описание событий, произошедших в 1937 году

Литературно-документальные описания событий, произошедших в 1937 году





От автора. Я родилась в 1931 году, в селе Подосиновец Северного края, в настоящее время это Кировская область. В 1937 году, когда мне было 6 лет,  аресты в СССР проходили часто, непонятно, и люди стали бояться. Я запомнила много случаев. Непосредственно меня (это шестилетнюю-то!) коснулся арест 28-летнего агронома Володи Трубина – моего папы. Это стало частью моей биографии, помнилось всю жизнь. Моей памяти  коснулись и другие случаи арестов в 37 году, они всплывали в разные годы. Иногда я узнавала через 60 лет! Эти случаи невольно попадали в мои рассказы. Я написала о них в нескольких своих произведениях. Сейчас собрала рассказы и отрывки с упоминанием арестов, как оказалось, невиновных людей, в 1937 году, позже реабилитированных.













Вовкин батя (отрывок из одноименного рассказа)

«Я  всегда восхищался своим отцом. За глаза звал батей, в глаза интеллигентно – папой.  Он  был лучше всех,  самый сильный, самый красивый, самый умный. Носил  военную  одежду: сапоги, гимнастерку, брюки-галифе, кожаную тужурку и кожаную фуражку. Голову он брил «под Котовского», имел  револьвер и  ездил на могучем жеребце Абреке. В совхозе его все слушались, он работал директором. Лучше его был только Сталин.
Батя стоял за рабоче-крестьянскую советскую власть, верил в победу социализма и во всем следовал указаниям любимого вождя. Если кто-нибудь осмеливался как-то не так отозваться о Сталине или советской власти, батя брал такого «за грудки», поднимал над головой и отбрасывал в сторону. Слова при этом были не нужны.  Свой револьвер он держал дома в укромном месте. Я это место знал, иногда доставал оружие,  показывал своим приятелям. Однажды оно выстрелило. Выстрел услышали. Батя, разобравшись, что к чему, сдал револьвер в милицию. Мне было восемь лет».
Так рассказывал мой муж, - Владимир Михайлович Лола об отце, а потом случилось это.
1937 год. Вовке 10 лет. Отца - директора совхоза Михаила Ивановича Лолу пришли арестовать серьезные, молчаливые, исполненные чувства долга, люди. Что-то сказали, Вовка не запомнил. Отец спокойно встал и пошел. Вовка понял – происходит то, что не должно происходить, то, чего не может быть. Отца забирают! Лучшего в мире отца, лучше которого только Сталин, уводят навсегда. Вовка рванулся, вцепился, повис на широкой груди. Трое оторвали, отшвырнули. Он долго кричал, бился в припадке бессильного горя. Никто его не успокаивал, матери у Вовки не было,  умерла в 1929 году. Мачехе Клавдии Захаровне, молодой и красивой - не до Вовки.
Утром, как всегда, встал, оделся, повязал красный галстук, пошел в школу. В школе все стало не так, как  раньше. Никто не крикнул ему: «Вовка!», не стукнул по спине, не подставил подножку.
На большой перемене к нему подошла пионервожатая Аня и повела в учительскую. Там она стала говорить слова, которые Вовка не мог понять, как ни старался. Она говорила долго и под конец спросила:
- Ты все понял?
- Да, - сказал Вовка.
- После уроков будет сбор пионерской дружины в спортзале. – Опять спросила.- Ты все понял?
И он опять ответил:
- Да.
- Ну, вот и хорошо, - сказала Аня.
Когда все построились, Вовку поставили лицом ко всем. Аня сказала речь о том, что враг народа, изменник Родины Лола, который пролез на должность директора совхоза, разоблачен и посажен в тюрьму, и вот его сын – пионер Вова Лола отрекается от него. Тогда Вовка сказал:
- Нет!
Стало тихо, потом шумно. Потом Аня развязала и сняла с Вовкиной шеи пионерский галстук. Вытерла о свою юбку руки, на которые накапало из Вовкиных глаз, пока она развязывала узел. Из всеобщего любимца, дисциплинированного и активного пионера, за эту торжественную церемонию он превратился в дикого, неистового, злобного звереныша. На всю жизнь остались у Вовки чуть заметное заикание и кривоватая ухмылка.
Он не перестал быть патриотом любимой Родины, не перестал любить товарища Сталина, но если кто-то посмотрел на него «не так» или просто посмотрел, он кидался в драку, бил что есть силы. Его стали бояться, звали «бешеный», старались не смотреть на него и обходили стороной. Иногда он нападал на ребят старше и сильнее, тогда его избивали. Следы побоев носил на себе долго, некоторые остались на всю жизнь.
Мачеха собрала вещи и уехала к своему отцу. Вовка остался на улице. Иногда ему давали поесть в совхозной столовой, но нельзя было этого делать. «Лолыного щенка не смейте подкармливать» - так сказал какой-то зам.
