Православное Слово 35

ПРАВОСЛАВНОЕ СЛОВО.

ПЕРИОДИЧЕСКОЕ ИЗДАНИЕ
БРАТСТВА ПРЕПОДОБНОГО ГЕРМАНА АЛЯСКИНСКОГО, ВЫХОДЯЩЕЕ РАЗ В ДВА МЕСЯЦА.

Учрежден по благословению приснопамятного Высокопреосвященнейшего Иоанна (Максимовича), архиепископа Западно-Американского и Сан-Францисского, Русской Православной Церкви Заграницей.
ПЛАТИНА, КАЛИФОРНИЯ 96076

[Русский текст Вячеслава Марченко.]

1970, Часть 6, № 6 (35)
Ноябрь – декабрь.

СОДЕРЖАНИЕ:
1. День памяти преподобного Германа Аляскинского.
2. Доклад епископа Алексия Аляскинского.
3. Житие блаженного Назария, игумена Валаамского.
4. «Обновленческое Православие» Литургическое Богословие отца А. Шмемана. Протопресвитер Михаил Помазанский.
5. Православная духовная жизнь. Наставления старца Назария (I).
6. Документы Катакомбной Церкви. Сергианский раскол 1927 года (1, 2).
7. Мартиролог коммунистического ига. Епископ Иерофей и его друг иеросхимонах Серафим.

На обложке: Пустынник Северной Фиваиды в России, духовное наследие, которое преподобный Герман привез в Америку: гравюра XIX века работы О. Милорадовича. Икона в материале «Доклад епископа Алексия Аляскинского» любезно предоставлена Вольмаром Хольмстромом, Ortodox Kyrkotidning, Стокгольм.

Авторские права 1970 г. "Православные христианские книги и иконы".

Издается раз в два месяца издательством Orthodox Christian Books & Icons. Почтовый сбор второго класса оплачивается в Реддинге, Калифорния.

Годовая подписка — 5 долларов США, двухлетняя — 9 долларов США. трехлетняя — 12 долларов; отдельные экземпляры 90 центов.
Все запросы следует направлять по адресу:

ПРАВОСЛАВНОЕ СЛОВО, ПЛАТИНА, КАЛИФОРНИЯ 96076


1. День памяти преподобного Германа Аляскинского.

УКАЗ № 1124 АРХИЕРЕЙСКОГО СИНОДА РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ ЗА ГРАНИЦЕЙ РОССИИ.
[В обратном переводе с английского.]

Епархиальным архиереям и настоятелям храмов, непосредственно подчиненных Председателю Архиерейского Синода.

10/23 СЕНТЯБРЯ 1970 г. мы рассмотрели: О праздновании дня поминовения преподобного и Богоносного отца нашего Германа Аляскинского. Ранее Архиерейский Синод установил празднование в честь Преподобного 13 декабря по старому стилю. Это традиционная дата, под которой издавна помещается житие старца Германа. По некоторым исследованиям, это может быть дата не кончины Старца, а его погребения, и он мог преставиться почти за месяц до погребения. Но и помимо этого мы знаем, например, что в случае определения праздника святителя Иннокентия Иркутского, почившего 27 ноября, поскольку это праздник в честь Знамения Божией Матери, которая особенно праздновалась в Иркутске, то праздник святителя Иннокентия стал совершаться 26 ноября. Также и в отношении памяти преподобного Германа, поскольку 13 декабря по ст. ст. положено совершать службу с полиелеем пяти святым мученикам: Евстафию, Авксентию, Евгению, Мардарию и Оресту, и эта служба иногда даже присоединяется особым правилом к службе в Неделю святых праотец и, следовательно, не должна быть опущена, то поэтому удобно назначать день памяти преподобного Германа на один день раньше. Постановили: День памяти преподобного и Богоноснаго отца нашего Германа Аляскинского, чудотворца, считать 12 декабря по ст. ст.

О чем дается сей циркулярный указ епархиальным архиереям для надлежащего исполнения и руководства.

29 сентября / 12 октября 1970 г.
Нью-Йорк.

Председатель Архиерейского Синода
Митрополит Филарет.

Секретарь
Епископ Лавр.


2. Доклад епископа Алексия Аляскинского.


ПРЕПОДОБНЫЙ ГЕРМАН, СКАНДИНАВСКАЯ ИКОНА.


Этот самый ранний официальный документ о канонизации преподобного Германа никогда ранее не публиковался ни на каком языке. Он был получен для публикации в ПРАВОСЛАВНОМ СЛОВЕ только после канонизации прошлым летом. [В обратном переводе с русского.]

27 июня 1939 г.
Уналашка, Аляска

ЕГО ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕНСТВУ ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕННОМУ ФЕОФИЛУ, МИТРОПОЛИТУ ВСЕЯ АМЕРИКИ И КАНАДЫ.

С ВЕЛИЧАЙШИМ ПОЧТЕНИЕМ Докладываю Вашему Высокопреосвященству, что после Пасхи, 22 апреля, вместе с отцом иеродиаконом Илией я отправился из Уналашки на Еловый остров. 30 апреля мы прибыли в Узинки, где нас встретил казначей строящегося (на острове) монастыря архимандрит Герасим. 2 мая мы отправились на моторной лодке к могиле старца Германа и поселились в келье архимандрита Герасима, в которой я и жил вплоть до своего отъезда из монастыря 30 мая.

Часовня на месте бывшей кельи старца Германа и церковь на его могиле содержатся отцом Герасимом в образцовом порядке и чистоте. Мощи (святые кости) старца Германа находятся в гробу, который хранится под замком и находится в церкви на возвышении, как саркофаг, украшенный благообразным покровом и лампадами. Могилу старца Германа часто посещают верующие, у его гроба служат панихиды. Не пора ли заменить панихиды молебнами?

Вопрос о канонизации старца Германа рассматривался на Архиерейском Соборе в Чикаго в 1936 году и был отложен до более ясного указания на волю Божию. Таким указанием на волю Божию могли быть чудесные явления. Поэтому я начал собирать сведения об исцелениях от недугов по молитвенному заступничеству блаженного Старца. Не может быть никаких сомнений, что старец Герман угодил Господу Богу. Об этом свидетельствует благоговейная память, сохранившаяся среди православных жителей Аляски о нем как о святом подвижнике и великом молитвеннике и ходатае перед Богом. Несмотря на то, что могила старца Германа находится в густом лесу дикого и малодоступного Елового острова, окруженного постоянно бушующим океаном, тропа людей к ней не заросла. Хотя и трудно добраться до его могилы из-за скалистых, сырых от прибоев берегов и отсутствия подходящей бухты, тем не менее немощные тянулись к его могиле в ожидании благословенной помощи по его молитвенному заступничеству перед Престолом Божиим, в различных страданиях, в скорби и нужде, в скорбях и недугах. И их труды и надежды не были тщетны.

Далее следует 25 случаев чудесного заступничества преподобного Германа, как до, так и после его кончины. Из них первые 21 были собраны Свято-Германовским братством из других источников и уже известны читателям ПРАВОСЛАВНОГО СЛОВА.

22. Татьяна Хабли, проживавшая в Унге, во время болезни пила воду, в которую была помещена земля с могилы старца Германа; и каждый раз она получала исцеление. Землю ей прислал отец Павел Шадура, который в то время был псаломщиком в Кадьяке. Она умерла в возрасте 70 лет и была похоронена в Унге отцом Григорием Кочергиным.

23. Анфиса Шапошникова, проживающая в Уналашке, рассказала следующее: «В ноябре 1926 года у меня сильно заболели ноги, так что более восьми месяцев я не могла ходить. По просьбе матушки Александры Кашеваровой отец Николай Кашеваров прислал землю с могилы старца Германа. Епископ Амфилохий, находившийся в то время в Уналашке, отслужил молебен и повелел положить землю на больные места. Я держала землю четыре дня. В пятницу 18 августа 1927 года мне стало лучше, и я начала ходить, а в субботу пошла на всенощное бдение. С тех пор я совершенно здорова».

24. Я сам могу засвидетельствовать благодатную помощь старца преподобного Германа. В 1934 году, путешествуя по северной части Аляски, я простудился и приехала на Кадьяк в октябре, так и не оправившись от простуды. Кашель меня до смерти измучил. 20 ноября 1934 года мне удалось пойти на могилу старца Германа и отслужить там панихиду. С верой я выпил воды из его источника, и кашель сразу же оставил меня, и я начал чувствовать себя легче и хорошо.

25. В марте этого, 1939 года, из Кадьяка на могилу старца Германа отправились двое мужчин – один из них был православным, но неверующим, а другой инославным. Сначала человек, который не был православным, выпил воды из источника отца Германа, но когда неверующий православный человек захотел это сделать, вода в источнике стала такой мутной, что ее нельзя было пить.

Из вышеизложенного становится ясно, что благочестивый старец Герман достиг святости, и нет оснований откладывать и переносить на более позднее время канонизацию угодника Божия.

К канонизации блаженного старца Германа следует также присоединить канонизацию мученика алеутского Петра и иеромонаха Ювеналия, убитого дикарями в 1796 году близ озера Илиамна.

Так и следует начать рассмотрение этого великого и святого дела на Архиерейском Соборе и постановленное по этому вопросу отправить на утверждение Архиерейского Собора Русской Православной Церкви Заграницей.

Доклад заканчивается довольно подробным планом канонизации, которая должна быть совершена на острове Еловом, и подписан:

Всепокорнейший слуга Вашего Высокопреосвященства, всемилостивейший архипастырь и отец мой, Алексий, епископ Алеутский и Аляскинский.


Монашеская лагуна на Еловом острове.


На Еловом острове в 1939 году: епископ Алексий со строителями из Узинок. Крайние справа — отцы Герасим и Илия.


3. «ПРАВЕДНИКИ ЖИВУТ ВЕЧНО».

ЖИТИЕ
БЛАЖЕННОГО НАЗАРИЯ,
ИГУМЕНА ВАЛААМСКОГО,
память которого празднуется 23 февраля и 14 октября.


БЛАЖЕННЫЙ НАЗАРИЙ, ИГУМЕН ВАЛААМСКИЙ
1735—1809

Преподобнейший, пречестнейший, государь батюшка, отец Назарий со всей о Христе братиею о Господе радоватися.

Ваших отеческих мне убогому благодеяний не изгладят из моего сердца ни страшные непроходимые Сибирские места, ни леса темные, ни быстрины великих рек не смоют, ниже грозный океан не угасит чувств оных. Я в уме воображаю любимый мною Валаам, на него всегда смотрю через великий океан.

ПРЕПОДОБНЫЙ ГЕРМАН АЛЯСКИНСКИЙ
(Письмо от 19 мая 1795 г.).


Хотя он еще официально не прославлен, блаженный старец преподобного Германа Аляскинского, а возможно, и преподобного Серафима Саровского, он был прямым родоначальником целого столетия великих подвижников Валаамского монастыря, чьи жития составляют великолепный «Валаамский патерик», украшение Церкви Христовой, они могут быть обильным источником вдохновения для истинных православных христиан сегодня.

Следующее житие — существенная часть духовного наследия самого преподобного Германа — было составлено и переведено с материалов, опубликованных в конце XIX века Валаамским и Саровским монастырями.



ВО ВРЕМЯ управления Саровскою пустынею Игумена Нифонта жил в ней на покое игумен Назарий, муж добродетельный, любивший проходить уединенное, пустынное, безмолвное житие. По желанию пустынножительства он оставил Игуменство и проживал в пустыне в трех верстах от монастыря, где подвизался, провождая время в молитвах и служа для братии примером добродетельной жизни. В своей пустынной келлии, угождая Богу подвигом совершенного отшельничества, он в восхищении духа говорил, последуя за святым Василием Великим: «О уединенное житие, дом Небесного учения и Божественного разумения; училище, в нем же Бог есть вся, чему учимся. Пустыня, рай сладости, где и благоуханные цветы любви то пламенеют огненным цветом, то блистают снеговидною чистотою; с ними же мир и тишина; живущие в низменных пребывают не движимы от ветра. Там фимиам совершенного умерщвления, не только плоти, но и, что славнее, самой воли, и кадило всегдашней молитвы, непрестанно горит огнем любви Божественной; там различные цветы добродетели, блистая различными украшениями, процветают благодатию неувядаемой красоты. О пустыня, услаждение душ святых, рай неисчерпаемый сладости! ты пещь, в ней же силу горящего пламени отроцы Святые устужают молитвою, и горением веры угашают окрест себя ярящееся пламя, в котором и стрелы и оковы горят, но окованные не сгорают, только узы греха разрешаются и к пению Божественных хвалений душа возводится, вопия: расширил еси уста моя. Тебе пожру жертву хвалы».

