Паисий II перед лицом иезуитской угрозы XVIII века. Синод рассматривает экуменизм как угрозу; поэтому некоторые из ее священнослужителей следуют традиционной практике Церкви, «перекрещивая» обращенных христиан; и (5) отец Александр говорит о «Русской Церкви» так, как будто она не является членом Вселенской Церкви, как будто «традиция» «Русской Церкви» отличается от Апостольской Традиции, которая управляет всеми Православными Церквями. Верно, что Традиция имеет обстоятельное применение, но «традиция» «Русской Церкви» остается Традицией Вселенской Церкви. Следовательно, даже если Русская Церковь в течение примерно 300 лет не имела местного прецедента «перекрещения», Синод мог бы апеллировать к Церкви в целом.
Игнорируя такие факты, отец Шмеман на протяжении всей своей полемики с митрополитом Филаретом продолжает искажать позицию Синода. Эти искажения часто возникают из-за его собственной двойственности и неуверенности. Таким образом, статья отца Александра колеблется между тем, является ли Синод изначально неканоничным или неканоничным в силу его мнимого выхода из общения с вселенским православным епископатом. Он, возможно, на самом деле не знает, что изначально каноничность Синода была принята практически всеми другими Православными Церквями. Даже архиепископ Иаков не подвергал это сомнению до Открытого письма митрополита Филарета к нему в 1968 году. С самого начала Синод был приглашен стать членом Постоянной конференции канонических православных епископов в Америке. Только когда аналогичное приглашение было направлено Московскому экзарху, она отказалась присоединиться. «Мы никогда и нигде не сядем с ними за один стол», — пишет протоиерей Георгий Граббе, «но этим наше духовное общение со Вселенской Церковью не прерывается».1
___
1. «Ответ архиепископу Иоанну и отцу Иосифу Пиштею», Православная жизнь, I (1970), 29.
Очевидно, отец Граббе прав, потому что, несмотря на окончательное признание Московского Патриархата после 1927 года другими Православными Церквями и запрет, который он наложил на Синод, последний остался в составе Вселенской Церкви. Например, на Ближнем Востоке синодальные священники служили в греческих церквях и наоборот. В 1955 году Его Блаженство Христофор, Папа и Патриарх Александрийский, просил, чтобы покойный митрополит Анастасий принял участие в хиротонии епископа для его юрисдикции. В 1968 году митрополит Латакийский Игнатий (Антиохийский) принял участие в хиротонии епископа Никандра в качестве викарного епископа Сан-Паулу, Бразилия. В другом месте греческий епископ Дионисий Новозеландский сотрудничал в чине, которым митрополит Филарет был назначен епископом Брисбенским (1964). В Соединенных Штатах архиепископ Нью-Йоркский Виталий (Максименко) помогал в возвышении покойного сирийского митрополита Антония Башира (1936) по просьбе Патриарха Антиохийского. После смерти митрополита Анастасия Патриарх Афинагор направил народу Синода телеграмму с соболезнованиями, а архиепископ Иаков пропел Трисвятое над останками покойного митрополита.
Теперь, с распространением экумении и громким противодействием ей митрополита Филарета, Синод рассматривается как «раскольнический» и «неканонический». Верно, что он «добровольно» разорвал общение с некоторыми Православными Церквями, но также не будет неточным сказать, что Синод был изолирован. Поэтому идея о том, что Синод «по собственной воле» ушел в раскол, ложна. Скорее следует сказать, что он последовал библейскому предписанию – Завещеваем же вам, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, удаляться от всякого брата, поступающего бесчинно, а не по преданию, которое приняли от нас (2Фес.3:6). Синод «отступил» от отступничества – или отделился от него. Но отец Шмеман истолковывает это «отделение» как раскол Русского Синода и поэтому спрашивает: «Можно спросить, каким «братиям», каким «предстоятелям» адресовано «Скорбное послание»? Поскольку Синод считает, что все остальные православные епископы находятся в расколе и ереси — в результате их экуменизма — и, следовательно, больше не являются православными, больше не являются членами Церкви, больше не являются епископами, «обращение» к православному епископату как к «братиям» является, мягко говоря, нелогичным и бессмысленным. Нельзя притворяться, что соблюдаешь каноны, и в то же время отказывать в канонической защите тем, кого она уже осудила». Затем он перечисляет четыре шага, посредством которых «церковь» впадает в «раскол» и, в конечном итоге, в «ересь» через отрицание «действия Святого Духа» в теле, от которого она отделилась. Здесь предполагается, что Синод впал или впадет в ересь, если откажется отказаться от своего нынешнего курса.
Теология отца Александра здесь слаба. Во-первых, то, что некоторые православные епископы поддались ереси экуменизма, что многие нарушили каноны, не является синодальным расколом. Опять же, то, что некоторые православные епископы отступили или ушли в раскол, не является вердиктом Синода, а Апостольского Предания. И не Синод отказывает этим епископам в «канонической защите», а сами каноны. Более того, отец Александр не различает «ересь» — теологическое отступление от Веры — и «раскол» — административный разрыв. Хотя еретики не являются членами Церкви, раскольники сохраняют свое членство (I Конст., Канон 6). Таким образом, нарушение канонического права, которое в некоторых случаях может привести к расколу, не обязательно подразумевает отступничество. Нарушение канонического права может быть нечестивым, но само по себе это не ересь. Насколько мне известно, Синод обвинил только нескольких «православных» экуменистов в ереси, других — в расколе; он остается в общении с рядом Православных Церквей и рассматривается как маяк Православия Катакомбной Церковью России, монахами Афона и греческими старостильниками. Поэтому можно сказать, что, несмотря на «экуменизм» православного епископата в целом, его отдельные члены находятся в Православной Церкви, то есть до тех пор, пока эти экуменисты сознательно не отвергают учения Церкви и не принимают экуменическую экклезиологию и сотериологию. Поскольку большинство наших епископов заблуждаются, а не являются еретиками, то, как представляется, «Скорбное послание» митрополита Филарета логично, содержательно и актуально.
Поэтому мы предлагаем провести серьезную переоценку Русского Синода и нашего участия в так называемом «экуменическом движении». Всем должно быть ясно, что единственным результатом нашего нынешнего взаимодействия с инославными является возмущением для тех, кто желает, чтобы их Православие было нетронутым, дальнейшее замешательство для слабых православных, большее утешение для равнодушных и продолжающийся компромисс со стороны «либерального менталитета», чью экуменическую позицию пытается оправдать непрерывный поток уродливой полемики против Синода. Несмотря на все свои грехи, Синод прав. Отец Шмеман не может поколебать этот факт, ложно обвиняя Синод в «добавлении новых разделений в нашу Церковь, в создании атмосферы подозрительности и, в конечном счете, раскола». Такие проклятия было бы более продуктивно направить на Афинагора Константинопольского, Иакова, Афинагора Лондонского, Никодима Ленинградско-Новгородского, Иоанна Шаховского из митрополии и т. д. Нет никаких оправданий для диатрибы отца Александра против Русской Православной Церкви Заграницей, за исключением того, что ее смелое свидетельство Православия является постоянным упреком тем, кто стремится пересмотреть «веру, некогда преданную святым».