Вовка написал письмо бабушке в станицу Старо-Джерелиевскую – родину отца: «Папку арестовали, расстреляют, как врага народа. Меня исключили из пионеров. Клавка уехала. Есть мне нечего». Ответа он не получил. Бабушка скончалась в одночасье, как только ей, неграмотной, прочитали это письмо.
Вовка шел в станицу Старо-Джерелиевскую все лето. Несколько раз его ловили, забирали в детдом. Он убегал и снова шел. Голодал. Ел то, что находил в полях и на огородах. Иногда воровал в открытых хатах. Однажды попался. Мужик – хозяин хаты избил до полусмерти - казаки ненавидели воров.
В станицу он пришел к началу учебного года. Бабушки не было, остались братья отца – его дяди со своими семьями. Вовка жил то у одного, то у другого. Жены братьев не жаловали племянника – у самих полно детей. Дядья тоже косились на него, считая  виновником смерти их матери.
Вовкиного отца Михаила Ивановича Лолу, члена коммунистической партии с 1919 года, активного борца за революцию, приговорили к расстрелу. Он подал кассационную жалобу. Дело  пересмотрели… - и снова, во второй раз, приговорили к расстрелу. Опять подал кассационную жалобу. Потом одумался кто-то. Оправдали! Сняли судимость, выплатили зарплату за месяцы, проведенные в тюрьме. Когда освобождали, Михаил Иванович не мог стоять.  Сказалась изощренная пытка круглосуточным стоянием на ногах, когда следователи менялись, а он стоял. От него требовали признания в том, чего не было, чего не совершал: «Признайся, и ты пойдешь спать». А он стоял и стоял – могучий казак и не признавался. Если бы он сказал: «Да», его бы расстреляли. Когда он уже не мог стоять, то лежал в камере. Потом пришло освобождение:
- Свободен, иди.
Идти он не мог. Конвоиры вынесли за ворота. Там  и лежал на земле, пока не нашел его случайно проезжавший рабочий совхоза. Узнал:
- Да це ж - Мыхайло Иваныч!
Погрузил в телегу, привез в совхоз. Жена Клавдия Захаровна нашлась сразу, а сына Вовки нет.
Когда нашелся, переехал к отцу. К этому времени он научился ненавидеть и возненавидел свою мачеху. Она отвечала  взаимностью – тоже ненавидела.
В начале войны отца назначили директором Спиртосовхозкомбината на Урале, вместо фронта, куда он стремился. В дальнейшем работал руководителем областных организаций Молотова (Перми), директором Молотовского сельскохозяйственного института. Параллельно осваивал экономическую науку. Ушёл из жизни в 90 лет, будучи профессором, доктором наук. О дальнейшей судьбе отца и сына – кубанских казаков по фамилии Лола – в рассказах  Маргариты Лолы «Вовкин Батя», в журнале «Культурная жизнь Юга Росси» в статье «По страницам воспоминаний…», в Альманахе «Конаковские родники» №7.

                Наш папа   
Мне 6 лет, на дворе 1937 год. В нашем селе идут аресты. Ни с того ни с сего арестовывают вдруг соседа, папу у каких-то знакомых ребят. Я дома. Шью платье для куколки. Мне не грозит, что нашего папу арестуют. Наш папа самый высокий в Подосиновце, а значит, самый сильный. Милиционеры побоятся его арестовать.  В крайнем случае, если его все-таки арестуют,  он не пойдет в тюрьму без клещей для выдергивания гвоздей. На окнах тюрьмы – решетки из полосок железа. Каждая полоска прибита к окну гвоздем. По моему мнению, выдернуть гвозди и снять решетку – легко, а там уже и убежать домой. Папа долго не идет с работы,  и обедать не приходил. Мама посылает меня узнать - почему. Работа - Райзо близко от нашего дома, и я бегу туда. Папин сослуживец - тоже агроном, но не главный, пишет записку и дает мне. Я на обратном пути пытаюсь прочитать, что он написал, но не умею читать по - письменному.
Мама прочитала записку, и вдруг что-то случилось с ее глазами. Они  странно засинели, стали больше и вдруг потекли. Я не догадалась, что мама заплакала. Я раньше никогда не видела, чтобы она плакала. Плачут же совсем не так. Открывают рот и громко орут: «А, а, а!», а потом уже текут слезы. В мамины глаза светило из окна заходящее солнце, и от этого они, наверное, так засинели. Я спросила:
-Что, папа в командировку уехал? – мама кивнула.
-Ты заругаешь его за то, что он без спросу уехал?
-Заругаю, - она не улыбнулась на мою шутку.