ИГУМЕН НАЗАРИЙ родился в Тамбовской губернии в селе Аносове, отстоящем от города Кадома в 15 верстах, от отца именем Кодрата, а званием причетника, и матери Мавры. В мире имя его было Николай. Возлюбив Бога, он оставил мир в самых юных еще летах своего возраста. В Саровскую пустынь пришел он в 1752 году при пятом Строителе иеромонахе Исаакие. В монашество пострижен 1760 года сентября 23, в Астрахани, тамошним Преосвященным Епископом Мефодием. В иеромонаха отец Назарий посвящен 1776 года, декабря 6 дня, Преосвященным Иеронимом, Епископом Владимирским.

Строгое исполнение монашеского устава было постоянной заботой Назария. Вся его последующая жизнь была подвигом подвижничества. С самых юных лет он любил Господа, искал Его и прилеплялся к Нему изучением и соблюдением Его заповедей. Чтение Священного Писания и творений Отцов было ежедневной пищей его души. Душа его настолько прониклась мыслью о Божественных вещах, что единственным предметом его бесед было то, что могло принести пользу душе. Что же касается мирских вещей, то он вообще не умел говорить о них. Но если он открывал уста, чтобы говорить о подвигах против страстей, о любви к добродетели, то его беседа была неисчерпаемым источником сладости. И он сам, и слушавшие его забывали час и время в сладкой беседе. Его слова были правильными, прямыми и острыми. Он не любил начинать беседу без слова Божия в качестве основания; и так он учил других, чтобы душеспасительные советы основывались не на собственном уме, но на слове Божием. Строгий и, казалось бы, недоступный по виду, он речами своими привлекал сердца всех к любви и послушанию к себе. Сам смиренный, он всех, просивших у него наставления, учил прежде всего смирению. Он проводил жизнь непрестанно в посте и нестяжании; из одежды своей он имел едва ли более рубища. Носил обувь свою шесть лет.

Около 1774 года он удалился в совершенное уединение в Саровские леса. Там его суровая подвижническая жизнь так возбудила зависть демонов, что они не раз пытались устрашить его и сбить с пути истинного. Сам он рассказывал впоследствии, что однажды пришла ему мысль посадить репу, думая, что придет братия, возьмет эту репу и получит исцеление. Только что он возымел эту гордую мысль, как вдруг почувствовал, что кто-то ударил его по голове, как будто палкой, и так сильно, что он не мог устоять на ногах, и упал на землю, почувствовав в воздухе вонь и смрад. От этого он так испугался, что едва мог доползти до монастыря.

Слава о подвижнической жизни пустынника Назария дошла до Петербурга. В это время митрополит Гавриил решил восстановить монастырь на островах Валаама, который более века находился в запустении. Он искал способного и духовного монаха на игумена и выбор его пал на отца Назария, о котором он много слышал от своего келейника Феофана, который был близким другом Назария. В 1781 году он вызвал Назария на это дело из Сарова, чтобы в Валаамском монастыре был введен Устав Саровской пустыни. Отец Назарий смиренно отказался от тяжкого бремени стать игуменом, сославшись на свое недостоинство; и игумен Саровский Пахомий, желая сохранить великого подвижника, донес о нем митрополиту Гавриилу как о человеке малоумном и неопытном в духовной жизни. Однако Святитель проник в тайну смирения отца Назария и ответил: «У меня много своих «мудрецов»; пришлите мне своего юродивого». Так отцы Саровские нехотя были вынуждены отпустить своего смиренного подвижника, и в 1782 году отец Назарий был утвержден игуменом Валаамском.

МОНАСТЫРЬ ВАЛААМСКИЙ, расположенный на островах Ладожского озера, с прибытием Назария вскоре стал великой монашеской цитаделью, воплощающей в реальность великие православные монашеские идеалы. Среди все возрастающего числа братии просияли поистине великие подвижники, неканонизированные еще святые. Но когда Назарий прибыл на Валаам, там был только один постриженный монах, кроме нескольких послушников и двух мирян, которые оба утонули вскоре после его приезда, так что отцу Назарию почти год пришлось самому совершать все церковные службы.

За двадцатилетнее правление игумена Назария монастырь был полностью перестроен и восстановлен. Главным благодетелем монастыря был сам митрополит Гавриил, который питал величайшую любовь и уважение к отцу Назарию. Но еще более замечательным чем внешнее, было внутреннее обновление монастыря. Отец Назарий установил в мельчайших подробностях всю саровскую традицию. Он ввел строгий порядок в церковные службы и восстановил три вида монашеской жизни, которые Валаам имел почти с самого своего основания много веков назад: общежитие, скитство и отшельничество. Он начал строительство Большого скита в лесу за монастырской оградой, а также других скитов и поощрял отшельников, став первым примером отшельнической жизни.

Слава о подвигах игумена Назария распространилась за пределы России, так что даже со Святой Горы Афон монахи приходили на Валаам и с удивлением созерцали монашеский образ жизни, который они предпочитали даже святогорскому.

Ученики великого старца Паисия (Величковского) принесли митрополиту Гавриилу копии славянской рукописи «Добротолюбия» и других святоотеческих творений, которые иерарх взялся опубликовать. Те, кто был занят редактированием этих творений, готовясь к их изданию, по указанию митрополита, должны были постоянно сверять все неясные места с несколькими духовными старцами, которые на практике знали высокое учение, содержащееся в «Добротолюбии». Среди этих старцев первым был отец Назарий. «Эти отцы, — сказал митрополит Гавриил редакторам, — хотя и не знают греческого языка, но по опыту лучше вас знают истины духовной жизни и потому правильнее понимают учение, содержащееся в этой книге». С момента своего издания в 1795 году «Добротолюбие» стало неотъемлемой частью валаамской традиции. Известно, что у преподобного Германа «Добротолюбие» было на Аляске, где им пользовались многие. Когда отец Назарий вернулся в Саров, именно через него преподобный Серафим получил Добротолюбие.

Когда митрополит Гавриил создавал Духовную миссию для отправки в Америку, он поручил игумену Назарию выбрать ее членов из числа своих монахов. Эта миссия уехала в 1794 году и обратила в Христианскую веру тысячи язычников. Удивительно, какую любовь и преданность хранили эти проповедники слова Божия к отцу Назарию, как это видно из писем, отправленных ему из Америки. Его преданный ученик, начальник миссии, отец Иоасаф (Болотов), впоследствии был рукоположен во епископа и оставил первое научное описание Аляски.

ОДНАЖДЫ, ВО ВРЕМЯ морской войны со шведами под Петербургом в Царствование Государыни Екатерины II, великий страх охватил жителей Петербурга. Митрополит Гавриил затворился в уединении и молился, как вдруг пришел старец Назарий и потребовал, чтобы митрополиту сообщили о его прибытии. Келейник ответил, что Владыка завещал, что никого не примет. На это отец Назарий ответил: «Это другое. Ему незачем меня «принимать». У него, может, и нет дела до меня, но у меня есть дело до него. Я просто пойду к нему».

После того как ему наконец разрешили увидеть Владыку, отец Назарий решительно сказал ему, чтобы он был спокоен и ждал победы и безопасности. Он даже указал на небо в сторону моря, указывая на души воинов, отдавших свои жизни в битве, возносящиеся на Небеса на светлых облаках. Митрополит Гавриил тут же сообщил об этом Императрице. Позже, когда слова отца Назария исполнились в реальности, Императрица милостиво приняла Старца вместе с митрополитом Гавриилом.

Однажды Отец Назарий был в Петербурге по делам монастыря и шел по улице с другим Старцем. В это время великий князь Павел (будущий Император Павел I) переезжал в экипаже через Неву. Увидев старцев в скромном одеянии, он остановил экипаж и спросил их: «Откуда вы и что вы за старцы?» И узнав, что один из них игумен Назарий, поблагодарил его за успешное восстановление Валаамского монастыря и сказал, что много слышал об игумене Назарии, который славился своей духовной опытностью и заботой о благе монастыря.

В Царствование Павла I старец Назарий был однажды приглашен в Петербург в дом некоего К., который в то время попал в немилость к Царю. Жена сановника умоляла Старца: «Помолись, отец Назарий, чтобы дело моего мужа кончилось благополучно». «Хорошо, — ответил старец, — надо молиться Господу, чтобы он дал Царю вразумление. Но надо просить и тех, кто близ него». Жена сановника, думая, что он имеет в виду начальников ее мужа, сказала: «Мы уже просили всех, но на них мало надежды». «Нет, не их, и так просить нельзя; дай мне денег». Она достала несколько золотых монет. «Нет, эти не годятся. Нет ли у тебя медных или мелких серебряных?» Она приказала дать ему и те, и другие. Отец Назарий взял деньги и вышел из дома.

Целый день отец Назарий ходил по улицам и местам, где, как он предполагал, можно было найти бедных и нищих, и раздавал им монеты. К вечеру он появился в доме К. и уверенно сказал: «Слава Богу, все приближенные Царя обещали ходатайствовать за тебя». Жена пошла и с радостью сообщила об этом мужу, который от горя заболел, а сам К. позвал отца Назария и поблагодарил его за ходатайства перед высшими сановниками.

Отец Назарий еще не отходил от постели больного, как пришло известие о благополучном исходе дела К. Тут же К. в своей радости почувствовал себя сильнее и спросил отца Назария, кто из Царских чиновников оказал ему большее благоволение. Здесь он узнал, что эти «чиновники» были нищими — приближенными Самого Господа, по словам отца Назария. Глубоко тронутый благочестием Старца, он во всю жизнь питал к нему благоговейную любовь.

НО ПРЕЖДЕ ВСЕГО блаженный Назарий был истинным отцом монахов и монахинь, обладая испытанным опытом и знанием духовной жизни на практике: ее испытаний, ее ловушек, ее путей к аскетическим высотам. Его бдительный глаз был острым, его действия точны, а его слово имело большую духовную силу; ибо он горел неугасимым пламенем трезвения и любви к Истине. Это одно творило чудеса духовного наставления для монахов.

Один брат, будущий схимник Кириак, был обращен в Святое Православие через явное Божественное явление, после чего он пришел на Валаам к отцу Назарию и стал ревностным подвижником. После его обращения его молитва всегда сопровождалась таинственным Небесным благоуханием, знаком благодати к нему. Но однажды, став чрезмерно критичным, как это свойственно новообращенным, он позволил себе осудить игумена отца Назария — и тут же, находясь в церкви, почувствовал вокруг себя неприятный запах. После мучительного замешательства он осознал и исповедал свой грех игумену. Простив его с любовью, блаженный Назарий сказал: «Если ты потеряешь благодать, то нелегко будет снова обрести ее». И действительно, ему потребовалось много времени и упорного труда, чтобы по молитвам блаженного Назария эта благодать снова пребывала в нем.

Некий Петр Б., непокорный ученик друга отца Назария, известного блаженного игумена Феодора из Санаксарского монастыря, покинул общежительный монастырь последнего из гордости, заявив, что общежитие недостаточно духовно для него, и поселился один в глубине леса. Он прожил там три года без какого-либо духовного руководства. Он воспринял буквально слова Господа: «Если соблазняет тебя рука твоя, отсеки ее» (Мф. 18:8), вопреки их правильному пониманию и решил воплотить эти слова в жизнь. Так он отсек себе левую руку. Кровь «начала обильно течь, как вдруг он услышал строгий голос — по-видимому, ангела Божия — говорящий: «Какое дерзкое дело ты сделал! Перевяжи себе руку, а то умрешь». Он тут же перевязал руку и не почувствовал большой боли. Когда отец Назарий услышал об этом, то сразу понял, что Петр впал в прелесть, и был поражен милостью Божией к бедному человеку. Желая спасти его, он прошел путь от Валаама до леса, где тот находился, и взял его с собой на Валаам. Позже постриг его, дав ему имя Павел. Тот жил на Валааме некоторое время и умер, и был похоронен там.

