Завещание 26

Глава двадцатая.
Игра и не игра.

Дан диктовал размеренно и без выражения - точно так, как обычно и диктуют диктанты, и руки девочек послушно двигались, направляя карандаши, но мысли обеих сестёр оставались бесконечно далеки от правил английского правописания.
В общих чертах, смягчая неподходящие по возрасту детали, брат под видом диктанта рассказывал им о преступном гипнотизёре и шарлатане, обиравшем состоятельных лондонцев, совершая сложные фокусы под видом воскрешения мёртвых. О присланной по почте мёртвой голове профессора, о попытке отравить, убить, отца и деда неких двух девочек, о похищении и оскорблении их матери, даже о том, что до рождения одной из девочек не было абсолютной убеждённости в том, кто на самом деле её отец, и только бросающееся в глаза сходство с отцом – настоящим отцом -  разрешило этот вопрос. И ещё  о схватке с полицией, во время которой погиб человек, но преступника всё-таки удалось задержать. "Этот преступник, по сведениям, погиб в каторжной тюрьме",-  закончил, наконец, он диктовать. -  Сони,  ты поставила запятые в последнем предложении?
- Но он точно погиб, братец?  Ты знаешь наверняка?  - вместо ответа про запятые тревожно попыталась  уточнить Сони.
- Бог с вами, девочки! – Дан сделал удивлённое лицо. - Мы просто писали диктант. Давайте тетради сюда - я проверю ошибки.
- Так вот оно что..., - задумчиво проговорила Мэри. - Теперь я понимаю, почему они так боятся...
- Кто "они"?
-  Да все.  И папа, и Холмс, и мама.  Мама -  в первую очередь. Ты заметила, как она переменилась? Обычно она совсем не строга с нами, а  сейчас даже не улыбнётся, и говорит отрывисто, как будто за её плечом постоянно стоит кто-то невидимый и не очень добрый. Ты знаешь. Что мне кажется. Сони? Я не хочу этого говорить, но мне кажется…
- Чего тебе кажется? – в голосе Сони сквозило раздражение – она явно догадывалась, о чём скажет сестра.
- Мне кажется. он был влюблён в маму. Поэтому строил такие козни. Чтобы заполучить её…
- В жёны?! – Сони от возмущения даже привизгнула. Но Мэри медленно покачала головой:
- Ну, уж не в жёны. Поэтому ещё мама так боится его. И папа…
- Они боятся за нас!
Мэри словно стряхнула с себя что-то. Её глаза прояснились:
- Они боятся за тебя, - возразила она – уже совсем другим тоном. - Потому что если твоё наследство - руководство к тому, как овладеть волей человека из вне, такому как этот Гудвин оно бесценно, если он на этом наживается. И зачем только профессор написал такую книгу!
-  Да потому что знание  само по себе не зло и не добро, оно нейтрально. И любое знание – это объективно лучше, чем незнание. А дальше, в какие руки попадёт. И знаешь, Мэри, мы ведь не будем никому рассказывать об этом диктанте?
- Если братец Дан сам не расскажет…
- Ну, уж братец Дан сам не расскажет. Он дал нам этот диктант, чтобы мы понимали. И остерегались. Потому что мы кажемся ему взрослее, чем маме и папе. Вдруг этот Гудвин уже поблизости? Вдруг, это он убил Нору и мисс Долли?
-  Но ведь Гудвин умер на каторге! Дан сам сказал, - испуганно заспорила Мэри.
-  Дан сказал не так. Дан сказал «по сведениям». А сведения могут быть неправильными. Разве кто-нибудь из наших видел его тело?  Ведь нет?  И потом, могут быть и другие. Похоже, они считают,  что эта книга своего рода некрономикон, только не для вызова духов, а для колдовства.
Они говорили между собой, разумеется, оставив свою импровизированную классную комнату и Дана с тетрадками в ней, а сами вышли на крыльцо.