Папа не приезжал из «командировки» долго. Зато мы с мамой почему-то стали переезжать на другую квартиру - на улицу «Новая», рядом с лесом, в маленькую комнату со стенами, промазанными глиной. Когда грузили подводу нашими вещами, я была на улице и вдруг вижу - ведут колонну заключенных. Зрелище в ту пору нередкое, но в первом ряду шел папа. Он увидел меня, поднял воротник спрятать лицо, чтобы я его не узнала. Но как же я его не узнаю, если он на голову выше всех остальных заключенных. Я кинулась по лестнице на второй этаж к маме:
-Папа не в командировке, он в тюрьме. Его ведут по улице.
Сбежали по лестнице, но колонна уже скрылась из вида. Мы с мамой постояли, поплакали и вернулись домой в квартиру, которую покидали. В Подосиновце мы часто переезжали, и я не  удивлялась нашему переезду. Только раньше мы всегда переселялись в более хорошую квартиру, а теперь, наоборот, из большой, светлой квартиры в самом центре, в которой жили  недавно, мы почему-то переехали в маленькую, низкую комнату с русской печкой, бревенчатыми стенами, намазанными глиной.
Когда родился наш брат Боря 14 марта 1937 года, мама уволилась с должности землеустроителя Подосиновского Райзо. Трое детей – какая может быть работа. У мужа была приличная зарплата, а с его арестом  наша семья оказалась без средств  существования.  Жену «врага народа» взял на работу с риском для себя папин друг Паутов (к сожалению, забыла его имя), директор леспромхоза. Мама стала работать техником-лесоводом (таксатором) в бригаде по передаче лесов колхозам. Она была хорошим специалистом по земельному делу  и отличной чертежницей, потому что тоже окончила Устюгский сельскохозяйственный техникум. Ее зарплата в 500 рублей позволила нанять няню для младшего ребенка, а мы с братом Левой ходили в садик, где с нас брали минимальную плату, как с бедных и без отца. Работники садика сочувствовали нам. Это было удивительно и опасно. С них могли спросить, почему за детей «врага народа» берут минимальную плату. Наверное, многие люди относились к нам с сочувствием. Мама иногда рассказывала, как она встретила на улице бывшую сослуживицу папы, и та остановилась и поговорила с мамой. Но все-таки большинство прежних друзей делали вид, что не знакомы. Может быть, поэтому мы переехали из Подосиновца на станцию Пинюг, где мама стала работать в лестранхозе  инженером по лесоохране и посадке лесных культур.
Детский мой шестилетний мозг не мог разобраться в происходящих событиях. Почему папу посадили в тюрьму? Он ведь любил Сталина, как и все люди, как и все дети в садике. Я звонче всех умела произносить слова: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство», и мне всегда поручали это в наших праздничных выступлениях. А наша бабушка вдруг сказала, она говорила с латышским акцентом: «Проклатый Сталын, невинную крошку бросил в тюрьму». Я подумала, что это бабушка такое говорит про Сталина, что он проклятый, а про нашего такого высокого папу, что он крошка. Я догадалась, что папа ведь бабушкин ребенок и поэтому она так его называет, а если это Сталин приказал  арестовать папу, то я не буду больше его любить, этого Сталина, и тоже буду звать его «проклятым». Однако своим шестилетним умом я догадалась, что об этом своем решении нельзя никому говорить.

 Галя
Мы познакомились с Галкой Малицкой в 1947 году, когда война уже закончилась, но ещё стоял голод. Она пришла в школу со своей тётей Ниной и записалась в 8-ой класс. Хорошенькая, бойкая, не воображуля, хоть и была хорошо одета. До этого она училась в другой школе нашего города Каргополя – семилетке, где её тётя Нина преподавала русский язык и литературу. Мы – весь наш класс, учились вместе с пятого класса и всё друг про друга знали. А тут Галя – новенькая, необыкновенная. Пришла с тётей, а не с мамой, смело на нас глядит, весёлая, хорошо одетая, не дистрофик. Узнаём, что у неё нет ни отца, ни матери. Значит, круглая сирота. После войны это не диво, но тогда это - детдом.  Оказалось, что Галя живёт с бабушкой, дедушкой и тётями Ниной и Валей. У них хороший дом и есть корова. Дедушка работает Управляющим лесным хозяйством района – Просвирнин Александр Александрович. В их семье было восемь детей, все уже выросли, у старших высшее образование, младшие Лёша и Лёня после десятилетки ушли на фронт, Лёша погиб. Не вынесли жизненных невзгод трое взрослых детей, среди них Галина мама, погибшая при трагических обстоятельствах. Галя была любимым ребёнком в доме дедушки, но до этого перенесла злую сиротскую долю, когда мама погибла, а она осталась в семье отчима с двумя младшими сводными сёстрами.