Аналогичным образом, было бы целесообразно не обвинять Синод в отрицании «канонов и процедур, юрисдикционных прав и надлежащей правовой процедуры». Какова бы ни была обеспокоенность экуменистов такими вещами, их собственные действия доказывают, что они используют их произвольно, избирательно и когда это им удобно. Опять же, отец Александр утверждает, что Синод ведет себя так, как будто существует консенсус против экуменизма, когда на самом деле, как он говорит, его нет. Но экуменисты действуют так, как будто бы существует консенсус по поводу экуменизма – и ведут себя так, как будто канонов не существует. Он утверждает, что Синод осуждает таких иерархов, как Иаков и «Вселенский Патриарх» без «надлежащей правовой процедуры», но он и другие антисинодалы объявили Синод раскольническим – фактически еретическим – без «надлежащей правовой процедуры». Он говорит, что Синод совершает набеги на другие юрисдикции, воруя их священников, когда отец Александр «прекрасно знает», что она обязана принимать тех, кто бежит от апостасии; и он должен знать, что Синод в противном случае никогда не принимает других священнослужителей без официального и канонического освобождения. Он упоминает нерегулярное поведение и отношение Синода к другим православным юрисдикциям, но он не произносит ни слова о членах Постоянной конференции православных епископов, которые не признают «каноничность» друг друга. Ему нравится думать о Синоде как о возмутителе спокойствия, но он упускает из виду «возмутителей спокойствия», которые подрывают всю епископскую структуру Православной Церкви своим презрением к каноническому праву и духовной жизни.
Можно вполне назвать иронией то, что Церковь, которая дала миру таких людей, как архиепископ Леонтий Женевский, архиепископ Иоанн (Максимович), архиепископ Тихон Сан-Францисский, митрополит Анастасий — все они почили с Божественным благоуханием — Церковь, которая имеет бесчисленные монашеские центры, которая издает такие журналы, как Orthodox Life, The Orthodox Word, La foi transmise и т. д., которая перевела бесчисленное количество литургических, аскетических и святоотеческих трудов на разные языки, которая организовала миссии в Америке и за рубежом и которая претерпела гонения и клевету ради нашей Святой Веры, должна быть заклеймена своими собственными братиями как «неканоническая», «раскольническая», «возмутительница спокойствия». Нет никаких объяснений, кроме диавола, действующего через этот век. Писание справедливо сказало, что в безбожные времена, в последние дни, «праведность» будет называться «неправедностью», «свет тьмой», «истина ложью» и «добро злом»...
5. ДОКУМЕНТЫ КАТАКОМБНОЙ ЦЕРКВИ.
КАТАКОМБНАЯ ЦЕРКОВЬ.
Профессор И. М. АНДРЕЕВ.
ВВЕДЕНИЕ РЕДАКТОРА.
В последние годы из порабощенного Советского Союза пришли необыкновенные свидетельства (целая волна протестов православных мирян и несколько протестов духовенства) продолжающегося преследования верующих христиан советским правительством и его "государственной Церковью" – Московским Патриархатом.
Но как это может быть, "Церковь", которая преследует своих собственных верных? Мирянин Борис Талантов, заключенный сейчас в СССР в тюрьму за "антиправительственную деятельность", внимательно проанализировал этот вопрос и нашел, что ответ на него содержится в так называемом "сергианстве", то есть в тех, кто принимает положение "Декларации", подписанной митрополитом Сергием в 1927 году, что "радости и успехи Советского Союза – наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи", что сделало Московский Патриархат послушным орудием в руках коммунистов – до наших дней. Борис Талантов в недавней статье утверждал, что "корни серьезного экклезиологического кризиса, выросшего в наши дни, были посажены именно патриархом Сергием... Объективно это послание (декларация 1927 года) и последующая деятельность митрополита Сергия были предательством Церкви". Далее, согласно Талантову, большинство храмов, которые остались открытыми после преследований тридцатых годов, не признавали митрополита Сергия своим Первоиерархом.1
___
1. Джон Б. Данлоп, Недавняя деятельность Московской Патриархии, Образовательная серия святителя Нектария, № 46, 1970, стр. 109, 113-4.
Духовенство и миряне, не признавшие официальный Московский Патриархат, образовали подпольную "катакомбную" Церковь в СССР. Сегодня это нелегальная Церковь в СССР, и по понятным причинам о ее нынешнем состоянии и организации и прочее можно сказать весьма немногое. Но, тем не менее, есть, по меньшей мере, три источника надежной информации о ней: 1) письма и обращения епископов и сообществ священников и мирян, протестовавших против Декларации 1927 года и разорвавших связь в официальной советской Церковью – эти иерархи и миряне были, вероятно, в большинстве, и советская Церковь получила свои нынешние власть и "каноничность" в СССР благодаря арестам и убийствам правительством ведущих антисергиан; 2) заявления в советских периодических изданиях, касающиеся арестов и заключений членов тайных церквей и монастырей, принадлежащих к истинно православной Церкви "тихоновцев", отказывающихся признавать Московский Патриархат; коммунистическое правительство считает эту Церковь настолько заметной, что опубликовало общие исторические сведения о ней в "Словаре атеиста", напечатанном в Москве в 1964 году в помощь антирелигиозным активистам; 3) свидетельства членов катакомбной Церкви в СССР, перебравшихся на Запад. Объединенные свидетельства из этих источников приводят к выводу, что Православная Церковь в Советском Союзе – это айсберг, лишь верхушка которого видна на поверхности. Только когда Россия, в определенное Богом время, освободится от тирании безбожников и послушного ему Патриархата, потаенная жизнь Русского Православия станет известна.
Следующие два отчета попадают в третью категорию свидетельств. Они были написаны доктором медицины и психиатрии, который был заключен в течение пяти лет на Соловках — знаменитом монастыре Крайнего Севера, который большевики превратили в свой самый страшный концентрационный лагерь, — и был членом Катакомбной Церкви там и когда он был на свободе в Петрограде (до 1941 года), прежде чем попасть за немецкие линии и, таким образом, в конечном итоге попасть в свободный мир. С 1950 года он был преподавателем в Свято-Троицкой семинарии в Джорданвилле, штат Нью-Йорк, часто читал лекции и писал статьи, исполняя цель своей жизни: информировать свободных православных верующих о существовании Катакомбной Церкви в Советском Союзе, которая в своих тысячах и миллионах членов не преклонила колени перед Ваалом. Эти статьи, хотя и написанные двадцать лет назад, возможно, еще более актуальны сегодня, когда «сергианские» иерархи, по диктовке своих советских хозяев, стали важным фактором на международной церковной и политической сцене, недавно достигнув важнейшей цели, к которой они стремились 43 года — «духовного» подчинения Американской митрополии. (Текст из ПРАВОСЛАВНОЙ РУСИ, 1950, № 13.)
РЕАЛЬНОСТЬ ЖИЗНИ в Советском Союзе – это пугающий кошмар для верующих, который тем, кто его не пережил, невозможно и понять, ни поверить ему. Но самое страшное – не материальные лишения, аресты и запреты, а скорее факт, что ведется сознательная, систематическая и бесовски изобретательная борьба за человеческие души, борьба против Бога. Это главная цель, и все остальное подчинено ей.