Отец Назарий был хорошо известен своим духовным руководством монахинями в различных монастырях, особенно в последние годы своей жизни. Однажды, путешествуя, он остановился в доме знатной семьи Диартиевых, которые в то время собирались выдать замуж свою юную дочь против ее воли. Молодая Елена, воспользовавшись случаем, открыла отцу Назарию желание своей души стать монахиней и умоляла его ходатайствовать за нее перед ее родителями. Отец Назарий умолял родителей позволить девушке послужить Христу, но это было напрасно: они были полны решимости увидеть свою дочь замужем. Когда Старец собирался выйти из дома, Елена умоляла его сказать ей, что ей следует делать. «Будь юродивой Христа ради», — сказал святой человек, — «покрой свой ум безумием, и таким путем ты спасешь свою душу и угодишь Богу!» Таков был ответ Старца, исходивший не из его собственных рассуждений, а по вдохновению Святого Духа, и сказанный с дерзновением человека, имеющего духовный авторитет и прозорливое прозрение в будущее девушки.

И с того самого момента девушка приняла на себя, вернее, получила в дар от Святого Духа, этот суровый подвиг юродства Христа ради. Она позволила родителям совершить обряд венчания, но ответила отрицательно на вопрос священника. После службы, когда все гости торжественно расселись на брачном пиру, она встала и выпрыгнула из окна в грязную лужу и стала валяться в грязи, к ужасу всех присутствующих. Так в день своей свадьбы, в своем подвенечном наряде, она стала невестой Христовой и была признана всеми сумасшедшей. Затем в течение многих лет она скиталась бездомной, пока, наконец, ее не принял монастырь в Арзамасе, где она достигла великой святости как прозорливая старица, наконец, преставилась ко Господу своему Жениху в первый день Пасхи. Великое множество людей собралось на ее погребение как на погребение святой, и ее скромная келья была превращена в часовню, где святая Псалтырь читалась непрестанно, до наступления безбожного ига коммунизма.

В 1801 ГОДУ, ЗАСЛУЖИВ отдохновение от тяжелого бремени управления монастырем, отец Назарий удалился для жизни в уединении и Божественном созерцании в миле от монастыря. Еще будучи настоятелем, он благословил построить для себя келью, где время от времени уединялся в безмолвии. Но его любовь к Саровской обители, месту, где положил начало своему подвижничеству и получил монашеский постриг, постоянно звала его вернуться туда. Итак, после трех лет затвора на Валааме он решил удалиться в Саров. Он взял с собой своего ученика отца Илариона, простился с Валаамом и переправился через воды Ладоги. На одной из остановок для отдыха произошел следующий случай, который наглядно иллюстрирует силу православия отца Назария на практике.

Приехав в субботу в одно село на небольшой телеге, запряженной лошадью, они попросили ночлега в доме священника. Священник с радостью принял путников и, побеседовав с отцом Назарием, проникся к нему большим уважением. Настало время всенощного бдения перед воскресеньем. Но отец Назарий заметил, что священник не готовится к бдению, и спросил его: «Батюшка, а у вас утром воскресное бдение?» Священник ответил, что служит очень редко и не собирается служить даже на следующее утро. «Хотя приход мой многочислен и раскольников нет, однако никто из крестьян не ходит в церковь по праздникам. Собираются только для забав на церковном дворе. В церковь даже не заглядывают. Церковь всегда пуста. До такой степени они охладели к Церкви, и я из-за них обленился, думая: раз они не ходят в церковь, то и службу совершать некому».

Отец Назарий заметил священнику, что тот жестоко ошибается, и что это искушение от врага нашего спасения. «Если твои прихожане не исполняют своего самого главного долга, то ты как пастырь, должен исполнять свои обязанности неукоснительно. Храм Божий никогда не бывает пуст. Со времени освящения храма в нем находится хранитель алтаря Господня — ангел; и более того, даже если твои прихожане не приходят на Богослужения, которые ты совершаешь, храм всегда будет полон ангелов, хранителей их душ. Ибо на каждом Богослужении, в своей пламенной любви к Богу своему, ангелы Божии являются первыми, кто и сослужит, и прислушается к хвалебным песнопениям. И именно они будут наполнять ваш храм, пока ты служишь. Когда ты сам будешь ревностно исполнять свои обязанности ради спасения своей души, и если ты будешь молиться за свою паству, чтобы Господь согрел их сердца и обратил их к покаянию и молитве, — тогда Господь, ради твоих молитв, повелит их ангелам-хранителям приблизиться к их душам и возбудить их к молитве, и внушить им ревность к Богослужению, которое ты совершашь в святом храме, где приносишь за них жертву милосердия Господня в Божественной Евхаристии. И какой ответ ты дашь в день Страшного Суда Господня за погибель своей паствы, когда ты со своей стороны не употребляешь никаких средств для ее обращения и спасения?"

Тронутый до глубины души справедливыми словами отца Назария, священник ответил: "Помоги мне, о Старче, и наставь меня. Я постараюсь сделать то, что ты советуешь". Отец Назарий сказал: "Хорошо; теперь пойдем в храм Божий. Вели звонить к бдению, а чтецу готовиться к всенощной. А отец Иларион и я поможем тебе".

Зазвонил колокол к бдению, и служба началась. И действительно, сначала в церкви никого не было. Потом в церкви собралось не больше десяти человек, стариков и старух. Отец Назарий прочитал Шестопсалмие, а отец Иларион кафизмы. После прочтения Евангелия его вынесли на середину церкви. Отец Назарий и отец Иларион пошли поклониться и приложиться к нему, но присутствовавшие по привычке этого не сделали. Старец подошел к ним и объяснил, какую пользу приносит освящение, получаемое в этот момент от почитания Святого Евангелия. И старики подошли, лобызали Евангелие и благодарили Старца. Отец Назарий поговорил с ними и посоветовал им рассказать домашним и соседям, как полезно участвовать в Богослужении и освящаться, почитая и лобызая Святое Евангелие и другие святыни в церкви.

После шестой песни канона отец Назарий прочитал духовные наставления Пролога. Несколько стариков успели пойти домой и позвать своих в церковь, пока не собралось около тридцати человек. Когда люди выходили из церкви, Старец говорил с ними о необходимости и пользе молитвы в храме Божием.

Утром священник совершил Божественную литургию, и отец Назарий во время проповеди читал из книги духовных наставлений; на литургии присутствовало гораздо больше людей, чем пришло на бдение. Отдохнув после обеда, Старец увидел, что на дворе вокруг церкви собралось много людей, и священник объяснил, что во все святые дни люди собираются для собственного развлечения. «Пойдем и мы», — сказал отец Назарий священнику. «Возьми книгу житий святых». Выбрав удобное место около церкви, они сели, и Старец велел священнику прочитать вслух житие святого, память которого поминалась в тот день. Старики были рады видеть отца Назария, с которым познакомились накануне вечером, и первыми пошли к нему. Он уговорил их сесть и послушать житие святого. Время от времени он останавливал чтение и сам давал назидательные замечания. Число слушающих увеличивалось, и отец Назарий всем сердцем радовался, что православные люди пробудились к слушанию духовной беседы.

На следующий день был праздник Тихвинской иконы Божией Матери, и священник, по совету Старца, совершил и всенощное бдение, и литургию, как он делал и во все последующие праздники. Прихожане проявили явное расположение к молитве, их число на Богослужении в церкви увеличивалось с каждым днем. Отец Назарий, уговоренный священником, провел там более двух недель, не упуская ни одной возможности побеседовать и наставить в истинном христианском благочестии как крестьян этого села, так и тех, кто приезжал к Старцу из соседних мест, чтобы воспользоваться его наставлениями; и все прониклись к нему сердечной любовью. Священник, став его духовным сыном, со всем усердием исполнял его наставления и видел в отце Назарии посланное Богом орудие как для своего спасения, так и для спасения своей паствы. Старец, простившись со священником и прихожанами, отправился в путь.

Спустя некоторое время, после неких отклонений в пути, путешественники решили снова проехать через это село и непременно посетить священника; и так получилось, что они приехали в село во время звона колоколов к Литургии в воскресенье утром. Народ, собравшийся в большом количестве у церкви, увидел приближающегося Старца и чуть было не снял его с телеги и не внес в церковь. Священник, обрадованный его приездом, служил проскомидию. Старец со слезами благодарил Господа за такую благодатную перемену, отмечая, что церковь полна людей. Народ с благоговением теснился вокруг Старца, чтобы получить его благословение, а священник, совершив Божественную литургию и обняв Старца, указал ему на их общую радость и сказал стоявшим рядом, что столь большое стечение народа — плод молитв отца Назария. Церковь уже не могла вместить множества людей, стоявших даже на церковных ступенях.

Пробыв некоторое время в этом селе, отец Назарий умолял и пастыря, и его паству продолжать и возрастать от этого доброго начала, благочестиво исполняя свои обязанности. Тогда отец Назарий собрался в путь. Его со слезами провожал священник со всеми своими прихожанами, которые собрались проститься со своим Старцем, Отцом и благодетелем (ибо так они стали называть его). Они сопровождали его несколько верст от села, и священник оставался в переписке с отцом Назарием и до самой своей смерти пользовался его советами.

ПРИБЫВ в Саров, отец Назарий устроил себе уединенную келью в лесу на реке Саровке, в трех верстах от монастыря, и поселился в ней. Когда позволяли силы, он любил по ночам гулять по лесу, читая наизусть древнее правило двенадцати псалмов, и возвращался в свою келью не раньше восхода солнца. Не раз он встречал медведей в дремучем лесу, но они никогда не трогали его, и он бесстрашно шел дальше, всегда доверяя воле Божией. Многие отшельники и другие, живущие вдали от мира, приходили к нему, чтобы проверить свои мысли и свою жизнь, чтобы увидеть, от Бога ли они; и наставления духовно опытного Старца они принимали как волю Божию. Одним из таких был преподобный Серафим, чья «Дальняя пустынь» находилась в двух милях вверх по той же реке и в пяти милях от монастыря. У двух святых была общая забота — забота о Дивеевском монастыре, основательница которого, святая игумения Александра (Мельгунова), питала большое благоговение к блаженному Назарию. У нее был портрет Старца, и когда ей предстояло начать какое-то важное дело, она обращалась с молитвой к портрету, как бы обращаясь к самому отцу Назарию, и просила его благословения. И ее молитвы всегда были немедленно услышаны, как и молитвы всех других, поступающих так же. Незадолго до ее смерти в 1789 году преподобный Серафим обещал ей, что позаботится о ее «сиротах», как, очевидно, ранее делал отец Назарий.

Под руководством отца Назария в Тамбовской губернии возникло много женских монастырей, состоящих из желающих жить целомудренной и Богоугодной жизнью. Он руководил и наставлял монахинь в основном посредством писем. В последних раскрывается характер его собственной духовной жизни. «Не знаю, как ты, — писал он одной монахине, — но я чувствую, что я перед всеми виноват и всем обязан; и как после этого можно на кого-то сердиться? Очень любить трех или четырех человек — как это мало; это ничто! Лучше любить всех на свете! У меня любящая простота: всем открыты врата моего сердца. И хотя кто-то может быть недоволен мной, но я счастлив с ним».

23 февраля 1809 года отец Назарий скончался и был погребен в Саровском монастыре.

Блаженный Старец был кроток и смирен, а сердце его пламенело любовью к Богу, так что он ни на минуту не переставал творить умную Иисусову молитву, непрестанно перебирая в руке узелки четок. «Станем молиться духом, станем молиться и умом», — писал он одной монахине. «Вникнем в слова апостола Павла: лучше пять слов сказать умом моим, нежели тьму слов на языке» (1 Кор. 14: 15, 19). Не могу выразить, как нам повезло, что мы удостоились произнести эти пять слов. Какая радость! Господи Иисусе Христе, помилуй мя, грешного. Подумайте только! Господи! Чье имя я произношу? Имя Творца, Основателя всего, пред Которым трепещут все Небесные силы! Господи Иисусе Христе, Сыне Божий! Ты пролил за меня Кровь Свою, спас меня, сошел на землю... Соедини разумение и сердце, закрой очи миру, возведи умственные очи ко Господу... О сладчайший и любезнейший Господи Иисусе Христе, Сыне Божий...»

Господи, молитвами преблаженнейшего и пречестнейшего отца нашего Назария помилуй нас, сохрани и спаси! Аминь.


—Начиная с этого номера в журнале «ПРАВОСЛАВНОЕ СЛОВО» будут представлены полные Духовные советы старца Назария.


4. «ОБНОВЛЕНЧЕСКОЕ ПРАВОСЛАВИЕ».

ЛИТУРГИЧЕСКОЕ БОГОСЛОВИЕ ОТЦА А. ШМЕМАНА.