Что же с родным отцом Гали? По её версии (детской) отца послали в «длительную командировку» на Дальний Восток. Подстроил это, якобы, отчим Вигдорчик, чтобы за время длительной командировки добиться руки Галиной мамы. Так всё и произошло.  Потом мы узнали, что  Галя получала от отца письма, а в девятом классе он стал присылать Галиному дедушке деньги для Гали, 500 рублей в месяц. То с Колымы, то из Магадана. Когда пришёл первый перевод, мы все, её одноклассники, удивились и стали прикидывать, что Гале купят на эти деньги. Галя солидно оповестила нас, что на эти деньги дедушка купит сено для коровы.
Когда мы были в девятом классе, померла Галина бабушка, через год – дедушка. Тёти Нина и Валя сильно болели, но Галя продолжала ходить в школу. В 1949 году получила аттестат зрелости, и за ней приехал её отец Малицкий Всеволод Михайлович. Они не виделись с 1937 года, то есть 12 лет. Галино сиротство закончилось, отец ввёл её в свою семью, окружил заботой и вниманием.  Галя поступила на биологический факультет Минского университета, окончила его. Жить стала в Минске, вышла замуж, родились дети: Всеволод и Елена. Сделала карьеру в области преподавания биологии.  Мы переписывались. Когда вышла книга о моём отце «От первого до последнего десятилетия 20-го века», я послала Гале (Галине Всеволодовне) экземпляр. Эффект был потрясающий: «Я в шоке!» писала Галя. История моего отца в точности повторяла историю ареста,  суда и тюремного заключения Галиного отца. Даже года рождения у них были одинаковы - 1909 год. Оба имели сельскохозяйственные специальности: Трубин был агроном, Малицкий окончил Ленинградский институт механизации сельского хозяйства. При аресте им было по 28 лет. Может быть, их и освободили в одно и то же время – «бериевскую оттепель». Такая история. Три года близкого соседства в одном классе и сохранение тайны. А это была ужасная тайна. Если бы одноклассники узнали, могли бы осудить, заклеймить позором? Нет! Это не те ребята! Я уверена! Я сама такая! Наших отцов реабилитировали. Они ни в чём не виноваты. За что же нам – шестилетним досталось от «товарища Сталина», которого так любили! «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!».

И вновь продолжается бой
Шел бой между "детьми революции". Схлестнулись между собой могучие силы. С одной стороны "великий Сталин" - любимый вождь, при поддержке всего народа, с другой - прочие дети революции, "враги народа": подпольщики-революционеры, узники царских тюрем, марксисты-ленинцы, троцкисты, бухаринцы, маршалы, герои гражданской войны, ученые, писатели, артисты, поэты, рабочие и крестьяне...да простят меня те, кого я не упомянула. Сталин победил. Но бой продолжался, "врагов народа" отыскивали по всей Великой стране - СССР. Так сошлись в 1937 году в неравном бою мой папа - Владимир Дмитриевич Трубин, агроном двадцати восьми лет, и прокурор Подосиновского района Федор Васильевич Тендряков, в революцию - член солдатско-матросского комитета, поднимавший восстание в крепости Свеаборг, партиец с 1918-го года, комиссар полка в Гражданскую. Прокурор был честен и смел, он ненавидел "врагов народа", врагов революции. Когда перед ним на суде предстал юный агроном, красивый и образованный, когда этот агроном, вместо того чтобы бить себя кулаком в грудь, рвать на себе рубаху и так доказывать, что он за революцию, спокойно произнес аргументированную оправдательную речь, прокурор ему не поверил. Может быть, прокурор Тендряков подумал: "Все ясно, это хитрый, замаскированный, опасный враг", и потребовал присудить агроному Трубину 20-25 лет лишения свободы. Присудили 12. Потом случилось чудо. Папа попал под "бериевскую оттепель". Его освободили. Отсидел 1 год и 9 месяцев. Арест ошеломил его, подкосил здоровье, но он как был "Агрономом Северного края", так им и остался. Его долг, его предназначение было собирать урожай, который вместе с крестьянами вырастил на земле. Он занимался этим при любой власти, при любом порядке. Неважно, что это было: единоличное крестьянское хозяйство, коммуна, колхоз, совхоз, травопольная система земледелия, паропропашной способ, внедрение кукурузы, планирование сверху, планирование снизу - агроном Северного края Владимир Трубин всегда находил пути, способы получить урожай, по возможности высокий. Это самое главное - при любых обстоятельствах вырастить хлеб. Даже во время войны агроном вел бой за урожай. А уж про мирное время и говорить нечего, бой продолжался. И неважно, кто во главе, и что придет в голову Главе правительства. Так он дожил до 60 лет, стал персональным пенсионером республиканского значения, получил несколько медалей и орден. Свои пенсионные годы посвятил музейному делу, в результате - музеи в городе Котлас и Конаково.