В качественном смысле предтечи антихриста уже сделали его царство реальностью там. Настоящий антихрист не изобретет ничего нового: ему лишь останется распространить методы советского НКВД на остальные пять шестых суши. Единственно яркое, радостное и вдохновляющее явление – это существование катакомбной Церкви, Церкви пустыни. Это позволяет нам с оптимизмом оценивать борьбу русской души против атеизма: там была сохранена истинная Церковь, которую, как обещал нам Христос, врата ада не одолеют.
Я не могу назвать многие имена и события. По понятным причинам не могу описать многое в деталях. Могу сказать только очень кратко или намеками. Но и молчать совсем я тоже не могу: не имею такого права и не желаю этого, так как своим молчанием предал бы истину и память о священномучениках, которых видел, с которыми общался и с которыми провел пять лет в Соловецком концентрационном лагере.
Святой патриарх Тихон вел корабль церковный по бурному морю страшных событий необычайно мудро. Его положение было исключительно трудным не только потому, что ему постоянно угрожали физической расправой, даже не потому, что все семь лет своего патриаршества он ежедневно испытывал душевные страдания, но главным образом потому, что в церковной истории никогда не было такой ситуации. Он должен был проложить совершенно новый путь через неведомое. Поэтому его ошибки так понятны и так простительны. И его заслуга тем более, что он предвидел и заложил основание Катакомбной Церкви; он благословил врача-психиатра профессора Михаила Александровича Жижиленко основать катакомбную Церковь. Позднее профессор Жижиленко, работая при Советах врачом, принял тайный постриг и был епископом катакомбной Церкви, впоследствии был арестован, заключен в тюрьму и в 1930 году расстрелян.
По смерти Патриарха его преемники один за другим были подвергнуты гонениям. И тогда митрополит Сергий, став во главе Патриархии, опубликовал известную Декларацию, признавшую радости и неудачи Советов как свои собственные, и все мученики были объявлены политическими преступниками.
Вся православная Россия содрогнулась, и со всех концов страны были обращены к митрополиту Сергию протесты.
Я тоже приехал в Москву как член одной из протестовавших делегаций – делегации от Петроградской епархии. В комнате приемов митрополита ожидали человек сорок, и все, кого я спрашивал о причине приезда, отвечали, что они приехали как посланцы к нему. Россия не приняла эту Декларацию.
Митрополит принял нас без очереди. Выяснив причину нашего приезда, он подтвердил все, сказанное в Декларации и в ответ на наши доводы назвал нас "контрреволюционерами" и "раскольниками". Мы отказались от его благословения и ушли, ничего не добившись.
Скоро власти стали закрывать приходы, не принявшие Декларацию. В Петрограде осталась лишь одна церковь, но все ее прихожане были зарегистрированы и позднее арестованы. То было время, когда атеистическая советская власть требовала от верующих посещать лишь официальные храмы.
Я тоже был арестован и сослан на пять лет. На Соловках встретил многих иерархов истинной Церкви. И там у нас уже была своя катакомбная Церковь.
В концлагерях преследование верующих было совершенно открытым: священников стригли и брили, запрещали носить рясы и кресты. За то, что крестились, давали новый срок заключения. Конечно, об открытых службах не было и речи. Мощи святых выставлялись для поругания в антирелигиозном музее с богохульными надписями – даже и святые пострадали с нами! Соловецким монахам, оставшимся там в качестве работников, под страхом смерти было запрещено вступать в какой-либо контакт с заключенными. Особенно трудно бывало перед большими праздниками: нельзя было собираться даже по два человека, чаще проводились ночные обходы, караулы удваивались. Ради молитвы нужно было каждую минуту быть готовым к смерти. И мы были готовы к ней, всегда носили с собой, подобно первым христианам, частицы Святых Даров. Я вывез одну такую частицу за границу и передал ее митрополиту Анастасию.
Мы не просто готовы были умереть, многие и умерли с верою, что где-то там, куда не дотянулась советская власть, где есть свобода, там в своей чистоте сияет Истина. Люди там не поклоняются антихристу. И какой ужас охватил меня, когда я смог выехать за границу – я обнаружил, что некоторые люди здесь "духовно" признают советскую Церковь. Духовно!
Многие наши там пали "страха ради иудейского" или уступив искушению внешнего сотрудничества с властями. Я знал священников официальной Церкви, которые дома рвали на себе волосы, бились головами в земных поклонах, прося прощения за свое отступничество, называя себя каинами, но у них не было сил решиться на мученичество. И даже они духовно не признавали красную Церковь. Но эти иные заграницей – вот именно, что духовно – они ей подчинились. Какое счастье, что наше духовенство-мученики, умирая, не знали о таком предательстве!1
___
1. Советы в связи с недавним триумфом их сергианской Церкви, получившей признание американской Митрополии, попытались лишить верующих даже этого утешения. Два молодых иерарха Митрополии, епископы Владимир Токийский и Феодосий Ситкинский, посетили "Церковь-Мать" в СССР. Последний, как сообщает пресса Митрополии, повсюду сопровождаемый толпами людей, словно говорил верующим: "Оставьте надежду на какую-то свободную Русскую Церковь за рубежом – ее иерархи вместе с вашими угнетателями!"
Когда я вернулся из ссылки (в Ленинград), то нашел катакомбную Церковь. Я лично знаю примерно двести мест, где совершались службы. Там служили двенадцать странствующих священников и два епископа. Это были самые разные места – от крестьянских изб до советских учреждений, куда вход был только по пропуску. Катакомбная Церковь не имела общей, всех объединяющей организации.
Выехав за границу, я, естественно, стал искать людей, принадлежащих к катакомбной Церкви. Большинство беженцев ничего не знали о ней. Но почти ежегодно я встречал, по меньшей мере, одного представителя ее, даже священников, и имел переписку с епископом.
Согласно моим сведениям, катакомбная Церковь сейчас не только стала сильнее, но пробрела еще и некоторые организационные формы. По словам одного епископа, хотя активных членов катакомбной Церкви сравнительно мало, огромное большинство народа сочувствует и помогает им. Без этого сочувствия в советских условиях катакомбная Церковь не могла бы существовать совсем.
За границей я был поражен тем обстоятельством, что большинство священников катакомбной Церкви, приехавшие сюда, продолжали пребывать на нелегальном положении, не присоединяясь даже к Русской Зарубежной Церкви. Это очень тревожило меня, не ошибся ли я, вступив в нее? А если нет, то почему они продолжают оставаться сокрытыми? И вот я совсем недавно получил ответ на то, что беспокоило меня. Епископ катакомбной Церкви, незнакомый мне, живущий заграницей, прислал мне письмо через третье лицо. Вначале он написал о моих статьях, которые прочитал в "Православной Руси", и о правильности моей позиции вообще. А потом дал ответ на мои сомнения. Он писал, что священники катакомбной Церкви часто не вступают в Русскую Зарубежную Церковь, которая не заблуждается в своем отношении к богоборческому коммунизму, потому что все еще идет борьба и кто знает, не будет ли и на Западе востребован их опыт. Предтечи антихриста уже явились, и никто не знает, когда придет время, при котором каждому верующему, не заходя в дом, придется бежать в горы, то есть уйти "в катакомбы". И он прав: разве нет тех, кто желает уничтожить Русскую Зарубежную Церковь? Касательно этого, те, кто отошел от нее, уже сказали первое слово. И если этому суждено случиться (мы молимся, чтобы Господь этого не попустил!), где мы найдем тогда убежище, где найдем истинную Церковь? Почти все из Поместных Православных Церквей или уже склонились перед предтечами антихриста, или предложили "братские объятия" его верным слугам!
