Честная игра

Я поступил в университет — тогда он ещё назывался институтом — в те доисторические времена, когда более восьмидесяти процентов ныне живущих на планете ещё не появились на свет. И правильно сделали: некуда торопиться. Если бы мог — и я бы подождал.
На восьмой день жизни в общежитии я непреднамеренно заболел дизентерией. Последние шестьдесят с хвостиком лет я борюсь с её малоаппетитными последствиями. Но речь не об этом. Хотя могла бы быть и об этом: тема, признаться, благодатная — многие бы откликнулись. Даже клуб по интересам можно создать с такой занятной тематикой. Соблазн велик, но отложу на потом. Правда, потом будет поздно, но сейчас — ещё не время.
Между прочим, на второй день занятий я познакомился с симпатичной Ирой. Она потом утверждала, что я заболел нарочно — чтобы избежать секса. Не думаю, хотя, возможно, она была права. С тех пор мы не разговаривали. На третьем курсе она вышла замуж за Толика, и у них вырос отличный сын. Впрочем, это уже совсем другая история. Тоже интересная, между прочим.
Институт наш не был институтом благородных девиц — он был институтом путей сообщения. Девиц из благородного сословия, кроме, может, Иры, я там не встретил. Наверняка они были — просто умело конспирировались. Теперь уж и в деканате не спросишь: весь деканат смотрит на нас сверху. Пусть смотрят — скоро встретимся, тогда и расспрошу поподробней. И вам расскажу обязательно.
Ближе к Новому году Стасик Петров уговорил меня сыграть в шахматы. Я упирался: чуяло сердце, что эта древняя индийская игра в споре между русским и евреем непременно подложит свинью. А свинину, по кодексу, евреи не едят. Но я ел.
Стасик долго настаивал — часа два, — и я уступил. Играть «на интерес» мы не собирались: не за тем в Москву приехали. Условились — рубль за партию, весь выигрыш победителю.
Скоро стало ясно: Стасик играет в шахматы хуже, чем я пою. А пел я тогда отвратительно — сейчас, впрочем, ещё хуже.
— Стасик, — сказал я после второй партии, — у меня нет ни голоса, ни слуха. Но ты играешь хуже, чем я пою.
— Русские умирают, но не сдаются, — отозвался он.
Что-то в его ответе меня насторожило.
После третьей партии я спросил, не болел ли он дизентерией. Вопрос ему не понравился. Не говоря ни слова, он в два глотка осушил бутылку «Жигулёвского». Я не успел предупредить: пиво было просроченным, закипало в общежитии ещё до нашего приезда. Об этом мне доверительно рассказал Игнат — второкурсник из Батуми, знаток пива. Он сразу взял надо мной шефство, за что ему спасибо, если он читает этот рассказ. А если не читает — всё равно спасибо.
За два часа сорок минут Стасик проиграл шесть партий подряд — шесть рублей. Каждая моя победа отдавалась болью. Дважды я называл себя сволочью, пока Стасик выбегал на минутку пописать. Мне было жаль его, но не потому, что он хотел писать. Я был молод, честен и проигрывать не умел.
Судьба не любит, когда её обыгрывают слишком явно. Я уговаривал Стасика остановиться — так же, как во времена дизентерии умолял остановиться болезнь. В обоих случаях я победил, но радости дважды не испытал. Победа была, а борьбы лучше бы и не было совсем. Вот это и была бы настоящая победа. Но где ж такую возьмёшь?
В конце концов шахматы показали своё истинное лицо: они не про логику и красоту, а про то, что даже на чёрно-белой доске найдётся место для кулака.
Драка стала неизбежной — как конец партии с тем, кто не умеет проигрывать, а выиграть не может по определению. Мы сошлись, как два невыспавшихся рыцаря: он оставил мне синяк, я — царапину на его щеке. Шахматы разлетелись по комнате. Слоны и кони закатились под кровать, и ни один из нас не протянул им руку.
Вспоминая нашу игру, впоследствии я не раз задумывался: почему одна сторона дерётся хуже, чем я пою, но не может остановиться? А другая обладает талантом и хочет остановиться — но не останавливается?
В шахматах это называется цугцванг. В жизни — жопа. С ней я здорово намучился в инфекционном отделении больницы в Сокольниках. В быту слово «жопа» не кошерное, а там с него начиналось каждое утро и им же заканчивался каждый вечер. Но об этом — позже, если будет время. Только обязательно. Ждите.
Думаю, индийская цивилизация не совсем приспособлена к московскому климату. Каждый народ должен выбирать игры с учётом погоды. Не стоит играть в хоккей на Ближнем Востоке — там шайба не катит по местным ледяным просторам. А может, ещё и покатит — с них станется.
С тех пор я не играю в шахматы. Только в карты — и лишь с теми, кто мне не нравится. Тогда мне их не жалко, и игра получается по-настоящему честной.
Годы меня многому научили. К концу жизни я понял почти всё — кроме одного: зачем мой институт переименовали в университет? Теперь придётся переписывать резюме перед встречей с деканом. А он у нас строгий был.