Необыкновенная судьба, необыкновенная личность Владимира Дмитриевича Трубина позволили группе авторов создать книгу "От первого до последнего десятилетия 20-го века". Инициатором создания и составителем книги была дочь Владимира Дмитриевича Маргарита Владимировна Лола - это я. Со времени выхода книги в 2009 году мы получили много отзывов, книга обсуждалась в ряде мест, где был известен В.Д.Трубин (Архангельск, Котлас, Конаково, Подосиновец, Каргополь, Тверь, можно сказать, и Москва). Нашедшая себе место в Интернете, книга привлекла новых читателей. Мы получили письма от Виктора Николаевича Боровского, полярного летчика, полковника, кандидата исторических наук, и его сестры - Анны Николаевны Паутовой, кандидата биологических наук - уроженцев села Подосиновец, и от других читателей. Совершенно нежданно пришла весть от Марии Владимировны Тендряковой - дочери писателя Владимира Федоровича Тендрякова - сына Подосиновского прокурора.
Машенька Тендрякова родилась после войны и никогда не видела своего деда Федора Васильевича Тендрякова. Он погиб на войне в 1941 году. Папа рассказывал ей, какой это был смелый и честный человек, преданный революции, ненавидевший ее врагов. Когда Машенька Тендрякова выросла и стала Марией Владимировной Тендряковой, кандидатом исторических наук, она, наверное, как и все, стала думать о том, как прожили жизнь все эти люди - дети революции, правильно ли они все сделали. Возможно, она думала о своем дедушке - рыцаре революции, смелом и честном, как рассказывал ей папа, но, с другой стороны, состоявшем на должности прокурора и однажды потребовавший осудить на 20-25 лет папу шестилетней девочки Риты Трубиной и двух ее братьев.
Дети Трубина выросли и написали книгу о своем отце. Мария Владимировна Тендрякова встретила её в интернете и прочитала "со стиснутым сердцем страницы, посвященные деду, прокурору Федору Васильевичу Тендрякову". Может быть, она подумала, как ей быть? Пройти мимо? А может быть, сразу "схватилась за перо"... Письмо-ответ Марии Владимировны на нашу книгу начиналось словами: "Однажды из недр интернета на меня выплыло непривычное словосочетание "прокурор Тендряков". На нескольких страницах внучка подосиновского прокурора и дочь известного писателя обсуждает жизнь дорогих ей людей в трагический период репрессий и войны. Это история, многократно повторенная в рассказах детей, внуков и правнуков – свидетелей тех событий, передаваемая из уст в уста, а также напечатанная в произведениях писателей и просто пишущих людей. История с недоумением, негодованием, сочувствием и состраданием обсуждаемая уже много лет.
В последних строках письма Мария Владимировна пишет: "Искренняя вера в революцию и созидание нового мира, верность жестокой утопии марксизма-ленинизма обернулась для моего деда Ф.В.Тендрякова соучастием в репрессивном механизме. Он был сильным и не трусливым человеком, честно воевал с врагами. В Гражданскую был комиссаром, "прошел через две войны. Отличался прямотой, честностью, горячо верил во всемирную справедливость ("День, вытеснивший жизнь").* Вот только кто враги? Успел ли ужаснуться происходящему? Похоже, да. По своей воле ушел с прокурорской должности. С облегчением, в первые же дни войны, пошел на фронт - там хотя бы ясно, где враг. Командовал каким-то саперным подразделением, не рядовой, как-никак третья война на его счету, погиб осенью 41-го. Как далеко зашел в понимании красного террора? Раскаялся ли? Не знаем".
Так и обсуждают, осмысливают прошедшие события дочь осужденного в 37-м агронома и внучка прокурора. Они встретились на просторах интернета в 2014 году. И не может первая забыть слова прокурора "20-25 лет тюрьмы", и не может вторая осудить своего деда. Но это уже не бой. Мы не хотим воевать. Мы просто вспоминаем, горюем о горьких событиях, которые случались в нашей жизни, и радуемся, если достался кусок радости.
   

             Встречу с папой он не запомнил
То, что Мир тесен, не раз уже убедились, а тут  нежданная встреча  земляков, ранее  незнакомых: Виктор Николаевич Боровской, лётчик военно-морской авиации,  полковник, кандидат наук,    1942 года рождения; и Лола Маргарита Владимировна, пенсионерка, 1931 года рождения.
Оказалось, что они из села Подосиновец Северного края, причём, из дружественных  между собой  семей Паутовых и Трубиных. Девичья фамилия мамы Виктора Николаевича - Паутова. Об этом стало известно из переписки, возникшей на долгие годы. Всё началось с того, что Виктор Николаевич  прочитал книгу «От первого до последнего десятилетия 20-го века», а в ней - о его родном дяде Александре Александровиче Паутове, директоре лесхоза Подосиновского района.  Книга эта посвящена 100-летию Владимира Дмитриевича Трубина, отца Маргариты Лолы, который в молодые годы был главным агрономом Подосиновского Райзо. Паутовы и Трубины «дружили домами».