Протопресвитер Михаил Помазанский.

В прошлые века наибольшую опасность для Церкви Христовой представляли лжеучителя, которых выявляли и осуждали за их догматические заблуждения. Так, ранние Отцы Церкви и Соборы осуждали несторианство, арианство, монофизитство, иконоборчество и т. д. Но враг спасения человеческого не дремлет, и в наши дни, когда нет ни одной принципиально новой ереси – если не считать экуменизма, этого скопления всех ересей, – он вдохновил различные течения «обновленчества» внутри Церкви, которые нападают главным образом на жизнь и практику традиционного Православия, начиная с открытого протестантизма «Обновленческой», или «Живой Церкви» в России в 1920-х годах, через реформаторов-униатов Константинопольской Церкви (патриархов Мелетия Метаксакиса и Афинагора, архиепископа Иакова) и заканчивая многочисленными потенциальными реформаторами, которые сегодня можно найти практически в каждой Поместной Православной Церкви.

В данной статье тщательно критикуется труд по литургическому Богословию одного известного и многими признаваемого современного российского Богослова и указывается на его «реформаторскую» тенденцию. Справедливости ради следует отметить, что отец Шмеман, вероятно, не считает себя «реформатором», и, несомненно, другим, менее чувствительным душам, другому поколению, оторванному от жизни истинного Православия, придется делать неизбежные иконоборческие выводы из уже протестантских взглядов отца Шмемана.

Автор этой статьи, протопресвитер Михаил Помазанский, один из последних ныне живущих Богословов, из окончивших Духовные академии дореволюционной России, преподавал Богословие нескольким поколениям православных священников, а ныне преподаёт и живет в Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле, штат Нью-Йорк. (Текст из «ORTHODOX WAY», Джорданвилль, 1962. Все номера страниц в тексте ниже взяты из английского издания книги отца Шмемана.)


ПЕРЕД НАМИ труд протоиерея (ныне протопресвитера) Александра Шмемана «Введение в литургическое Богословие» (Париж, YMCA Press, 1961; перевод на английский: The Faith Press, Лондон, 1966). Книга представляет собой «введение» к задуманному автором особому курсу литургического Богословия. В ней указываются основания и побуждения к созданию предположенной новой системы Богословия, а затем дается историческая схема развития православного Богослужебного Устава, или Типикона.

«Введение в литургическое Богословие» в своей основной части – в истории Типикона – написано, главным образом, по западным научным исследованиям на французском, английском и немецком языках и частично по русским источникам. Автор убежден, что ему удалось, как он сам выражается, «избежать западного плена» при пользовании неправославными источниками. Он отталкивается от крайних утверждений протестантских историков. Он пишет: «Мы категорически отвергаем понимание константиновского мира (то есть эпохи Константина Великого) как «псевдо-победы» Христианства, обернувшейся на деле поражениям его» (с. 86). Однако, конечно, подобных утверждений недостаточно, если речь идет о предмете, имеющем такое ответственное назначение, как было указано. Вот почему, не взирая на научный багаж в книге, минуя конструктивные стороны труда, считаем своим долгом остановить внимание на содержании книги в одном отношении: избежал ли автор действительно западного плена? По многим данным, он его не избежал.

ПРАВОСЛАВНЫЙ БОГОСЛУЖЕБНЫЙ ЧИН:
ПРОДУКТ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПРИЧИНЫ И СЛЕДСТВИЯ ИЛИ БОЖЕСТВЕННОЕ ВДОХНОВЕНИЕ И РУКОВОДСТВО?

Исследуя главные этапы развития Богослужебного Устава, или Типикона, автор смотрит на него, как на обычное историческое явление, создавшееся в результате влияния сменявшихся исторических условий. Он пишет: «Православные склонны обычно «абсолютизировать» историю Богослужения, считать ее целиком и во всех подробностях чуть ли не Богоначертанной и провиденциальной» (с. 72). Такой взгляд автор отрицает. Он не видит «ценности принципов» окончательного оформлений Устава, во всяком случае признает их сомнительными. Он отрицает или даже порицает «слепую абсолютизацию Устава», в то время как она на практике соединяется, по его наблюдению, с фактическим его нарушением на каждом шагу. Он признает «реставрацию Устава безнадежной»; Богословский смысл служб суточного круга находит «затемненным вторичными пластами Устава», которые легли на Богослужение с IV века (с. 161–162). Экклезиологический ключ к пониманию Устава, по выражению автора, утерян, и остается историческим путем искать и найти ключ к литургическому Богословию.

Такой взгляд на Устав нов для нас. Для нас Типикон, в том виде как он сложился к нашему времени в его основных двух редакциях, есть осуществленная идея Христианского Богослужения; Богослужение первого века было зерном, выросшим в нынешнем его виде в совершенный возраст, когда оно приняло законченную форму. Имеем в виду, конечно, не содержание служб, не сами песнопения и молитвословия, нередко носящие отпечаток писательского стиля эпохи, сменявшиеся одни другими, а саму систему Богослужения, его строй, его «чин», согласованность, стройность, выдержанность принципов и полноту славы Бога и общения с Небесной Церковью, с одной стороны, а с другой стороны, полноту выражения человеческой души – от пасхальных гимнов до великопостного оплакивания нравственных падений. Нынешний Богослужебный Устав был уже заключен в идее первохристианского Богослужения так же, как в зерне растения заключены уже формы будущего развития растения до момента, когда оно станет приносить полные плоды, или как в зачаточном организме живого существа уже таится его будущий образ. Конечно, было место и случайностям и побочным обстоятельствам. Для чужого глаза, для неправославного Запада то обстоятельство, что Устав наш принял статическую форму, представляется закостенением, окаменением; а для нас в этом выражается законченность роста, достижение возможной полноты и законченности: такую же законченность форм развития наблюдаем в церковной восточной иконописи, в церковной архитектуре, во внутреннем виде лучших храмов, в традиционных мелодиях церковного пения; дальнейшие попытки развития в этих областях так часто приводят к «декадансу», ведут не вверх, а вниз. Можно сделать только один вывод: что мы ближе к концу истории, чем к началу… Конечно, как в других областях истории Церкви, так и в этой нам должно видеть судьбы, Богом начертанные, провиденциальность, а не одну логику причин и следствий.

Автор «Введения в литургическое Богословие» подходит к истории Типикона с другой точки зрения: ее мы назовем прагматической. В его изложении основной, апостольский, первохристианский строй Богослужения покрыт рядом пластов, ложившихся один на другой и частично вытеснявших друг друга. Пласты эти: «мистериальное» Богослужение, возникшее не без косвенного влияния языческих мистерий в IV веке, потом – Богослужебный строй пустыннического монашества, и, наконец, окончательная обработка всего Богослужебного строя, данная монашеством, вошедшим в мир. Научная схема у автора книги такова: «тезис» крайнего вовлечения Христианства с его Богослужением в «мир» в константиновскую эпоху вызывает «антитезис» монашеского отталкивания от новых форм «литургического благочестия», и этот процесс заканчивается «синтезом» византийского периода. Одиноко и без аргументации стоит в характеристике бурной константиновской эпохи фраза: «но все имеет зародыш в предыдущую эпоху» (с. 73). Автор отдает дань методу, целиком господствующему в современной науке: он, оставляя в стороне идею благодатного осенения, мысль о святости созидателей Богослужебного строя, ограничивается голой цепью причин и следствий. Так позитивизм вторгается ныне в христианскую науку, в область истории Церкви во всех ее разветвлениях. Но если позитивный метод признан как научно-рабочий принцип в науке, в науках естественных, то его никак нельзя приложить к живой религии, а значит, и ко всем областям жизни Христианства и Церкви, поскольку мы остаемся верующими. И когда автор в одном месте замечает о названной эпохе: «Свою свободу Церковь пережила как провиденциальный акт для приведения к Христу людей, сидевших во тьме и сени смертной» (с. 87), то хочется спросить: почему же он не солидаризуется с Церковью в признании провиденциальности?

КОНСТАНТИНОВСКАЯ ЭПОХА.

МЫ ВСЕ ЗНАЕМ, какой огромный сдвиг в положении Церкви произошел с объявления свободы Церкви Константином Великим в начале IV века. Этот внешний акт всесторонне отразился и на внутренней жизни Церкви. Была ли здесь ломка во внутреннем укладе жизни Церкви или было развитие? Знаем, что по иному отвечает на этот вопрос самосознание Православной Церкви, по иному ответил протестантизм. Освещению этого вопроса в сущности отдана вся главная часть книги о. А. Шмемана.

Эпоха Константина Великого и после-константиновская характеризуется у автора как эпоха глубокого «перерождения литургического благочестия». Таком образом, автор видит в Церкви этой эпохи не новые формы выражения благочестия, вытекающие из широты и свободы христианского духа, в согласии со словами Апостола: где Дух Господень, там и свобода, – а именно, перерождение восприятия Богослужения и отклонение от первохристианских литургических духа и форм: точка зрения, издавна навеянная предрассудками Лютеровой реформации.

К слову сказать, трудно примириться с термином «литургическое благочестие». По обычному словоупотреблению, благочестие есть вера, надежда и любовь христианская, независимо от форм их выражения. Такое понятие внушено нам священным Писанием, которое различает только благочестие подлинное («благочестие на все полезно», 1Тим. 4:8) и ложное, или пустое (Иак. 1:6; 2Тим. 3:5). Благочестие выражается в молитве, в Богослужении, и формы выражения его разнообразятся в зависимости от условий: в храме ли, дома ли, в заключении ли или в катакомбных условиях. Но едва ли нам, православным, нужен специальный термин литургического благочестия или «храмового благочестия», как будто я в храме благочестив по-иному, чем дома, и как будто существуют два вида религиозности: «религиозность веры» и «религиозность культа». Как язык святоотеческий, так и язык Богословский всегда обходился без этого понятия. И потому новое, чуждое нам, представление об особом литургическом благочестии внушает автор книги, когда пишет: «В глубоком перерождении литургического благочестия, а не в новых формах культа, сколь бы они ни были разительны с первого взгляда, и следует, нам кажется, видеть основную перемену, вызванную в Богослужебной жизни Церкви константиновским миром» (с. 78); – и в другом месте: «Внимание переносится с живой Церкви на храм, бывший до того простым местом собраний… Теперь храм – святилище, место обитания священного… Это начало храмового благочестия» (с. 89–90). Свобода Церкви при Константине создает, пишет автор, «новую религиозность, новый коэффициент, новое литургическое благочестие» (с. 80), «мистериальное благочестие». В оперировании такими терминами чувствуется у автора нечто большее, чем замена одной терминологии другою, более современной, и нечто чуждое православному сознанию. Указанная основная точка зрения резко отразилась в книге в проводимом здесь взгляде на таинства, иерархию и почитание святых, который мы сейчас рассмотрим.

ТАИНСТВА И ОСВЯТИТЕЛЬНЫЙ ЭЛЕМЕНТ СВЯЩЕННОДЕЙСТВИЙ.

Автор книги проводит мысль, что идея «освящения», идея «таинства» и вообще освятительной силы священнодействий чужда древней Церкви и возникла лишь в по-константиновскую эпоху. Хотя автор отрицает прямое заимствование идеи «мистерий-сакраментов-таинств» от языческих мистерий, однако признает «мистериальность-сакрализацию» в Богослужении новым элементом «напластования» в названную эпоху. «Само слово «тайна»-«таинство», – говорит он, – первоначально в Христианстве не имело того смысла, какой придан ему впоследствии, смысла мистериального; в новозаветных Писаниях оно употребляется только в единственном числе и в общем значении домостроительства нашего спасения: слово «таинство» (mystirion) у Павла и в раннем Христианстве означало всегда все дело Христово, все спасение»; так что применение этого слова даже к отдельным сторонам Христова дела принадлежит последующей эпохе.

Напрасна, однако, ссылка автора относительно слова «тайна» на западного ученого, если у Апостола Павла читаем точные слова: каждый должен разуметь нас как служителей Христовых и домостроителей таин Божиих (греч. mystiriwn множ.ч.). Апостолы были строителями тайн, и это апостольское домостроительство выражалось, так сказать, в конкретном осуществлении, в служении домостроительству Божию: а) в призывной проповеди, б) в присоединении к Церкви через крещение, в) в низведении Духа Святаго через руковозложение, г) в укреплении единения верующих со Христом в таинстве Евхаристии, д) в дальнейшем углублении их в тайны Царствия Божия, о чем говорит тот же Апостол: «Мудрость же мы проповедуем между совершенными… но проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную» (1Кор. 2:6–7). Таким образом, деятельность Апостолов была полна элементов таинственных – mystiriwn.