Сегодня нет и не может быть никакого разделения между духовными делами и политикой. Политика претендует на всеохватность, то есть она претендует взять в свои руки решение вопросов, касающихся также и духовной жизни. Это означает, что и для Церкви не могут быть безразличны действия политиков. Потом, когда антихрист возьмет власть на земле, он, естественно будет политической фигурой. Это означает, что Церковь должна будет противостоять его политическому давлению. И даже сейчас, чтобы ослабить эту оппозицию, предтечи его, навязывая идею, что Церковь должна быть вне политики, скрывают свою борьбу против Бога политическим прикрытием, называя мучеников "политическими преступниками". Разумеется, Церкви не должно принимать участие в интригах, но когда политика касается вопросов духовной жизни, она не может закрывать на это глаза.
Поэтому борьба против отступничества – это дело духовное, а не политическое. Поэтому вопрос о наших юрисдикциях – это не вопрос "разногласий епископов из-за власти". Нет, это вопрос сотрудничества (или молчаливого соглашательства) с предтечами антихриста или бескомпромиссной борьбы против них. Только это отделяет нас от тех, кто отошел от Истины, но это не отделяет нас от русского народа, ибо там душа, даже если она не видна, даже если она спрятана внутри, все еще жива, духовно не порабощена; ее влечет к свету Истины. И доказательством этому служит существование живой катакомбной Церкви в страшных условиях Советского Союза, где множество иуд – из страха или осознанно.
6. МАРТИРОЛОГ КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИГА.
ЕПИСКОП МАКСИМ СЕРПУХОВСКИЙ,
ПЕРВЫЙ ЕПИСКОП КАТАКОМБНОЙ ЦЕРКВИ.
Профессор И. М. АНДРЕЕВ.
"Если и весь мир войдет в общение с (еретическим) Патриархом, я не войду".
—ПРЕПОДОБНЫЙ МАКСИМ ИСПОВЕДНИК.
ЕПИСКОП МАКСИМ СЕРПУХОВСКИЙ, Московской епархии, в миру Михаил Александрович Жижиленко, родился 2 марта 1885 года. Родители его в то время жили в Калише (в Польше), где отец 25 лет был прокурором Калишского Окружного суда и пользовался большим уважением в народе. Семья была большая, патриархальная, дружная; все девять детей выросли и учились в городе Калише. Мать воспитывала всех в религиозном духе, прививая детям любовь к Богу, Церкви и ближнему.
Он был младшим братом известного профессора уголовного права Петербургского университета Александра Александровича Жижиленко, который в 1922 году выступал в качестве защитника на знаменитом процессе митрополита Вениамина. По словам владыки Максима, брат не был религиозным человеком, и при своем выступлении на процессе «церковных деятелей» в начале своих показаний заявил, что выступает, будучи атеистом, исключительно как представитель закона и защитник справедливости. Однако узнав о тайном постриге младшего брата, Александр Александрович пришел к нему в квартиру и получил его благословение. По словам вдовы А. А. Жижиленко (умершей вскоре после пострига брата), это событие (тайное монашество и епископство) произвело на него колоссальное впечатление, и, умирая, он в бреду сказал: «Говорят, что Бога нет, но Он все-таки есть».
После окончания гимназии Михаил Александрович поступил в Московский университет на медицинский факультет. Это удивило его близких, так как его отец и три брата были юристами. Это было примерно в 1908 году. Около 1911 года, будучи студентом, он женился на однокурснице, но прожил с ней всего полгода. Когда она уехала к родителям в город Ейск, там умерла, не вынеся первой беременности. Супруги ни в коем случае не желали прерывать эту беременность искусственно, хотя оба знали, что девушке грозит смерть. Владыка называл свою покойную жену «праведницей». В то же время он тоже был очень болен, перенес операцию аппендицита и был так плох, что люди боялись сказать ему о смерти его жены. Когда начал выздоравливать, велико было его горе и отчаяние от этой потери.
СОЛОВЕЦКИЙ МОНАСТЫРЬ.
Как рассказала его сестра, именно в это время ее брату приснился сон, который очень повлиял на его дальнейшую жизнь. Он увидел свою покойную мать, которая велела ему молиться святому Пантелеимону Целителю, которого она очень почитала при жизни. На следующий же день Михаил отправился в часовню святого Пантелеимона в Москве, купил там небольшую иконку святого и никогда с ней не расставался, и молитвы святому Пантелеимону Целителю помогали ему в дальнейшей жизни. Он стал религиозным, необычайно добрым, отзывчивым на чужое горе, помогал бедным.
Надо еще упомянуть, что Господь дал ему большие музыкальные способности. Он прекрасно играл на рояле и сам создавал композиции, и как психиатр использовал музыку в лечении своих пациентов.
После окончания университета Михаил Александрович был доктором-психиатром в Сокольниках [в Москве].
Когда в 1914 году началась война, стал врачом в Кубанском Пластунском батальоне и находился на австрийском фронте. Здесь он едва не умер от тифа, заразившись от больных австрийских пленных.
Некоторое время он был профессором психиатрии одного из провинциальных университетов, а затем стал практикующим врачом-терапевтом. В течение следующих нескольких лет был главным врачом Таганской тюрьмы в Москве.
В 1921 году в Белграде его сестра получила единственное и последнее письмо от него. В этом письме, которое начиналось крестиком, он писал, как все мы грешны в постигших нас всех несчастьях, что надо молиться Господу и просить у Него прощения и помощи. Только через год или два пришло еще письмо от знакомых, в котором иносказательно было написано, что Михаил принял священство, не оставляя свою первую должность, то есть должность тюремного врача. Таким образом, он стал и духовным, и телесным врачом, пока это не открыли его враги. Было также сообщено потом, что его послали на три года "на один из северных курортов".
Врача тюремной больницы знали все узники этой ужасной тюрьмы, переполненной сверх всякой меры преимущественно уголовными, но также, в значительной части, и политическими; хорошо знали и помнят того, за кем давно утвердилось прозвище "ангела-хранителя" этой тюрьмы.
В своем трудном положении он был не только врачом, но и великим целителем сердечным, утешителем и отцом. Перед ним, врачом, нередко, как перед священником, исповедовались самые закоренелые и неисправимые преступники, находя для себя не только утешение, но часто и возвращение к честной жизни. Многие в Москве знали, что он спал на голых досках, что он питался тюремной пищей, что он неизменно раздавал все свое жалованье арестантам. Так он жил не только теперь, при большевиках, но и раньше, при Императорском правительстве.
БУДУЧИ ГЛУБОКО религиозным человеком, Владыка, еще будучи мирянином, познакомился со Святейшим Патриархом Тихоном, которого глубоко чтил. Патриарх очень любил доктора Жижиленко и часто пользовался его советами. Их отношения со временем приобрели характер самой самой доверительной дружбы. По словам владыки Максима, Патриарх поверял ему самые сокровенные мысли и чувства. Так, например, в одной из бесед Святейший высказал владыке Максиму (тогда еще просто врачу) свои мучительные сомнения относительно пользы дальнейших уступок Советской власти. Делая эти уступки, он все больше и больше с ужасом убеждался, что граница «политических» требований Советской власти лежит за пределами верности Христу и Церкви. И незадолго до своей смерти Патриарх высказал мысль, что, по-видимому, единственным выходом для Русской Православной Церкви сохранить верность Христу в ближайшем будущем будет уход в катакомбы. Поэтому Патриарх Тихон благословил доктора Жижиленко принять тайное монашество, а затем, в случае, если в ближайшем будущем высшая церковная иерархия изменит Христу и уступит советской власти духовную свободу Церкви, стать тайным епископом.