  Дружили они до 1937 года, пока Володю Трубина, 28-летнего агронома, не посадили в тюрьму, посчитав «врагом народа».  Его старшей дочери  было шесть лет, её братьям:  одному  - 4 года, другому – почти год.   Виктор Николаевич тогда ещё не родился. Откуда же он  узнал про Маргариту Лолу и семью Трубиных?
  Дело было так. Владимира Дмитриевича Трубина в 1939 году освободили из тюрьмы, поняв, что он никакой не враг народа, и он стал работать в сельском хозяйстве Северного края по своей специальности агронома. На это ушло 40 лет его жизни. Вышел на пенсию и ещё 20 лет работал по организации двух народных музеев, в двух городах (Котлас и Конаково).   Работа была самоотверженной, нужной, полезной, и о ней написалась книга под заголовком «От первого до последнего десятилетия 20-го века».
Книга попалась на глаза лётчику военно-морской авиации Виктору Николаевичу Боровскому, так как в ней было написано о гидросамолётах,  в числе военных грузов прибывших на пароходе «С.Челюскин» в аванпорт Архангельска «Экономия» в 1917 году. Читая заинтересовавшую его книгу, Виктор Николаевич узнал о Трубиных, дружбе с Паутовыми.               
Паутовы
Семья Паутовых родом из Лальска. Это «посёлок городского типа» недалеко от Подосиновца. В каком-то  далеком веке некие люди, может быть, беглые от какой-то беды, поселились на реке Лала, и вырос город Лальск. В дальнейшие годы город  стал богат, красив и славен.   Со временем стало меньше людей, померкла слава, но красота русского православного зодчества, осталась.   Церковь Рождества Богородицы Лальска можно видеть на известной картине художника Прянишникова «Крестный ход».
В семье неграмотной жительницы Лальска  Дарьи Михайловны Паутовой выросло шестеро детей (из родившихся одиннадцати). Все шестеро пополнили собой поредевшие за годы революции ряды русской интеллигенции. Врач, физик- математик, лесовод, зоотехник, химик-биолог, инженер-строитель, учителя. Школьное образования все получили в Лальске и в Подосиновце, далее – техникумы в Великом Устюге, высшее образование – в Ленинграде. Среди внуков  Дарьи  Михайловны – кандидаты наук: Валентина Николаевна Паутова,  Виктор Николаевич   Боровской. Они – брат и сестра, их мать Анна Александровна Паутова (в замужестве Боровская), отец Николай Николаевич Боровской - учителя.
В 1928-1929 годы состоялись выпуски Велико-Устюгских техникумов. Группа  молодых  специалистов получили направления в Подосиновец: учителя, специалисты сельского хозяйства и т.д. Среди них агроном Владимир Трубин,  землеустроитель Александра Томилова (Трубина), учителя Анна Паутова, Николай Боровской. Последний работал директором детдома, а в 1931 году был призван в Красную Армию. Служить пришлось в Ленинграде. Там и сложился коллектив литераторов-земляков  вокруг поэта Николая Александровича Потехина, уроженца Подосиновского района, члена  Вологодского  литературного общества «Северный перевал». В 1935 году  эта группа была арестована (три или четыре человека). Поводом послужило стихотворение Потехина «Террорист», напечатанное в газете «Красная звезда».     Все арестованные, и в том числе отец Виктора Боровского, были осуждены на 3-4 года лагерей. Аресту и суду предшествовало разбирательство, допросы, бдительное подозрение о наличии крупной антисоветской группы с опасной программой. Один из подследственных не выдержал – утопился в Неве. Николай Потехин в 1938 году – расстрелян в числе тысячи приговоренных к расстрелу. Николай Боровской отбыл срок 3 года, также и другие 2 или 3 участника «опасной группы». Николай Боровской вернулся в Подосиновец, женился на Анне Александровне Паутовой, с которой была давняя крепкая связь. В 1937 году у них родилась дочь Валентина Николаевна Паутова. Виктор Николаевич Боровской родился в 1942 году. Николай Боровской работал директором Детского дома. В 1943 пошёл на фронт, в 1944 – убит.
Это краткое изложение, полной трагических событий жизни отца Виктора Николаевича Боровского на отрезке его юных лет, которая достойна  многостраничной книги, но она не написана. Вот несколько строчек к сказанному из моих воспоминаний в шестилетнем возрасте.
Подосиновец. В квартире Трубиных – праздник. Это встреча Нового Года – 1937- го. Пришли гости – Паутовы с детьми; друг по охоте, которого папа и дядя Саша зовут «охотничья душа». В доме нарядная ёлка, на столе - невиданное угощение. Было весело, а потом вдруг все стали серьёзны и о чём-то заговорили непонятном. Мне 6 лет, через 25 дней будет 7. Большая уже, а не поняла, о чём говорят, я и не запомнила. Когда заговорила мама звонким голосом, я всё запомнила: «Анна не должна так поступать. Он арестант. Он преступник. Пусть Аркадий поедет, поговорит, запретит». Я испугалась. Когда мама сказала «враги народа», я заплакала, и меня прогнали в другую комнату.
