Хроники странствующего замка 6. Видение магистра

6. Видение магистра



...Звенели лютни, выводила мелодию флейта, подпевала ей виола. Но не весел был хозяин замка магистр Вольквин фон Наумбург. Глядя на возлежащую посреди стола, добытую рыцарями на охоте тушу испеченного тура, он видел не поджаристые бока лакомого яства, а себя в гробу.Специально препарированная чучельником голова грозы непроходимых пущ и болот вскоре должна была занять место среди других охотничьих  трофеев на стенах залы между щитами с геральдическими эмблемами. Конечно, алхимическая лаборатория в одной из башен замка была предназначена не только для приготовления скульптур из шкур или голов добытых на охоте обитателей окружавшего замок безбрежного лесного моря, что мог созерцать магистр с высоты башни из амбразуры стрельчатого окна опочивальни.

 Он любил стоять у отворенного окна и утром, и ночью, и в любое время года.Поворачивалась под нажимом руки бронзовая ручка в виде львиной морды.Латными сочленениями скрипели кованые шарниры. Вместо куртуазного сюжета набранного из цветного венецианского стекла перед глазами открывалась величественная панорама.Не Прекрасная Дама в объятиях юного Рыцаря, а неоглядная даль.Созерцать эту простирающуюся в неизведанное глубину для второго магистра ордена Ливонских братьев воинства Христова, называвших себя меченосцами, было таким же наслаждением, как и перебирать корешки книг в библиотеке-лаборатории, разворачивать их склеившиеся страницы, блуждать взглядом по строчкам и миниатюрам. Глад духовный и умственный он так же неутолим, как и жажда телесная. Возможно ли когда-нибудь утолить их? Конечно, принятый магистром обет безбрачия требовал если не ношения власяницы, то уединённого обитания в монашеской келье.  Но для того и принимаются обеты, чтобы их нарушать.Вначале его Дама Сердца, а фактическая жена , прибегала к нему из своей светелки украдкой,скользя призраком по темным переходам,потом все чаще оставалась в  объятиях магистра  до утра. А затем и вовсе перебралась сюда.Так вот и нарушаются обеты.Но до папы в Ватикане далеко!

 А что творилось в библиотеке! Если бы о том прознала святейщая инквизиция-гореть бы магистру на костре, как когда-то магистру ордена тамплиеров Жаку де Мале!Вдвоем с иезуитом -чернокнижником Гюнтером из Марбурга, нарушая все запреты святош, они колдовали  над пентаграммами и заклинаниями инкунабул, пытались постичь каббалистические премудрости дерева Сефирот.
 
 Он искал ответов на непостижимые тайны бытия и не находил их. И тогда, отворив окно  задымлённой от смешения ингредиентов искомого философского камня лаборатории, он вдыхал свежего, напитанного запахами моря и сосен воздуха и снова устремлял пытливый  взгляд вдаль. Мысли наплывали, как облака у горизонта. Они кружили в высоте высматривающим добычу медлительным коршуном. Неужто нам по силам всё это завоевать?И возможно ли завоевать бесконечность? Магистр вглядывался туда, где у горизонта зелень пущи сливалась с синью небес. Там нагромождением облаков вставало что-то неизведанное, таинственное и пугающее. Восходящее солнце, как бы венчало золоченым куполом белые стены соборов, столь непохожих на германские кирхи. В лучах восходящего солнца эти величественные, напоминающие витязей в шлемах облачные храмы возносили свои стены и кресты в недостижимую высь. И по мере того, как вначале укорачивалась, а потом вновь удлиннялась в противоположную сторону тень от Зейденского замка, то тычась  нацеливающейся стрелой на Запад, то разворачиваясь на Восток, в колбах часов текло песчинками время.   

-Vita nostra brevis*,-бормотал магистр. Он ненашутку задумывался об эликсире бессмертия да и получить из свинца золото путем трансмутации он был не прочь...Для того и положил он жалование в тысячу марок знатоку премудростей  иезуиту Гюнтеру Марбургскому,что он , запершись в библиотеке колдовал с колбами, силясь оправдать его надежды.
 
 Магистр отошел от окна и перевел взгляд на занимающую половину опочивальни кровать под балдахином на резных витых столбиках из саамского дуба.Гудрун ещё спала, разметав волосы по синему шелку подушки. Глядя, как, бликуя, играли лучи  на густых прядях, магистр вспоминал строки поэмы о "золоте" "ложа Фафнира". Томик в малиновом сафьяновом переплете лежал на столике возле кровати. Гудрун читала перед сном  заказанную переписчику и недавно доставленную в замок книгу. На развороте страниц можно было видеть и украшенную затейливым орнаментом заглавную букву , изображающую кусающего самого себя за хвост дракона Фафнира, и занёсшего над ним для удара меч Атли, и героиню поэмы красавицу Гудрун. Врывающийся в окно теплый  ветерок шевелил покрытую изумительной готической каллиграфией страницу из тончайшего пергамента, играл распушившейся прядью волос баронессы.Густые ресницы закрытых глаз подрагивали. Но чистый открытый лоб ,рыжеватые  брови и улыбающиеся чему-то нежные, созданные для поцелуев губы были безмятежны. И магистр подумал, что , пожалуй жене сейчас снится не то , как пытался выкрасть невесту и получил от неё за это нагоняй будущий её муж, убитый ею, дабы отомстить за смерть брата, а что - то более приятное и веселящее, как напиток в чаше.
 