Рассказывая нам, заключенным на Соловках врачам и истинным «тихоновцам», об отказе патриарха Тихона однажды благословить одного из участников Белого движения, Владыка подробно рассказал о чрезвычайной осторожности патриарха Тихона, не показывавшего окружающим своего подлинного глубочайшего отношения к вопросам политики, но открывшего это в строгом секрете своему не менее осторожному другу, и о той огромной радости, которую он испытывал в связи с деятельностью митрополита Антония за рубежом. «Как они там все хорошо понимают и, по-видимому, не осуждают меня», — со слезами выразился однажды Патриарх, имея в виду деятельность так называемых «карловчан».1
___
1. То есть Русской Зарубежной Церкви, Первоиерархом которой до своей смерти в 1936 году был митрополит Антоний (Храповицкий).
Владыка Максим также рассказал нам о некоторых разногласиях с патриархом Тихоном. Главное из них заключалось в том, что Святейший был настроен оптимистично, веря, что все ужасы советской жизни еще могут пройти и что Россия еще может возродиться через покаяние. Владыка Максим, однако, был склонен к пессимистическому взгляду на происходящие события и считал, что мы уже вступили в последние дни апокалиптического периода. «По-видимому, — заключил владыка Максим, улыбнувшись (что случалось редко), — мы немного заразили друг друга своими настроениями: я заразил его пессимизмом, а он меня оптимизмом».
Очень подробно рассказывал владыка Максим о неоднократных попытках злодеев убить патриарха Тихона. Однажды какой-то якобы сумасшедший бросился с ножом на выходящего из алтаря Патриарха. Вопреки ожиданию, вместо патриарха Тихона из алтаря вышел кто-то другой. И "сумасшедший", "разумно удивившись", – не нанес вышедшему никаких ранений. Другой раз, когда был убит келейник Патриарха, убийца бегал по патриаршим покоям, но не замечал Святейшего Патриарха Тихона, сидевшего в кресле. Несколько попыток отравить Святейшего было совершено при помощи присланных медикаментов.
Святейший Патриарх Тихон скончался 25 марта (7 апреля по новому стилю) 1925 года, будучи, по словам владыки Максима, несомненно, отравленным. «Завещание» Патриарха, по категорическому утверждению владыки Максима, было поддельным. При этом он сослался на авторитетное мнение по этому вопросу своего брата, профессора уголовного права.
Михаил Александрович выполнил волю покойного патриарха Тихона, и в 1928 году, после издания митрополитом Сергием его известной Декларации, принял тайное монашество с именем Максим и стал первым тайным катакомбным епископом.
Когда новый нелегальный епископ тайно появился в Серпухове, будучи рукоположен в Петрограде «мятежным» и «запрещенным» епископом Димитрием Гдовским, который затем, по преемству от митрополита Иосифа, возглавил всю оппозицию митрополиту Сергию, и когда верующие Москвы узнали в лице нового епископа доктора «Таганки», это событие произвело огромное впечатление. В Серпухове в очень короткое время все 18 приходов перешли к новому епископу, то есть к оппозиции. В соседней Коломне произошло то же самое. В Звенигороде, Волоколамске, Переславе-Залесском и других городах значительная часть приходов последовала примеру Серпухова.
Чрезвычайно интересен документ – заявление на имя митрополита Сергия серпуховского духовенства и мирян, от 30 декабря 1927 года, который, надо полагать, составлен не без влияния, редакции или даже авторства епископа Максима.
«Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Не находя для себя более возможным оставаться на том скользком и двусмысленном пути, на который Вы своими декларациями и распоряжениями поставили всю Православную Церковь и повинуясь голосу совести и долгу перед Богом и верующими, мы – нижеподписавшиеся, порываем каноническое и молитвенное общение с Вами и так называемым «Патриаршим Синодом» и отказываемся признавать Вас Заместителем Местоблюстителя Патриаршего Престола на следующих основаниях:
1) Декларация Ваша от 16 июля, указ от 20 октября и все что известно о Вашем управлении Церковью, с очевидностью говорит о том, что Вы поставили Церковь в зависимость от гражданской власти и лишили ее внутренней свободы и самостоятельности, нарушая тем и церковные каноны, и идя вопреки декретам гражданской власти.
2) Таким образом, Вы являетесь ничем иным, как продолжателем так называемого «обновленческого» движения, только в более утонченном и весьма опасном виде, ибо, заявляя о незыблемости Православия и о сохранении каноничности, Вы затуманиваете умы верующих и сознательно закрываете от их глаз ту пропасть, к которой неудержимо влекут Церковь все Ваши распоряжения.
3) Результат Вашей политики у нас налицо. Верующие гор. Серпухова, взволнованные Вашими распоряжениями, охвачены сильнейшей тревогой и недоумением за судьбы Святой Православной Церкви. Мы – их пастыри, поставленные Вами на двусмысленный путь, не только не можем внести успокоения в их сердца и умы, но вызываем с их стороны подозрение в измене делу Православия и переход в лагерь обновленчества.
Все это повелительно заставляет нас дерзновенно возвысить свой голос и прекратить теперь уже преступное с нашей стороны замалчивание Ваших ошибок и неправильных действий и, с благословения Дмитрия, епископа Гдовского, отмежеватъся от Вас и окружающих Вас лиц. Уходя от Вас, мы не отходим от законного Патриаршего Местоблюстителя Митрополита Петра и отдаем себя на суд будущего Собора. Да не поставит нам тогда в вину этот желанный Собор – единый наш правомочный судья – нашего дерзновения. Пусть он судит нас не как презрителей священных канонов святоотеческих, а как боящихся за их нарушение».
Влияние епископа Максима постоянно росло, и особенно возросло, когда в Петрограде в литургию была введена знаменитая «Молитва о Святой Церкви», получившая, однако, среди верующих название «Молитва о большевиках». Молва приписывала авторство этой молитвы ни кому иному, как епископу Максиму. Судьба его была решена. Советская власть знала его как врача, как советского служащего. Его появление в черной рясе во главе исповеднической Церкви казалось им высшей дерзостью.
На новом посту Владыка пробыл недолго. Его арестовали в середине 1929 года, и провел он в тюрьме целых два года, прежде чем стяжал мученический венец.
Тайный епископ вел себя настолько осторожно, а будучи арестован по доносу доносчика, так мудро отвечал на допросах, что следственные органы ГПУ не смогли предъявить ему никаких обвинений, кроме самого факта тайного пострижения с одновременной работой главным врачом Таганской тюрьмы, и ограничились наказанием «три года Соловецкого лагеря» (по ст. 58, ч. 10, т. е. за контрреволюционную пропаганду).
СВЯТОЙ НОВОМУЧЕНИК МАКСИМ.
Дата памяти: 23 июня/6 июля.
Башни Соловецкого монастыря зимой, около 1930 года, после того как монастырь был превращен коммунистами в концентрационный лагерь.