В маминой обличительной речи Аркадий – это Аркадий Александрович Паутов – старший из семьи, директор средней школы Подосиновца. Анна – это Анна Александровна Паутова, мать Валентины Николаевны Паутовой и Виктора Николаевича Боровского – учительница.
Моего папу Владимира Трубина арестовали, как «врага народа», 3 декабря 1937 года. Об этом в рассказе «И вновь продолжается бой».
             Моя правда об Александре Матросове
У моего отца Трубина Владимира Дмитриевича был друг Набатов Яков Никитич.. Оба в 1937 году подверглись аресту, оба реабилитированы. Трубин освобожден через два года после ареста, Набатов – через 17 лет  Они встречались в Архангельске, и разговорам о погибших в сталинских тюрьмах товарищах не было конца. Сын Трубина Борис Владимирович часто присутствовал на этих встречах, запомнил многие имена и среди них - Матросова Василия Ивановича, который до 1937 года  работал заместителем председателя исполкома Северного края. Ни в чем не повинный человек погиб в тюрьме. Расстрелян 4-го апреля 1938 года. Его жена страдала в тюрьмах десять лет, а их пятнадцатилетний сын Александр Матросов в 1939 году был приговорен к 5 годам тюремного заключения. Вот строки из воспоминаний Я.Н. Набатова, которые записал Альберт Николаевич Буторин в очерке «Без какой-либо вины…»: «Будучи в лагере и узнав о подвиге рядового Александра Матросова, я не раз думал о том, не сын ли это нашего Василия Ивановича? В газетах сообщалось, что в детстве он потерял родителей, воспитывался в детском доме и трудовой колонии. Правда, отчество у героя было иное – Матвеевич, однако долго ли было в страшные 30-е годы сменить мальчишке отчество, чтобы отсечь сына от отца!». Лично я (автор этого повествования) уверена – Герой Советского Союза Александр Матросов - сын Василия Ивановича Матросова – «врага народа». Прав Я.Н.Набатов. Откуда бы взяться двум Александрам Матросовым, одного года рождения, одной трагической судьбы? Как остались без отца и без матери сразу два Александра Матросова в один и тот же год?!
         Со временем о Герое Советского Союза Александре Матросове написано много, появилось несколько прообразов. Чему тут удивляться? Подвиг его поразил весь мир! Люди хотели узнать, откуда он родом, кто воспитал Героя.
         С тем, что он родился в 1924 году, все авторы согласны, но место рождения указывается по-разному: город Екатеринославль (ныне Днепропетровск); село Высокий Колок Ставропольского уезда Самарской губернии (в настоящее время Ульяновская область); деревня Кунакбаево Тамьян-Китайского Кантона Башкирской АССР (ныне Учалинский район Башкортостана).
         С последним «местом рождения» связывается и другое имя, и национальность героя. Башкирский и русский писатель и журналист Руаф Хаевич Насыров провел кропотливое исследование биографии Александра Матросова, выясняя белые пятна, «пришел к неожиданным результатам: под фамилией Матросов скрывался мальчик из деревни Кунакбан Учалинского района республики Башкортостан Шакирьян Мухамедьянов». Писатель Насыров написал книги о Матросове – Шакирьяне, изданные на башкирском и русском языках.  Что подвигло писателя Руафа Насырова на эти исследования и литературный труд? Я думаю, что писатель ошибается. Первые сведения о Шакирьяне Мухамедьянове он получил от его отца Юсуфа вместе с версией о том, что это его сын, назвавшись Александром Матросовым, совершил подвиг.  Земляки считали Юсуфа чудаком и фантазером, но произведения Рауфа Насырова оказались настолько убедительны, что в Башкирии многие принимают за правду версию Юсуфа.
          Во всех произведениях о Матросове одинаково написано: «В детстве он потерял родителей…»  Не терял Саша Матросов своих папу и маму, их у него отняли, посадили за решётку ни в чем не повинных людей в 37-м году, когда Саше было 12 лет. Тогда он и стал, возможно, сначала беспризорным, потом «воспитывался в детдоме и в трудовой колонии». Только в трудовой колонии дети не воспитываются, а отбывают срок за правонарушения. От тюрьмы детская трудовая колония отличается тем, что в ней содержатся преступники возрастом до 18 лет. Какое преступление совершил Саша Матросов, можно только гадать. Может быть, когда он подрос до 15 лет, понял, кто настоящий враг народа, и сказал об этом вслух? Может быть, он кому-то доказывал (возможно, на кулаках), что его отец не враг народа, а честный коммунист!? Может быть, стащил из детдомовской кухни горбушку хлеба, за это тоже могли «дать срок». О том, за что судили Сашу Матросова, ничего не написано. Авторы только сошлись на том, что каждый из героев  очерков по фамилии Матросов был в колонии, откуда в 42-м году в возрасте 18 лет призван в армию. Затем учился в Краснохолмском пехотном училище, в 43-м году добровольцем отправился на фронт, с 25 февраля 1943 года участвовал в боях на Калининском фронте и погиб 27 февраля (в некоторых публикациях стоит дата 23 февраля).
