Дядь лёха и его воздаяние

(Маленькая трагикомедия в трёх картинах)

Автор: по мотивам народных наблюдений, в духе М. А. Булгакова

ЭПИГРАФ

“В человеке всё должно быть прекрасно — и лицо, и одежда, и душа, и мысли...
Но если душа пьёт, то и мысли запивают.”
— неизвестный посетитель ресторана «Прибой»

   Действующие лица:
    • Алексей Михайлович, он же дядь Лёха — ночной сторож, трагик и философ по необходимости.
    • Екатерина Петровна, его супруга — женщина решительная, с кулаком и принципами.
    • Клавдия Ивановна (Клавка) — соседка, ловкая, быстрая, морально гибкая.
    • Хор соседей — невидимый, но вездесущий; комментирует всё, что происходит, с мудрой обречённостью.

ПРОЛОГ

  (На сцене — полумрак. В глубине светится вывеска «Ресторан “Прибой”». За столом с недопитой рюмкой сидит рассказчик — пожилой господин в поношенном пальто, с лицом человека, видевшего всё, включая конец света и очередь за кефиром. На губах его лёгкая усмешка.)

Рассказчик:
Городов нынче много, но хутор — вещь особая. Хутор — это когда мир кончается у второго гастронома, а начинается возле пивного ларька. Где всё друг о друге знают, но делают вид, что не знают.
И там, среди вечных качелей, подслеповатых фонарей и ресторана «Прибой», жил себе один человек.
Алексей Михайлович.
Но все звали его просто — дядь Лёха.
Он не был ни злым, ни добрым, ни умным, ни глупым.
Он был обычным человеком, с обычной тоской, обычной бутылкой и необыкновенным стремлением восстановить справедливость хотя бы в пределах своей кухни.
Что из этого вышло — расскажет вам сам случай.
А случай, как известно, — лучший драматург после Господа Бога.
(Рассказчик делает глоток, гаснет свет. Звучит тихий аккорд гармони. Плавно поднимается занавес — начинается первая картина.)

Картина первая. На тротуаре у «Прибоя»

Поздний вечер. Тусклый фонарь мигает над покосившимся домом. Из ресторана «Прибой» вываливается дядь Лёха. В руках у него недопитая бутылка, в глазах — огонь праведного гнева. Тротуар, как будто разделяя его состояние, слегка колышется.
Дядь Лёха (вскрикивает):
— Нет, на кого, сволочь, руку поднимает!
Оглядывается, как будто ищет свидетелей мирового заговора против мужского достоинства.
— На мужа! На кормильца! На опору семьи!
Он делает шаг, тротуар под ним покачивается.
Хор соседей (невидимо, устало):
— Опора-то, братцы, хлипкая, но всё ж опора.
Дядь Лёха (высоко поднимая палец):
— Всё! Довольно! Мужчина должен занять своё место во Вселенной!
(запинается)
— Аз воздам!.. Ну… погоди!
Он величественно уходит в сторону дома, держась за стену, как за моральную опору человечества.
Темнота. Переход музыкой — старенький граммофон играет «Сердце, тебе не хочется покоя…».

Картина вторая. Домашняя трагедия

Комната. На столе лампа с абажуром, пепельница, недопитый стакан. На стене — крюк от люстры. Дядь Лёха сооружает петлю из бельевой верёвки. На животе под рубашкой виднеется подушка.
Дядь Лёха (самодовольно):
— Небось, прочтёт мою записку — и заплачет. Скажет: “Лёша, Лёшенька, прости, не понимала…”
С гордостью оглядывает своё творение.
— Всё! Век бы мне так порядок навести!
Он надевает петлю, отталкивает табуретку, повисает. Болтается, раскачиваясь.
Дядь Лёха (всё ещё в воздухе):
— Главное — с достоинством. Даже… в подвешенном положении.
Звук ключа в замке. Он быстро закатывает глаза, высовывает язык, изображая мученическую смерть.
Пауза. С кухни — звон кастрюль.
Дядь Лёха (шепчет):
— Муж повесился, а она суп варит! Ну ничего… сейчас войдёт — и поймёт, кого потеряла.
В коридоре шаги. Скрип двери. Женский вскрик. Глухой шлепок.
Дядь Лёха (самодовольно):
— Осознала! Сейчас прибежит, станет целовать ноги...
Молчание. Екатерина Петровна не двигается.
Ветер за окном тихо воет. Лампа подрагивает.
Хор соседей (медленно):
— Любовь… страшная штука, когда попадает не по адресу.

Картина третья. Воздаяние

Дверь снова открывается. На пороге — Клавка. Маленькая, суетливая, с острыми глазами и полиэтиленовым пакетом в руках.
Клавка (шепчет, крестясь):
— Господи… страсти-то какие!
Оглядывается, вытирает слезу, тут же открывает шкаф и деловито начинает сгребать вещи.
— Вот курточка, брат её дарил… А чё добру пропадать?
Дядь Лёха (открывает один глаз):
— Положь взад, сволочь!
Клавка подскакивает, глядит на висящего, издаёт писк — и падает прямо на тело Екатерины Петровны.
Дядь Лёха некоторое время висит молча. Потом тяжело вздыхает.
Дядь Лёха:
— Вот тебе и воздаяние... Господи, за что мне эта женская участь!
Он начинает раскачиваться, как маятник судьбы. Свет гаснет, остаётся только тусклая полоска лунного света на его лице.
Хор соседей (торжественно, как молитву):
— Вышел дядь Лёха из тюрьмы.
Не женился.
Не хотелось.
А может — уж и некому было.
Последний аккорд гармони. Занавес медленно опускается.

ПОСЛЕСЛОВИЕ (читается тем же рассказчиком под светом одинокого фонаря)

Рассказчик (спокойно):
Так и закончилась история дяди Лёхи — человека, который хотел быть опорой, а стал предостережением.
Он жил, как пил — неровно, шумно, со страстью.
Любил искренне, страдал театрально, а воздавал себе… как умел.
А мир, знаете ли, не изменился ни на йоту.
«Прибой» всё так же наливает, качели всё так же скрипят,
и по вечерам в переулках всё тот же ветер говорит что-то странное, похожее на смех.
(Пауза. Рассказчик тушит сигарету о край стола.)
— Вот и весь мой булгаковский хутор.
Смешной, пьяный и, как всегда, бесконечно человеческий.
(Свет гаснет. Последний аккорд гармони. Занавес.)