В КОНЦЕ октября 1929 года в четвертое отделение Соловецкого лагеря особого назначения на острове Соловки в Белом море вместе с одной из групп новых заключенных прибыл новый врач. Комендант лагеря привел его в 10-ю роту, где находились работники Санитарного отделения, провел в камеру врачей и представил: «Вот вам новый врач, профессор, доктор медицинских наук Михаил Александрович Жижиленко». Мы, заключенные врачи Санитарного отделения лагеря, подошли к нашему новому товарищу по заключению и представились. Наш новоприбывший коллега был высокого роста, с богатырским телосложением, густой седой бородой и седыми бровями, которые строго нависали над добрыми голубыми глазами. За неделю до приезда доктора Жижиленко нам сообщили наши друзья в канцелярии Санитарного отделения, что новоявленный врач не рядовой человек, а заключен по особому «секретному» делу и находится на особом положении, под особым надзором, и что ему, возможно, даже не разрешат работать врачом, а переведут в особую 14-ю роту, так называемую роту «запретников», которым запрещено работать по специальности и которые должны все время заключения проводить на так называемых «общих» тяжелых физических работах. Причина такого «особого» положения была в следующем: доктор Жижиленко, будучи главным врачом Таганской тюрьмы в Москве, был одновременно тайным епископом, носящим монашеское имя Максим, епископ Серпуховский. После обмена мнениями по общим вопросам мы, все трое врачей, сообщили новоприбывшему, что знаем его прошлое, причину ареста и заключения в Соловки и подошли к нему за благословением. Лицо врача-епископа стало сосредоточенным, седые брови еще больше нахмурились, и он медленно и торжественно благословил нас. Голубые глаза его стали еще добрее, ласковее и засветились радостным светом.
Целая неделя прошла для всех нас в томительном ожидании, пока, наконец, не выяснилось положение нового врача. Его не перевели в роту «запретников». Начальник всего Санитарного отделения Соловецких лагерей доктор В.И. Яхонтов (бывший заключенный, после отбытия срока оставшийся служить врачом ГПУ) даже хотел назначить доктора Жижиленко как опытного врача начальником Санитарного 4-го отделения (т.е. всего острова Соловки), но против этого выступил начальник Информационно-дознавательного отделения, самого страшного отделения в лагерях, от которого целиком зависела судьба и жизнь всех заключенных. Должность врача Центрального лазарета доктору Жижиленко также была запрещена. И вот этот опытный, зрелый врач был назначен заведующим одним из тифозных бараков и подчинен более молодому врачу, имевшему административную власть. Однако вскоре обнаружились исключительные таланты и опыт доктора Жижиленко как лечащего врача, и его стали вызывать на консультации во всех сложных случаях. Даже главные начальники лагеря, важные коммунисты – сотрудники ГПУ, стали обращаться к нему за медицинской помощью для себя и своих семей. Почти все врачи, и молодые, и старые, стали учиться у своего нового коллеги, пользуясь его советами и изучая его метод диагностики.
В конце 1929 года на Соловках вспыхнула эпидемия брюшного тифа, которая быстро приняла колоссальные размеры: из 18 000 заключенных острова в конце января 1930 года заболело 5000 человек. Смертность была чрезвычайно высокой, 20–30 процентов. И только в отделении, где заведовал доктор Жижиленко, смертность не превышала 8–10 процентов. Лекарь-епископ очень подробно осматривал каждого нового больного, и первая запись в истории болезни его всегда была огромной. Помимо основного диагноза основного заболевания, врач всегда писал диагнозы всех сопутствующих заболеваний и давал подробное заключение о состоянии каждого органа. Его диагнозы всегда были точными и безупречными, что подтверждалось вскрытиями трупов: ни разу не было обнаружено ни малейшего расхождения между его клиническим диагнозом и патологоанатомическим заключением.
Его врачебные назначения были в основном немногочисленны, но часто к основным лекарствам присоединялись какие-то дополнительные, роль которых не всегда была ясна даже врачам. В серьезных и, с медицинской точки зрения, безнадежных случаях он иногда назначал очень сложное лечение, которое он строго требовал неукоснительно выполнять, несмотря на то, что различные лекарства приходилось давать каждый час в течение нескольких дней подряд. Однажды внимательно осмотрев больного и сделав ему врачебное назначение, доктор Жижиленко при следующем обходе, казалось, мало обращал на него внимания и задерживался у его постели не более чем на минуту, щупая пульс и пристально глядя ему в глаза. Большинству больных это не нравилось, и было много жалоб на «небрежность» врача. Однажды доктора Жижиленко даже вызвали по этому поводу для объяснений к заведующему Санитарным отделением. В оправдание врач-епископ указал на статистику смертности вверенного ему отделения (крайне низкую по сравнению с другими отделениями и всеми другими врачами) и точность своих диагнозов. «Небрежно» обходя больных, он иногда останавливался перед какой-нибудь койкой и тщательно, как при первом обходе, заново осматривал больного, меняя его назначения. Это всегда означало, что в состоянии больного произошло серьезное ухудшение, на которое сам больной еще не жаловался.
Больные умирали всегда у него на руках. Казалось, момент приближения смерти всегда был ему точно известен. Даже ночью он внезапно входил в свое отделение к умирающему за несколько минут до смерти. Каждому умершему он закрывал глаза, складывал руки на груди крестообразно и молча стоял, не шевелясь, несколько минут. Очевидно, он молился. Не прошло и года, как мы, все его коллеги, поняли, что он не только замечательный врач, но и великий молитвенник.
В личных контактах врач-епископ, которого мы все, в своей врачебной камере, называли «владыкой», был очень сдержан, суховат, порой даже суров, замкнут в себе, неразговорчив, до крайности неразговорчив. О себе он предпочитал ничего не говорить. Темы его разговоров всегда касались либо больных, либо (в кругу тех лиц, которые были ему очень близки духовно) положения Церкви.
ПРИБЫТИЕ владыки Максима на Соловки произвело большие изменения в настроении заключенных из духовенства. В это время в 4-м отделении Соловецких лагерей (т. е. на самом острове Соловки) среди заключенных епископов и священников наблюдался тот же раскол, который произошел «на воле» после известной Декларации митрополита Сергия. Часть епископата и светского духовенства полностью порвала всякое общение с митрополитом. Одна часть епископата и белого духовенства совершенно разорвали всякое общение с митрополитом Сергием, оставшись верными непоколебимой позиции митрополитов Петра, Кирилла, Агафангела, Иосифа, архиепископа Серафима Угличского и многих других, засвидетельствовавших свою верность Христу и Церкви исповедничеством и мученичеством. Другая же часть стала «сергианами», принявшими так называемую «новую церковную политику» митрополита Сергия, основавшего Советскую Церковь и произведшего неообновленческий раскол. Если среди заключенных, прибывших на Соловки до опубликования Декларации митрополита Сергия, поначалу большинство составляли «сергиане», то среди новых заключенных, прибывших после Декларации, наоборот, преобладали так называемые «иосифляне», названные по имени митрополита Иосифа, вокруг которых в основном группировались непоколебимые и верные чада Церкви. С прибытием новых заключенных число последних все больше и больше увеличивалось.