         Я не имела возможности «кропотливо изучать документы» по выяснению «белых пятен» в биографии Александра Матросова, но у меня был отец – В.Д.Трубин, а у него друг Я.Н.Набатов, а у Набатова товарищ по работе в Обкоме Северного края Василий Иванович Матросов, у которого был сын Александр  1924 года рождения – и это все факты, не требующие доказательств. Фактом является и то, что в возрасте 15 лет Александр Матросов (сын «врага народа») был приговорен к заключению на пять лет и отбывал срок в колонии.
Яков Никитич Набатов о своем предположении: «Не сын ли это нашего Василия Ивановича Матросова», только думал, а вслух сказать это, по понятным причинам, опасался. О том, что у расстрелянного в 1938 году в сталинской тюрьме коммуниста Матросова был сын Александр 1924 года рождения – вот это неоспоримый факт.
               
                Журавлёвы
Семья высланных из Ленинграда Журавлёвых  жила в одном с нами доме, на первом этаже, в комнатке, примерно, три с половиной метра, на два с половиной. Их было четверо: мать - Наташа, Надя-старшеклассница, Витька пятиклассник, Нина - дошкольница. Это когда мы въехали в этот дом в 1944 году, потом они подросли, конечно. Мы жили рядом пять лет, с 1944 по 1949 годы. Дети Журавлёвы были  красивые, культурные, городские, говорили на городском языке – на «а», худые только, в смысле тощие – дистрофики. Это слово «дистрофики» было в ходу в те годы, так называли крайне истощённых людей. Витька Журавлёв, успевший вкусить улично-дворовой  жизни  Ленинградской детворы, был душой класса, в котором учился, и нашего двора. Знал озорные уличные песни, про  индейцев, матросов: «К нам в гавань приходили корабли…». Много знал песен и прибауток. Отчаянно тосковал по Ленинграду.
Как и на что жили «высланные» Журавлёвы, было     не понятно. Наташа иногда ходила по окрестным деревням, собирала «милостыню». Всегда приносила несколько кусочков. Крестьяне сами ели не досыта, но «подавали» скупые кусочки. Промысел этот не спасал от голода, к тому же у Наташи опухали ноги, ходить далеко она не могла. Когда приносила свою добычу, звала пить чай нашу бабушку. И бабушка шла, прихватив пару варёных картофелин, не идти же с пустыми руками.  Втайне от семьи, бабушка носила им картошку каждый день, отрывая от нашего завтрака понемногу, чтобы не заметили. Самим есть было нечего. 
Отца Журавлёвых арестовали перед войной. Они не знали, за что, где он, за что и почему выселили из квартиры и из Ленинграда мать с тремя детьми. В Ленинграде у них была хорошая квартира, отец был передовой рабочий. На стене в их комнатушке висела, чудом сохранившаяся почётная грамота, выданная передовому рабочему, победителю в соц. соревнованиях Журавлёву. Наташа в знак протеста  повесила. Отец так и не нашёлся, а Наташе Журавлёвой и детям в конце сороковых или начале пятидесятых разрешено было ехать, куда захотят. Витька захотел в Ленинград. Он решил добиться квартиры, такой, как у них была до ареста отца. Потратил на это несколько лет, но всё было напрасно – умер, не добившись справедливости. Милый Витька, – друг детства, где она, эта справедливость? Ведь если бы вашу семью не сослали голодать в Каргополь, вы могли бы умереть от голода или от бомбы в блокадном Ленинграде. Представляю, что бы мне ответил на это Витька - Виктор Журавлёв, сын репрессированного коммуниста. Ясней ясного, что смерть в блокадном городе он предпочёл бы позорной ссылке. Можно было и живым остаться. Он нашёл бы, чем помочь защитникам Ленинграда. Тушил бы «зажигалки», помогал раненым. Вместо этого отсиживался в тылу, хоть и не по своей воле. И это была – страшная обида.
   
Послесловие
Что подвигло меня  на эти воспоминания 87 лет спустя? Может быть, события настоящей эпохи, которые, не заставляя себя ждать, удивляют и пугают своим разнообразием, необычайностью, порой смелостью, порой невразумительностью и преступными, не поддающимися осмыслению деяниями.