 Видение истаяло. И теперь гудрун сидела обок с магистром во главе стола. Поверх волны золотистых волос ее лоб,виски и затылок обхватывало золотое кольцо.Еще не корона, но и далеко не вязанная из шерсти лента,какими украшали головы местные простолюдинки.Она была облачена в наглухо застегнутое ,подпирающее подбородок жестким воротником парчовое платье.Руки тоже были по самые запястья закрыты этим доспехом  неприступности и целомудрия. Никаких ожерелий и браслетов
 И только на правой сжимающей как рукоять меча  "талию" кубка  кисти руки алел в перстне огромный рубин. Далее вдоль стола восседали по ранжиру епископ сопровождающие его монахи ,а вслед за духовными персонами благородные рыцари и их дамы. В отличии от хозяйки замка ,и облаченных по орденскому и монастырскому уставам рыцарей и  святых отцов ,прекрасные дамы блистали украшениями из золота, янтаря и трофейных украшений Святой Земли. На них можно было увидеть не только бусы и браслеты из солнечного камня, но и сарацинское золото, и плоды искусных рук ювелиров Иудеи. Ещё не совсем иссякли горы награбленного крестоносцами в Святой Земле.И становясь фамильными реликвиями, передавались от бабушек -жен участников первых крестовых походов к внучкам. А этот замок и его обитатели очутились здесь в результате объявленного папой Иннокентием III четвертого Крестового похода. Даже скромно обрабатывавший крепкими зубами бычье ребро алхимик Гюнтер  в самом конце стола не мог постичь столь загадочной трансмутации. Скорее первоматерь Ева могла явиться из ребра возлежащей на столе, запеченной на громадном вертеле туши этого яка, чем из ребра Адама, чем могло произойти чудо перемещения такого количества народа из одной точки пространства в другую. Конечно, тогда бы у праматери пренепременно имелись бы и рожки и хвост с кисточкой, но постичь каким образом один, пусть и восседающий на ватиканском троне человек мог повелевать некой тучей саранчи- было определённо невозможно.Но dura lex, sed lex!*Иначе говоря, что написано пером-не вырубишь топором. Написанное в булле -закон.  И нужно было запивать недожёванное мясо жадными глотками пива из оловянной кружки, мысленно сопоставлять пентаграмму с головою Бафомета, ещё и ещё восходить вдохновением по дереву Сефирот, чтобы увидеть , как казнями ешипетскими надвигается на землянки и хижины эстов, ливов, жмудян и аушкайтов пилигримы, рыцари, монахи и отцы-католики.Тем паче , что только что, в самом начале застолья, епископ зачитал доставленную вестовым из Ватикана буллу, в коей за спешно сломленной свинцовой печатью было начертано рукою самого   Папы  Римского:  "Impero!"* Так рухнувшим с замковой стены булыжником  на головы благородных  рыцарей свалилось объявление об очередном* крестовом походе! И как алхимику, снова и снова отворяющему краник бочоночка, чтобы наполнить увесистую кружку выло не вспомнить о перевернутом  пентакле и так естественно совмещаемой с ним рогатой харе Бафамёта!Ведь , о, благородные Рыцари и вы, прекрасные дамы, только что был объявлен крестовый поход в непроходимые болота.Они -то больше всего  и беспокоили магистра. Хотя епископа куда больше тревожили священные дубы, алтари-камни и способные напускать чары ведьмы и ведуны на островах посреди тех болот.

 Все приникли к кубкам и, не особо переживая о нарушении предписаний монашеской аскезы грехом чревоугодия , пихали в рот плохо пропеченное мясо, чтобы не ляпнуть чего лишнего.
 И только Вольквин фон Наумбург  поднялся из за стола и произнёс торжественно:
-За  папу  и священную Римскую империю!
 
 И припал к к кубку словно это была искомая им в Святой земле Палестины и так и не найденная чаша Грааля.

 Глотая горячительное, он на какое -то мгновение перенёсся вначале в библиотеку-лабораторию. А затем в опочивальню, где , словно заранее услышав грозные повеления буллы, Гудрун испуганно открыла глаза. С её губ спорхнула мотыльком и кинулась в окно божественная улыбка.
-Что, то случилось, Вольквин?
- Нет, ничего, моя несравненная. Просто я любовался тобой...
 
 Все это кратким видением возникло в воображении Вольквина фон Наумбурга прямо  посреди пира, на поверхности вина в поднесенном к губам кубке. И пока настоем сонца далекой Бургундии сладковатая хмельная влага  приятно согревала нёбо, язык и горло, магистр мог любоваться пробуждением Гудрун. Но сейчас она восседала во главе стола о бок с ним, как и подобает королеве застолья.