В отдалении маленький Дэн и Ёжик Белч во что-то играли, начертив на плитке дорожки мелом какую-то разметку и прыгая по ней по очереди на одной ноге.  За их игрой, сидя, как всегда, на корточках наблюдал Барашек Кох, а поодаль обменивались короткими репликами, сёстры Мэртон и Хэтти Белч. Они тоже играли – сёстры крутили скакалку. А Хетти прыгала.
-  Держу пари, -  сказала Сони, - что  табор ушёл отсюда не просто так. И если хорошенько расспросить цыган…
-  Пойдём к ним, -  не отвечая,  указала Мэри на группу приятелей. - Пойдём. Им, наверное, немалого стоило снова отпроситься сюда. Держу пари, Ёж обещал мыть руки и чистить зубы каждый день без напоминания.
-  Как это вам снова позволили здесь играть после всего, что было? - вслух удивилась Сони, подходя. Понятно, что она имела в виду не гостей усадьбы, приехавших издалека, а Белчей и Коха.
Прыгалка хлестнула Хетти по ногам, сёстры перестали крутить верёвочку, а мальчики – прыгать, и все обернулись.
- А никто и не разрешал, - пожала плечами Хэтти. - Думаешь, мы спрашивали?
- Так вас хватятся!
- Во-первых, если и хватятся, то не сразу, - объяснил, оставаясь стоять на одной ноге, как аист, Проктор. - А во-вторых, мы оставили записку.
- Написали, что отправились выразить соболезнование и предложить помощь. Мама любит такие выражения  воспитанности.
- К тому же, никто сейчас и не хватится,- добавил Кох. - Они все всецело посвятили себя соболезнованию Сэвишам, и сейчас, скорее всего, там. Моя мать точно пошла
- А Данхилла так никто и не видел, -  заметила Дора. -  Может, и он уже...
- Данхилл, определённо, что-то знает, - усмехнулся углом рта  Кох.-  Вот и удрал, чтобы меньше спрашивали.
-  А я думаю, -  сказала Кора, -  что он ушёл вместе с цыганами. Разве вы не слышали, о чём говорили взрослые? Будто мать Данхилла родила его от цыгана, а Синтия говорила,  что он встречался с цыганом, и что это цыган дал ему портсигар дедушки  Солнышка.
- Тогда ему пришлось устремиться в погоню. Табор-то снялся ещё ночью.
- А,  кстати, -  спохватилась Мэри. -  а где же сам Раух?  Где Солнышко?
Карл Раух между тем занимался примерно тем же, чем занимались взрослые, и о чём говорили дети - искал Данхилла. Но, в отличие от взрослых, его подростковое чутьё лучше подсказывало ему, куда и почему мог отправиться мальчик его возраста, поставленный в обстоятельства, которые Раух тоже представлял себе достаточно близко.
Портсигар деда мог попасть Данхиллу в руки только от убийц деда -  непосредственно или опосредованно. О том, что в этой истории замешаны цыгане, Солнышко догадывался с самого начала, и то, что табор так поспешно снялся, подтверждало эту связь. Синтия видела, что  портсигар Данхиллу передал кто-то из цыган, и Данхилл не захотел сказать, кто это был, потому что, понятно, как и Солнышко, связал портсигар с убийством и не захотел кого-то  выдать. 
С огромной долей вероятности можно было предположить, что таинственный цыган -  отец Данхилла. О том, что его мать, кружевница, некогда была в связи с кем-то из табора,  сорока в лице доктора Уотсона уже принесла на хвосте. У Карла был великолепный слух, и он никому не обещал, что не будет подслушивать. Холмсу он обещал только бездействовать. А сейчас он пытался поставить себя на место Данхилла, и ему было на этом месте неуютно. Данхилл уважал Уотсона и, наверное, любил отца, или, по крайней мере, питал к нему тёплые чувства. Что он должен был сделать в таком случае, чтобы примириться себя с самим собой? Ответ очевиден: поговорить с отцом начистоту - вот что. Поговорить об этом портсигаре, об убийстве профессора Уилсона, а заодно, возможно, и об убийстве девочки Сэвиш, и о том, что случилось в овраге.  А если отец ушёл с табором,  то, пожалуй, для этого Сай должен был попытаться этот табор догнать. Но не пешком же!  Конечно, Солнышко мог ошибиться в своих умозаключениях, но это была версия, а версии полагается отрабатывать.