Перед самым приездом владыки Максима на Соловках находились следующие «иосифлянские» епископы: епископ Виктор Глазовский (первый выступил с обвинительным посланием против Декларации митрополита Сергия), епископ Иларион, викарий Смоленский, и епископ Нектарий (Трезвинский). К «сергианам» принадлежали: архиепископ Антоний Мариупольский и епископ Иоасаф (князь Жевахов). Менее яростным, но все же «сергианином» был архиепископ Иларион (Троицкий), осудивший Декларацию митрополита Сергия, но не разорвавший с ним общения, как с «канонически правильным» первоиерархом Русской Церкви.
Приезд владыки Максима чрезвычайно усилил (и без того преобладавшее) влияние «иосифлян».
Когда после жесточайших прещений, наложенных митрополитом Сергием на «непокорных», этих последних стали арестовывать и расстреливать, тогда истинная Православная Русская Церковь стала уходить в катакомбы. Митрополит Сергий и все «сергиане» категорически отрицали существование Катакомбной Церкви. «Сергиане» на Соловках, конечно, тоже не верили в ее существование. И вдруг — живое свидетельство: на Соловки прибыл первый катакомбный епископ Максим Серпуховский.
Архиепископ Иларион (Троицкий) вскоре был увезен из Соловков, с ним вместе исчезли и "сергианские настроения" у многих. Только архиепископ Антоний и особенно еп. Иоасаф (Жевахов) остались стойкими «сергианами». Они не желали даже встречаться и беседовать с епископом Максимом. С другой стороны, епископы Виктор, Иларион (Смоленский) и Нектарий довольно быстро нашли возможность не только встречаться, но и сослужить владыке Максиму на тайных катакомбных Богослужениях в глубине лесов Соловков. Что касается «сергиан», то они вели себя крайне осторожно и никогда не организовывали никаких тайных Богослужений. Зато лагерное начальство относилось к ним более снисходительно, чем к епископам, священникам и мирянам, о которых было известно, что они «не признают» ни митрополита Сергия, ни «советскую Церковь».
Всех арестованных по церковным делам (а таких, по официальной секретной статистике, в 1928-29 годах на Соловках было до 20 процентов) на допросах неизменно спрашивали, как они относятся к «нашему» митрополиту Сергию, возглавлявшему «советскую Церковь». При этом ликующие следователи ГПУ со злорадством и сарказмом доказывали «строгую каноничность» митрополита Сергия и его Декларации, «не нарушавшей ни канонов, ни догматов».
Отрицая Катакомбную Церковь, «сергиане» Соловков отрицали и «слухи» о том, что к митрополиту Сергию были написаны обличительные послания и протестующие делегации от епархий ездили. Узнав, что я, мирянин, лично участвовал в одной из таких делегаций, архиепископ Антоний Мариупольский однажды, будучи больным в лазарете, выразил желание выслушать мой рассказ о поездке к митрополиту Сергию вместе с представителями епископата и светского духовенства. Владыки Виктор и Максим благословили меня отправиться в лазарет, где находился архиепископ Антоний, и рассказать ему об этой поездке. В случае, если он после моего рассказа проявит солидарность с протестующими против «новой церковной политики», мне разрешалось получить его благословение. Но если он будет упорствовать в «сергианстве», я не должен был получить его благословение.
Моя беседа с архиепископом Антонием длилась более двух часов. Я подробно рассказал ему об исторической Делегации Петроградской епархии в 1927 году, после которой произошел церковный раскол. В конце моего рассказа архиепископ Антоний попросил меня рассказать о личности и деятельности владыки Максима. Я ответил очень сдержанно и кратко, и он заметил, что я не вполне ему доверяю. Он спросил меня об этом. Я откровенно ответил, что мы, катакомбники, боимся не только агентов ГПУ, но и «сергиан», которые много раз выдавали нас ГПУ. Архиепископ Антоний был этим очень расстроен и долго ходил по врачебной комнате, куда я его позвал, как на осмотр, будучи врачом-консультантом. Потом он вдруг решительно сказал: «Но я все равно останусь с митрополитом Сергием». Я встал, поклонился и хотел уйти. Он поднял руку для благословения, но я, помня указание владык Виктора и Максима, уклонился от благословения и ушел.
Когда я рассказал владыке Максиму о случившемся, он снова подтвердил, что я никогда не должен принимать благословения от упорствующих «сергиан». «Советская и Катакомбная Церкви несовместимы», — сказал владыка Максим значительно, твердо, убежденно и, помолчав, тихо добавил: «Тайная катакомбная Церковь пустыни предала анафеме «сергиан» и тех, кто с ними».
Несмотря на чрезвычайные строгости режима Соловецкого лагеря, рискуя быть запытанными и расстрелянными, владыки Виктор, Иларион, Нектарий и Максим не только часто служили на тайных катакомбных Богослужениях в лесах острова, но и совершили тайные хиротонии нескольких новых епископов. Совершалось это в строжайшей тайне даже от самых близких, чтобы в случае ареста и пыток они не могли выдать ГПУ воистину тайных епископов. Только накануне моего отъезда из Соловков я узнал от своего близкого друга, одного целибатного священника, что он уже не священник, а тайный епископ.
Общим духовником всего катакомбного епископата и мирского духовенства на острове Соловки был замечательный исповедник, а впоследствии и мученик протоиерей Николай Пискановский (из города Воронежа). Владыка Максим глубоко почитал его и называл «адамантом Православия». Однажды владыка Максим с большим душевным волнением и сердечными слезами (в таком состоянии он бывал редко) показал мне открытку, которую отец Николай получил от своей жены и маленького сына. На этой открытке было написано: «Мы всегда радуемся, помышляя о ваших страданиях в лагере за Христа и Его Церковь. Радуйся и ты, что и мы сподобились снова и снова быть гонимыми за Господа».
На Соловках у нас было несколько тайных катакомбных «церквей», но самыми «любимыми» были две: «Соборная церковь» Святой Троицы и церковь Святителя Николая Чудотворца. Первая представляла собой небольшую поляну среди густого леса в сторону командировки «Савватьево». Куполом этой церкви было небо. Стенами был березовый лес. Церковь Святителя Николая находилась в глухом лесу в сторону командировки «Муксольма». Это была чаща, естественным образом образованная семью большими елями. Чаще всего тайные Богослужения совершались здесь, в церкви Святителя Николая. В «Соборной церкви Святой Троицы» Богослужения совершались только летом, в большие праздники и, с особой торжественностью, в день Пятидесятницы. Но иногда, в зависимости от обстоятельств, дважды тайные Богослужения совершались и в других местах. Так, например, в Великий Четверг 1929 года в келье наших врачей в 10-й роте была совершена служба чтения Двенадцати Евангелий. К нам пришли владыка Виктор и отец Николай, как будто для дезинфекции. Затем, по-катакомбному, они отслужили церковную службу, заперев дверь на засов. В Великую Пятницу во всех ротах был зачитан приказ о том, что в течение трех дней после 8 часов вечера никому не разрешается покидать роты, кроме исключительных случаев и по особому письменному разрешению коменданта лагеря.
В 7 часов вечера в пятницу, когда мы, врачи, только что вернулись в свои кельи после 12-часового рабочего дня, к нам пришел отец Николай и сказал, что художником Р. была написана плащаница (погребальный саван с изображением Христа) размером с ладонь. Богослужение – чин погребения – состоится и начнется через час. «Где?» — спросил владыка Максим. «В большом ящике для сушки рыбы, который находится у леса, рядом с ротой N. Условный стук: три удара и два. Лучше приходить по одному».