Базируясь на готовых выводах западных исследований в своих суждениях о древней Церкви, автор оставляет без внимания прямые свидетельства апостольских Писаний, хотя они имеют первостепенное значение памятников жизни первохристианской Церкви. Новозаветные Писания прямо говорят об «освящении», освящении словом Божиим и молитвою. «Ничто не предосудительно, если принимается с благодарением, потому что освящается словом Божиим и молитвою» (1Тим. 4:4–5). Вы омылись, освятились, оправдались, – говорится о крещении (1Кор. 6:11). Само выражение: «Чаша благословения» (1Кор. 10:16),– есть свидетельство освящения через благословение. Апостольское руковозложение нельзя иначе понимать как только освящение.

Особое место в книге занимает истолкование таинства Евхаристии. Автор проводит мысль, что в ранней Церкви Евхаристия имела совсем иной смысл, чем какой она получила впоследствии. Евхаристия была выражением экклезиологического соборного единения верующих, то была радостная трапеза Господня, и весь смысл ее был обращен в будущее, в эсхатологию, поэтому она представляла собой «Богослужение вне времени», не связанное с историей, с воспоминаниями, Богослужение эсхатологическое, чем она резко отличалась от простых видов Богослужения, называемых в книге «Богослужением времени», в IV же веке, говорят нам, произошло резкое перерождение первоначального характера Евхаристии. Ей дано было «освятительно-индивидуальное» понимание, и это было результатом двух напластований: сначала мистериального, потом – монашеско-аскетического.

Вопреки утверждениям этой историко-литургической школы, индивидуально-освятительное значение таинства Евхаристии, то есть значение не только соединения верующих между собою, но прежде всего единения каждого верующего со Христом чрез вкушение Его Тела и Крови, совершенно определенно выражено Апостолом в Х-ХI главах 1-го послания в Коринфянам: «Кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней. Да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей. Ибо, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. Оттого многие из вас немощны и больны и немало умирает» (1Кор. 11:27–30). В этих наставлениях Апостола речь идет об индивидуальном принятии святых Таин и об индивидуальной ответственности. И если осуждается недостойное принятие их, то ясно, что, по Апостолу, достойное принятие их совершает индивидуальное освящение. Совершенно ясно, что Апостол принимает Евхаристию как таинство: «Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова?» (1Кор. 10:16). Как можно сказать, что идеи «таинства» не было в апостольское время в Церкви?

Проводя идею полной «вневременности» Евхаристии в ранней Церкви, о. А. Шмеман считает нарушением традиции соединение с нею исторических евангельских воспоминаний. Он пишет: «В ранней Евхаристии отсутствует тема ритуального изображения жизни Христа и Его жертвы, тема, которая появится позднее… одновременно и под влиянием определенного Богословия и как исходный пункт нового Богословия… Воспоминание Христа, ею творимое (сие творите в Мое воспоминание), есть утверждение Его «парусии», Его присутствия, актуализация Его Царства… Можно не преувеличивая сказать, что ранняя Церковь сознательно и открыто противопоставляет себя мистериальной религиозности и свое Богослужение культам мистерий» (с. 85–86).

Несмотря на всю категоричность истолкования автором слов: сие творите в Мое воспоминание, оно находится в противоречии с указаниями новозаветных Писаний. Апостол прямо говорит: «Всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придет» (1Кор. 11:26). Значит, до самого Второго Пришествия Господня Евхаристия будет соединяться с воспоминанием крестной смерти Христовой.

И как могли Апостолы и христиане древней Церкви обходить мысль при совершении Евхаристии о страданиях Христовых, если Спаситель, устанавливая ее, на Тайной вечери Сам говорил о страданиях тела Его, о пролитии крови Его (еже за вы ломимое, яже за вы и за многие изливаемая) и в Гефсимании молился о чаше: да мимоидет Мене чаша сия? Как могли они не предварять радостной мысли о воскресении и славе Господа мыслью о Его Кресте и смерти? Никогда не забывать о Кресте призывают нас и Христос, и Апостолы.

ИЕРАРХИЯ И ТАИНСТВО СВЯЩЕНСТВА.

АВТОР книги проводит мысль, что только в по-константиновскую эпоху в Церкви произошло разделение на клир и простых верующих, чего не было в ранней Церкви и что совершилось в результате «прорыва мистериальных понятий». Переродилась, говорит он, сама идея «собрания Церкви»: «Ударение переносится в Византийскую эпоху на духовенство как на тайносовершителей» (с. 99). «Ранняя Церковь жила сознанием народа Божьего, царского священства, избрания, но не применяла принципа посвящения ни к вступлению в Церковь, ни тем более к поставлению на разные иерархические степени» (с. 100). С IV века проводится «идея освящения», то есть посвящения в чины иерархии. Теперь крещенные, «посвященные», оказываются еще не посвященными для тайн-таинств: «Теперь подлинной мистерией посвящения стало не крещение, а таинство поставления». «Культ отделился от непосвященных не только психологически, но и по внешней организации: его местом стал алтарь, святилище, а доступ в святилище закрылся для непосвященных» (с. 101); разделение было усилено постепенным возведением иконостаса. «Мистерия предполагает теургов, посвященных совершителей; сакрализация клира повела в свою очередь к «обмирщению» лаиков». Отошло в сторону «понимание христиан всех как «царского священства», выражаемого символом помазания в цари, после коего нет постепенного повышения по ступеням священной тайны" (с. 100)… Автор ссылается на Дионисия Ареопагита, предостерегающего от открытия святых тайн «профанной нечистоте», а также на подобные предостережения свв. Кирилла Иерусалимского и Василия Великого.

В приведенной здесь характеристике константиновской и следующей за нею эпох ясна протестантская трактовка: золотой век христианской свободы и век великих святителей, век расцвета христианской письменности предстает скорее с отрицательной стороны вторжения в Церковь языческой стихии, чем со стороны положительной. Но разве когда-нибудь в Церкви простые верующие получали порицательное название «профанов»? Из Огласительных слов святителя Кирилла Иерусалимского совершенно ясно, что он предостерегает от сообщения тайн веры язычникам. О том же пишет и святитель Василий Великий: «Какое было бы приличие писанием оглашать учение о том, на что некрещенным и воззреть непозволительно»? (О Святом Духе, гл. 27). Неужели нам нужно приводить многочисленные свидетельства в словах Самого Господа и в писаниях Апостолов о разделении на пастырей и «стадо», предупреждения пастырям об их долге, их ответственности, их обязанности дать отчет за вверенные им души, строгие предостережения Ангелам Церквей, запечатленные в Апокалипсисе? Разве не говорят об особом посвящении чрез рукоположение в иерархические степени книга деяний Апостольских и пастырские послания апостола Павла? Автор книги признает, что закрытый алтарь отделил клир от верующих. Но он дает неправильное представление об алтаре. Нужно знать, что алтарь и его престол в Православной Церкви служат только для принесения безкровной Жертвы на Литургии. Остальные Богослужения, по идее Устава, совершаются в средней части храма. Показателем этого является епископское Богослужение. Даже при совершении Литургии епископ входит в алтарь только при «малом входе» для слушания Евангелия и совершения таинства Евхаристии; все остальные Богослужения епископ совершает, находясь на средине храма. Ектении произносятся диаконом на всех Богослужениях, в том числе на Литургии, вне алтаря; Устав предписывает иереям, совершающим вечерню и утреню без диакона, произносить ектении перед Царскими вратами. Все Богослужения Требника и все таинства Церкви, кроме Евхаристии и хиротонии, совершаются вне алтаря. Только ради усиления торжественности служб на праздничных вечернях и утренях принято на краткое время открывать врата алтаря, и то только собственно для выходов священнослужителей на торжественные моменты на средину церкви в торжественные моменты. При будничных и покаянных службах алтарь, можно сказать, выключается из сферы внимания верующих; и если священнослужитель удаляется в алтарь, даже при будничных службах, то больше для того, чтобы не привлекать к себе без нужды внимания молящихся, а вовсе не для того, чтобы подчеркнуть свой иерархический престиж.

Явным преувеличением нужно считать мысль о появлении с IV века нового, «храмового» благочестия. Христиане, от первых дней Церкви воспитанные на образах не только Нового Завета, но и Ветхого Завета, особенно Псалтири, не могли быть совершенно лишены чувства особого уважения к местам молитвы (Домом Господним). Они имели пример в Самом Спасителе, называвшем иерусалимский храм: Дом Отца Моего; имели наставление Апостола: «Если кто разорит храм Божий, того покарает Бог» (1Кор. 3:17), и хотя здесь у Апостола идея храма перенесена в душу человека, это не уничтожает признания Апостолом святости вещественного храма.

ПРИЗЫВАНИЕ И ПРОСЛАВЛЕНИЕ СВЯТЫХ.

Говоря о призывании и прославлении святых в той форме, как она определилась с IV-V вв., о. А. Шмеман подчеркивает чрезмерность этого прославления в современном нам Богослужебном укладе и видит в этом показатель «затемненного ныне соборного экклезиологического сознания Церкви» (с. 166). Но не в том ли дело, что он не входит в кафолическую полноту православного представления о Церкви?

Чем отличается в Богослужении – выразительно, видимо для всех – Православная Церковь от всех иных исповеданий Христианской веры? Отличается общением с Небесной Церковью. В этом наше преимущество, наше первородство, наша слава; постоянная память о Небесной Церкви – наша руководящая звезда в трудных обстоятельствах; нас укрепляет сознание, что мы окружены сонмами невидимых утешителей, сострадателей, защитников, руководителей, образцов святости, от близости которых мы сами можем получить благоухание. Как полно и как постоянно напоминает нам об этом общении Небесных и земных содержание всего нашего Богослужения, как раз тот материал, на котором о. А. Шмеман намерен строить свою систему «литургического Богословия»! Как полно жил этим чувством близости к нам Небесных святых приснопамятный отец Иоанн Кронштадтский!

Оправдывается в совершенной степени. Общее незыблемое основание находится в словах Спасителя: Бог не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы (Лк. 20:38). Нам заповедуется Апостолами поминать наставников наших, от которых мы научены слову Божию, и взирая на кончину их жизни, подражать вере их (Евр. 13:7). Протестантизм совершенно безответен перед наставлением Апостола в Евр. 12:22–23, где сказано, что христиане вошли в тесное общение с Господом Иисусом Христом и с Небесной Церковью Ангелов и праведников, достигших совершенства во Христе. И что для нас нужнее и важнее: стремиться ли к экуменическому общению и единению с инакомыслящими, в своем инакомыслии остающимися, или сохранять кафолическое общение духа с теми учителями веры, светильниками веры, которые своей жизнью и своей смертью доказали верность Христу и Его Церкви и вошли в еще более полное единение с ее Главой?

Послушаем, как воспринимается эта сторона жизни Церкви о. А. Шмеманом.

Автор утверждает, что произошел крутой поворот в Константиновскую эпоху в том отношении, что явился новый пласт в Богослужении в виде «необычайного роста и расцвета почитания святых» (с. 141). В конечном результате – у нас «месячная минея господствует в Богослужении… На это буквальное «затопление» Богослужения месяцесловом уже давно обращено внимание историков литургии» (с. 141).

Заметим по поводу этого утверждения о мнимом «затоплении» Богослужения следующее. Исполнение будничных Вечерни и Утрени требует не меньше трех часов; а простая служба святому помещается на четырех страницах Минеи, занимая только небольшую часть Богослужения. В остальных службах суточного круга (часы, повечерие, полунощница) память святых ограничивается кондаком, иногда тропарем и кондаком или не выступает совсем; мало места занимает в великопостных службах. Если же Богослужебный день удлиняется полиелейной службой святому, то зато он приобретает тот «мажорный тон», в умалении которого автор книги укоряет современный типикон.