Поэтому первым делом он отправился на конюшню и проверил, на месте ли лошади. Лефевр доктора переступал тонкими ногами и задирал голову. Чуткий, он улавливал беспокойство в доме и реагировал собственным беспокойством. Рыжая кобылка  безмятежно опустошала свою кормушку. Лошади гостей - в том числе и та, на которой приехали сами Раухи в своей лёгкой повозке, тоже были здесь. Микки для всех нашёл место - и для лошади Раухов, принадлежащей формально Валентайну, но слушающейся Дайны, и для подходящего своему хозяину по статьям стройного и голенастого  породистого жеребца Вернера, явно подаренного богатой и родовитой тёщей. "А вчера его здесь вроде не было,- подумал Карл. - Значит, Тед уезжал и снова приехал сегодня и, может быть, он ещё здесь. Ну, конечно, уезжал - проведать жену и отнести сплетни жадной до них графине". Не было только маленького  Котика Сони, но Микки сказал,  что на нём уехал "этот молодой чудак, докторов приёмыш". Раух понял, о ком идёт речь, хотя Дан  приёмышем не был, но Микки знать этого и не следовало. Но все остальные были здесь, да и та повозка, на которой привезли внезапно заболевшего Холмса, уже снова стояла под навесом.
Итак, воспользоваться никем из коней Сайрус Данхилл не мог, оставались велосипеды. Солнышко видел, что их было с вечера три, прислонённых к стене сарая. Но одно дело могучие дорогие машины, на которых не зазорно проехать хоть бы и самому Вернеру, а то и Холмсу, и совсем другое - разношёрстый разнокалиберный велосипед с вручную обмотанным седлом и потёртой рамой. И вот его-то как раз и не было. Конечно,  Данхилл мог просто кататься на нём по окрестностям,  но поскольку эта деталь, как нельзя лучше, вписывалась в  построение Солнышка, он и  решил, что по окрестностям Данхилл не катается, а направился прямиком в табор, чтобы поговорить с отцом о портсигаре и всей этой чертовщине вокруг него.
Несколько мгновений Карл думал. Он неплохо ездил верхом, но брать чужих лошадей, как и чужой велосипед, представлялось ему непорядочным. Наконец, он остановился всё-таки на лошади - из соображений лучшей проходимости. Вот только для него, коротконожки, не годились ни Лефевр, ни жеребец Вернера. Да он и побоялся бы взять их, робея перед хозяевами. Оставалась рыжая, опустошающая кормушку – а стало быть, сытая, на полный желудок, и их собственная лошадка, привыкшая к упряжи больше, чем к седлу. Карл вздохнул и взял это самое седло, намереваясь пристроить его кобылке на спину. Но Микки проявил определённую бдительность:
 -  А вам позволили?
 - Это наша лошадь, Микки, -  скучным голосом сказал Карл.
 -  Вашего отца, насколько я понимаю, а не ваша.
 -  Папа мне позволил бы, если бы я спросил.
-  Но вы ведь не спросили, так?
Спросить было несложно. И отец, действительно, вернее всего разрешил бы, но ему пришлось бы врать, что хочет «просто покататься», а он не любил врать, не любил откладывать и прекрасно понимал, что привлечёт лишнее внимание, снуя туда-сюда между конюшней и домом.
Что ж, в некоторых случаях лучшее оружие -откровенность.
