Мы говорили...

Мы говорили о тихой тоске по тому, чего не было.
По утраченному до приобретения.
По дому, который не строили, по любви, которая минула, не случившись.
По себе — тому, другому…








Она смотрела на него, когда он читал. Она смотрела на него, когда он ел. Она смотрела на него, когда он спал
 
И видела не его, а его золотую тень — того, кем он мог бы стать, если бы мир был устроен иначе. Того, кто не боялся бы своих мыслей. Того, чей смех был бы менее осторожным. Того, кто был смелее
 
Она любила в нём этот потенциал, этот нераспустившийся бутон иной судьбы. Её любовь была обращена не к тому, кто он есть, а к тому, кто прятался внутри, за слоями компромиссов и ран, страхов и непозволений.
 
 
 
И в этой любви всегда присутствовала лёгкая, неизбывная грусть — как если бы она обнимала человека, чья лучшая часть навсегда осталась где-то там… где-то там… быть может...

               




***




Он выбирал собаку не по породе, а по взгляду.
 
И нашёл в приюте — щенка с глазами старой, уставшей души.
 
Он ждал, что в какой-то момент этот взгляд сменится, в нём проступит узнавание. Что пёс подойдёт не просто за лаской, а как посланник, и будет смотреть на него так, словно видит за ним его настоящего хозяина из той, параллельной жизни.
 
 
 
Он водил пса по разным маршрутам, надеясь, что на каком-то повороте тот вдруг рванёт вперёд изо всех сил, увлекая за собой — не к другому дому, а к другой версии их общей судьбы






***





Она могла опереться о стену, сесть в кресло, лечь в кровать.
 
Но…
 
Но всегда оставалось ощущение, что есть другая опора — не физическая. Должна быть… Точка покоя внутри, которой у неё не было. Во всяком случае, она её не ощущала. Будто в её душе забыли установить несущую балку. И поэтому любой ветерок жизни раскачивал её изнутри, заставляя постоянно искать внешнюю точку равновесия, которая никогда не могла заменить ту, единственную, внутреннюю, предусмотренную проектом, но так и не установленную