Продолжим данную в книге характеристику прославления святых. Автор пишет: «В самом общем смысле перемену эту можно определить так: с сакраментально-эсхатологического «ударение» перешло в этом культе на освятительный и ходатайственный смысл почитания святых. Останки святого, а затем и предметы, принадлежащие ему или бывшие в соприкосновении с его телом, стали восприниматься как священные предметы, имеющие способность сообщать свою силу прикасающимся к ним… Ранняя Церковь окружает останки мучеников большим почетом,– но ни откуда не видно, – пишет о. Дэлаэ, – что этим останкам приписывалась в эту эпоху особая сила или что от прикосновения к ним ожидается особый сверхъестественный результат! К концу же четвертого века многочисленные свидетельства показывают, что в глазах верующих некая особая сила истекает из самих останков. Этой верой в значительной мере объясняются характерные для новой эпохи факты обретения мощей, а также их дробления, перенесения и все развитие почитания «вторичных святынь» – то есть разных предметов, благодаря своему прикосновению к мощам становящихся в свою очередь источникам освятительной силы.

Заметим: под пером православного писателя эти описания отдают особенной примитивизацией и неблагоговейностью.

С другой стороны, – продолжает автор,– развивается и ходатайственный характер культа святых. И опять-таки, он укоренен в предании ранней Церкви – в которой молитвы, обращенные к усопшим членам Церкви, были очень распространены, о чем свидетельствуют надписи катакомб. Но между этой ранней практикой и той, которая развивается постепенно, начиная с IV века, есть существенная разница. Первоначальное призывание усопших укоренено в вере в «общение святых» – молитвы обращены к любому усопшему, а не специально мученику… Но очень существенная перемена происходит тогда, когда это призывание усопших сужается и начинает совершаться только по отношению к определенной категории усопших.

Заметим: выходит по логике автора, что если мы будем обращаться со словами: молись о нас – к усопшим членам Церкви независимо, были ли они благочестивыми по своей вере и жизни или были христианами только по имени, то это вполне соответствует духу Церкви; а если к тем, кто всей своей подвижнической или мученической смертью засвидетельствовал свою веру, то это уже снижение духа Церкви.

С IV века,– продолжаем выдержку из книги, – в Церкви возникает сначала бытовое, практическое, а затем уже и теоретическое Богословское восприятие святых как особых ходатаев пред Богом, как посредников между людьми и Богом.

Совершенно протестантский подход, неожиданный у православного Богослова, достаточно прочесть у апостола Павла, как он просит тех, кому пишет, быть ходатаями за него и посредниками перед Богом, чтобы он был возвращен к ним из заключения и чтобы мог посетить их; у апостола Иакова (5:16): много может молитва праведного; в книге Иова (42:8): пусть Иов помолится о вас…

В этом, – продолжает автор,– ходатайственном восприятии меняется первоначальный христоцентрический смысл почитания святых. В раннем предании мученик или святой есть, превыше всего и прежде всего, свидетель новой жизни, и поэтому образ Христа"… Чтение мученических актов в первохристианской Церкви имело целью – «показать присутствие и действие Христа в мученике, то есть присутствие в нем «новой жизни», а не в том, чтобы прославить святого… Но в новом ходатайственном восприятии святого центр тяжести перемещается. Святой есть ходатай и помощник… чествование святых включается в категорию праздника», с целью «приобщить верующих священной силе данного святого, его особой благодати… Святой присутствует и как бы является в своих мощах или иконе, и смысл его празднования в том, чтобы чрез восхваление его и прикосновение к нему получить освящение (?), что и составляет, как мы знаем, главное содержание мистериального литургического благочестия».

Неблагоприятна и литературная оценка автором книги литургического материала, относящегося к почитанию святых. Читаем: «Известно, какую роль в развитии христианской агиографии сыграла усвоенная ею форма панегириков… Именно эта условная риторическая форма торжественного восхваления и определила почти целиком литургические тексты, относящиеся к почитанию святых. В наших Минеях не может не поразить риторичность и, главное, «безличность» бесчисленных последований святым, причем черты эти сохраняются даже и тогда, когда жизнь святого хорошо известна и могла бы дать богатейший материал для вдохновенной «дидактики». Если жития святых рассчитаны, главным образом, на то, чтобы поразить воображение читателя чудесами, ужасами и т.д., то материал литургический состоит почти исключительно из восхвалений и просьб» (с. 143–146).

Полагаем, что нет надобности детально разбирать весь этот длинный ряд утверждений автора, так часто утрирующий формы нашего почитания святых. Нас удивляет, что православный автор становится в линию неправославных обозревателей православного благочестия, неспособных вникнуть в чуждую им психологию. Сделаем лишь краткие замечания.

Чествование святых включается в категорию праздников потому, что в святых прославляется Христос, о чем постоянно и ясно говорится в песнопениях и в других обращениях к ним; ибо святыми исполнен завет Апостола: да вселится в вас Христос (Еф. 3:17).

Прикасаемся мы к иконе святого или к мощам, руководимые не расчетом получить освящение от них или некую силу, особую благодать, а естественным желанием выразить действием свое почитание, свою любовь к святому.

Впрочем, дыхание святости, благодарности мы воспринимаем в разнообразных формах: все вещественное, напоминающее нам о священной сфере, все, что отвлекает наше сознание ходя бы на момент от суеты мира и направляет к мысли о назначении нашей души и благотворно действует на нее, на наш нравственный строй, будет ли то икона, антидор, освященная вода, частица мощей, часть облачения, принадлежавшего святому, благословение крестным знамением – все это для нас священно, ибо, как видим на опыте, способно благоговейно настраивать и будить душу. И для такого отношения к осязаемым предметам мы имеем прямое оправдание в Священном Писании, в сказании о кровоточивой, прикоснувшейся к одежде Спасителя, о целительном действии частей одежды апостола Павла и даже тени апостола Петра.

Причины кажущейся трафаретности в церковно-песенном творчестве, в частности, в гимнах святым кроется не в умственной бедности и не в духовной элементарности песнотворцев. Мы видим, что во всех областях церковного дела господствует канон – образец: и в церковных напевах (самоподобны и подобны), и в построении песнопений, и в иконописи. В песнопениях характерна типизация, соответствующая принадлежности святого к определенному сонму: святителей, преподобных и др. Но при ней есть всегда элемент индивидуализации, так что нельзя сказать о безличности образов святых. Очевидно, Церковь имеет достаточные психологические мотивы для такого изображения.

Что касается просьб к святым, то они почти исключительно имеют предметом их молитвы о нашем спасении. Предосудительно ли это? Понижение ли здесь духа церковного? Так молился о своих духовных чадах апостол Павел: Молим Бога, чтобы вы не делали никакого зла; о сем то и молимся, о вашем совершенстве (1 Кор. 13:7). Если в молитвах, особенно на молебнах, просим об охране от общественных бедствий и об общественных нуждах, то и это естественно; да эти молебны и не входят в состав Типикона.

ЦЕРКОВНЫЕ ПРАЗДНИКИ.

ЗАКОНЧИМ наш обзор вопросом второстепенного значения, а именно, о церковных праздниках, как они представлены в книге. Автор соглашается с западным историком-литургистом, что для древних христиан не было различия между церковными праздниками и буднями, и говорит словами этого историка (Дж. Даниэлу, S.J.): «крещение вводит в единый праздник – в вечную Пасху, в день восьмой… Праздников нет, ибо все стало праздником» (с. 133). Но с началом мистериальной эпохи это чувство теряется. Праздники умножаются, с ними умножаются и будни (как раз-то по Типикону и нет «будней», так как ежедневно положен весь круг служб церковных. – о.М.П.), теряется связь с литургическим самосознанием ранней Церкви, вводится случайность в соединение праздников между собою и с «христианским годом». Автор дает примеры. «Возникновение праздника Преображения Господня 6 августа не имеет другой причины, кроме той, что это дата освящения трех храмов на Фаворской горе» (с. 136), тогда как в древности, по утверждению автора, это воспоминание было связано с Пасхой, на что указывают и слова кондака: да егда Тя узрят распинаема… Даты Богородичных праздников, по словам автора, случайны. «Празднование Успения 15 августа восходит к освящению храма в честь Божией Матери между Вифлеемом и Иерусалимом, и таково же происхождение дат 8 сентября (Рождества Пресвятой Богородицы) и 21 ноября (Входа Ее во храм). Вне Богородичного цикла по такому принципу возникает праздник Воздвижения Креста (связанный с освящением Гроба Господня) и Усекновения главы Иоанна Крестителя 29 августа (освящение храма Предтечи в бывшей Самарии-Севастии)» (с. 137).

В этих справках автора характерный показатель доверия к западным выводам, вопреки, как мы полагаем, простому выводу из порядка церковно-Богослужебного года. Церковный византийский год начинается 1 сентября. Первый праздник в году соответствует началу новозаветной истории – Рождество Пресвятой Богородицы; последний большой праздник церковного года в последнем его месяце – Успение Божией Матери. Это последовательно и логично. Праздник Преображения Господня приходится на начало августа, несомненно, потому что чтение евангельских зачал приблизилось к этому времени к повествованию Евангелиста Матфея о Преображении Господнем, и воспоминание этого знаменательного евангельского события выделено в особый праздник. Что же касается слов в кондаке Преображения: да егда Тя узрят распинаема, то они соответствуют словам Господа, сказанным ученикам за шесть дней до преображения на горе и повторенным непосредственно после Преображения: «С того времени Иисус начал открывать ученикам Своим, что Ему должно идти в Иерусалим и много пострадать от старейшин и первосвященников и книжников, и быть убиту, и в третий день воскреснуть» (Мф. 16:21; 17:9; 22). Поэтому Церковь, согласно с Евангелием, за 6 дней до Преображения начинает пение катавасии «Крест начертав Моисей» (может быть, с этим связано и изнесение Креста 1 августа), а через 40 дней после праздника Преображения совершает воспоминание крестных страданий и смерти Господа в день Воздвижения Честнаго Креста Господня. И назначение времени этого праздника едва ли случайно: время это совпадает, как и у праздника Преображения, с приближением евангельского чтения на Литургии о крестных страданиях и смерти Господа. Вот один из примеров, показывающих, что Богослужебный уклад в Типиконе отличается последовательностью, гармоничностью и обоснованностью.

Если в церковном календаре представляется не соблюденной строгая последовательность евангельских событий, то это потому, что евангельские воспоминания охватывают много лет и в календаре они расположены как бы в виде спирали, охватывающей несколько лет: она вмещает в себе ряд девятимесячий (от зачатия до рождения святого Иоанна Предтечи, Богородицы, Спасителя), два евангельских сорокадневия и др.

В заключительной части своей книги автор, не в полном согласии со всем сказанным им дотоле, готов стать ближе, казалось бы, к исторически-православной точке зрения, но тут же он ставит такие оговорки, что они почти затушевывают основное положение. Он говорит: «Византийский синтез должен быть признан развитием и раскрытием изначального «закона молитвы» Церкви, сколь сильны бы ни были в нем инородные (?) этой lex orandi и затемняющие ее элементы. Так, несмотря на сильное давление мистериальной психологии (?) – с одной стороны, аскетически-индивидуальной – с другой – давление, сказавшееся больше всего в перерождении (?) литургического благочестия, Устав как таковой остался органически связан с тем «Богослужением времени», в котором, как мы старались показать, заключен был его первый, организующий принцип. Это Богослужение времени, повторяем, затемнено и замутнено вторичными пластами (?) Устава, но оно, несомненно, остается основой его внутренней логики, принципом его внутреннего единства» (с. 162).

Таково резюме автора. Остается удовлетвориться немногим. Не хватало, чтобы наш Устав не сохранил и самого принципа Богослужения Христианского.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

МЫ СЛИШКОМ ПОДРОБНО остановились на книге о. А. Шмемана потому, что впереди, в будущем, будет дана православному читателю, основанная на представленных в этой книге взглядах, литургическая догматика. Но если основания так сомнительны, можем ли мы быть уверены, что будут здоровыми сделанные на них построения? Мы вовсе не отрицаем западной историко-литургической и Богословской науки и ее объективных ценностей. Мы не можем вполне обойтись без нее. Мы признаем ее заслуги. Но мы не можем слепо довериться выводам западных историков Церкви. Если мы говорим о Богослужении как члены Православной Церкви, нам должен быть присущ тот принцип в понимании истории нашего Богослужения и его нынешнего status quo, каким живет сама Церковь. Этот принцип в корне расходится с западными протестантскими воззрениями. Если мы этого принципа не поняли, наши усилия должны быть направлены к тому, чтобы найти его, раскрыть его, понять его.

