Высокая связь

Их было пятеро. «Цеховая аристократия», как они в шутку называли себя сами. Санкт-Петербург, завод, сорок лет плечом к плечу у станка, а потом - пенсия, тишина квартир и предсказуемый быт. Но Порфирий, бывший мастер, чья седина напоминала иней, однажды взбунтовался: «Хватит киснуть! Поехали в горы. Увидим, на что мы еще годимся».

И вот они, дети равнин и туманного города на Неве, висят в стеклянной кабинке над пропастью. Кавказ встретил их сурово. Только что солнце золотило склоны, а теперь налетел свинцовый ветер, закружил снежную крупу, и кабинка, словно скорлупка, закачалась на тросе. Треснул динамик - и голос диктора оборвался на полуслове. Наступила гулкая, зловещая тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра и скрипом металла.

«Весело началось», - хрипло произнес Николай, когда-то служивший на Северном флоте. Он сжал поручни крупными, в старческих пятнах, руками, но взгляд у него был собранный, как в молодости, во время шторма.
Страх, холодный и липкий, пополз внутрь. Но его нельзя было показать. Тем более, перед своими.

«На «Северодвинске» бывало и не такое», - Николай будто говорил сам с собой, глядя в слепую пелену метели за стеклом. «Шторм девять баллов, волна перекатывается через кромку палубы. Думали, конец. А мы в трюме, обнявшись, пели «Раскинулось море широко». И ничего, выжили».

Тишина в кабинке стала уже не зловещей, а внимающей.

Тогда заговорила Лида, всегда молчаливая, с глазами, хранившими какую-то вечную печаль. «А я… я первую любовь в эвакуации встретила. В холодном вагоне-теплушке. Он мне последнюю краюху хлеба отдавал. А потом мы потерялись. И я потом всю жизнь искала его глаза в толпе». Она замолкла, и все поняли, что эта боль, хранимая годами, была сильнее страха перед падением.

И понеслось. Иван, чья нога была повреждена еще на производстве, рассказал, как попал под завал сорвавшейся балки и как товарищи, не разбирая смен, сутками дежурили у его палаты в больнице. Рассказывали о смешном, о горьком, о том, о чем в суете обыденной жизни не вспоминали.

И странное дело - с каждым воспоминанием страх отступал. Он растворялся в тепле общего прошлого, в силе, которую они когда-то черпали друг в друге. Они снова были не просто группой пенсионеров, а крепкой бригадой, где каждый - опора. Порфирий достал термос с чаем, поделили его по глотку, как в былые времена - пайку на всех.

Ночь они провели в раскачивающейся кабинке, но это уже не было пыткой. Это было испытание, которое они прошли, как и многое в жизни, - вместе.
Их сняли только утром, когда ветер утих и выглянуло солнце. Спасатели, измученные и напряженные, ждали истерики. Но они увидели удивительную картину: пятеро пожилых людей, уставших, но спокойных, выходили из кабинки, шутя подтрунивая друг над другом.

На вопрос врача: «Ну как вы там? Нужна помощь?» - Порфирий посмотрел на своих товарищей, увидел в их глазах ту самую, давнюю твердость, и улыбнулся.
«Врач не нужен. Это, знаете ли, был лучший день нашего отдыха», - сказал он, и все молча кивнули. Потому что за эту ночь, вися над пропастью, они не просто вспомнили, кем были. Они снова стали собой. Цехом. Бригадой. Друзьями.