Через полчаса мы с владыкой Максимом покинули нашу роту и отправились по указанному «адресу». Дважды патрули спрашивали у нас пропуска. У нас, как у врачей, они были. А как же остальные? – Владыка Виктор, владыка Иларион, владыка Нектарий и отец Николай? Владыка Виктор работал бухгалтером на канатной фабрике. Владыка Нектарий был рыбаком, а остальные плели сети... Вот и опушка леса. Вот и ящик, длиной сажени четыре, без окон, дверь едва заметна. Легкие сумерки, небо затянуто темными облаками. Мы стучим три раза и два раза. Отец Николай открывает. Владыка Виктор и владыка Иларион уже здесь... Через несколько минут приходит и владыка Нектарий. Внутренность ящика переделана в церковь. На полу, на стенах еловые ветки. Несколько мерцающих свечей. Маленькие бумажные иконы. Маленькая плащаница утопает в зеленых ветках. Десять человек пришли помолиться. Позже приходят еще четверо или пятеро, из них двое монахов. Служба начинается шепотом. Казалось, у нас нет тел, а есть только души. Ничто не отвлекало и не мешало молитве... Не помню, как мы пошли «домой», т. е. в наши роты. Господь нас покрыл!
Светлая заутреня была назначена в нашей камере врачей. К полуночи под разными срочными предлогами, устроенными медицинской частью, без какого-либо письменного разрешения собрались все, кто намеревался прийти, всего человек пятнадцать. После заутрени и обедни мы сели разговляться. На столе были пасха и сыр, крашеные яйца, холодные закуски, вино (жидкие дрожжи с клюквенным экстрактом и сахаром). Около трех часов мы разошлись.
Контрольные обходы нашей роты комендант лагеря производил до и после Богослужения, в 23:00 и в 4:00 утра. Застав нас, четверых врачей во главе с владыкой Максимом, на последнем обходе, комендант сказал: «Что, доктора, не спите?» И тут же добавил: «Такая ночь... и спать не хочется!» И ушел.
«Господи Иисусе Христе! Благодарим Тебя за чудо Твоей милости и силы», — трогательно произнес владыка Максим, выражая наши общие чувства.
Белая ночь Соловков близилась к концу. Нежное, розовое соловецкое пасхальное утро, играющее от радости солнце, встречало монастырь-концлагерь, превратив его в невидимый град Китеж и наполнив наши свободные души тихой, неземной радостью. С тех пор прошло много лет, но благоухающее воспоминание об этом нежном пасхальном утре незабываемо живо, оно было словно только вчера. И сердце верит, что среди нас тогда был святой.
Особенно дружен был владыка Максим с владыкой Виктором, который был полной противоположностью епископу-врачу. Владыка Виктор был невысокого роста, плотный, полный радости, открытый, доступный, дружелюбный ко всем, разговорчивый. «Каждого человека надо чем-то утешить», — говорил он, и каждого встречного он умел «утешить», порадовать, вызвать у него улыбку. Он часто приходил и подолгу беседовал с владыкой Максимом о судьбе Русской Православной Церкви. Будучи оптимистом, он постоянно старался «заразить» владыку Максима своей верой в светлое будущее России; но тот оставался пессимистом, или, как он сам себя определил словами К. Леонтьева, «оптимистическим пессимистом». Трагический конец мировой истории приближается, и поэтому, по слову Господа, надо «восклонить головы» в ожидании неминуемого торжества Христовой правды!
21 января (3 февраля) 1930 года, в день памяти преподобного Максима Исповедника (день тезоименитства владыки Максима), мы, врачи, вскладчину купили в нашем лагерном магазине огромную «архиерейскую» фарфоровую чайную чашку, чрезвычайно тонкой работы, и торжественно преподнесли ее в дар нашему дорогому Владыке. Владыка ел мало, но чай пить любил. Подарок имел большой успех. Весь этот день мы снова провели, как на Пасху, вместе, в нашей келье, и владыка Виктор рассказал нам много интересных подробностей о суде над преподобным Максимом Исповедником. "Счастливы Вы, Владыко, что носите имя такого великого Небесного покровителя исповедника в настоящее время", – проникновенно-радостно закончил свои рассказы владыка Виктор.
5 (18) июля 1930 года, в праздник преподобного Сергия Радонежского, наши друзья в канцелярии Санитарного отделения сообщили мне, что ночью меня арестуют и отправят «особым этапом» в Ленинград, «по новому делу». Предупрежденный, я приготовился, простился с друзьями и, не ложась спать, стал ожидать ареста. Услышав в два часа ночи шум и шаги внизу (наша камера была на втором этаже), я поклонился до земли владыке Максиму (который тоже не спал) и попросил его благословить меня и помолиться, чтобы Господь послал мне силы перенести предстоящие скорби, страдания, а, может быть, и пытки и смерть. Владыка встал, выпрямился во весь свой богатырский рост (мне показалось, что он вырос и стал огромным), медленно благословил меня, трижды поцеловал и с волнением сказал: « Много будет у Вас скорбей и тяжких испытаний, но жизнь Ваша сохранится, и в конце концов вы выйдете на свободу. А вот меня через несколько месяцев тоже арестуют и... расстреляют! Молитесь и Вы за меня, и за живого и, особенно, после смерти».
Предсказание владыки Максима исполнилось в точности. В декабре 1930 года его арестовали и доставили в Москву. Русская зарубежная пресса в 1931 году напечатала следующее сообщение: «Ватикан, 30 ноября. Только сегодня Ватиканская комиссия «Про-Руссиа» получила известие о смерти Максима, православного епископа Серпуховского. Епископ Максим был расстрелян 6 июля большевиками за отказ признать митрополита Сергия, который, как известно, примирился с советской властью».1
___
1. Епископ Максим в декабре 1930 года был арестован в лагере и отправлен в Бутырскую тюрьму, где ему было предъявлено обвинение в рамках дела "нелегальной черносотенно-клерикальной и церковно-монархической организации „Истинное Православие“". 18 февраля 1931 года был приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян 4 июня 1931 года.
Место захоронения: Москва, Ваганьковское кладбище.
Со святыми упокой, Господи, душу раба Твоего Максима, первого катакомбного епископа многострадальной Русской Православной Церкви.
Примечание редактора: Святость епископа-мученика Максима — не только в мученичестве, но и в его жизни — ясно сияет в этом рассказе из первых рук (текст – на основе публикации в "Православном пути", Джорданвилль, 1951 г.). Недавнее свидетельство о его святости приводит его племянница, живущая в Нью-Йорке. Она спаслась из казавшегося безвыходным положения, несомненно, небесным заступничеством, и она написала: "Я твердо верю, что это произошло, потому что мой дядя молится обо мне пред Господом".
И таким образом мы можем верить, что православный христианин сегодня имеет особое Небесное заступничество в несчастьях и в близящихся испытаниях веры как через епископа-мученика Максима, так и через весь сонм новомучеников от безбожного коммунистического ига.
Святый священномучениче Максиме, моли Бога о нас! Аминь.
Православное Слово 32
© Copyright: Публикации Сборники, 2025
Свидетельство о публикации №225111201632
Свидетельство о публикации №225111201632
Рецензии