Логика истории говорит нам, что в общественной жизни уклонения от прямого пути бывают следствием принципиальных идейных сдвигов. И если мы содержим православный Символ веры, если исповедуем, что стоим на правильной догматической дороге, мы не должны сомневаться, что безошибочны и верны как направление церковной жизни, так и тот уклад Богослужебный, какие созданы на основе нашего православного исповедания веры. Мы не можем признать, что наше «литургическое благочестие» после ряда перерождений далеко, далеко ушло от духа апостольского времени. Если мы видим падение благочестия, непонимание Богослужения, то причина этого лежит вне Церкви: она – в падении веры в массах, в падении нравственности, в потере церковного сознания. Там же, где сохраняется церковное сознание и благочестие, нет перерождения в понимании Христианства. Мы воспринимаем Евангелие и Писания апостольские не в преломлении через какую-то особую призму, а в их непосредственном прямом смысле. И мы уверены, что наша общественная молитва совершается на тех же догматических и психологических основаниях, на каких она совершалась в апостольское и древнехристианское время, несмотря на различие Богослужебных форм.

Готов ли признать отец А. Шмеман, что характер его благочестия отличается от характера благочестия в древней Церкви?


5. ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ.

Наставления старца Назария.

Хотя блаженный игумен Назарий и не был литератором, он занимал весьма заметное место в православном монашестве XVIII века; и поистине, широта и глубина его влияния делают его одним из величайших Отцов Церкви дореволюционной России. Его труды, основанные главным образом на наставлениях монахам и монахиням, его духовной пастве, были впервые собраны в сборнике «Общежительная Саровская пустынь и ее достопамятные иноки», изданном в 1884 году. В следующем году они были переработаны и дополнены монахами Валаама и выдержали множество последующих изданий. Настоящий перевод этих НАСТАВЛЕНИЙ, в полном объёме, выполнен с первого издания Валаама 1885 года. Они представлены сейчас – в этом и последующих выпусках журнала «ПРАВОСЛАВНОЕ СЛОВО» – как пример подлинной православной духовности, усвоенной преподобным Германом Аляскинским. Да падут они на благодатную почву и, молитвами святых отцов наших, принесут обильные плоды в англоязычном православном мире!

ВВЕДЕНИЕ.

ВОЗЛЮБЛЕННЫЕ братия во Христе!

Восстани падший, отверзи очи свои душевные, насыщайся хлеба, иже есть Слово Божие и пий вино от чаши Премудрости Божией.

Если тебе случится печаль, то разбирай охотно и с любовью сие писание, и веруй, что с помощью благодати Божией утешишься.

Утверди себя в сей истине, что всякое Божественное писание согласно к шествию спасительному наставляет, учит, наказует и подкрепляет, дабы шествие наше всегда было по Бозе.

I
НАСТАВЛЕНИЕ О ЛЮБВИ БОЖИЕЙ.

МЫ ВСЕ ИМЕЕМ желание последовать вышнему званию, туда где искони уготовано нам вечное жилище, исполненное неизглаголанной радости: ибо наше житие на Небесах есть, отонуду же и Спасителя ждем (Фил.;3:20). И так, кто желает оную вечность получить: тот должен непременно познать любовь Божию к нам, и любовь свою к Богу, в чем она состоит. И как возлюбил Он нас, так и мы должны Его любить. Тако возлюби Бог мир, яко и Сына своего единородного дал есть нам, да всяк, веруяй в Онь, не погибнет, но имать живот вечный (Ин.;3:16). И на другом месте Апостол пишет о сем явися любы Божия в нас, яко Сына своего единородного посла Бог в мир, да живи будем Им. О сем есть любы, не яко мы возлюбихом Бога, но яко Той возлюби нас, и посла Сына своего, очищение грехов наших. (I;Ин.;4:9,;10).

Но каким образом очистил Он грехи наши, подробнее рассмотрим. Исайя глаголет, что Он принял на себя зрак рабий, и несть вида Ему, ниже славы но, вид Его бесчестен, умален, паче всех сынов человеческих. (Ис.;53:2,;3). Он претерпел жестокие мучения, дабы чрез то загладить наши преступления. Он принял поносную смерть, дабы чрез то даровать нам живот и спасение. И так, когда он не щадил себя единственно для нас; то мы, христиане, не должны ли Его любить? Не должны ли по стопам Его ходить?

Послушаем Апостола глаголющего: на сие бо и звани бысте, зане и Христос пострада пo нас, нам оставил образ, да последуем стопам Его. (1Петр.;2:21). Как же пострадал? Он грехи наша Сам вознёс на теле своем на древо, да мы, от грех избывше, правдой поживем, Его же язвой исцелихом. (Ис.;53:4,;5,;6). Быхом бо, яко овцы заблуждшие, не имущие пастыря; но ныне возвратихомся к пастырю и попечителю душ наших. (1Петр.;2:24,;25). И так, мы должны иметь к нему любовь и послушание, каковых Он от нас требует. Не Сам ли Он своими пречистыми устами глаголет: Возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего, и всею душой твоей, и всею крепостию твоею, и всем помышлением твоим? (Лук.;10:27). И на другом месте Моисей глаголет: и да будут словеса сия, еже аз заповедаю тебе днесь, в сердце твоем и души твоей: и да возлаголеши о них, седяй в дому, и идый путем, и лежа, и востая (Втор.;6:6,;7).

Из сего видим, что мы беспрестанно должны памятовать любовь Божию к нам, и искать совершенной любви к Нему. Но она снискивается исполнением заповедей Божьих. Аще хощеши возлюбити Христа: иди, продаждь имение, и раздаждь нищим, и гряди в след Его, и имати будеше сокровище на Небеси (Мф.;19:21). Сие творя, докажеши Ему совершенную любовь. Имея заповеди Моя, глаголет Он, и соблюдаяй их, той есть любяй Мя: а любяй Мя возлюблен будет Отцем моим, и Аз возлюблю его, и явлюся ему Сам. (Ин.;14:;21).

Надобно знать, что без добрых дел любви к Нему не окажешь (Римл.;2:13), ибо не слышатели закона праведны пред Богом, но творцы закона, сии оправдятся. (Рим.;2:13).

И так, рассмотри, сколь благ Господь и милостив. Он дал христианам закон не для чего иного, как только на истребление нашей злобы, для очищения от грехов и на побеждение страстей, воюющих против закона Божия.

Посему мы должны не только сохранять заповеди Божии, но и дары по заповедям приносить: яко же и отцы святые принесоша каждый по силе своей, иной пять талант, иной десять, иной тридесяту. Подобно и мы должны преуспевать в делании добра и в любви Господа нашего Иисуса Христа.

Святой апостол Павел клятвой устрашает того, кто не хочет любить Христа: Аще кто не любит Господа Иисуса Христа, да будет проклят (1 Kop. 6:22).

И святой Василий Великий, в первом своем слове о любви к Богу, учит, глаголя: «заповедь убо приемше, братие, любите Бога, Того единого желати и жаждати, о Нем непременно должны всегда имети память, и, яко же младенцы о матерях своих помышляют, тако и вы рассуждайте о себе, что мы по образу и по подобию Его созданы, что Он сотворил нас душой бессмертных, и что мы словом и разумом более всех тварей почтены и неизреченными благами одарены. Для нас Он сошел с Небес и примирил нас с Богом и Отцем Небесным, спасе, оправда и сотвори нас сыны и наследники Царствия Своего.

О Боже! Спасителю наш! воспали любовь в нас, да возлюбим Тебя, яко же Тебе угодно.

Достойны ли мы любве Его, будучи прах и пепел? Однако Он возлюбил нас.

Сколько мы чувствуем неудовольствий, не имея к Нему любви! сколько без нея обуреваемся волнами бедствий и страждем! Но хотя иногда мы Его отвергаем, Он не отвращается от нас. Мы бегаем Его; но Он нас ищет, и призывает к Себе, глаголя: придите ко Мне вси труждающиися и обременении. (Мф.;11:28).

Боже наш! мы отвергаем любовь Твою, а Ты нас не пристаешь любити. Мы не редко приемлем сатанинские внушения паче закона Твоего. Мы, не щадя себя и спасения своего, прилежим к делам злобы. И не смотря на то, человек часто говорит: я люблю Бога. Какое противоречие! Он думает, что любит Бога, но заповедей Его не исполняет. Какая же это любовь? это одно лицемерие!

Когда ты говоришь: люблю Христа Бога, то посмотри, что Он тебе заповедует: яко же Аз сотворих и вы творити. (Ин.;13:15).

Если любиши Христа Бога: терпи, яко же Он претерпел, и твори все то, что Ему угодно. Он учил и творил. Непременно и твоя любовь должна быть такова, чтоб добро творить, терпети, не смущатися ни о чем, находящем, и во всем всегда Его благодарити не словами и языком, но самыми делами. Сердцем, умом, от всея души, крепости и помышления возлюбити Его ты должен.

И если тако Его возлюбиши: то послушай Исайю глаголющего: еда жена забудет отроча свое, еже непомиловати изчадия чрева своего; аще и забудет сих жена, но Аз не забуду тебе, глаголет Господь Вседержитель. (Ис.;49:15).


6. ДОКУМЕНТЫ КАТАКОМБНОЙ ЦЕРКВИ.

СЕРГИАНСКИЙ РАСКОЛ 1927 ГОДА.

Из трёх видов документов, дающих достоверную информацию о Катакомбной Церкви в СССР (см. «ПРАВОСЛАВНОЕ СЛОВО», май-июнь, стр. 145), наиболее основополагающими являются документы 1927–1929 годов, написанные главным образом ведущими иерархами того времени и излагающие причины, по которым Православная Церковь не может принять «Декларацию» митрополита Сергия и прекращает с ним общение. Религиозный и нравственный авторитет этих протестующих иерархов был настолько высок, а их аргументы настолько православны и обоснованы, что для будущего историка Русской Церкви едва ли могут возникнуть сомнения в правоте их позиции. Что касается митрополита Сергия и его «Синода» (нынешнего «Московского Патриархата»), то большинство этих документов характеризуют их как зачинщиков неообновленческого раскола по образцу «Живой Церкви» начала 1920-х годов, к которому принадлежал и сам митрополит Сергий. Ещё до «Декларации» 1927 года прозорливый старец Нектарий из Оптиной пустыни говорил: «Митрополит Сергий — обновленец… Он покаялся, но яд в нем сидит».

Насколько известно, все антисергианские иерархи 1927 года были либо убиты советской властью, либо умерли в тюрьмах или ссылках, причём единственное «преступление» многих из них заключалось в отказе принять «Декларацию» митрополита Сергия, опубликованную в советской прессе и строго соблюдавшуюся советской властью и ее политической полицией. Многие из тех, кто сегодня по разным причинам признает Московскую Патриархию законной Русской Православной Церковью, хотели бы верить, что со смертью епископов, ее основавших, сама Катакомбная Церковь прекратила свое существование, и поэтому в СССР нет православной оппозиции Патриархии. Но, не считая свидетельств недавней советской прессы о раскрытии катакомбных ячеек «тихоновцев» или «Истинно-Православной Церкви», вся история Церкви Христовой не знает ни одного случая, чтобы отступническая организация стала «православной» только потому, что ее православная оппозиция была ликвидирована! Следовательно, поскольку нынешняя Московская Патриархия является прямым продолжением и, по сути, творением сергианской политики 1927 года, заявления истинно православных епископов и верующих 1927–1929 годов остаются столь же верными и актуальными сегодня, как и всегда, и они со всей силой говорят о нынешней московской иерархии. Воистину, единственное, что сияет в этих документах почти сорокалетней давности – это неизменная ИСТИНА, за которую отдали свои жизни их авторы и которую ни тирания, ни ложь коммунистического ига, ни все его, казалось бы, блестящие успехи за рубежом никогда не смогут стереть. (Тексты из Свято-Владимирского русского национального календаря 1964 года, Джорданвилль, штат Нью-Йорк)

1. ОТДЕЛЕНИЕ ИЕРОФЕЯ, ЕПИСКОПА НИКОЛЬСКОГО.
Документ от 12 января 1928 года.

ВСЕМ О ИМЕНИ ГОСПОДНЕМ СОРАБОТНИКАМ на ниве духовной, причту и мирянам Велико-Устюжской епархии.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

"И дай нам едиными устами и единым сердцем славить пречестное и великолепное Имя Твое".

Дорогие пастыри и верные чада Церкви Православной! Вы знаете, что без единства нет спасения. Организм Церкви един: Христос – глава Церкви; очи, уста, руки и ноги – это пастыри и учители, а тело Церкви – все верующие в Господа нашего Иисуса Христа.