  - Я хочу поискать Данхилла, честно сказал Солнышко. - Позволь мне взять лошадь, Мик, не вставляй мне палки в колёса. Среди детей я - самый старший, Лабор -  не в счёт, и кому, как не мне, хотя бы попытаться обшарить укромные уголки, неизвестные взрослым. А я - то здесь не в первый раз.
  - Так на что вам лошадь, чтобы уголки обшаривать? Пешему сподручнее, - не сдавался Мик, но тут на счастье в конюшне появился Воробей.
- Что это ты взялся распоряжаться чужими лошадьми пуще их хозяина, Мик? - вздорным тоном, которым вообще говорил чаще всего, спросил он. - Твоё дело - запрячь, коли надо, и взнуздать, коли не надо запрягать. Или, может быть, его отец сам строго-настрого приказал тебе никого не подпускать к кобыле, даже, может, и Дайну – не только её сына? А вы, мистер Раух, никак решили в сыщики податься - я краем уха слышал?
- Всего лишь поискать по округе Данхилла, - скромно возразил Солнышко.
Он, по правде сказать, недолюбливал взбалмошного и грубоватого Воробья, но сейчас его заступничество было кстати, и не слушая, о чём они там продолжат говорить с Микки, Солнышко, пользуясь замешательством конюха, которого упоминание Дайны Раух несколько смутило, ибо он её натуру знал, поторопился оседлать смирную кобылку и вывести её из конюшни. Отвлечённый Микки больше не возражал, только, спохватившись, крикнул вслед:
- Да куда же вы - вдруг спросят?
- На станцию, - отмахнулся Раух, не особенно погрешив против истины, потому что табор преследовать он собирался, в том числе, минуя и железнодорожную станцию. Правда, дальнейшего плана своих действий он пока не продумал. Но надеялся, что в дороге будет на это время.
Лошадка не упрямилась, и хоть не отличалась резвостью, была зато послушной. Рауху довольно было тронуть её бока каблуками, и она резво порысила в заданном направлении.
Миновав овраг, Карл, действительно, повернул к станции, но, проехав сквозь небольшое скопление не так давно посаженных маленьких ив, вдруг увидел Дожа Лабора, нырнувшего в кусты, уже на самой окраине усадьбы.
Солнышко, возможно, и не обратил бы никакого внимания на это обстоятельство  -  мало ли, по каким делам может куда-то направляться сын садовника, но в следующую минуту он увидел,  что за Лабором по пятам крадучись следует Синтия.
Она была совсем рядом и, хоть и не видела его, Раух испуганно отпрянул и замер, натягивая узду. Ему показалось, что постукивание копыт и громкое фырканье выдадут его, но тут же он хлопнул себя по лбу: "Вот глупец! Она же глухая!"
А в следующий миг до его собственного слуха донёсся приглушённый, но довольно отчётливый разговор, в котором он выделил знакомый голос Дожа.
- …стало куда сложнее – доктор что-то заподозрил. И там ещё теперь этот его приятель, сыщик Холмс, который на три ярда под землю видит.
- А ты думал, - послышался глуховатый взрослый голос, - что я стану тебе платить за то, что ты прогуливаешься по комнатам, да глазеешь на его коллекцию?
- «Прогуливаешься»!  - возмутился Дож. - А сколько я вам всего принёс! И вы только «завтраками» кормите.
- Уж будто! – усмехнулся незнакомец. – А что же Кадуро?
- А при чём тут Кадуро? Он – не вы.
- Это точно, - мрачно подтвердил незнакомец. – Он – не я.
Со своего места Раух не мог видеть говоривших – он и слышал –то их только изо всех сил напрягая слух, а шевельнуться и вовсе боялся. Высокий куст скрывал и его, и лошадь, но что стоила прочность такой маскировки. Синтия была ближе, но разговора слышать не могла и вряд ли видела губы говорившего.
А через миг всё смолкло – собеседники разошлись. Куда девался взрослый, Солнышко не видел, а спина Дожа вскоре замаячила далеко впереди. И по-прежнему за ним в отдалении следовала Синтия.