Все тело движется одним духом и живет одним сердцем. Часть тела, не питающаяся кровью сердца, – отпадает и погибает. Так отпали на ваших глазах обновленцы от Церкви: они не захотели сообщаться первейшему в Церкви лицу, святейшему патриарху Тихону, и теперь разлагаются понемногу, как негодная рука или нога, отрезанная и брошенная в землю.

После обновленцев-"живоцерковников" отказались от единства Церкви "автокефалисты", последователи архиеп. Григория Екатеринбургского (григориане), не признавшие местоблюстителя митрополита Петра. Ныне единство Церкви нарушил митроп. Сергий, заместитель митроп. Петра. Пока он был верным стражем порученного ему патриаршего престола – вся Церковь считала его своим руководителем, а когда он предпринял вольные начинания, не одобряемые ни народом церковным, ни собором епископов, ни благословением митрополита Петра, – то никто не обязан идти путем его заблуждений.

Так, во время живоцерковного обновленчества все истинные чада Церкви отложились от обновленческого собора 1923 г. и их синода и постепенно объединились около святейшего патриарха и епископов, имевших церковное общение с ним. Так и ныне митрополиты Петр и Кирилл, митрополиты Иосиф Ленинградский, Арсений Новгородский, Агафангел Ярославский, Арсений, викарий Московский, бывш. Серпуховской (на покое), архиепископ Серафим Угличский, архиеп. Афанасий Киевский, епископы: Димитрий Гдовский, Виктор Воткинский, Серафим бывш. Дмитровский (Звездинский, на покое), Иринарх Велико-Устюжский, епископы изгнания и много других, а также группа столичного духовенства и делегации уполномоченных от общин верующих, в различных формах заявляют митр. Сергию о своем несогласии с ним и отложении от него.

Одни из них заявляют, что Сергий простер к патриаршему престолу руки, стремящиеся опрокинуть его, т.к. в состав синода вошли лица, которым Церковь не доверяет. Другие говорят, что Сергий внес политический уклон в церковную жизнь. Третьи указывают, что митрополит Сергий избрал кривой путь дипломатического хитрословия, соглашений и уступок – будто бы для спасения Церкви – и оставил прямой, но скорбный путь креста, т.е. терпения и твердости.

Наконец, он употребил обман, назвав свой синод православным и патриаршим, тогда как он устроен с попранием канонов Церкви: митроп. Петр, местоблюститель, не дал согласия на это дело как не благословленное самим Святейшим еще в 1924 г. Что не могли сделать живоцерковники и григорианцы, то сделал очень хитро митр. Сергий, связав Церковь с гражданской властью, выражая духовную покорность последней.

Декрет об отделении Церкви от государства для Сергия и его последователей не существует. Посему, для достижения своих планов, митр. Сергий, нарушая 9-е правило Халкидонского Собора, пользуется даже не церковной силой.

И сознавая ответственность перед Богом за врученную мне паству, я заявляю 10/23 янв. сего года епископу Софронию, назначенному на В.-Устюжскую кафедру от синода, что моя никольская паства и духовенство, кроме соборного причта, отвергнутого народом, не могут принять его, т.к. отложились от Сергия и от Синода. С другой стороны, я сообщил митрополиту Иосифу, что канонически присоединяю к нему духовенство и мирян Велико-Устюжской епархии, по благословению владыки Иринарха, законным заместителем которого я являюсь в настоящее время по всей В.-Устюжской епархии.

Много пришлось мне потерпеть всякой клеветы и скорби за свои архипастырские труды на благо Церкви. Если правила апостольские говорят, что клирики ничего не могут творить без воли своего епископа, то моя воля, выраженная в настоящем послании, тем более достойна всякого приятия.

Но, желая слышать от вас, дорогие чада, что вы единодушны и единомысленны со мной, а также уважая свободу вашего самоопределения (см. Норм. устав общины), предлагаю огласить и обсудить мое послание на собраниях верующих, дабы все знали положение дела и свободно пришли в единение со мною, оставаясь верными патриаршему местоблюстителю, митрополиту Петру и всей Православной Церкви Русской, о чем прошу прислать мне письменное постановление.

Открыто выступили против меня и распространяют всякие злохуления, клеветы и нелепости лишь члены причта Никольского Сретенского собора и священник из обновленцев Сергий Аранович (Кудрило), да прот. Иоанн Голубев (Шанго). Они написали на меня необоснованные жалобы в синод, а прот. Михаил Красов (Вохма) лично отвез их в Москву; за что они запрещены в служении и находятся со мной в каноническом и молитвенном отлучении, пока не принесут искреннего раскаяния по чину обновленцев, или пока полный Собор епископов не рассудит дела митр. Сергия и его сообщников (см. 10 прав. свв. апостолов).

Ставлю вам на вид этих наемников, они видят волка грядущего и убегают, не последуйте им, братия и чада мои, но будем иметь другой пример – доброго Пастыря. Добрый Пастырь душу Свою полагает за овцы. Аминь.

12/25 января 1928 г. получил ответ митрополита Иосифа (Ростов Ярос.): "Управляйтесь самостоятельно. Наше оправдание: верность митрополиту Петру, Иосиф".

Иерофей, епископ Никольский.


2. ОТДЕЛЕНИЕ ПРОТОИЕРЕЯ ВАЛЕНТИНА СВЕНТИЦКОГО.
Документ от декабря 1927 года.

Митрополиту Сергию.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сознавая всю ответственность перед Господом за свою душу и за спасение душ вверенной мне паствы, с благословения Димитрия, епископа Гдовского, я порываю каноническое и духовное общение с Вами и организовавшимся при Вас совещанием епископов, незаконно присвоившим себе наименование – "Патриаршего Синода", а также со всеми находящимися с Вами в каноническом общении, и не считаю Вас более Заместителем Местоблюстителя Патриаршего престола на следующих основаниях:

Декларация Ваша от 29 июля и все, что общеизвестно о Вашем управлении Церковью со времени издания Декларации, с несомненностью устанавливает, что Вы ставите Церковь в ту же зависимость от гражданской власти, в которую хотели поставить ее два первых “обновления”, – вопреки св. канонам Церкви и декретам самой власти гражданской.

И "Живая Церковь", захватившая власть Патриарха, и григорианство, захватившее власть Местоблюстителя, и Вы, злоупотребивший его доверием, – вы все делаете одно общее, антицерковное обновленческое дело, причем Вы являетесь создателем самой опасной его формы, так как, отказываясь от церковной свободы, в то же время сохраняете фикцию каноничности и Православия. Это более чем нарушение отдельных канонов!

Я не создаю нового раскола и не нарушаю единства Церкви, а ухожу и увожу свою паству из тонкой обновленческой ловушки: "Да не утратим по малу, неприметно, той свободы, которую даровал нам Кровию Своею Господь наш Иисус Христос, освободитель всех человеков" (из 8-го правила III Вселенского Собора).

Оставаясь верным и послушным сыном Единой Святой Православной Церкви, я признаю Местоблюстителем Патриаршего Престола митрополита Петра, признаю и тех епископов, которые, не присваивая себе самочинно общецерковной власти, уже порвали с Вами каноническую связь, по их свидетельству: "впредь до суда совершенного Собора местности", то есть с участием всех православных епископов или до открытого и полного покаяния перед Святой Церковью самого митрополита.

Протоиерей Валентин Свенцицкий".

— Этот документ – один из многих, поступивших из Петроградской области. В следующих выпусках будут представлены, среди прочего, протесты викария еп. Димитрия Гдовского и первого Главы Катакомбной Церкви митрополита Иосифа Петроградского.


7. МАРТИРОЛОГ КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИГА.

Епископ Иерофей
и его друг иеросхимонах Серафим.

Первый мученик катакомбной Церкви, умерший за чистоту веры Христовой в самом начале нечестивого сергианства, был молодой и ревностный иерарх, хорошо знакомый патриарху Тихону – епископ Иерофей (Афонин), епископ Никольский, викарий Велико-Устюжской епархии. Земля его мученичества, северные равнины России, когда-то полные монахов-подвижников "Северной Фиваиды", снова полны святыми, но теперь мучениками и исповедниками Церкви Христовой.

Епископ Иерофей был очень любим и почитаем паствой. Его откровенность и его отказ подчиниться митрополиту Сергию и его новой церковной политике или молиться о богопротивном советском государстве за Богослужениями привели его к мученическому венцу. В мае 1928 года, когда его пришли арестовывать, собралась толпа народа и не дала это сделать. Без дальнейших церемоний его убили выстрелом в голову. Так, упав мертвым в руки любящей его паствы, священномученик буквально исполнил слова Христовы, которые только что процитировал в послании своем к верующим: "Добрый Пастырь душу Свою полагает за овцы". И, как избранная жертва, он отправился прямо к Престолу Господню, к Первому Небесному Заступнику катакомбной Церкви, члены которой с этого времени должны были проходить через жесточайшие страдания и испытания, но тем не менее умножались в числе и стали единственными носителями чистоты Православной Церкви в России.

У епископа Иерофея был молодой друг – отец Серафим. Вот описание его жизни в изложении одной его родственницы – Елены Юрьевны Концевич.

"Отец Серафим родился в 1897 году и был назван Сергеем. Он провел детство в Петербурге, где его отец, Константин Военский, был главным хранителем и историком в архивах Министерства публичного образования. Странно, но было что-то схожее между семьей Военских и семьей Карамазовых из романа Достоевского. Отец семейства, с детства ведя свободный образ жизни, отличился легкомыслием, а его жена Ольга, раздраженная его поведением, постоянно с ним воевала, что приводило к неприятным сценам, так что атмосфера в доме была очень тяжелой.

Это вредно сказывалось на хрупком и впечатлительном мальчике. Он рано понял, что отец его живет под властью своих страстей. Сергей не хотел быть похожим на него. Поэтому начал развивать силу воли. Он читал книги по этой теме, спал на голом полу и даже собирался попробовать йогу. А потом он как-то поехал на Валаам. Великолепие великого монастыря произвело на него глубокое впечатление, душа его нашла здесь свое прибежище. Он стал часто совершать паломничества на Валаам. Он даже уговорил поехать туда своего отца, и там совершилось чудо: отец его бросил курить, чего не в состоянии был сделать всю жизнь. В 1917 году Сергей окончил военную академию. Вихрь революции разметал членов его семьи: отец его закончил свою жизнь на Мальте, а Сергей с матерью оказался в городе Никольске, где они поселились в доме священника и жили в нищете.

Здесь произошла очень важная для Сергея встреча с молодым епископом Иерофеем. Епископ рукоположил его во священника, и он стал служить на приходе. Между тем свирепствовавшая революция начала уничтожать священников. Епископ Иерофей представил отца Сергия патриарху Тихону уже как кандидата в епископа. Патриарх вызвал его в Москву. Отец Сергий поехал, встретился с Патриархом, а по возвращении в Никольск был арестован. В тюрьме он перенес обычные пытки, которыми атеистический режим мучил священников. У него развился туберкулез. Его, наконец, отпустили из тюрьмы "умирать дома", что действительно случилось очень скоро, в 1923 году, когда ему было всего 26 лет. На смертном одре его друг епископ Иерофей постриг его в великую схиму с именем Серафим и похоронил по церковному уставу.

Я в первый раз встретила отца Серафима в 1915 году. Он был тогда студентом Сергеем и близко дружил с моим братом, учившимся в школе в Петербурге. Он был невысокий, стройный молодой человек с темными волосами и необыкновенно добрым и привлекательным лицом. У него были красивые темно-синие глаза. В нем было что-то не от мира сего.

Когда пришло известие о смерти отца Серафима, я написала его отцу: "Дорогой дядя Костя, какой Вы счастливый. Вы – отец святого. В день Вашей смерти он придет за Вами и заберет Вас в ту страну, где он сейчас, где не будет слез или скорби, а вечная радость".

О, Господи, даруй отдых праведным душам рабов Твоих епископа Иерофея и иеросхимонаха Серафима и их молитвами даруй нам силу до последнего дыхания исповедовать истинное Православие. Аминь.


Отец Серафим перед мученической кончиной.


ПОХОРОНЫ МУЧЕНИКА.
РЕДКИЙ ВЗГЛЯД НА ЖИЗНЬ ПОД КОММУНИСТИЧЕСКИМ ИГОМ.

Епископ Иерофей отпевает своего друга. Пока юный отец Серафим лежит в гробу, неузнаваемый после пережитых им в заключении страданий, его мать и местные друзья-крестьяне прощаются с его бренными останками.